***
Сворачивающийся в тонкую трубочку мир рванулся снова, пережевал ее и выплюнул, вырвал из себя с корнем и принял обратно, зализывая раны подобно дворовой собаке. Гарри вдохнула сухой холодный воздух, ухватилась за что-то шероховатое и, кажется, выплюнула разорванные легкие с кашлем. Перед глазами искрило и взрывалось, от гула в ушах лопались барабанные перепонки, и она никак не могла понять, кто она вообще такая в воющем потоке обезумевшей магии. Она сворачивалась в клубок и лопалась, собиралась из разрезающих на части осколков и ломалась снова, перестраивалась и изменялась, выстраиваясь в уродливое нечто, израненное магией и переписанное с самого начала. Гарри вдыхала сухой холодный воздух, цеплялась пальцами за гулкую каменную стену и тихо выла, потому что ее на самом деле переживали и выплюнули как ненужную вещь, отслужившую отведенный кем-то отчаянно безразличным срок. Она видела кадры рассыпавшихся пеплом жизней, умирала вместе с ними и возрождалась, не способная уйти дальше пары шагов. В ушах гулко стучало, нечто внутри порвалось и лопнуло, хлестая ее изнутри тугими канатами своих-чужих чувств, пелена перед глазами становилась все более алой, пенилась кровью, звонкими каплями стекая по рукам. Воздух врывался в раскрытый рот и тут же выходил обратно, боль расползалась от шрама на лбу, будто голову вспарывали раскаленным железом, и нечто бессовестно билось и рвалось, вспышками срываясь с кончиков пальцев. Сознание выворачивалось наизнанку, трепетало и рушилось, оставляя на висках тлеющие ожоги. Гарри готова была поклясться, что сдохнет прямо здесь, если бы эти чувства на самом деле принадлежали ей, а не стоящему напротив нее человеку. Ее обхватили за плечи и рванули, поднимая над плывущим полом и заставляя встать на дрожащие точно веточки Дракучей Ивы ноги. Ощущение мягкого тепла под щекой нисколько не успокаивало, звук чужого бьющегося сердца в ушах сливался с выкриками заклинаний и шипящим нечеловеческим голосом, а Гарри отсчитывала собственные вдохи и пыталась привести разбушевавшиеся мысли в порядок. Том слегка отодвинул ее от себя, ласково касаясь ладонью щеки, провел от уголка глаза до искривленной в отвращении губы и широко улыбнулся, будто дорвавшийся до любимых запретных сладостей ребенок. – Добро пожаловать назад, моя дорогая Сеа, – промурлыкал он, и Гарри фыркнула и врезала ему по лицу. Том непонимающе моргнул, склоняя голову набок и одной рукой продолжая поддерживать ее за плечо, и Гарри растянула губы в улыбке, копируя его жест. Вывернувшись, она сделала два шага назад, отряхнула измятую мантию в том месте, где ее касались его пальцы, и подняла глаза. В голове гремели взрывы и слышались глухие крики, шрам на лбу горел болью, и пальцы едва заметно подрагивали. Гарри тряхнула волосами, и непослушные кудри волнами рассыпались по плечам. – Не прикасайся ко мне. Впрочем, этот Том заметно отличался от Тома из прошлого. Гарри видела мельчайшие различия на его лице, иной разворот плеч, хмурую складку между бровей и чуть более мягкое, но все еще полное самоуверенной убежденности выражение. Это был тот же самый Том, не важно с другой ли фамилией или новым телом, развязавший магическую войну и убивший сотни невинных людей. Тот самый Волдеморт, убивший ее родителей, считавших его старшим другом и наставником. И Гарри совершенно не волновали его чувства, потому что Дамблдор был прав. Том сам, сознательно и собственными руками сотворил все это, когда мог хотя бы попытаться что-то изменить. Гарри тошнило от осознания того, что она тоже принимала в этом участие.***
Том отставил чашку, оглянулся на занавешенное плотными шторами окно, хмыкнул и пожал плечами. Вот-вот должен был закончиться учебный год, лето вовсю царило в Англии, припорашивая землю цветочными запахами и ярко-зеленой спелой травой. На ветру шелестели, покачиваясь, пушистые кроны, яркое солнце слепящим пятном болталось посреди чистого голубого неба, а Том все еще чувствовал, будто чего-то отчаянно не хватает. Звон в ушах смешивался со стрекотом сверчков и стуком чайной ложечки о тонкий фарфор чашки, шелест дыхания терялся в усиливающемся ветре, а вязкое чувство заполняло изнутри и точно капало на исписанный пергамент кровавыми кляксами. – Пикси, – Том махнул рукой, позволяя недопитому остывшему чаю исчезнуть из чашки, – чего не хватает? Домовичка на мгновение замялась, опустила