Love me. I love you. Kill me. I will kill them

Пихаю ему под нос этот кусок мышц в формалине, заливисто хохоча на весь свой любимый подвал, а он жмется, хмурится сквозь слезы и ругается. А ругается отборным матом. Молодчинка моя. Наконец-то можно выкинуть эту херь на помойку за домом, к моему счастью и, наверное, к счастью Сосенки. Или оставить как трофей, а потом в старости показывать нашим с Сосенкой детям? О, да, так и сделаю! А потом эти спиногрызы буду бегать вокруг нас и орать про сатанистов, про тверкающих кореянок на пентаграмме. Вот оно – счастье вместе с моим мальчиком. Выкидываю говно в руке в стенку. Хотелось бы, чтобы оно разбилось, но стена покрывается огромной такой подушкой и защищает мою любименькую коллекцию фотографий. Даже, блять, стены ненавидят эту шлюху. Я рад. А его первая реакция на эти фотки? Я это раз столько же вспоминал, сколько дрочил на Сосновое деревце. Он такой просыпается, видит мою прекрасную коллекцию и падает в обморок от зависти. Он был так ей поражен, а я был так рад, что он был так ей поражен. Ему так понравилось, что после того, как просыпался, мой мальчик каждый раз падал в обморок. И так раз тринадцать, пока я нашатырем его не облил. Короче, нравятся ему фоточки. А еще он голенький, прямо как на одной из фотографий. Пялюсь на эту фотку и скалюсь. А Сосна уже более спокойный, но до сих пор хнычет, как школьница. А, он и так школьница, только школьник. - Успокоился? – нежно мурлычу да и двигаюсь как кот. Такими плавными и неестественными для мясного мешка движениями подплываю к Сосенке и присаживаюсь на тонкий матрас. В ответ он кивает, но вяло и обиженно. Да, я мудак. Но влюбленный мудак. Ухмыляясь, обнимаю его и точно как кот касаюсь пальчиками его нежной кожи и опять мурлычу на ушко. Он краснеет и хочет закрыть лицо руками от смущения, но наручники не позволяют. Глупенький, я не дам тебе сбежать. – Теперь я не похож на маньяка насильника? – тихое из-за осипшего голоса от слез «да». Он у меня сильненький – не сломается. – Любящий идиот? – у него такая блядская реакция, когда я говорю про свою любовь. Начинает же он впадать в истерику. Ну, ок. Ща усе буит. - Ты – мой котенок, а котикам нравится, когда им так делают. Получи удовольствие, Сосенка, - приподнимаю его за подбородок, а второй рукой легко царапаю кожу над сонной артерией. А я вот знаю, что ощущения неоднозначные. Мучайся, моя любимая Сосенка. Он сжимает губы, кусает их, поднимает голову от этих довольно-таки прикольных ощущений, чтобы то ли от боли, то ли от щекотки. Вот такая интересненькая штучка на теле мясных мешков. Иногда приглаживаю красные полосочки, давая ему этот контраст. Мой мальчик начинает зажато мурчать мне в ответ, уже поддаваясь навстречу, и молит меня, как своего личного бога «Прошу, отпусти». Он уже не плачет, просто ему неприятно. А может он и кайфует, хуй его знает. – Я люблю тебя. Только ради тебя. Отпускаю его, но напоследок, поглаживаю красные царапки. Он рвано выдыхает с тихим стоном. Я так и не понимаю: кайфует он или нет. Поочередно обнимаю его руками, а потом деловито, как настоящая шлюха, усаживаюсь на его голенькие бедра и ерзаю. Что-то сделать ему мешают наручники, а я скалюсь и тихо радуюсь. Сосенка молчит и весь с красной мосей смотрит мне в глаза. Смачно облизываю его шею, как коробку от сока, зная, что это моя вкусняшка. Сосенка тоже моя вкусняшка. А после шеи целую его, улыбаясь, и сразу наперекор всему толкаю язык ему в ротик. Он, правда, такой вкусненький и сладенький. А если бы еще со вкусом моей спермы, то было бы идеально. Он просто расслаблен, что позволяет мне делать абсолютно все. - Так… Ты любишь меня? – он привык к моим замашкам? Как похвально. Я бодренько киваю, можно сказать, как песик. Он лишь усмехается. Не сломался? Да ты моя радость! Моя