Беги, таись, молчи

Ему казалось, что он стоит посреди тьмы совсем один, но это было не так: тьма была переполнена. Алан не видел, но ощущал руки, что трогали его обнаженное тело. Он сделал пару шагов вперед, стряхивая с себя прикосновения, и огляделся. Тьма оскалилась улыбкой всех тех людей, чьи души они с Эриком скосили за эти несколько недель. Кто-то жалобно застенал, умоляя о пощаде. Алан зажал уши руками и замотал головой. Когда он открыл глаза и повернулся на бок, тяжело дыша от ужаса, вместо лица Хелен увидел смеющееся лицо старухи. — Бурная ночь? — А? — сонно вскинулся Алан, чуть было не утонувший носом в кружке с кофе. — Что? Какая ночь? С кем? — Тебе виднее, — хихикнул Грелль. — А-а, — до Алана дошло. — Нет, никакой ночи… Просто спалось плохо. — А Эрику, кажется, спится хорошо, — задумчиво произнес Грелль. Сам он был бледен, как полотно, но разговаривал в своей привычной жеманной манере. — Смена через пять минут, а он… В кабинет вошел запыхавшийся Эрик. Алан сразу насторожился: в наставнике все было чуточку растрепаннее обычного. Грелль пробурчал какое-то приветствие, Алан робко махнул рукой. Эрик замер, встряхнулся и поприветствовал всех вполне нормальным голосом. — Ты кофе допил? — обратился он к стажеру. Алан не допил, но все равно кивнул. — Тогда пойдем. На этот раз Алану не доверили даже книгу смерти в руках подержать — Эрик все делал сам. Стажер изнывал от скуки, не понимая, что сделал не так, но спрашивать не стал. Умершие сегодня промчались вереницей, и Алан даже не успел запомнить их лица и имена. Сначала он расстроился, но затем, когда жатва закончилась, Алан с изумлением понял, что глухое напряжение в груди, ставшее привычным под конец каждой смены, не беспокоит его. Это заставило задуматься. — Примечаний нет, — пробурчал тем временем Эрик, шлепая печать на последнем имени. — Освободились рано, очень рано, ну, что ж, я старался. — Ты… — Мне сегодня надо побольше свободного времени, — сразу сознался Эрик. — Без обид, но ты пока еще не очень быстро все делаешь. Алан вздохнул. — Косами заниматься будем? Вопрос застал стажера врасплох. Эрик смотрел спокойно, но в глазах притаилась нервозность. — Ты же спешил куда-то, нет? — нахмурился Алан. Эрик улыбнулся и развел руками. — Спешил. На тот случай, если ты согласишься, чтобы не отнимать у тебя время после смены. — О… — только и сумел вымолвить Алан. — Я… Эрик выжидательно смотрел на него. Алан совсем пал духом и без особой охоты кивнул. — Да, давай. Где? — Там, где тебе будет комфортно. Где ты можешь расслабиться? — Ну… — Алан задумался, затем нервно дернул плечами в неудачном пожатии. — Где-нибудь в тишине, наверное… Эрик кивнул, выжидательно глядя на него. — На заднем дворе Департамента, может быть, — совсем неуверенно закончил стажер, часто моргая. — Да, скорее всего, именно там. — Уверен? — Там тихо, есть деревья, зелень. Да, уверен. Эрик смотрел так, будто понимал, что Алан врет. — Хорошо, двор так двор. Они очутились там довольно быстро. Время еще было раннее, и уютные заросли пустовали. Алан с легкой нервозностью огляделся, одернул пиджак и поправил строгий форменный галстук, оттягивая его от горла так, будто это была виселичная петля. Когда они остались один на один на небольшой, окруженной деревцами полянке, Алан уже настроился на лекцию по психофизике, но Эрик просто стоял, засунув руки в карманы брюк. — Спирс уже разговаривал со мной насчет твоей экзаменовки, — негромко произнес он. Алан растерялся. — И? Что ты сказал? Что я не готов? — А ты так считаешь? — Эрик прищурился. Алан поджал губы и ничего не ответил, а наставник продолжил: — Вообще я сказал, что не ты не готов, а я. Еще не всему тебя обучил. — Это действительно так или ты просто решил меня выгородить? Алан говорил резко только потому, что сильно волновался. Эрик видел это, знал это и потому с легкостью