глаза в пол и смяла в ладонях накрахмаленный фартук, сооруженный из купленной специально для нее скатерти. Кончики ее длинных ушей задрожали, а по лицу расползлось густое красное пятно. Том вздрогнул и вытер ладони салфеткой. – Хозяйки Персеатии, хозяин, – наконец едва слышно пробормотала Пикси, не поднимая на него глаз, – очень сильно не хватает. Том хохотнул, вспоминая о недописанном письме, почувствовал странный укол в висок и нахмурился, разглядывая скрывающие окно бледно-зеленые шторы. – И правда, – он качнул головой, сминая в ладони салфетку, – уже ведь почти июль. Пикси согласно закивала, и уши ее задрожали еще больше, покрываясь бурой краской. Чай в чашке появился снова, теперь горячий и ароматный, и Том принюхался, полной грудью вдыхая умиротворяющие запахи. Собственные воспоминания казались смазанными нечеткими картинками, бесконечным потоком наполняющими голову, и Том старался отбросить их, зарыть в призраках настоящего и стереть вовсе, оставляя и без того гулкую пустоту в груди. – Скоро Сеа вернется из школы, – кивнул Том, закидывая ногу на ногу и задумчиво улыбаясь, – почему бы нам не съездить куда-нибудь отдохнуть? По коричневой глади чая расползались ровные круги, бились о стенки и сменялись новыми, теряющимися в спокойном отражении. Пикси закивала снова, наконец подняв на него глаза, и лицо ее осветила широкая улыбка. Окна были закрыты плотным шторами, так что ни один лучик света не проникал в комнату, и их бледно-зеленый цвет казался призрачным свечением, окутывающим и баюкающим, нашептывающим на ухо колыбельные. Том коснулся кончиками пальцев теплого фарфора чашки, крутанул ее за тонкую изящную ручку и прикрыл глаза, вовсе не обращая внимания на разбитое зачарованное стекло шкафа и разломанное в щепки кресло.***
Грудь вздымалась от дыхания, воздух со свистом покидал легкие, обращался облачком горячего пара и рассеивался, истлевая пеплом на волосах. Гарри глядела Тому в глаза и не могла понять, что пытается там увидеть. Том был уверен в собственной правоте, твердо и безукоризненно, убежден до искр заклинаний на кончиках пальцев и жара в животе. Ему было бесполезно объяснять, что именно он сделал не так сейчас или давно в прошлом, и Гарри не собиралась этого делать. Украшенная разноцветными камнями зачарованная спирать покачивалась на шее, нагревалась от тепла кожи и мерно стучала, спутавшись с пустой цепочкой расколовшегося янтаря. Гарри не могла объяснить собственных обуревавших ее чувств, потому что сердце все еще колотилось в висках, и от боли в давно зажившем шраме вставала перед глазами туманная багровая пелена. Магия клекотала, кружилась вокруг и опускалась на плечи, зримыми нитями опутывала и рвалась от мимолетного прикосновения, невесомого дыхания и трепета ресниц. В горле стоял тугой горький клубок, внизу живота тянуло и давило, а под спиной ощущался холодный недружелюбный камень серых хогвартских стен. – Я знаю, что ты сделал, – Гарри остановила подавшегося вперед Тома взмахом руки, скривила в улыбке губы, – должно быть, всегда знала. Проклятая идиотка. – Сеа… – Я не Сеа, – оборвала его Гарри, закусывая губу. Перед глазами кружились и смазывались разноцветные пятна, отзвуки прошлого гудели и распевали монотонные песни, с листопадом улетающие вдаль, и Гарри казалось, что она снова маленькая гриффиндорка-первокурсница, глядящая в страшное белое лицо на затылке ее первого преподавателя. Ужас, охвативший ее тогда, плескался и переливался через край, оставлял брызги-отпечатки на стенах и заляпанных стеклах круглых очков, стекал под ноги и растворялся красным теплеющим камнем и жжением на кончиках пальцев. Тогда, только коснувшись друг друга, они почувствовали боль, яростную и нестерпимую, разрывающую самое естество покореженной магией. Ни один из них не сможет жить, пока жив другой, гласило пророчество, закованное в белесую сферу и отпечатавшееся шрамами на душе. И один из них должен погибнуть от руки другого, говорила в мнимом одиночестве пророчица, так никогда и не вспомнившая изреченного проклятия. Гарри, рожденная на исходе седьмого месяца у родителей, трижды бросавших ему вызов, достаточно сильная, чтобы стоять рядом, и чьей настоящей силы он никогда не знал, должна была убить его, но никогда бы не сделала этого, потому что ничто на свете не могло заставить ее забрать чью-то жизнь. – Я не Сеа, – повторила