Влюбись в меня, если осмелишься

      Мэтт выгибается, теснее прижимаясь к сильному телу за спиной. Ему необходимо почувствовать знакомое тепло, ощутить жаркое дыхание на шее, услышать тихий вздох, так похожий на свой собственный.       Руки Гарри скользят по всему телу, сжимая до боли, оставляя синяки и царапины, но при этом даря ласку. И как у него получается быть грубым и нежным одновременно?       Мэтт никогда, наверное, не разгадает этот секрет.       — Тише, — шепчет Гарри. — Тише, Мэтти…       Стены в квартире действительно тонкие. Мэтт старается не дышать громко и не стонать, но это выходит плохо, потому что скоро наступит разрядка. Он уже чувствует подступающий оргазм каждой клеткой. Тело напрягается как струна, пальцы стискивают простыни, а зубы впиваются в подушку.       Не помогает.       — Мэтт, — Гарри кусает за шею, там, где на съемках была руна. Не только Магнус любит этот рисунок.       Дернувшись всем телом, Мэтт кончает, все-таки вскрикнув. Удовольствие почти болезненное. А он ведь даже не дотронулся до себя.       Впрочем, как и Гарри. Его руки были везде, но не касались паха. Живот, тазовые косточки, лобок, бедро, и так по кругу, пока не сведет Мэтта с ума.       Удалось.       И сейчас Гарри замирает, почти не шевелясь, только слегка поводя бедрами, отчего давление на простату увеличивается в разы.       Это действительно больно, но лучшего оргазма Мэтт не помнит. Хотя, чего уж там, он вообще мало что помнит в данный момент. Наверное, на подкорке осталось только имя Гарри, которое и вырывается с жалкими, почти неслышными, стонами.       А потом будто приходит второй оргазм. Это не может случиться так скоро. Но вопреки всем законам его тело снова дрожит от удовольствия, когда внутри становится мокро от спермы, а чужая рука впервые за утро сжимает его член.       — Люблю тебя…       Мэтт замирает. Слова должны были быть приятными, но что-то не так. Он чувствует это. Гарри не должен был сейчас этого говорить. Совершенно неудачный момент для того, чтобы Мэтт поверил в эти слова.       И он не верит. Выпутывается из чужих объятий и, завернувшись в одеяло, садится спиной к Гарри.       — Что-то не так?       — Тебе пора, — наверное, на признания нужно отвечать как-то иначе, но сейчас это лучшее, что может выдавать из себя Мэтт.       — Я был согласен на «я тебя тоже», — замечание Гарри подсказывает, что слова были действительно не самыми удачными.       — Скоро все придут, — делает еще одну попытку Мэтт. — Тебе действительно пора уходить.       — Посмотри на меня.       — Зачем?       — Мэтт, блядь, просто посмотри на меня!       — Смотрю! Вот! — Мэтт разворачивается и, стараясь не зацикливаться на великолепном обнаженном теле Гарри, огрызается. — Доволен?       — Вполне, — улыбается тот. — Так что случилось, Даддарио? Мы только что занимались сексом. И это, скажу я тебе, не самое плохое занятие после перелета, а ты истеришь как проститутка, которой не заплатили. Чисто из любопытства, что стряслось за две секунды такого, чего я не успел заметить?       — Ничего.       — Неужели? А мне показалось, ты недоволен.       — Секс был вполне хорош… — пощечина прилетает так быстро, что Мэтт не успевает хоть как-нибудь отреагировать, только запоздало прикрывает щеку ладонью, потирая, чтобы уменьшить боль. И кто бы мог подумать, что пощечина от мужчины может быть такой болезненной? — Кто тут еще истеричка!       — Пожалуй, мне действительно пора.       — Правильно, ты же приехал только для того, чтобы меня трахнуть!       — Даддарио, ты полный кретин! — кричит Гарри, чем, наконец, заставляет поток слов Мэтта прекратиться, и принимается разыскивать свою одежду, разбросанную по полу. — Ты меня сам только что выгнал, если не заметил. Я собирался с тобой провести целый день. Специально прилетел. Я с Шелби договорился, что поеду один. А ты… ты просто… — он застывает, так и не надев ничего. — Что я сделал не так?       — Зачем ты это говоришь? — почти шепотом спрашивает Мэтт.       — Что именно? Что ты кретин?       — Нет…       — Что люблю тебя? — получив кивок на свой вопрос, Гарри тяжело вздыхает и садится рядом с Мэттом. — Потому что это так. И мы уже говорили это друг другу. Что изменилось сегодня?       — Сегодня мой день рождения…       — И что? В этот день запрещено признаваться тебе в любви? Можно только с днем рождения поздравлять?       — Нет, — хихикает Мэтт, осознав, насколько глупо прозвучало то, что он сказал в оправдание своих действий. — Просто… я не хочу, чтобы ты мне врал. Если ты меня не любишь, если для тебя это только секс, то так и скажи. Я не обижусь. Ну, наверное, я буду сильно переживать, но не расстроюсь. Хотя, что я говорю, конечно же, я расстроюсь. Но ты все равно можешь сказать мне правду.       — Закончил?       — Да.       — А теперь объясни, с чего ты взял, что это не правда?       — Ну… ты говоришь это только тогда, когда мы занимаемся сексом, — пожимает плечами Мэтт.       — Хм… интересно, мне тоже нужно волноваться насчет твоих чувств? — Гарри складывает руки на груди, явно не довольный развитием разговора.       — Почему?       — Потому что ты тоже говоришь это только во время секса. А сегодня, между прочим, даже так не сказал! — Гарри прерывает готовые слететь оправдание взмахом руки. — Мэтт, черт возьми, а когда еще я могу тебе это сказать? Ты запретил это писать, потому что кто-то может прочесть переписку. Ты запретил это говорить по телефону, потому что кто-то может услышать…       — Гарри?       — Что?!       — Я тоже тебя люблю, — улыбается Мэтт.       — Это не считается, мы только что сексом занимались…       — Шам! Ты издеваешься?       — Да. Заметно? — Гарри толкает Мэтта на спину, а сам садится на его бедра. — Из-за чего ты так нервничаешь, Даддарио? Я знаю тебя. Дело не в моих словах.       Пару секунд Мэтт молчит, набираясь смелости. Он точно знает, что Гарри не одобрит его идею. Но раз уж он сам сказал, что хочет провести с ним весь день, значит, пусть проводит его так, как решит Мэтт.       — Я хочу познакомить тебя с моей семьей.       — Смешно, — фыркает Гарри, а потом замирает, осознавая, что Мэтт не шутит. — Нет, Мэтти… Нет-нет-нет-нет-нет. Ты же не можешь серьезно это говорить.       — Нет, я вполне серьезен, — Мэтт садится, оказываясь ближе к нему, и обнимает. — Они понравятся тебе.       — Я не сомневаюсь в этом, но… ты же понимаешь, насколько это бредово! Как это будет выглядеть по твоему? Здравствуй, мама, это Гарри, мы трахаемся. Так?       — Нет, конечно, — хохочет Мэтт. — Я бы никогда не сказал при маме слово «трахаемся».       — Тебе смешно?       — Немного, — сознается Мэтт. — Гарри, все будет хорошо. Ты мой друг. Ты приехал ко мне на день рождения. Что может быть не так?       — Что? Да ты вообще видел, как ты на меня слюни пускаешь? Это же очевидно даже тем, кто тебя почти не знает, а твои родные… они точно поймут!       — Ну и что? Мы взрослые люди и можем делать то, что нам хочется, — Мэтт целует шею Гарри, чувствуя, как тот расслабляется в его руках. Это лучший маневр, чтобы добиться такого эффекта.       — Это будет худший день в моей жизни, — почти хнычет Гарри.       — Но ты согласен? — с надеждой интересуется Мэтт.       — Будешь должен, — предупреждает Гарри, отстраняя его от себя. — Мне было мало.       — Кто бы сомневался…