пропустил сказанное через себя безо всякой обиды. — Я сказал правду, — наконец произнес он. — У нас еще остались дела. Алану стало стыдно. Он молча кивнул и понурил голову. Эрик снял пиджак, расстелил его прямо на сочной траве и сел. Стажер медлил, глядя на него сверху вниз. — Алан, расскажи еще раз, что ты делал, когда создавал косу? — Пытался создавать, — поправил его Алан. — Безуспешно. — И все же? — Ну… Я медитировал. — И? — Я долго медитировал, — осторожно добавил Алан. — Хелен советовала мне представить, будто я стригу кусты… И… — он задумался, как лучше объяснить. — И уделить внимание этому… хм… процессу. Каждый листик… Он умолк, задумавшись, но вскоре, спохватившись, вынырнул из своих мыслей под внимательным взглядом Эрика. — Она спрашивала меня, чем я стригу, как я это делаю… Я отвечал. Я представлял. — Неплохой способ, но просто представить мало. Надо прочувствовать, — заметил Эрик. — Стрижка кустов — не мое, — выдохнул Алан. Его голос потерял неприятную резкость, вновь сделавшись мягким, таким, каким обычно и бывал. — Стрижка — может быть, — отозвался Эрик. — Надо найти тебе другое занятие. Алан улыбнулся. — Какое? — Пока не знаю. Может, знаешь ты? Алан странно дернул плечами. — Ты мог заметить, что у всех нас косы специфические. — Это еще в Академии говорили, — улыбка все еще светилась на лице Алана. — Это всегда садовые инструменты. — Верно, — отозвался Эрик. — Только не «всегда», а «часто». — Есть исключения? — Редкие, но есть. Мой наставник имел косу в виде ножа. Обычный кухонный нож, да. А Сатклиффу пару раз в качестве наказания выдавали маникюрные ножницы вместо его бензопилы. Согласись, не садовый инструмент. — Погоди, так он же сам создает косу? — нахмурился Алан. — Ну… Ты же знаешь его, — на лице Эрика было видно легкое замешательство. — Он… как бы помягче сказать… Не всегда стабилен, что ли. Ему не хватает душевного равновесия, если так можно выразиться, и изредка у него случаются проблемы с собственной косой. Теряет контроль над собой и над созданием косы, соответственно, тоже. — Он же шинигами, — тихо заметил Алан, и добавил еще тише, так, как будто сомневался в собственных словах. — Шинигами вроде как уравновешенные и хладнокровные. По Греллю этого не скажешь, конечно, но не похоже, чтобы он не мог справиться с собой. — Мы все-таки бывшие люди, а не конвейер одинаковых оловянных солдатиков, — странно выразился Эрик. — Можем и нервничать, и злиться, и влюбляться, и радоваться. — Это эмоции, — качнул головой Алан. — А ты говорил о душевной нестабильности. Как шинигами может быть психически нестабильным? — Я не знаю, как выразиться иначе, — Эрик понимал, что разговор идет не в ту степь, но одновременно с этим видел, что Алана эта тема действительно беспокоит. — Грелль… странный, да, но он превосходно справляется со своими обязанностями, и пока это так, никто не будет обращать внимания на его странности. — То есть нужно просто быть хорошим жнецом, вовремя косить души, — медленно произнес Алан, будто говорил сам с собой. — И тогда никто не будет обращать внимание на то, что с тобой что-то не так? — Алан, у тебя проблемы? Тот помотал головой. Эрик гибко подался к нему — неосознанно, взволнованно. Алан смотрел на ткань его рубашки, на то, как она сминается и собирается складками от движений своего хозяина. — Алан, если что-то не так, скажи. Я постараюсь помочь. Я хочу помочь. Хамфриз снова помотал головой и грустно улыбнулся. Поднял взгляд от рубашки вверх, чтобы посмотреть в глаза. — Это приятно, Эрик, в смысле, твоя забота приятна, но я сам не знаю, в чем моя проблема. — В таком случае… — Эрик смотрел мягко, участливо, и у Алана все внутри сжалось от этого взгляда. Стало совсем нехорошо. Не замедлил появиться всплеск здоровой вины. — …В таком случае, — эхом повторил Эрик, — как только определишься, в чем твоя