Гарри, отшатываясь от протянутой руки. Если бы она только могла, ничего этого бы не случилось. Родители остались бы живы, не бросив ее сиротой, не было бы никакой войны и никаких Пожирателей Смерти, никто бы на самом деле не умер, и все было бы хорошо с самого начала и без искореженных магией чувств, связавших двоих тонкой неразрывной нитью. Если бы Гарри только забрала его жизнь, как и гласило глупое пророчество, если бы влюбленность не застила ей глаза. Если бы она только не поддалась собственной убежденности в том, что время не изменяется. Если бы только Флимонт не пустил ее тогда, и если бы Джеймс не улыбнулся, будто она была его настоящей тетей. Том рванулся, хватая ее за руку и аппарируя, и пространство снова смешалось, бахнуло по голове и зазвенело, рассыпаясь подрагивающими картинками исчезнувших жизней.***
– Ты в порядке? – Абраксас склонился над ним, кончиком волшебной палочки приподнимая накрывший лицо пергамент. – Ты не подавал признаков жизни почти неделю, что за тоска заперла моего дорогого друга в четырех стенах? Том расцепил сложенные на животе ладони, сощурился от ударившего в глаза яркого солнечного света и поморщился, щелчком пальцев вызывая домовичку. Вместо Пикси на столике появились чай и сандвичи, Абраксас хохотнул и опустил пергамент обратно на его лицо. – Конечно, – Том кивнул, отбрасывая зачитанное до дыр письмо, – что могло случиться? – Это я и хотел у тебя спросить, – качнул головой Малфой, чинно усаживаясь в соседнее кресло, – и где ты потерял свою очаровательную невесту? Школьники вернулись несколько дней назад, и Нарцисса рассказала Люциусу, что никто не видел мисс Поттер с самого начала июня. Нечто внутри дрогнуло и жалобно зазвенело, но Том только отмахнулся и вспышкой заклинания испепелил подхватываемое ветром из распахнутого окна письмо. Абраксас нахмурился, будто эти действия показались ему странными, и Том широко улыбнулся, закидывая ногу на ногу. На самом деле он перечитал написанное собственной рукой письмо уже, кажется, почти сотню раз, но так и не смог понять, отчего от певучего женского имени так щекочет в груди. Чай оказался сладким до зубовного скрежета, но Том даже не поморщился, заставляя себя проглотить все разом. – Не вижу причин для беспокойства, – он улыбнулся, глядя в полные неверия глаза друга, и со звоном поставил чашку на блюдце. Ни единой такой причины, мысленно повторил Том, поворачивая чашку тонкой ручкой в сторону открытого окна. Задувающий ветер приносил запахи травы и витающей в воздухе влаги, трепал оставшийся от уничтоженного письма пепел и целовал щеки, забираясь под воротник мантии точно ловкие женские руки. – И все же, – Абраксас подался вперед, упираясь локтями в колени, – когда ты в последний раз?.. – Я в порядке, – оборвал его Том, и друг вскинул руки и отстранился, – давай сменим тему. Как продвигается наш план? Губы сами собой растянулись в ухмылке, и Тому даже на мгновение показалось, будто в глазах Абраксаса Малфоя мелькнул тот самый ужас, впервые увиденный им во время рассказа о преувеличенных школьником мечтах. Так было даже лучше, гораздо проще, чем выстраивать дружеские отношения и выверять каждое неверное слово. Ему никогда не нужно было иметь друзей, только слуг и помощников в воплощении собственных амбиций, и уж какая-то жалкая женщина никогда не смогла бы привязать его к себе достаточно, чтобы он хотя бы на мгновение начал о ней беспокоиться.***
Под веками распускались ядовито-зеленые цветы. Гарри дышала рвано, видела будто собственное искаженное отражение со светло-карими глазами и печальной улыбкой, укоряющее ее и обвиняющее, кричащее что-то неразборчиво, но вовсе не злобно. Отражение плакало, и Гарри плакала тоже, не в силах вспомнить, за что проливает слезы. Ядовито-зеленые цветы трепетали на ветру, поворачивали бархатные лепестки к солнцу и опадали, под палящими лучами превращаясь в утекающую сквозь пальцы пыль. Рывок аппарации выбросил ее, отбросил и ударил в и без того подкашивающиеся колени, заставляя рухнуть и зашипеть от прокатившейся по телу боли. Гарри не было так больно уже очень-очень давно, с тех самых пор, как она впервые повстречала запечатанную в чужом теле душу, больше всего на свете желающую ее смерти. Гарри готова была отдать ее и уйти, только бы кровь металлическим привкусом не растекалась во рту и вереницей не стоял ряд могил на истоптанной грязной