Sandglass

      Псы рвались вперёд и хрипели так, что даже мне было не по себе. Я еле удерживала их, и моя походка становилась пружинистой и ускоренной, когда осатаневшие твари тянули поводки. Ещё километр — и они оторвут мне руку и унесут её с собой. От воплей Монтенегро разрывалась башка.       — Хули так долго?! Куда ты их отпустил? — напирал он на одного из пиратов, который пустил других питбулей по следу и теперь уже был не так уверен в правильности своего поступка. — Какого хера я тащусь за этими тварями уже три мили?! Где они, блядь? Отвечай!       — Ваас! — я еле осадила двух других собак, буквально тащивших меня за собой по дороге. — Впереди!       Он опалил меня полным ярости взглядом, прежде чем проследить за моей рукой туда, где спущенные ранее с поводков псы осаждали каменную гряду. Отсюда были прекрасно видны фигуры метавшихся на валунах беглецов. Монтенегро возглавил отряд, выхватив из кобуры пистолет и нескольколько раз пальнув в воздух. Тянувшие меня псы ослабили поводки, а те, что далеко впереди бросались на камни, наоборот, яростно взвыли, чуя подмогу.       Несмотря на долгий путь, я знала, что всё этим и кончится: мне прекрасно известно, что если у тебя здесь отнимают обувь, то бежать бесполезно. Дороги каменисты, а окровавленный след возьмёт даже самая ничтожная псина, которую проще пристрелить, чем прокормить.       Заставить беглецов спуститься вниз было бы делом нехитрым. Они и сами уже поняли бесплодность сопротивления, а после того, как Ваас шмальнул в руку парню в рваной зелёной рубашке, всё стало предельно понятно даже собакам. Они заткнулись, но всё ещё носились вокруг камней, поднимаясь на задние лапы и виляя хвостами от самодовольства. Пират с поводками, отпустивший их, пытался поймать одного пса, но тот увиливал в самый последний момент, выныривая из-под рук.       — Эй, — я присвистнула, привлекая внимание одного из пиратов. Загорелый снайпер обернулся ко мне. Я подошла к нему, волоча за собой псов. — Подержи скотов.       — Они тебе что, не нравятся? — с ухмылкой спросил Донато, потрепав бурого пса по голове.       — Мне тут вообще никто не нравится, — я вынула пистолет и двинулась вслед за Ваасом, держа оружие наготове. Он, оперевшись на согнутые колени, со смехом разглядывал в руках одной из девушек заточенную ветку.       — Сестрёнка, это что у тебя, копьё? — вскинув брови, с улыбкой поинтересовался он. — Бля, ты серьёзно? Тебе тут что, шоу «Выживание с Ваасом Монтенегро»? Это я, кстати, если не знала.       Темноволосая молодая женщина лет двадцати семи сжала своё оружие так, что костяшки пальцев побелели. Мне не нравился её взгляд: смотрит исподлобья, не моргая. Я точно знала, что она опасна. Пусть сейчас её разоружат, пусть даже с этой палкой против восьми вооружённых до зубов пиратов она не ранит и пса. Это даже не предчувствие, мне просто заранее известно, что держать на мушке надо именно её. Но Ваас на предосторожности срать хотел.       — Красавицы мои! — раскинув руки словно для объятий, он уже поднялся на первый валун. — Я могу предположить, что из моего пятизвёздочного отеля вас заставили бежать свиные рыла этих горилл, — он махнул рукой в нашу сторону, — но будьте спокойны, теперь я буду с вами куда больше времени проводить, чем раньше. Может, по дороге в картишки перекинемся? Chika, я спорю, что тебе придётся ещё и правила объяснять, а то можешь начать раздеваться уже сейчас, ведь мы же не просто так играть будем, — он переступил через лежащего парня, который держался за простреленную руку, и сел лицом к нему. — Как твои дела, хер? Я, канеш, был не прав, но и ты думаешь туже, чем задницы у твоих подружек на вид, — я осторожно поднялась на камень, держа на мушке двух девушек, одна из которых прятала за спиной другую. Всего пленников было трое. Довезти бы их ещё тем же составом, пока у Вааса в башке не щёлкнуло.       — Так, чувак, мы сейчас едем домой, а ты либо с нами, либо нахуй, — заключил пират и без лишних слов столкнул подстреленного пленника вниз, где его подхватили другие. Хорошо, что я отдала поводки Донато — почуяв кровь, псы совсем озверели. Теперь даже ему стало тяжело их сдерживать. Я косилась вниз, но не отводила голову от девушек, направив на них пистолет, чтобы в любой момент пресечь попытку сопротивления. А Ваас всё пёр прямо на них. Теперь и тон его уже изменился.       — Выбрось палку, chika, — пират кивнул вниз, не сводя глаз с той, опасной, — бросай – и поедешь в машине, а иначе побежишь за ней на верёвке... голая.       Я отсчитала ровно три секунды, которых хватило бы, чтобы обычная вооружённая самодельным копьём девушка поняла, что Ваас не шутит. Но эта была не такая уж обычная. Подлезая к ним, пират чувствовал себя как за каменной стеной, зная, что я не дам напасть на него, а потому я и решила, что время ожидания прошло. Моя пуля прошла левее её руки, чтобы лишь напугать, но женщина, вместо того, чтобы выронить копьё, лишь судорожно сжала древко.       — Ёбнулась?! — даже не вздрогнув, Ваас обернулся ко мне. — Они же могли отсюда ёбнуться!       — Бросай! — крикнула я, глядя на сраную Валькирию, и мой палец словно онемел на спусковом крючке. Как же хочется убить их.       — Брось сраную палку, пока я тебе её в зад не впихнул! — куда внушительнее сорвался Ваас. И только тогда она разжала пальцы. Толстая заточенная ветка со стуком упала вниз на мелкие камни, сразу после чего другая пленница, прятавшаяся за спину храброй, застонала. До чего же они отчаялись, если так надеялись на это чёртово самодельное копьё? Им ещё не известно, что Ваас полностью обезоружил бы их, даже будь у них огнестрел. Мне вспомнилось, как я сама думала, что выстою против него, держа в связанных руках мачете. Сейчас и думать смешно.       Пока другие пираты связывали пленницам руки, Ваас вызвал по рации оставленные далеко позади машины с водилами.       — Снимайте, блядь, шляпы, — с улыбкой передал он, — я домой еду.       Уже садясь в машину и закрывая за собой дверь, я наконец опустила взведённый курок на своей “Беретте”.       — Ох, как же щас будет интересно! — протянул Ваас, закидывая руки за голову и разваливаясь так, что мне с забитой пленницей пришлось прижаться друг к другу. Та темноволосая, отказывавшаяся бросать палку, ехала в другой машине. Крепко держа связанную девушку за предплечье, я отплевалась от её длинных волос, лезших в лицо, и выглянула из-за её головы, чтобы видеть пирата.       — Это ещё почему? — спросила я его. Он был доволен, как мальчишка, оторвавший крылья мухе и бросивший её в муравейник. Вдохнув полной грудью, он ответил, всё так же глядя вперёд на дорогу:       — Та Валькирия похожа на тебя. Только, конечно, сиськи что надо.