проблема, обратишься ко мне? — Не исключено, — Алан нервно потер ладони. — Вернемся к косам? — Да, давай. И, может, ты сядешь? Хамфриз сел, подтянув колени к груди и внимательно глядя на Эрика. Вокруг стояла звенящая тишина. — Просить тебя представить стрижку кустов не буду. Классический хороший прием, кстати. Хелен знала, что делает, но, видимо, тебе он просто не подходит. — А что тогда мне представлять? — А что хочешь? Этот вопрос сбил с толку. Алан переплел пальцы рук и задумчиво посмотрел на Эрика. — Не знаю. Не стричь — это точно. — Что ты чувствуешь обычно? — Ничего. Слингби медленно кивнул. — Хорошо. Тогда давай вспомним кое-какие моменты из работы. Что ты чувствовал, когда забирал жизни тех людей? Алан задумался. Странный вопрос, конечно. По идее шинигами не должны чувствовать что-то особенное при изъятии души, с чего Эрик решил, что его стажер чем-то отличается от остальных в этом случае? — Ну… Когда я забирал душу Карла Фрика, я чувствовал волнение, — начал юноша. — Я боялся сделать что-нибудь не так, пропустить какой-то момент в пленке. А с той старушкой вроде ничего такого… Она была немощная и слабая и очень ждала меня. В смысле, смерть ждала, конечно, так что умерла спокойно. — Хм, понятно. А помнишь тех детей в работном доме? Там ты что чувствовал? — Я был в предвкушении, — медленно ответил Алан. — И опять же волновался, потому что думал, что буду забирать душу. И… — И? — Мне было жа… — он осекся, не зная, стоит ли упоминать жалость к погибшим. На парах в Академии сам факт сострадания жнецов к умирающим вообще никогда не рассматривался. Эрик терпеливо ждал. — …Жарко. — закончил Алан. — Мне было немного жарко, потому что повсюду был огонь, а абстрагироваться от него оказалось сложнее, чем я предполагал. Слингби выглядел несколько сбитым с толку, но все же кивнул. — Коса нужна нам не красоты ради. Если ты боишься сделать что-то не так, представь, с чем бы тебе было спокойнее работать. Алан глубоко вздохнул, перебирая и отбрасывая в голове десятки вариантов. «Спокойнее было бы не работать» — мелькнула и тут же угасла шальная мысль. Эрик терпеливо ждал. Алан прикрыл глаза. Вспомнил Карла Фрика, своего первого умирающего. Что помогло бы ему собрать душу легко и быстро? На ум приходили только слова вроде «опыт», «собранность», «спокойствие». Коса здесь была не при чем — стажерский серп вполне подходил по функциональности. Открыв глаза, он сообщил об этом наставнику. Эрик несколько раз кивнул, потер ладони одна о другую. — Надо будет тебе дать больше простора для действий. Я имею в виду, почаще души собирать. Ты как? — Ну… Идея неплохая, — Алан кивнул. — Когда привыкну к этому всему, пойму, что же мне подходит больше всего, какой именно инструмент. Эрик глянул на часы, и Алан догадался, что первый урок закончен. — Недолго мы позанимались. — Для первого раза вполне нормально, — улыбнулся Эрик, старательно игнорируя двусмысленность диалога, но ассоциации не отпускали. — Скажем так, я просто прощупал почву. Ты сейчас домой? — Нет. — Подождешь, когда освободится Хелен? Хамфриз на мгновение заколебался, раздумывая. Эрик внутренне вздрогнул: мимика юноши в этот момент мысленно перенесла его далеко в шестидесятые, когда Алан-подросток размышлял — соврать или сказать правду. — Нет, — наконец принял решение Алан-взрослый. — А что? — Да ничего, — Эрик засунул руки в карманы брюк, незаметно для себя ссутулившись. — Просто спрашиваю. Неуверенность, сквозившая в голосе наставника, подтолкнула Алана к откровенности: — Я хочу просто прогуляться. У людей. — Вот как. Подписать тебе разрешение? — Нет, спасибо. Мое еще действительно. Опять пауза. Они продолжили смотреть друг на друга, не зная, как закончить разговор. Алан неловко переступил с ноги на ногу. — Ну… Я пойду, пожалуй. — Да, конечно, — спохватился Эрик. — Не буду тебя задерживать. — Ага, — они