земле. Том смотрел на нее сверху будто на изломанную куклу, и в его взгляде Гарри чудились алые искорки безумия и зеленые – выпущенного в нее смертельного заклинания. Стоило моргнуть и сглотнуть горькую слюну, и ужасающее выражение сменилось обеспокоенным, Том протянул ей руку, помогая подняться, задрал рукав мантии и цокнул, мазнув пальцами по кровоточащему шраму. Гарри дернулась, пискнула и вырвала руку, натянула рукав до самых кончиков пальцев, так чтобы не видно было стекающей по ним алой струйки. Том шумно выдохнул, указал на диван, но сам не сел, будто дожидаясь ее реакции, а на низеньком отполированном столике появились пузатый чайник и две чашки из тонкого белоснежного фарфора. – Прямо сейчас я не готова тебя слушать, – бросила Гарри, и Том посмотрел на нее, как на хозяйку, бросающую щенка под дождем. – Сеа… – Я! – Гарри взмахнула рукой, и капелька крови упала на идеально вымытую чашку. – Не Сеа. И никогда ей не была. Не пытайся мне что-то объяснять, пока не поймешь хотя бы этого. Раненая не слишком удачной аппарацией рука горела и пульсировала, в ушах все еще звенело, а перед глазами переливалась и перетекала из стороны в сторону, следуя за ее взглядом, полупрозрачная дымка. Гарри смотрела в лицо Тома и никак не могла понять, как вообще произошло все то, что произошло после битвы за Хогвартс. Как мир вывернулся наизнанку и встал с ног на голову, будто так всегда и было, и никто ничего не сделал, просто приняв всю творившуюся несуразицу. Кто в здравом уме вообще поверит, что сумасшедший волшебник, убивавший направо и налево и разорвавший собственную душу так, что оставшийся кусочек вовсе потерял человеческий облик, преследовавший и жаждущий убить ребенка, который ему ничего не сделал, вдруг по щелчку пальцев исправился и стал хорошим и мирным? Кому вообще пришло в голову назначать его директорам единственной в Великобритании магический школы, полной детей, родителей которых он убивал? – Что за чушь, – выплюнула Гарри, сведенными от напряжения пальцами сжимая в кармане волшебную палочку. – И тем не менее, – Том щелкнул пальцами, и кресло ударило Гарри под колени, заставляя все-таки сесть, – если не считать небольшую неудачу, у меня все получилось. Ярко сверкнула вспышка заклинания, но окружающий Тома щит почти не дрогнул, едва подернувшись мерцающей рябью. – Небольшую неудачу? – зарычала Гарри, едва узнавая собственный голос. – Все эти убийства ты называешь небольшой неудачей?! Ярость клубилась на кончиках пальцев, тугим комом в горле мешала дышать и испарялась пеленой перед глазами. Том смотрел на нее прямо и почти без эмоций, будто говорил о чем-то обыденном и совершенно неважном, как о выпитом утром кофе или расколовшейся нелюбимой чашке. – Это не значит, что я не сожалею, – Том развел руками, а Гарри едва ли слышала его слова, заглушаемые криками в ушах, – но я ведь не могу скорбеть о каждом… От еще одного заклинания щит дрогнул и раскололся, осыпаясь исчезающими над самым полом осколками. На пятом курсе, когда дементоры пытались сожрать ее душу, и среди прочих в памяти всплыло самое страшное воспоминание, Гарри слышала крики родителей, мольбы пощадить хотя бы ребенка и холодный шипящий нечеловечески голос, непреклонный перед чужими страданиями. Ему было все равно, когда он убивал сотни магов и магглов, когда лишал жизни Джеймса и Лили, когда направлял палочку в лицо годовалому ребенку. Ему было все равно даже теперь, когда щит вокруг него лопнул, а Гарри стояла прямо перед ним и теперь кончик волшебной палочки смотрел в его лишенный всяческих шрамов лоб. – Ты убил моих родителей и не собираешься даже скорбеть о них?! – Гарри приблизилась настолько, что чувствовала исходящее от него тепло, но сейчас ей до этого не было совершенно никакого дела. – Все эти люди, что могли бы быть моими друзьями, которые были моими друзьями, все они умерли из-за тебя! Ты отправил меня в прошлое ради самого себя, но почему ты не мог хотя бы попытаться что-то исправить?! – Ты права, – Том перехватил ее запястье, дернул на себя, и Гарри свободной рукой уперлась в спинку кресла только чтобы не усесться на его колени, – я сделал это не для тебя или кого-то другого, а только и исключительно ради собственного удовлетворения. Но прямо сейчас именно ты ведешь себя эгоистично. Гарри чувствовала его дыхание на губах, смотрела прямо в бездонно-синие глаза без капельки красноты и могла вырваться и ударить в любой момент, но почему-то не делала этого, позволяя Тому перехватить инициативу. – Все эти убитые мной люди совершенно не волновали тебя, пока ты лично с ними не познакомилась, – продолжил он, растягивая губы в неожиданно ласковой улыбке, – и скажи мне, что ты сделала для того, чтобы остановить меня в прошлом? Гарри вздрогнула и дернулась, отшатываясь, и Том легко отпустил ее, взмахнул руками, заставляя кофейный столик отъехать с ее пути. – Но сейчас я действительно жалею, что пустил все на самотек, – закончил он, новым взмахом руки усаживая Гарри обратно в кресло.***
