Persuadia

      Лето в этом году выдалось дождливым, осень – жаркой, а зима обещала быть снежной. Снег начал валить крупными хлопьями с начала декабря да так и не переставал почти до самого Рождества. Редкие дни, когда пушистые снежинки не падали на голову и не липли к ресницам, были светлыми до рези в глазах и радостными, потому что ученики массово высыпали на улицу, играли в снежки, лепили снеговиков и делали снежных ангелов. Возвращались непременно продрогшие до нитки, с красными лицами и широкими улыбками на губах. Когда снег сыпал неспешно, и снежинки кружились в танце в воздухе, ученики прилипали к окнам, гуляли небольшими группками и устраивали друг другу засады. Однажды Гарри видела, как кто-то провалился в сугроб едва ли не по шею и хохотал так, что с деревьев падали снежные шапки.       Окна покрылись узорами изо льда и инея, и Гарри иногда казалось, что они – самое волшебное, что есть в этом волшебном мире. Узоры украшали круглые окошки в ее кабинете, изрисовали окна в спальне и перебрались на деревянные рамы и металлические украшения крыши, так что вскоре ими была покрыта большая часть замка. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, опадало замерзшими капельками на ладони и кружилось среди танцующих в тихом ветре снежинок.       Джеймс, Сириус, Ремус и Питер уехали, хотя младший Поттер долго дулся и даже порывался тоже остаться в школе. Гарри мягко журила его, путалась пальцами в вихрастых волосах и обещала прислать подарок. Она знала, как важно было провести этот праздник с семьей, поэтому упорно отправляла его домой, не слушая никаких возражений.       Большинство преподавателей уехали тоже. Даже Минерва МакГонагалл, которую Гарри ну никак не могла представить отдыхающей, собрала вещи и ушла камином двадцать третьего. Дамблдор мелькал раз в несколько дней, ходил задумчивый и постоянно поглаживал бороду, цепко глядя из-под очков-половинок, изредка задавал Гарри какие-то глупые вопросы вроде того, не скучает ли она по племяннику, совершенно не интересовался ее ответами и стремительно исчезал после пары сказанных слов.       С Томом связаться было сложно. Он, как и уважаемый директор, то появлялся, то исчезал, постоянно был занят какими-то делами и время от времени засыпал комнату Гарри цветами. Гарри не то чтобы беспокоилась, но внутри все росло раздражение, а в опустевшей школе она и вовсе чувствовала себя неуютно, будто возвращалась в детство. Она теребила усыпанный разноцветными камнями кулон-спираль, переместивший ее во времени, и не могла не думать о возвращении домой. Из рассказа тетушки Вал она знала, что Персеатия проработала в Хогвартсе всего год, но даже тетушка не смогла сказать, что с ней в итоге случилось.       И да, определенно, Гарри скучала по своему времени. По зазнайке-Гермионе, по проваливающемуся в собственные мысли Рону, по задиристому Драко и неугомонной Джинни. По Нарциссе, которая показывала ей старые фотографии и плакала, по ворчливому портрету тетушки Вал. По Тому, спокойному директору школы, совершенно без алых искорок в глазах. Гарри скучала по тому времени, которое только когда-то случится, по оставленному впереди прошлому. Если бы у нее был выбор, наверное, она предпочла бы никогда сюда не попадать.       Снег кружил над головой, опадал на ладони и таял на щеках, пестрел белыми пятнами на черных ученических мантиях и окрашивал мир в беспросветный, болезненно яркий свет. Гарри нравилось прогуливаться вдоль Запретного леса, сбивать руками налипшие на ветки снежные шапки и с визгом уворачиваться от падающих ей на голову с самой вершины. Она не могла сказать, что чувствовала себя одиноко, но ей определенно нужна была компания кого-нибудь, кто знал бы ее как живую Гарри, а не как мертвую Персеатию. Солнце отражалось от хрусткого под ногами снежного покрова, и снег переливался, сиял голубоватым светом заклинаний и будто зачаровывал целый мир.       - Э-э-э, профессор Поттер, ваша, значица, милость! – окрикнул ее басовито Хагрид. – Вы дальше-то не ходите, там, понимаете ли, опасно. Кентавры буйные, стало быть, особенно сильно.       Он нагнал ее в два шага, вырос впереди темной горой и широко улыбнулся улыбкой, которая почти полностью скрывалась в густой клочковатой бороде. Гарри хихикнула, чувствуя исходящее от великана тепло, щелкнула по свисающей особенно низко ветке пальцем. Снежная шапка затряслась как желе, просела в нескольких местах и рухнула ей под ноги. За ней свои места покинули еще несколько, оставляя без крова темно-зеленые еловые ветки.       - Хагрид, – Гарри затормозила, потерла покрасневшие пальцы, – не обязательно так вежливо со мной говорить. Ваша милость уж точно лишняя.       Ее не то чтобы смущало подобное обращение, просто это же был Хагрид – добродушный великан, кормивший их с Роном и Гермионой дубовым печеньем и заваривающий вкусный чай. А еще никто никогда не звал ее так вежливо, даже когда она была заместителем начальника Аврората или девочкой-которая-выжила.       - Как же это! – не согласился Хагрид, мотая косматой головой. – Вы ж целый преподаватель, а я, дурачина необразованная, даже школу не кончил.       Гарри, задирая голову, подняла на него взгляд. Хагрид выглядел как обычно, совсем не изменился за эти годы. Все та же густая клочковатая борода, скрывающая почти все лицо, все та же громадная грива, делающая его еще больше, и все те же добродушные глаза, горящие из-под кустистых бровей. И преподавателем он был гораздо лучшим хотя бы просто потому, что одинаково сильно любил своих волшебных тварей и своих учеников. Гарри, если уж говорить откровенно, не особо нравились ни дети, ни тем более Прорицание.       - Никудышный из меня преподаватель, – вздохнула Гарри, озвучивая блуждающие в голове мысли.       Они вновь двинулись, теперь уже вместе, по огибающей Запретный лес тропинке, ведущей от домика Хагрида к возвышающемуся покрытой снегом горой замку. Гарри спрятала руки в карманы, набросила на себя (и на Хагрида, но ему оно, кажется, было совсем не нужно) согревающее заклинание и только теперь поняла, что замерзла.       - Это чего ж так? – поинтересовался, оттесняя ее от деревьев, Хагрид. – Или поди кто гадость сказал? Так дети это, того, не со зла могут, скажут, а потом и думать не будут, что человека хорошего обидели.       Тропинка петляла вдоль леса, так что школа то появлялась, то исчезала за холмом, и тогда впереди был только белый снег и белое, покрытое густыми облаками небо. Плотный наст хрустел под ногами, и казалось, будто они вот-вот провалятся в сугроб по самую макушку. Торчащие из-под шапки волосы давно вымокли и теперь липли к мантии черными сосульками, а брода и волосы Хагрида пушились во все стороны, будто вовсе не поддавались воздействию влаги.       - Дети тут ни при чем, – хохотнула Гарри, – это, можно сказать, мой собственный вывод. Не мое это, только и всего.       Крупное белое облачко пролетело перед ее лицом и взмыло выше, где-то над головой сливаясь с густыми облаками. Гарри проводила его взглядом, глянула на беспечного Хагрида, не оставляющего после себя даже следов, и усилила заклинание. Мороз пробирал даже сквозь плотную зимнюю мантию с мехом и все заклинания, колол щеки и морозил искрящимися доспехами налипшие на ткань снежинки.       - Ну раз не ваше это, – пожал огромными плечами Хагрид, – так обязательно найдете что-то свое другое. Надо делать то, что велит сердце, а не окружающие.       Он ткнул себя пальцем в грубой перчатке в грудь, приложил руку к бровям и сощурился, вглядываясь вперед. Усыпанный снегом Хогвартс уже давно был виден, устремлял теперь не кажущиеся такими острыми шпили в небеса и выглядел серой громадой, из которой будто вырезали несколько кусков, на белом фоне.       - А, снежные бои опять устраивают! – махнул рукой Хагрид. – Веселятся детишки, в Рождество-то чего б не веселиться. И вы идите, уважаемая профессор, идите и повеселитесь тоже, значица, как следует.       Хагрид хлопнул Гарри по спине так, что она едва не полетела носом в ближайший сугроб, басовито расхохотался и, не прощаясь, направился обратно. Из его хижины, виднеющейся теперь вдалеке заснеженным холмиком, валил дым, а окна светились желтыми пятнами. Гарри махнула рукой ему вслед, но он, конечно, не видел, стремительно скрываясь по ту сторону холма.       Ученики и в самом деле устраивали очередные бои снежками. Дети помладше лепили руками и швырялись изо всех сил, а те, кто постарше, наловчились использовать заклинания и только размахивали волшебными палочками. Все без исключения были мокрыми и красными от холода и веселья, но бой продолжался, снег летел во все стороны и рассыпался в воздухе красивыми мерцающими вихрями. Гарри потерла ладони в карманах, выдохнула облачко пара и обошла их по широкой дуге, направляясь сразу к следящей за всем этим безобразием с безопасного расстояния профессору Анике Бейлиш. Та встретила Гарри, всплеснув руками, коротко пожурила и рассмеялась, замечая, что с удовольствием бы поучаствовала в сражении. Гарри нахально предложила присоединиться, но Аника только качнула головой и коротко улыбнулась.       