одновременно шагнули влево, освобождая друг другу дорогу, недоуменно сощурились, затем так же одновременно отошли вправо. Замерли. Первым рассмеялся Слингби и вытащил руки из карманов. Спустя секунду заулыбался Алан. — До завтра, Эрик? — До завтра, Алан. *** Телепорт перенес его в центр ежегодной осенней ярмарки — не такой масштабной, как зимняя, но тоже собиравшей много людей. В уши ворвалась какофония звуков: громкий гул разговоров, детский визг, лай собак и шуршание одежды. Неподалеку танцевали и пели ромулы в кричаще-ярких нарядах. Рядом с ними собралась улюлюкающая толпа. Алан оглядел себя. Несомненное преимущество телепортов состояло в том, что они автоматически подбирали одежду, соответствующую земному времени. Можно было находиться среди смертных открыто, без риска ловить на себе изумленные взгляды. Цыганский танец закончился, и все громко зааплодировали. Алан заметил снующих по восторженной толпе детей-беспризорников. Совсем юная девочка ловко сунула ручонку в карман к какому-то мужчине. Секунда — и она отошла с довольным видом. В недрах рваного платьица скрылось несколько монет. Алан решил пойти к прилавкам с едой: сегодня он даже не завтракал. — Чего изволите? — торговка даже на вид была словоохотлива. — Все свеженькое, горяченькое, вона, аж пар подымается. От пшеничных улиток и булок и впрямь шел ароматный парок. Алан порыскал по карманам. — Дайте улитку с маком, пожалуйста. А медовые палочки есть? — Уф, минуточку, сударь. С полок-то все пораскупали, посмотрю сейчас внизу, — она с оханьем нырнула под кособокий прилавок. Пока она возилась, палатку обступили еще несколько человек. Алан ждал, постукивая пальцами о деревянные поддоны с выпечкой. Кто-то подпрыгнул рядом, невысокий и хрупкий, в прыжке уцепившись рукой за край поддона. Прилавок опасно накренился, и Алан мельком успел увидеть испуганные детские глаза, уставившиеся на падающий поддон, прежде чем среагировал — на чистом инстинкте прижал неаккуратного ребенка к себе, чувствуя слабое сопротивление. Плохо обструганный угол поддона скользнул вниз, вместо детского лица наткнувшись на жнецовскую руку. Алан посмотрел длинную глубокую царапину, быстро наполнившуюся кровью, и перевел взгляд на ящик с рассыпавшимися по земле булочками. Так и есть — гвоздь. Ржавый, судя по характерному рыжему налету. Под окровавленной рукой затрепыхался ребенок. Девочка на вид лет четырех-пяти, испуганно глядела на Алана. Тот улыбнулся. Мгновение тишины прошло. Торговка, вынырнув из-под прилавка, разразилась бранью, глядя на погубленные булки. Гневный взгляд ее заметался по присутствующим и довольно быстро обнаружил виновницу неприятности. — Ваша дочка, сударь? — напористо поинтересовалась торговка, ожидая только утвердительный ответ. — Платить за товар извольте, коль приглядеть за ней не можете. — Он не мой папа, — пискнул ребёнок, выныривая из-под руки шинигами прежде, чем тот успел что-либо ответить. Её висок и прядка русых волос испачкались в чужой крови. — Ах вот оно… — А где твои родители? — громко спросил Алан, перебив начавшую было возмущаться торговку. Девочка растерянно пожала плечами и оглянулась. — Папа был здесь, — в глазах ее зажегся огонек понимания, а затем, очень быстро, ужас осознания. — Я не знаю, где он! Я потеря-а-а-ала-ась… Светло-карие глаза мгновенно наполнились слезами, губы искривились. Алана словно обдал порыв ветра: детские эмоции весьма непосредственны и сильны, ребенок способен искренне расстраиваться даже из-за пустякового события, а уж такая трагедия, как внезапно исчезнувшие родители, вызвала у малышки приступ небывалого ужаса. — Давай поищем твоих родителей? — быстро предложил жнец, прежде чем все это успело бы перерасти в настоящую истерику. — Где ты их видела в последний раз? — Эй, а за товар мне кто заплатит? — возмутилась торговка. В руке она все еще