любимая радость жизни! Валю его на этот матрас и начинаю целовать щеки, ключицы и плечи, оставляя засосы и укусы, а мой мальчик только корчит лицо и тихо шипит от некоторых не самых охуенных ощущений, но эти самые охуенные ощущения будут чуть-чуть попозже. Да-да-да. Я его так отлюблю, что его нежная попка еще долго будет чувствовать это страстный «поцелуй». - Сосенка, сейчас будет немного больно. Я тебя не заставляю отвечать, нет. Но, если будешь сопротивляться, то будешь висеть там. - Я указал точно на крюк, висящий на потолке за моей спиной, заставляя его бояться. – С порванной попкой и весь в сперме. Договорились? – Сосенка запуганно, быстро кивает и старается расслабиться, но выходит это у него плохо, поэтому мне придется его освободить. – Я тебя освобожу, но ты ведь помнишь, что я сказал три секунды назад? – он опять кивает и расслабляется совсем. Вот, теперь моя радость готова. Хихикаю ему в губы, а после впиваюсь нежным поцелуем. Он такой ранимый и невинный. Но совсем чуть-чуть и его невинность будет моей. В это время пальчиками щекочу нежную кожу на животе, а секундой позже начинаю дергать волосики на лобке. Они еще такие коротенькие, будто он каждую неделю брился для меня. Да, я же его соулмейт. А он – мой. Я даже был бы не против отсосать ему в ближайшей подворотне. Хотя, я могу сделать это прямо сейчас. Ох, мой милый мальчик кончает в мой ротик. Сама невинность. О, я возбудился. Я продолжил его целовать, сплетая наши языки, а он даже стонет. Дьявол, я специально запишу это на аудио, чтобы слушать и дрочить. А разорвал я поцелуй только тогда, когда он уж совсем начал задыхаться. Это чудо, конечно, отпиралось, когда я стал лезть на его метку, но я сильнее. Да и мои угрозы для него, как страх изнасилования. А, да, я его и так сейчас насилую, извините. Сосенка тихо плачет, а смачно слизываю его слезы, постоянно шепча, какие они вкусные. Боится сопротивляться, оттого и плачет. Сам я уже скинул свою рубашку и откинул ее на комод, где еще находились вещи Сосны. Быстро расстегиваю ремень и фактически рву на себе джинсы вместе с боксерами. Специально надел нелюбимые. Прижимаюсь ближе, чтобы он почувствовал мой стояк. Опаньки, а у него встал. У него встал из-за того, что он почувствовал мой стояк. Это, блять, идеально. Кусаю ключицы, оставляю засос на шее. Делаю все, чтобы он начал стонать, но этот олененок упорно упирается. Глупышка. Ты же уже возбудился. Чего греха от Дьявола таить? Оставляю еще один поцелуйчик и его шея и ключицы полностью усыпаны поцелуями и засосами – живого места нет. Плечи в царапинах и укусах, в том же грудь. Он все еще плачет, закрывает лицо руками и боязливо шепчет «Прекрати. Не надо. Не хочу. Я буду вырываться». Но он ни разу не сказал про ненависть. Люблю его. Смачными поцелуями, размазывая по всей его коже слюни, спускаюсь к паху. Целую головку его члена. И, правда, восемнадцать сантиметров. - Какой у тебя милый, Сосенка, - чмокаю его в губы. Он не сопротивляется, но постоянно отворачивается и кричит или шепчет, чтобы я его отпустил. Но он же понимает, что я так никогда не сделаю. – Помнишь, я говорил про мои двадцать семь? – он хочет открыть рот, снова прокричаться мне в лицо, но я продолжаю, не выжидая ответа. - Я так много на тебя дрочил, что за два месяца у меня вырос. Теперь ты хочешь почувствовать тридцать в своей попке? Конечно хочешь! – целую его, вкушая солененькие слезы. И теперь можно перейти к самому сладенькому на этом званом ужине. Приставляю пальцы к его губам с мягким и тихим приказом «оближи», что он обязан сделать. Что он и делает. Вот если бы он не просто облизывал, но еще и обсасывал… Ах! Я готов взять это чудо прямо сейчас! Уже подставляю член к его сжатому колечку мышц, когда мои пальчики скользили по его губкам. Он вздрагивает, снова кричит, что