Из преподавателей в Хогвартсе помимо Гарри на каникулы остались она, профессора Квиррелл и Йонссон и бессменная медиковедьма мадам Помфри, за двадцать лет, кажется, ничуть не изменившаяся и старательно отсиживающаяся в Больничном крыле даже в отсутствие там больных. Гарри назвала бы это сборищем молодежи (по магическим меркам, конечно), но все они старательно делали вид, что давно не дети и в простых искренних развлечениях не нуждаются. Кстати, Квиринусу и Анике не повезло вытянуть неудачливый жребий, а Ульрих Йонссон согласился сам, заявив, что делать ему все равно нечего. Квиррелл уже несколько дней ходил мрачный и печальный, потому что у него сорвались какие-то грандиозные планы, а Гарри втихаря предлагала ему попросту взять и сбежать.       Студентов осталось совсем мало, большинство все-таки предпочли навестить родных, пока выдалась такая возможность, так что бои и другие развлечения устраивали всей гурьбой, забыв на время о межфакультетской вражде. Слизеринцы объединялись с хаффлпаффцами, а те в свою очередь создавали альянсы с рейвенкловцами. Гриффиндорцев никто не спрашивал, но именно они обычно являлись зачинщиками всех беспорядков, а также перетягивали на свою сторону одной лишь бешеной настойчивостью. Гарри нравилось издалека наблюдать за этими играми, она вспоминала, как они оставались в школе вместе с Роном, а потом и Гермионой и шныряли по коридорам под мантией-невидимкой.       А вечером должен был состояться пир. Довольно скромный, конечно, потому что вместо четырех столов в Большом зале был занят всего один, а оставшиеся преподаватели кучковались на самом краю своего стола. Из знакомых Гарри детей здесь был разве что Северус Снейп да несколько школьников, посещающих ее уроки. Гарри не то чтобы беспокоилась, это же был Снейп, в конце концов, и выглядел он как всегда неопрятным, сторонящимся даже однокурсников и выбирающим самое отдаленное место за столом. Впрочем, Гарри замечала, что многие слизеринцы относились к нему снисходительно, принимали в свои компании и не позволяли мальчишке остаться совсем уж одному. Возможно это был наказ Слагхорна или их собственные соображения, но в любом случае в праздник никто не должен был быть один.       Свечи привычно летали над столами, будто привязанные на ниточки, и никого больше такие обыденные чудеса не удивляли. Ученики не смотрели и на рисующий небо потолок, с которого сыпался будто призрачный, исчезающий над самой макушкой снег. Снежинки подсвечивались желтым светом пламени и мерцали, отбрасывая на стены замысловатые тени, и тени танцевали между столами, будто отплясывали свои, непонятные людям танцы. Гарри следила за происходящим завороженно, будто в самом деле видела все в первый раз, лениво покачивала пальцем, вторя поющим в воздухе колокольчикам. Смотреть на Большой зал отсюда было захватывающе, она могла видеть каждого ученика, сидящие вкривь и вкось на их макушках черные остроконечные шляпы и мерцающие золотом и серебром тарелки и кубки.       Огромная, притащенная Хагридом еще пару дней назад ель макушкой упиралась в потолок, и снежинки кружились вокруг нее, водили хороводы со свечами и устилали пушистые темно-зеленые ветви. Волшебство парило в воздухе, но никто не замечал его, привыкший к чудесам магической школы, а Гарри ловила крохотные искорки кончиками пальцев и вдыхала покалывающий, мерцающий игривыми красками туман. У нее даже возникло глупое желание вспомнить былое и прогуляться по коридорам в мантии-невидимке, но она уже отправила ее Джеймсу в качестве рождественского подарка. К тому же без Рона и Гермионы было бы одиноко и неправильно, так что Гарри осталась сидеть до самого конца ужина, пока уставшие ученики не стали расходиться по спальням.       