держала охапку медовых палочек. Алан тяжело вздохнул и полез в карман. Пока он расплачивался, выяснилось, что искать родителей юной разрушительницы хлебных прилавков не придется: они сами с перекошенными от страха лицами подбежали к нужному месту. Алан почувствовал их еще до того, как отвернулся от торговки, держа в руках холщовый мешочек со сладостями. — Нашлась пропажа? — улыбнулся он изрядно вспотевшему отцу и матери, обнимавшей и одновременно с этим ругавшей на чем свет стоит дочку. Отец кивнул и удрученно покачал головой. — Сбежала, чертовка, я и спохватиться не успел, — внешне он был очень сердит, но Алан чувствовал облегчение, волнами шедшее от этого худого, нервного мужчины. Улыбнулся еще раз. — Все в порядке. — Сударь энтот за дочурку вашу заплатил, — встряла торговка, подобревшая после оплаты испорченных булок. — Растяпа сверзила весь мой товар на землю. — Что? — взгляд отца остановился на валяющихся на земле булках. — Сколько? Алан назвал сумму. Мужчина, проворчав что-то, полез в карманы. Монеты перекочевали из одной руки в другую. — Филипп, у нее кровь на виске, — взволнованно произнесла женщина. — Мари, что случилось? — Это не моя, — слезы на щеках девочки практически высохли. — Это дяденьки. На меня коробочка стала падать, а он… — она замешкалась, вспоминая. — Он мне ладошку на голову положил, и коробочка его стукнула. Алан мельком глянул на рану — она уже затягивалась, и внимательный человек мог бы заметить, как неестественно быстро это происходит. Он сунул руку в карман и пожал плечами. — Ничего серьезного. Царапина. — В любом случае — спасибо, — с чувством произнес мужчина, протягивая ладонь. Алан не сразу сообразил, что это просто рукопожатие, и протянул невредимую конечность в ответ. — Не за что. Не теряйся больше, Мари. Девочка хихикнула и несколько раз кивнула. Казалось, инцидент был исчерпан, но Филипп все еще медлил, вглядываясь в лицо Алана. — Мы с вами не встречались раньше? — Вряд ли, — Алан помотал головой. — Я в Лондоне совсем недавно. — Ясно, — медленно ответил мужчина. — Меня Филипп зовут, кстати. — Меня — Алан, — кивнул Хамфриз. Глаза Филиппа слегка расширились, но жнец не заметил этого. Вокруг прибавилось народу, все были в легком радостном возбуждении из-за праздника и алкоголя, и у юного шинигами, еще не привыкшего полностью ограждаться от смертных, от избытка чужих чувств начала болеть голова. — Всего вам хорошего, — попрощался он и принялся вывинчиваться из толпы. Возможно, его кто-то окликнул, но когда Алан осознал это, уже был слишком далеко. Он вытащил из кармана полностью излечившуюся руку. Об инциденте с гвоздем теперь напоминал тонкий белесый шрам. *** Когда он пришел домой, Хелен уже спала, закинув длинную тонкую руку за голову. Как и многие шинигами, он не дышала во сне и практически не шевелилась. Алан замутило. Отчаянно хотелось разбудить Хелен, чтобы она открыла глаза, улыбнулась, сказала что-нибудь ободряющее. Огромным усилием воли он отступил назад, вглубь коридора. Там сполз по стене и сел прямо в кучу обуви, нимало не заботясь о чистоте одежды. Тошнило. Трясло. Может, я отравился? Такое бывает даже с нами. Если так, то скоро пройдет. Он не видел, как Хелен открыла абсолютно незаспанные глаза и, закусив нижнюю губу, напряженно вглядывалась в сплошную черноту коридора. Ее волнами захлестывало ощущение безнадежности, грусти и чего-то еще, чего она никак не могла разобрать. Она мысленно отбивалась от этих чувств, но с каждой секундой становилось все тяжелее. Не выдержав, она тихо позвала юношу. Алан вошел неслышно и нырнул в кровать, не раздеваясь. Лицо у него было мокрое, и Хелен тихо зашептала что-то успокаивающее, баюкая его, как ребенка. Они прижались друг к другу так тесно, как только смогли, и Хелен внезапно распознала то безликое прежде чувство, которое так душило Алана. Это была вина.