Дамблдор сидел в своем кабинете за столом, полностью заставленным магическими побрякушками и бесполезными артефактами, смотрел на него поверх очков-половинок задумчиво и поглаживал длинную белоснежную бороду. В начале августа в Хогвартсе не было почти никого, за исключением, конечно, домовиков, и даже рамки портеров хвастались друг перед другом скупыми пейзажами и однотипными задними фонами, растеряв собственных любопытных обитателей. Каменная горгулья отъехала в сторону, не дожидаясь слов, и Том решительно вошел, теперь вовсе не понимая, зачем пришел именно к этому человеку. – Признаться, я ждал тебя несколько раньше, – качнул головой Дамблдор, щелкая пальцем по крутящемуся приборчику, – в этом вы с мисс Поттер оказались похожи. Ее не было. Тому казалось, что от и без того изорванной души оторвали по-настоящему важный, чудовищно огромный кусок, и теперь оставшаяся часть металась из стороны в сторону, не в силах совладать с нахлынувшим одиночеством. – Где она? Этот голос не принадлежал ему. Это был голос безумца, помешанного, потерявшего единственную ценность, ищущего и не находящего, все еще отрицающего собственную отравляющую зависимость. Дамблдор развел руками, стянул очки-половинки на кончик носа и махнул рукой в сторону единственного кресла, стоящего напротив его стола. – Едва ли я смогу помочь тебе в твоих поисках, – заговорил он, когда Том послушно сел, не сводя глаз с вращающегося волчком приборчика, – но ты, похоже, и сам не осознаешь, что с тобой происходит. Том закинул ногу на ногу и ухмыльнулся. Он прекрасно знал, что с ним происходит, не знал лишь, что именно эта женщина сделала с ним, чтобы с ее исчезновением весь его здравый рассудок пропал тоже. Ему всего лишь нужно найти ее и убить, и тогда все встанет на свои места. – Не спеши с выводами и тем более не принимай поспешных решений, – Дамблдор качнулся вперед, опустил на столешницу локти, – ты талантливый человек, Том, но всегда пытаешься найти причину своих неудач вместо того, чтобы искать решение. Ее не было, будто никогда и не существовало вовсе, словно с самого начала она была лишь наваждением, глупой иллюзией, такой сладкой, что не хочется отпускать. Тому нравилось быть с ней, но теперь ее не существовало, и отчаянная потребность рвала и душила, оставляя под веками ожоги ядовито-зеленых глаз за стеклами круглых очков. Все, что ему теперь было нужно, – это найти и убить, чтобы разъедающее изнутри чувство пропало навсегда, растворилось в надвигающемся безумии и истлело смертельными заклинаниями. – Вы директор этой школы, Дамблдор, – Том растянул губы в улыбке, перекрикивая ревущее в ушах море, – преподаватели не должны исчезать без вашего ведома, поэтому я спрошу вас еще раз, если у вас с возрастом ухудшился слух. Где Персеатия Поттер? – Персеатия Поттер мертва, – выдох спустя ответил Дамблдор, – и ты сам это знаешь, потому что разузнал о ней все после вашей первой встречи. Рваный выдох разбился о прохладный воздух, резанул осколками спокойствия по коже и завибрировал, заглушая стук собственного сердца. Сердце в груди растерянно билось, точно потеряв тонкую ниточку связи реальности и рассудка, искало и не находило, падало и подскакивало, ни на мгновение не замедляя ход. Персеатии Поттер, его Сеи никогда не существовало, как не было женщины, ветерком проникающей в каждый осколок души. Она обманула его, уничтожила, и он наслаждался этим, потому что все наконец встало на свои места. – Что же до девочки, которую ты заставил себя любить, – Дамблдор пригладил бороду и поднялся, обходя директорский стол, – я не знаю, где она, но прошу, если в тебе осталось еще хоть что-то человеческое. Оставь ее. Порванная струна рванулась и зазвенела, шумящее в ушах море смело волной, пережевало и выплюнуло на острый кровавый песок. Ее не было, не существовало никогда, и лишь отчаянный призрак зеленых глаз оставлял на руках бессчетные шрамы.***