Дамблдор заявился всего на мгновение под самый конец, когда дети уже неприкрыто зевали и переговаривались так лениво, что кто-то даже обрывался на середине фразы, произнес торжественную речь, оглядел всех излюбленным ласковым взглядом из-под очков-половинок и скрылся, покачивая полами расшитой звездами мантии. Гарри проводила его скептическим взглядом, оглянулась и поймала два точно таких же. Квиринус Квиррелл единственный глядел с интересом, но и он под конец явно заскучал и опустил глаза. Гарри сказала бы, что речь была как всегда пространной и непонятной, но она даже не вслушивалась, разглядывая заплетенную в несколько тонких косичек бороду и блестящие среди седых волосков розовые блестки. Когда он удалился, ученики повскакивали со своих мест и поспешно откланялись, утягивая за собой зевающих младших. Гарри предполагала, что они собирались продолжить праздник где-то еще (возможно, собравшись в одной гостиной), и препятствовать им не собиралась. К тому же мисс Бейлиш намекнула ей днем, что кое у кого завалялась бутылочка огневиски, которой можно было бы скрасить унылый рождественский вечер.       - Профессор Поттер, – судя по горящим глазам и легкому румянцу профессора Бейлиш, праздновать она уже начала, – идемте же, пускай мужчины займутся обходами и школьными делами, а мы с вами с этого момента и до самого утра – просто две молодые принцессы в великолепном замке.       Гарри хихикнула, направляясь следом за утягивающей ее рукой, и хмыкнула, когда ее впихнули в одну из комнат. Аника Бейлиш не выглядела пьяной, но глаза ее блестели, а собранные обычно в высокую прическу волосы растрепались и лежали пушистыми локонами на плечах. С ужина прошло еще совсем немного времени, сама Гарри успела только сходить в комнату и отправить Тому поздравление патронусом. Профессора Йонссон и Квиррелл отправились проверять разошедшихся по гостиным учеников, но Гарри могла предположить, что проверка ограничится праздной прогулкой по пустым холодным коридорам.       Вообще-то этим должен был заниматься завхоз – сквиб Аргус Филч, которого приняли на работу только в этом году, но Гарри, честно говоря, еще ни разу его не видела. Она не могла вспомнить, сидел ли он когда-нибудь за преподавательским столом, когда она сама была школьницей, но особо не напрягалась. Этого старого брюзгу с его визгливой кошкой она терпеть не могла почти так же сильно, как жабу-Амбридж, испортившую ей весь пятый курс. Гарри покосилась на пересекающий ладонь шрам, фыркнула и натянула рукав мантии до самых кончиков пальцев.       Аника усадила ее на стул, сунула в руку прозрачный стакан из толстого стекла и стукнула дном открытой бутылки по столу. Содержимого в ней было примерно половина, огневиски билось о темное стекло и плескалось, не доставая до горлышка. Гарри склонила голову набок, крутанула в руках стакан. Пить она не особо любила, но не потому что ей было невкусно или неприятно. Гарри на самом деле боялась пристраститься, потому что под влиянием алкоголя разум туманился, прошлое забывалось напрочь, а настоящее происходило будто при замедленной съемке. Будущего в алкогольных парах не существовало никакого и вовсе, и, наверное, именно этот эффект Гарри нравился больше всего.       - Ну давайте, – Аника тряхнула бутылкой, разлила остатки в четыре стакана, – за Рождество! – повисла пауза, нарушаемая громкими глотками. – Почему волшебники вообще празднуют маггловские праздники, к которым не имеют никакого отношения?       - Чтобы ты имела лишний повод напиться, – хмыкнул отворяющий дверь профессор Йонссон. – Было бы странно, не знай волшебники о таких масштабных праздниках. К тому же в школе остаются в основном магглорожденные, конечно они отмечают привычные с рождения даты.       Гарри хихикнула и согласно кивнула, делая глоток. Жар опалил горло, во рту защипало, а желудок на мгновение будто скрутило в тугой узел. Но неприятные ощущения быстро прошли, сменились древесно-пепельным послевкусием, вяжущим на языке, и Гарри выдохнула, опуская стакан на стол. Огневиски неплохо отдавало в голову, так что перед глазами помутилось, набежала и спала белесая пелена. Движение вокруг замедлилось и стало смазанным, но еще не настолько, чтобы это было сильно заметно. Гарри покосилась на бутылку, отыскала еще одну в руках Квиринуса и удовлетворенно кивнула. Если уж она не может выбраться из школы, можно развлечься прямо внутри.       Пока Гарри отвлекалась, ее стакан удивительным образом наполнился снова, и она тут же поспешила опустошить его. Ульрих Йонссон, достающий из-под мантии еще две бутылки, одобрительно усмехнулся, одним махом смел поставленную перед ним порцию и вытер тонким запястьем губы. Гарри следила за его движениями, резкими и острыми, склонив голову набок и прикусив уголок губы. Что-то в этом человеке было настораживающее, но не опасное, что было во многих знакомых Гарри, и потому она прекрасно видела это со стороны. Ровная спина, цепкий взгляд и подвижные кисти в первую очередь характеризовали магов-дуэлянтов и авроров, и Гарри уверенно отнесла бы Ульриха Йонссона ко второй категории.       - Я все хотела спросить, – Гарри сделала глубокий вдох, выдохнула и залпом осушила наполненный кем-то стакан, – Йонссон ведь скандинавская фамилия?       Ульрих Йонссон хмыкнул, полностью скопировал ее жест и хлопнул донышком стакана по столу. Аника пьяненько хихикнула, тут же наполняя оба. Лицо ее уже было красным, выдающим ее состояние до корней волос, и Гарри, бросающая взгляды на открытую уже новую бутылку, только предполагала, когда та начала «праздновать». Квиррелл пристроился на самом краю стола и почти не пил, иногда делая небольшие глоточки, но профессор Бейлиш все равно упрямо подливала ему еще.       - Что, не похож на скандинава? – медные волосы упали на его лоб, и он смахнул их небрежным жестом.       Профессор Йонссон был все так же закутан в свободную черную мантию с головы до пят, так что снаружи торчали только длинные узловатые пальцы и тонкая костлявая шея. Он чем-то напоминал Гарри будущего Северуса Снейпа, но явно не производил такого удушающе противного впечатления. Нет, Снейп ей конечно не то чтобы не нравился, она даже могла с натяжкой назвать его кем-то вроде наставника-приятеля, но все это пришло только после окончания войны и его почти-смерти. В детстве Гарри терпеть не могла сальноволосого ядовитого профессора зелий, и это чувство, кажется, было абсолютно взаимным.       - Не-а. Скорее, – Гарри мотнула головой и опустила щеку на сжатую в кулак ладонь, – на ирландца, наверное. Точно на ирландца.       Ульрих хлопнул ладонью по столу и громко расхохотался. Гарри фыркнула, тряхнув волосами, потянулась к стакану. Она вообще-то сказала наобум, потому что черта с два умела определять национальность по внешнему виду, но Йонссон был почти рыжим, а с этим цветом волос ассоциировались в первую очередь ирландцы. Ну еще и Уизли, но уж Уизли он стопроцентно точно не был.       - Я назвала его шотландцем, – подняла руку Аника.       Краснота с ее лица, кажется, спала, так что выглядела она теперь совершенно нормально, если исключить тепло обнимаемую почти пустую бутылку, в которой плескалось на самом донышке оставшееся горячительное. Гарри перевела взгляд с нее на серьезного и даже чуточку хмурого Йонссона (а ведь только что беззастенчиво хохотал) и прищурилась:       - Ну тоже можно.       Вкус у алкоголя был пряным и отдавал нотками тлеющего пепла на языке. Несмотря на то, что называлось все одинаково огневиски, каждый производитель делал его по-своему, и оттого вкусы сильно различались. Тот, что Гарри пробовала раньше, был сладким и едва ли дурманящим, тогда как этот отдавал в голову почти мгновенно и оставлял во рту тягучее послевкусие.       - Йонссон – фамилия моего приемного отца, – заговорил, хмуро отодвигая стакан, Ульрих, – мои биологические родители были истово верующими, и для них магические выбросы выглядели как проявление дьявольских сил, так что в их доме места для меня не нашлось.       Аника, отлепив от груди бутылку, не стала наполнять стакан, а протянула ему целиком. Профессор Йонссон выпил залпом, шумно выдохнул и поднялся, тут же падая обратно. Аника, перегнувшись через стол, потянула его за рукав и хлопнула по руке, припечатывая ладонь к столу. Квиррелл, все еще смакующий крошечными глотками, улыбнулся, приложил сверкающий в тусклых лучах магического света стеклянный бок стакана к губам. Гарри, вздохнула, прикрывая глаза. Она уже поняла, что наступила на больную мозоль, но сделать теперь ничего не могла. Она сама была сиротой, воспитываемой ненавидящими все «ненормальное» родственниками, но здесь личность, которую она занимала, представляла из себя вполне благополучную даму из благородной полноценной семьи.       Магические отсветы плясали в медных волосах Ульриха и блондинистых Аники, соскальзывали с мантий и ложились на пол под ноги мерцающим ковром. Квиринус Квиррелл глядел в окно на начавшуюся снова метель, крутил в руках прозрачное стекло опустевшего стакана и о чем-то мечтательно думал. Гарри подхватила его взгляд, проследила и утонула в белой тьме, рассыпающейся колючими осколками. Подарки были давно разосланы, ответные письма получены, алкоголь дурманил мысли и обострял чувства, и Гарри все больше думала и думала о том, что будет, когда она вернется в тридцать лет вперед. Там ведь не будет Джеймса и компании, не будет Квиррелла, Аники и Ульриха, и даже Дамблдора, погрязшего в своих светлых замыслах, не будет тоже. Том, которого она знает сейчас, исчезнет, сменится кем-то другим, оставленным будто в прошлой жизни, цельным и вовсе не сломанным. И нынешняя Гарри тоже останется здесь, погребенная где-то посреди снежной зимы, засыпанная пушистым снегом будто могильным курганом.