не надо, но, глупышка, сам прижимается ближе. Молчу, улыбаюсь, закрываю глаза и сплетаю наши пальцы в замочек, чтобы ему не было так уж плохо. И для этого же целую, одновременно проталкивая палец второй руки. - Будешь сопротивляться – выебу прямо так, - хихикаю на ушко после поцелуя, когда я мог под его размерное шипение сгибать палец и протолкнуть его до основания. Он сам непроизвольно сжимается и расслабляется. Я чувствую, как все пульсирует внутри него от возбуждения. Добавляю второй палец, толкаю его так глубоко, насколько только могу и касаюсь кое-чего очень интересного. С силой нажимаю на простату, а после наслаждаюсь симфониями в исполнении моего любимого дерева. Через несколько минут и третий уже тыкал в его простату и тоже его заставлял кричать, голосочек срывать. Резко вырываю все пальцы и слышу его облегченный стон. Сосенка улыбается, думая, что это все уже совсем закончилось. Как же он неправ. Приставляю головку члена к его уже растянутой и готовой меня принять с распростертыми «объятиями» дырочке. Мой мальчик снова начинает испуганно кричать и вырываться, но мой пошлый оскал, означающий, что я готов выебать его жестоко, а потом повесить на тот блестящий крюк за спиной, на который я старательно указываю, заставляет его лишь жалобно всхлипывать и дрожать, жмурясь. Сейчас он думает, что я начну жестоко втрахивать его в этот хиленький матрас. Но он мой любимый и я буду нежен. Освободившуюся от растяжки руку сплетаю с его, сжимаю обе, заставляя лежать на месте. А потом плавно вхожу только на головку. Он удивленно стонет, сжимает наши пальцы. Должно быть не больно, но новые ощущения точно есть. Жмурится. А я вхожу дальше, теперь наполовину. Ха, ствол больше головки и Сосновому Деревцу чуть больнее, но он стонет. А потом я толкаюсь на пару сантиметров глубже и он кричит, срывая голос – я снова задел простату. Мой мальчик плачет, ревет в голос, вжимаясь в кровать, собираясь избавиться от моего мини-Билла, но у него ведь совсем ничего не получится. Чмокаю его в губы, собираю слезинки с уголков глаз и ресничек, а потом вхожу полностью по основание. У него на животе даже горочка образовалась. Как мило. Ладно, я не такой злой, чтобы сразу его трахать, конечно, даю время. И начинаю только, когда он расслабился совсем. Не, ну, бля, когда он меня сжимает, мне тоже нравится. Сначала медленные, редкие и рваные движения, ну, чтобы моей радости было не так больно, пусть ему и начинает нравиться это. А теперь он начал постанывать и плакать одновременно, это значит только одно - я могу двигаться ритмичнее и глубже. О, да. Сколько я ждал этого момента. Наверное с того, как впервые увидел свою радость. Я так и делаю, наслаждаясь стонами моей Сосны. Я постоянно задеваю простату, заставляя кричать и извиваться вперемешку со стонами. Хорошо, я наработал себе выдержку и могу трахать Сосновое деревце хоть всю эту ночь. Я двигаюсь все быстрее и быстрее. Стоны громче и громче. Он перестает сопротивляться и даже поддается навстречу. Толкается, отчего я готов кончать прямо сейчас. Мой милый невинный мальчик. Теперь его девственность моя. Я так долго ждал момента, когда буду два или более часов так быстро и глубоко трахать Сосенку. А ему еще и нравится, и он отвечает! Это предел моих мечтаний! Я визжу в душе! Несите чаю, я кончаю! Хотя, не я кончаю, мое дорогое счастье. Вот он жмурится, кричит, окончательно сорвав голос и кончает. Так много кончает, что часть попадает мне на лицо. Я, оскалившись, демонстративно слизываю сперму с щеки, еще трахая его. Мой мальчик уже кончает третий раз. И наконец-то кончаю глубоко в него, что он сам может это почувствовать, после трех глубоких и ужасно медленных толчков. Счастливый как слон, честное слово. — Я так тебя люблю, Сосенка… Отдам за тебя жизнь… И захвачу весь мир…