– Что ты хочешь этим сказать? – Гарри закинула ногу на ногу и сцепила пальцы в замок, обхватив ими колено. Несмотря на клокочущую в груди ярость, у нее оставалась одна маленькая проблема. Она все еще любила его несмотря ни на что, и Том это прекрасно знал. Он сидел в кресле напротив, смотрел на нее, ласково улыбаясь, а Гарри тошнило оттого, что натянутая внутри струна трепетала и отзывалась на каждое его прикосновение. Ее волшебная палочка осталась лежать рядом, острым концом упираясь в бедро, а Том свою не доставал вовсе, будто твердо уверенный, что она не сделает ему ничего плохого. – Только то, что твоя неспособность убить меня несколько разочаровывает, моя дорогая Сеа, – Гарри зарычала, и он стер с лица улыбку и как будто виновато пожал плечами, – я слишком долго знаю тебя под этим именем, чтобы… Ну конечно, про себя хмыкнула Гарри, перебирая край рукава. Они были знакомы в прошлом полтора года, а с его возрождения и до настоящего момента прошло почти десять лет. И пусть даже он увидел в ней Персеатию только когда собирался убить в Запретном лесу, с тех пор тоже прошло гораздо больше несчастных полутора лет. Гарри махнула рукой, вытащила укатившуюся под бедро палочку и качнула ей, перебирая в пальцах. Настойчивый гул в голове не утихал, перед глазами плясали мутные кляксы, но Тома она видела прекрасно, он словно выделялся из смазанного фона ярким контуром, прожигал взглядом так, что она никак не могла понять, о чем он думает. И в то же время ничто больше не мешало ему копаться в ее мыслях и чувствах, ведь он сам занимал их все без остатка. – Мне нравится любить тебя, – вдруг сказал он, отвечая на незаданный вопрос, – вызвано это чувство магией или появилось естественно, тридцать лет назад оно удержало меня от помешательства, а потом усилило его. То, что для тебя случилось буквально только что, для меня – воспоминания из прошлой жизни, и ты не должна винить меня в том, что я отношусь к этому прохладно. Твое будущее было для меня прошлым, и я не мог себя его лишить. Воздух в горле рванулся и вырвался сдавленным хрипом. То, что говорил Том, было правдой, но правдой удушающей и оглушающей, отдающейся пустым гулом в голове и искрами на кончиках пальцев. Даже если для него, отправившего ее в прошлое, все это случилось в другой жизни, для нее это была реальность, вчерашнее настоящее, вспышками заклинаний отпечатавшееся под веками. Даже если прошлое оставалось прошлым, все эти люди умерли по его вине, и он не смеет говорить, что она не сделала ничего, чтобы его остановить. – Ты! – Гарри вскочила, взмахом палочки отбрасывая кресло и разбивая его об стену. – Это все, что ты можешь сказать?! Твое прошлое – мое будущее?! Мое будущее, так что ты должен был хотя бы поставить меня в известность! – Неужели ты бы отказалась? – Том вздохнул и подался вперед, шеей упираясь в направленную на него палочку. – Испугалась и ушла, нарушив течение времени? Прошлое на то и прошлое, что когда-то уже случилось. Разве не так ты успокаивала себя, глядя на подростка-отца, которому суждено умереть от моей руки? Гарри раскрыла рот, хватая горячий воздух, и захлебнулась. Горький комок в горле лопнул и рассыпался, разорванная нить хлестнула по обезумевшему сердцу, подскочившему и упавшему в пятки. Упирающаяся в шею Тома палочка не подрагивала, пальцы сжимали ее до побеления и онемения, Гарри закусывала губу, давила рвущееся из горла заклинание и рвано вдыхала воздух, не в силах выпустить его обратно. Горячая ладонь коснулась живота и едва надавила, Том опустил взгляд, и пелена перед глазами рассеялась, падая на растекающуюся по рукам кровь. – Нет хороших и плохих людей, – продолжил Том, и рука его поползла выше, собирая складками строгую мантию, – нет в этом мире добра и зла, светлой и темной магии, а прошлое на то и прошлое, что всегда стоит за спиной. Время не изменяется, как бы мы этого ни хотели, но даже если бы это было возможно – думаешь, получилось бы лучше? Я эгоистично подарил тебя себе, но сейчас моя жизнь принадлежит тебе, и ты вольна забрать ее когда только пожелаешь. Он перехватил ее руку, задрал рукав и коснулся разорванной раны кончиками пальцев, едва уловимо шепча заклинание. От предплечья пробежала