***

      Через два дня после Рождества вернулся хмурый и молчаливый Флитвик и заперся в рейвенкловской башне. С его появлением почувствовавшие свободу рейвенкловцы присмирели, а за ними успокоились и остальные ученики. В Большом зале все еще занимали только один стол из четырех, но снежные битвы стали чуточку реже, а выкрики – тише. Некто пустил слухи, будто учителя всю ночь пили и развлекались, а профессор Йонссон в ответ на подколки старшекурсников ехидно припоминал, как волшебным образом обратил припасенный для праздника алкоголь в воду. Младшие явно сторонились закутанного в черную мантию как в кокон преподавателя Защиты, а вот старшие в свою очередь проявляли неподдельный интерес и симпатию. Гарри не знала, как он ведет себя на занятиях, но ей теперь было очень любопытно. В Ульрихе Йонссоне виделся опытный боец, и даже несмотря на хромоту он внушал уважение одним только цепким колючим взглядом.       Снег валить перестал, хрустящий наст постепенно подтаивал, открывая глубокие проплешины, в которых зияли черные пятна голой земли. Пушистые сугробы превращались в обледеневшие горки, и снежные бои сменились на бег на льду и катание с горок. Солнце ощутимо пекло макушку, становилось то приятно тепло, то снова морозно-холодно, снег собирался в кучи, пестрел тут и там некрасивыми темными пятнами. Замерзшее Черное озеро постепенно оттаивало, но все еще находились храбрецы, залезающие на него прокатиться. Некоторых спешно левитировали на сушу, в кое-кого пришлось вылавливать уже из воды и отбивать от накинувшихся на него русалок. Словом, год еще не закончился, а волшебная снежная зима уже проходила, возвращая на земли Хогвартса влажное тепло и промозглую сырость.       Джеймс заваливал ее письмами по несколько раз на дню, писал буквально обо всем, что сделал и увидел за день, так что Гарри могла только смеяться и закатывать глаза от его непосредственности. Нарцисса в ответ на подарок ко дню рождения прислала чуть не метровый пергамент и коробку сладостей. В самом конце ее послания стояла короткая приписка от Люциуса о том, что «мистер Риддл несколько занят сейчас, но говорит о вас, не умолкая». Были еще письма от Флимонта и Юфимии, короткое от Сириуса, Ремуса и Питера (они писали по очереди, так что ровные буквы то и дело сменялись пляшущими и переплетались с намеренно кривыми вензелями). Том не писал, но связывался с ней через патронус, а после Рождества снова куда-то пропал, не ответив ни на одно сообщение.       Гарри скучала. Флитвик взял на себя обязанность присматривать и контролировать оставшихся в школе учеников, Квиррелл все еще расстраивался из-за сорванных планов, так что поговорить можно было разве что с Аникой, и то та последнее время постоянно мелькала в компании Ульриха Йонссона. К самому Йонссону Гарри предпочитала не лезть, поглядывая со стороны. Ей казалось, что с ним можно было бы быть откровенной и поговорить по душам, но Гарри честно сомневалась, что его вообще интересует хоть что-нибудь кроме колких ядовитых насмешек. Хотя, конечно, можно было заметить, что мисс Бейлиш была к нему ближе, чем все остальные вместе взятые. А Гарри не в свою компанию лезть не собиралась.       Последний день уходящего года начался мокрым снегом, к полудню полностью перешедшим в моросящий дождик. Ученики от сырости попрятались в обогреваемых заклинаниями гостиных (а возможно и гостиной), так что в замке было тихо и пробирающе неуютно. Привидения, будто возрадовавшись отсутствию назойливых живых детишек, блуждали по коридорам и вылезали из стен в самый неожиданный момент. Дамблдор мелькнул на завтраке (где было рекордно малолюдно) и скрылся то ли в своем кабинете, то ли вне школы, и Гарри даже не успела поймать его, чтобы выпросить денечек на погулять. За столом он постоянно переводил разговор в другое русло, давил на беззащитность остающихся в одиночестве учеников и радовался прекрасной для прогулок погоде. Гарри закипала, но стойко молчала, упрямо пытаясь вернуть его на нужную волну. Конечно, у нее ничего не вышло, и Дамблдор грациозно покинул зал, тряхнув на прощание лиловой с крупными снежинками мантией.       