***
Вот! Вот он идет! Мой ненаглядный пупсечка! Грустный, как котик и сексуальный, как я в майке. Смотрит на ноги, слушает Рамштайн и радуется жизни. Ну, почти. Его спокойные движения, как у котенка или олененка. Я вижу его насквозь через одежду, это тело. Хотя, я видел его голым прежде, когда случайно в ванную зашел, дверь предварительно сломав. Он потом так умилительно краснел, когда я это вспоминал и напоминал ему. Мой мальчик полностью обнаженный. А не какие-то там всратые труханы в раздевалке. Да ебались они со мной! До сих пор Сосной пахнут! А еще я люблю свой мозг. Он может это мелочное воспоминание привести в движения, чтобы я был рад. Поэтому я стал больше и дольше дрочить. А значит, и Сосновое Деревце буду вдалбливать в кровать больше и дольше! Просто прекрасно! Ему понравится! Проверяю его реакцию — камушек не слышит, палку не слышит, котов не слышит. Думаю, со своим ссаным Рамштайн он и крики проститутки не услышит. Значит, все хорошо, можно пиздить! Он зачем-то залез в телефон, как-то грустно вздыхая. Этой мой шанс! Набрасываюсь на него, сбивая с ног. Он конкретно охуевает и падает на асфальт. Надеюсь, он копчик не отбил, а то я его трахать не смогу. Ошарашено смотрит на меня, уже хотя что-то сказать, но я игриво ухмыляюсь и затыкаю его поцелуем. Теперь он охуевает вдвойне. Наушники выпали из его ушей, а милое личико сразу залилось краской, кажется, даже волосы встали дыбом. Наши глаза открыты — я слежу за его милой реакцией, а он испугался, как олененок. Мой милый мальчик уже пытается вырваться, но, как же печально, шансы его нулевые. — Никогда тебя не отпущу, — шепчу ему на ухо и зарываюсь пальцами в нежные локоны. Он молчит, дрожит и вырываться, ударяя меня кулачками по груди. — Никогда, слышишь? — быстрые кивки в ответ. Милашка моя пугливая. — Ты боишься меня? — никакого ответа, только ерзанья (которые с каждым разом заводят меня) и мнимые ударчики. Ну ладно, сейчас, любовь моя. Подхватываю его на руки, тихо смеясь и хитро прищуриваясь. Сосенка быстро обнимает меня на шею, чтобы не упасть и снова не отбить себе задницу, следит за моими шагами, а после переводит взгляд на черную машину, на которой, я, впрочем, приехал. Смышленая моя Сосенка. Все также пытается вырваться, но при этом не упасть. Он такой наивный. — Ты будешь меня слушаться? — резким движением подхватываю его за задницу, усмехаясь. Открываю дверь машины и запихиваю его внутрь. Он спешно отрицательно мотает голов, что-то мямлит, но так неразборчиво. На языке «ботанов». Ботанский, наверное. — Ты ведь совсем не понимаешь, что случилось?.. — выдыхаю, а он кивает в ответ. Нежно целую его и, оторвавшись, пихаю на живот, чтобы завязать руки, а то еще сбежать вздумает, глупышка. Но я ведь умный и потому оглушаю его битой. Ну, чтобы совсем подстраховаться. Прости, Сосновое Деревце.Ах, да. Я, блять, совсем забыл, что в маске. Вот он и дрожит как осиновый лист… Блять
***
Сижу в черном кожаном кресле, как настоящий маньяк или мафия. Мне только сигары не хватает и бухла, а еще целой группировки, чтобы отлавливать шлюх, положивших глаз на моего мальчика. Ну, а пленника мне больше чем достаточно. Голого, связанного и любимого пленника. Мне бы еще его так подвесить, чтоб трахать было удобно — и ему, и мне приятно, разве нет? Нужно еще совсем немного подождать и он проснется. А пока что я подготовлю баночки с сердцем и кожей. Хм, обязательно подробно расскажу о каждой смерти. Надеюсь, ему понравится сегодняшнее шоу! Я буду очень стараться только для Сосны! Я ведь его так люблю! Стеллаж. Верхняя полка и мой самый ненавистный экземпляр. Ой, я только сейчас заметил рану от ножа. Я вроде бы аккуратно резал и вспарывал, нет? Ну да ладно… Больше эксцентрики! Вдруг послышался шорох ткани и болезненные стоны. Мой миленький проснулся! Хватаю обе банки и закидываю их на небольшой столик у кресла, но Сосенке не должно быть видно. Шорох становится громче, и я уже слышу его хриплый голосочек: — Б-билл? — шепчет он, а голос явно дрожит от страха. А вот и звон наручников с цепями, который меня так заводит. Уже слышу их бряканье, пока трахаю Сосну. Ах! Прекрасно! Мой мальчик резко посмотрел на эти железки так испуганно, потом на свое голое тело и на меня. И так, как по порочному кругу или кругам ада, пока он не заверещал, плача и вырываясь. Паника и истерика на лицо. Медленно подхожу к нему, чеканя каждый, чтобы вселить больший страх. Ну, я не изверг, но хочу, чтобы Сосенка помучился хоть чуть-чуть, а потом стонал и извивался от удовольствия. Подхожу вплотную и опускаюсь к нему, заглядывая в лесную бездну. О, его волшебные глаза. — П-прошу… О-отпусти… — он всхлипывает, жмется к стене и пытается скрыть все, что считает нужным — член и грудь. Но он же не девушка… Эх. — Прости, любимый, но нет, — подползаю к нему ближе и нежно-нежно шепчу на ушко, которое краснеет с каждым выдохом. Он просто срывается и ревет во все горло от стресса. Прижимаю его к своей груди, желая успокоить и приласкать, как котенка, но он отчаянно вырывается. — Успокойся… Успокойся… Я ничего тебе не сделаю… — от этих слов он успокаивается на пару секунд, смотря мне в глаза, пока я его не поцеловал. Либо я дебил, либо он. — Л-любимый?! Да о чем ты?! Зачем ты похитил меня?! Все это было на самом деле уловкой, чтобы убить меня ради удовольствия?! Тебя посадят! Я отомщу тебе за все! — это немного разозлило меня, но не так сильно, чтобы я взял его прямо на этом грязном матрасе. Фу. Но я все-таки планировал его попугать сердечком позже… — Тогда… — нацепив маску безразличия, подошел к столу, где стояла ненавистная баночка, и Сосенка наконец-то ее заметил. Теперь смотрит на нее и будто бы вся жизнь перед глазами, да? Беру банку, ухмыляюсь и внимательно осматриваю сердце, ровные порезики, красные и белые прожилки, по которым текла кровь. — Это сердечко, к сожалению, уже не бьющееся, принадлежит… Принадлежало… — безумно скалюсь, следя за его реакцией. — Твоей ненаглядной Кордрой… — он снова заходится заливистым плачем, который режет по ушам обычным мясным мешкам, но для меня это нечто особенное. — Мне было так противно все это резать и кромсать, но вспоминая тебя, я смягчался и терзал эту тушку с большим удовольствием. Она теперь не будет морально терзать твое сердечко… Теперь ты будешь со мной… — теперь ему просто плохо, будто над ним надругались все это время, а не рассказывали убийство из жизни. Прости.