волна щекотки, забралась под одежду и волосы, поцеловала щеки и исчезла с пропавшим ощущением теплых пальцев на коже. Том смотрел на нее снизу вверх, мягко улыбался, точно ждал ее решения, и знал его лучше, чем кто бы то ни было. Губы у Гарри дрожали, в уголках глаз выступали слезы, и палочка больше не упиралась в чужую шею уверенно. Магия вокруг бурлила и клубилась, шипела и лопалась, как лопались одна за другой связывающие их нити. – Я не хочу, – всхлипнула Гарри, и Том покачал головой и поцеловал исчезнувшую рану. Это эгоистично. То, что он делал тогда, и то, что сейчас, Том делает только для себя, так почему она все еще сомневается, смотрит на него, ловит взгляд и улыбается, будто совсем ничего не случилось? – Забери ее, – шепнул он, будто давая подсказу, и Гарри сбивчиво хохотнула: – Нет. Потому что он прав. Она не сделала ничего, утешала себя глупыми отговорками и в итоге встала с ним в одну линию, превратившись в такое же повинное в тысяче смертей чудовище. – Отомсти мне. Разве не поэтому ты здесь. Он не спрашивал, констатировал факт, но Гарри всегда была слишком трусливой, чтобы забрать чью-то жизнь. Пусть даже она и была отдана ей добровольно. – Мне это не нужно. Ей не нужно отмщение, не нужно кого-то спасать. Все, что случилось, уже случилось, магия лопнула и истлела, оставив под кожей незаживающие шрамы. Ей не нужна была чужая жизнь, потому что Гарри была слишком трусливой, чтобы кого-то спасти. – Я использовал тебя, потому что для меня это всегда было так. Я не спрашивал твоего мнения, потому что предыдущий я не спрашивал своего собственного. Я привязал тебя к себе, чтобы привязать себя к тебе, и я все еще не жалею о том, что сделал это. Потому что мне нравится тебя любить. – Хватит, – Гарри рванулась, отталкивая его руку, и она безвольно повисла в воздухе, вместе с глупыми чужими словами. В голове звенело. Перед глазами распускались ядовито-зеленые цветы, пространство вокруг кружилось и дрожало. Сердце оглушительно билось на кончиках пальцев. Гарри все еще любила его и понятия не имела, что теперь с этим делать. – И теперь, когда сооруженный мной же щит спал с твоего разума, я отчетливо вижу… Его голова дернулась от звонкой пощечины, и Том усмехнулся, касаясь щеки кончиками пальцев. Гарри выпустила воздух сквозь сжатые зубы и склонила голову набок. Звук упавшей на пол волшебной палочки резанул по ушам и смешался с грохотом бьющегося в ушах сердца. – Я сказала тебе прекратить. Том тихо рассмеялся, нагнулся, поднимая выпавшую из дрогнувших пальцев волшебную палочку и вложил в ее раскрытую ладонь. Гарри фыркнула, крутанула ее и сунула в карман, отступая на шаг и путаясь в подоле собственной мантии. – Разве ты не поняла? Сейчас, – он поднялся, оказываясь непозволительно близко, – я делаю то, что мне нравится. Ничего не бойся, сказал он ей вечность назад, оставляя отпечаток собственного дыхания на губах. Делай то, что тебе нравится. – Я ненавижу тебя, – каркнула Гарри, ощущая его дыхание на кончике носа. – Именно, Сеа, – кивнул Том, подаваясь вперед и прижимаясь губами к ее губам.***
Шаги отдавали гулом и скрипом в ушах. Темное ночное небо мерцало холодными безразличными звездами, но Том не смотрел на них, не обращал внимания вовсе, будто ни одной из них не существовало, а мир толкался в чернильной темноте, кровью стекающей по рукам. Перед ним был симпатичный двухэтажный домик с горящими яркой желтизной окнами, но он тоже Тому был совершенно безразличен. Не волновали его и обитатели дома, наверняка уже готовящиеся ко сну после веселого осеннего праздника. Незапертая дверь легко скрипнула под ладонью, по глазам резанул яркий после уличной полутьмы свет. Если бы ему не было все равно, Том отметил бы разбросанные по полу игрушки и в особенности шикарную детскую метлу, мелко подрагивающую от напитавшей ее магии. Если бы Том все еще различал лица, он бы увидел сменившуюся отпечатками ужаса радость и яркие зеленые глаза в обрамлении рыжих волос. Но Том не видел и не слышал, понятия не имел, зачем пришел сюда, ведомый лишь тонкой невидимой нитью, оглушающе звенящей в ушах. Он искал что-то, но уже не помнил что, лишь следовал зову в ушах и шрамам под веками. Он собирался убить ребенка, потому что глупое пророчество, которым он никогда не верил, гласило, что именно этот ребенок оборвет его жизнь. Или нет, Том вовсе не был уверен, что все еще был