Уныло было на улице и так же уныло в замке, Гарри шлялась по коридорам вместе с привидениями, перебрасывалась ничего не значащими фразами с сэром Почти Безголовым Ником и показывала язык в спину кривящему губы Кровавому барону. Пивз, который устраивал свои проделки исключительно в присутствии зрителей, прятался где-то на верхних этажах, откуда Гарри смутно слышала грохот и премерзкое хихиканье. Никто не обращал на него внимания, так что полтергейст наверняка готовил нечто грандиозное к началу следующего семестра.       - М-мисс Поттер! – запыхавшийся Квиррелл несся ей навстречу, размахивая рукой. – Вот же вы где, а я и-ищу вас по всему замку!       Гарри вскинула брови, останавливаясь посреди коридора, но Квиррелл схватил ее за руку и потянул туда, откуда она вышла – то есть в узкий провал с крутой лестницей, соединяющей этот коридор с одной из высоких башен и выводящей одновременно в глубокую нишу на первом этаже. Квиррелл направил ее вниз и отпустил только когда они оказались на первом этаже, скрытые полумраком и магией. Стоило им остановиться, скрываемым полумраком ниши, в руке Гарри оказалось что-то круглое и теплое, и мир вокруг рванулся и завертелся.       В первое мгновение ей даже показалось, что она вернулась назад. Она стояла посреди гостиной, и все было ровно точно также, как тогда, когда Том-из-будущего вручил ей злополучный кулон. На диване лежал ее любимый плед, а на столике – две чашки и мисочка с печеньем, тусклый дневной свет едва пробивался сквозь моросящий дождь и серое небо, и яркой точкой светил, потрескивая пламенем на поленьях, камин. Гарри коснулась спрятанного под мантией кулона-спирали и отдернула руку, засовывая ее в карман и касаясь пальцами волшебной палочки.       - Хозяйка! – раздался писклявый голос. – Хозяйка вернулась, а Пикси еще не успела накрыть на стол!       Чашки на столике были пусты и не хватало пузатого чайничка и вазочки с сахаром, но зачем-то лежали столовые приборы. Гарри вздохнула, посторонившись, и Пикси протиснулась мимо, глянув на нее чуточку укоризненно и забавно сердито. Длинные уши ее дрожали и прижимались к голове, в руках она аккуратно несла чайник, а следом за ней плыли тарелки.       - Ах, хозяин! – всплеснула руками Пикси, когда все оказалось на своих местах. – Хозяин ушел с самого утра и до сих пор не возвращался, будто совсем позабыл о назначенном времени. Как ужасно невежливо со стороны хозяина заставлять хозяйку ждать!       Она выглядела такой рассерженной, пыхтела себе под нос и размахивала руками, будто уже напрочь позабыла о присутствии Гарри. Гарри хихикнула, и Пикси тут же покраснела, как умеют краснеть только домовые эльфы, утерла руки о сшитый из наволочки передник и исчезла безо всякого звука. Это все еще было прошлое, наверняка оно, и Гарри даже почувствовала охватившее ее разочарование. Она упала в одно из кресел и протяжно выдохнула, только теперь обращая внимание, что до сих пор сжимает втиснутый ей в руку Квирреллом предмет. Он был самую малость теплый, но стремительно остывал, и Гарри перекатывала его в пальцах, поглаживала и никак не выпускала из рук. Вещица оказалась крупной мерцающей каплей янтаря с черными крапинками травинок внутри и белесыми пузырьками у самой поверхности. К вершине капли крепился замочек, а в него была вдета средней длины цепочка, тонкая и едва ли ощутимая в пальцах.       Нечто мягко накрыло с головой, но обзор не закрыло, даже не затуманило, словно было незримым, но странно осязаемым, почти живым и теплым на кончиках пальцев. Гарри знала это ощущение, наверняка знала, кто стоял за ее спиной, и мгновение спустя кончик волшебной палочки снизу вверх уперся в подбородок искрящегося весельем Тома. Гарри фыркнула, задирая голову и упираясь макушкой в его грудь, и расслабилась, наслаждаясь охватившим ее теплом. Палочку она не убирала, но Тома, кажется, это совершенно не смущало. Он уткнулся носом в ее висок, потерся кожей о кожу и оставил короткий поцелуй у самого уголка глаза.       - Так ты при помощи профессора Квиррелла похитил меня из Хогвартса? – Гарри стянула с них мантию-невидимку, комкая мягкую ткань в руке. – Не зря я вас познакомила. Где ты взял эту штуку?       Том довольно мурлыкнул, выхватил из ее рук янтарную каплю и осторожно застегнул цепочку под волосами. Он выглядел капельку уставшим, сверкал смешинками в глазах, и Гарри делала вид, что не замечет багряных всполохов посреди безграничной синевы.       - Твой очаровательный племянник любезно одолжил мне свой рождественский подарок, чтобы я смог сделать тебе сюрприз, – Том обошел кресло, но уселся не в соседнее, а на подлокотник, касаясь горячим боком плеча Гарри, – а ты – мой подарок, если ты не забыла.       Гарри фыркнула и расхохоталась, наваливаясь на него боком. Том обхватил ее за плечи, мягко вплетая пальцы в волосы, слегка оттянул так, чтобы она теперь смотрела на него снизу вверх, и сверкнул яркими искушающими искорками. Гарри охнула, ощущая горячие руки сквозь плотную мантию, и послушно последовала, уступая ему место и усаживаясь на колени. Том дышал ей в макушку, обнимал за талию, крепко прижимая к себе, и странное тревожное чувство, охватившее Гарри с самого ее появления здесь, постепенно сходило на нет и пропадало вовсе. Что-то яркое и холодное исчезало и стремительно теплело, чужое тело ощущалось до одури правильно и непозволительно необходимо. Гарри ткнулась носом в его плечо и засопела, смыкая ладони за его спиной и цепляясь за бархатную ткань мантии.       - А этот янтарь? – Гарри нарушила тишину только спустя несколько минут, когда дыхание окончательно успокоилось, а в животе растеклось вязкое умиротворение.       Том выдохнул ей в макушку, огладил ладонями спину, зарываясь пальцами в волосах, и прижался губами к виску. Гарри хихикнула от щекотки, коротко пискнула, когда его губы прошлись дорожкой коротких поцелуев до подбородка и исчезли, в следующее мгновение накрывая рот. Стало жарко и неудобно из-за плотной одежды, и Гарри заерзала, устраиваясь поудобнее, подтягивая мантию и перекидывая ногу через его колени. Рука Тома тут же забралась под мантию, будто он только и дожидался удобного момента, скользнула по бедру и остановилась чуть выше ягодиц.       - Будет защищать тебя, – выдохнул Том ей в губы, – я сделал из него одноразовый портключ, но предназначен он для блокировки ментальных воздействий и предупреждения о возможной опасности.       Гарри приподнялась, стягивая мешающую одежду через голову, и камешек янтаря стукнулся о покачивающуюся у нее на груди спираль другого украшения. Том задумчиво хмыкнул, разглядывая их не слишком долго, подался вперед, прижимаясь губами к основанию шеи, и подтянул ее ближе, так что Гарри сквозь оставшиеся преграды чувствовала его восставшее естество. Дыхание сбилось мгновенно, и она рвано вздохнула, ощущая блуждающие по спине руки и оставляющие ожоги-отпечатки губы, выцеловывающие узоры на ее груди.       Она совершенно не заметила, как они оказались в спальне, рухнула на спину, придавленная ласкающей тяжестью, и рванулась, переворачиваясь. Теперь Том был снизу, глядел на нее возбужденно лукаво, не отнимал рук от горящей под его прикосновениями кожи, и широкая улыбка расползалась на его лице. Он был непозволительно одет, а Гарри перед ним – совсем нагая, открытая и ластящаяся, и витающий в воздухе тлеющий жар сводил с ума и лишал рассудка, распалял и топил, заставляя захлебываться прикосновениями и чувствами, теряться в улыбках и стонах. Долгое расставание было совершенно неважно, пока она не почувствовала его рядом, не вдохнула голос и дыхание. Наверное, Гарри была слишком жадной, потому что прямо сейчас хотела послать все к чертям и остаться здесь, в крохотном застывшем капелькой янтаре, вдвоем и больше ни с кем, будто все остальное совершенно неважно, и ни прошлого, ни будущего не существовало вовсе.       Кожа пылала от поцелуев, громкие стоны сливались и заполняли комнату, пропитывали воздух, и Гарри дышала им, пила его дыхание и вторила, будто была привязана невидимой ниточкой. Наступал новый год, уже второй раз в этом ненастоящем прошлом, где все они были кем-то другим, настоящими как где бы то ни было больше. Часы били полночь, а в полночь, как известно, сказка должна была закончиться, чтобы с рассветом начаться вновь.       Прошлое утекало сквозь пальцы, было слишком хрупким и вязким, растеклось по ладони топленым искрящимся медом и сковывало, напрочь лишало сил. Было еще слишком много времени, чтобы насладиться им, пока он не загустеет, превратившись в покатый янтарь, но слишком мало, чтобы разбить хрупкую корку и остаться навсегда. Время выходило и таяло, приближалось нечто глухое и склизкое, липнущее к пальцам и склеивающее губы. Янтарь бился о драгоценную зачарованную спираль и звенел в такт хлопкам и вздохам, сверкал багряными отсветами позднего рассвета и таял, как тлеет туман, покрывающий зачарованный лес.