способен различать человеческую речь. – Лили, иди наверх и забери Гарри, – смутно знакомый мальчишеский голос пробился в сознание зеленоватой вспышкой, – я задержу его. Юноша с растрепанным черными волосами, в очках в круглой оправе и со знакомым упрямым выражением лица стоял перед ним с пустыми руками, совершенно безоружный, а Том уже знал, что первым он заберет его жизнь. Девушка с рыжими волосами, названная Лили рванулась и скрылась на лестнице, и где-то наверху заплакал ребенок. Шум в ушах усилился, губы растянулась в предвкушающей ухмылке, и Том погладил нагревающуюся плоть волшебной палочки. – Отец ведь все тебе рассказал, – Джеймс Поттер глупо преградил ему путь, широко раскинув руки, – как ты можешь приходить сюда и верить… Яркая зеленая вспышка оборвала его слова, и тело гулко повалилось на устилающий пол ковер. Это правда, Флимонт Поттер рассказал ему о Персеатии и Гарриет Поттер, но это не значило, что Том собирался ее прощать. Это не значило, что он собирался останавливаться на полпути. Если пророчество гласит, что этот ребенок отнимет его жизнь, он позволит этому случиться, сперва отобрав у нее все, что только возможно. Том не собирался умирать никогда, он отчаянно боялся смерти и бежал от нее. Ничего этого вовсе не случится, если он просто убьет ее сейчас. Лестница на второй этаж скрипела, будто предупреждала хозяев о надвигающейся опасности. Том шел медленно, растягивал каждый шаг, будто наслаждался расстилающимся мурашками по коже предвкушением. Том не собирался умирать никогда и уж точно не от рук ребенка, чья жизнь с самого начала принадлежала ему. Не от рук Гарриет Поттер, которая еще даже не знала его имени. Рыжеволосая Лили Поттер закрывала детскую кроватку собственным телом, но Том все равно видел сверкающие ядовито-зеленые глаза и протянутые к нему руки, неловко хватающиеся за рукав матери. На голове у нее была копна торчащих во все стороны черных волос, рот растягивался в счастливой улыбке, и Том пришел убить ее, потому что именно этого желало его естество. Да. Будет гораздо проще, если он просто заберет ее жизнь и уйдет. – То-То! – радостно воскликнул ребенок, протягивая руки и перебивая раскрывшую рот мать. Том ухмыльнулся, перевел взгляд на побелевшее лицо Лили Поттер. Кажется, в одном он все-таки ошибся, это маленькое чудовище прекрасно знало, кто он такой. – Не подходи к ней! – рявкнула Лили Поттер, не успел Том сделать и шагу. – Можешь убить меня, но не смей трогать мою дочь! – Меня не волнует твоя жизнь, – просипел Том, не сводя взгляда с искрящихся изумрудами глаз, – ты можешь отойти, и я сохраню ее тебе. Они были похожи. Мать и дочь, дева и дитя, обе беззащитные и такие хрупкие перед ним, совершенно чистые и по-детски непорочные. Тому нужен был только ребенок, но он убил уже слишком многих, чтобы отнятая ненароком жизнь волновала его хоть мгновение. Он оттолкнул ее, отбросил в сторону, касаясь холодными пальцами теплого дерева детской кроватки, но она не смирилась, бросилась на него сзади и упала от яркой вспышки цвета собственных глаз. Ребенок непонимающе хлопал глазами, все еще тянул руки и хватался крошечными пальцами за мантию на его рукаве. – То-То, – снова воскликнул он и потянул мантию на себя, – мамочка? Все, что ему нужно, это убить эту маленькую, хватающуюся за него девочку, и все наконец встанет на свои места. Все, что нужно, – лишь не смотреть в искрящиеся отсветами смертельных заклинаний глаза. Том рвано выдохнул, когда теплые пальчики коснулись тонкой огрубевшей кожи. Девочка комкала его мантию в ладонях, хлопала огромными глазами и склоняла голову набок, глядя доверчиво-доверчиво. Ее жизнь принадлежала ему, и все будет хорошо, если он просто заберет ее и больше никогда не умрет. Все снова станет в порядке, когда он просто избавится от мешающей, засевшей глубоко в мыслях детали, сводящей с ума мерным гулом в ушах. – То-То? – девочка потянулась следом, едва не вываливаясь из кроватки, оперлась о решетку и причмокнула губами, вдруг начиная заливисто хохотать. Он просто заберет ее жизнь, и этого никогда не случится. Ядовито-зеленая вспышка смертельного заклинания отразилась в по-детски огромных глазах, нечто внутри лопнуло и оборвалось, осыпаясь пеплом на плечи, и клубящаяся в груди одинокая ярость исчезла, утонув в мягком спокойствии цвета ее черных волос. Все будет хорошо, если только она не умрет.