***

      Это было хуже, чем просто плохо. Это был пиздец. Я сразу знала, что от этой пленницы хорошего ждать не надо, и сейчас меня просто разрывало от желания выть.       Мы не успели даже добраться до моря. Одна из трёх машин встала почти у берега, а Ваас не хотел раскалывать группу. Водила покопался под капотом всего с минуту, прежде чем Монтенегро, с ноги открыв двери, провозгласил всех жалкими обмудками. Вставшую машину нужно было поднять домкратом, чтобы заглянуть под днище, а для этого из неё вытащили ту ненормальную. Я не знаю, как ей это удалось, я не видела, как она успела, но мне в глаза бросилось её лицо, когда Ваас приблизился к ней. И я не успела. Бросилась только между ней и пиратом, когда в воздухе сверкнула сталь.       Меня ослепило. Всё, что я хотела сказать, превратилось в мой вопль, в котром я не узнала своего голоса. Мир покачнулся, и за спиной неожиданно оказалась дорога. Мои пальцы шарили по лицу и натыкались на отвёртку, торчащую из него. От боли я почти лишилась возможности различать звуки вокруг себя, и, когда среди шума проступил голос Вааса, я почувствовала, как он поднимает меня за шиворот.       － В норме, рашн? － спросил он, видимо, чтобы понять, умираю я, или ещё пока не спешу.       － СУКА! － неожиданно для самой себя прорычала я. Было страшно открывать глаза. Удар пришёлся куда-то в область левого глаза, и мне казалось, что его больше нет. Кровь заливала всё лицо, я чувствовала, как она капает с подбородка на грудь. «Мой глаз, — только и билось в голове, — мой глаз, мой глаз, мойглаз, мойглазмойглазмойглаз...»       — Фу, Ликки, это мерзко, — Ваас всё ещё стоял возле меня. — Эй! — крикнул он куда-то вперёд. — Поговорю с ней потом, хватит.       — Что там? — простонала я, беспрестанно ощупывая лицо. — Моего... моего глаза больше нет? Его там нет, да? Нет?       — Да стой, блять, спокойно, — он треснул мне по руке и схватил за подбородок. — Не, он пока на месте. Отвёртка через бровь вошла.       — Вытащи! — меня охватил леденящий ужас. — Я чувствую её, вытащи!       Вместо этого он схватил меня за запятье и так встряхнул, что отвёртка, казалось, прошла ещё дальше. Я ощущала её кончик на самом краешке глазницы и казалось, что она вот-вот провалится сквозь мягкий, как желе, глаз. Я замерла, боясь боли, только унять бешеное дыхание было не в моих силах.       — Успокойся нахуй, иначе я тебе башку пробью этой же сраной отвёрткой, — с чудовищным спокойствием произнёс Ваас. — Тут тебе не богадельня, единственный ёбаный медик поблизости — это, мать твою, ты! Поэтому сейчас призаткнулась нахуй, не так уж это и больно выглядит. Дай мне подумать.       Мне удалось приоткрыть другой глаз и различить на залитом солнцем пляже Вааса и лица отрядных, с интересом и улыбками разглядывавших торчащую из моего лица отвёртку. Закрываю глаз, перебарывая желание спросить Вааса, придумал ли он уже хоть что-нибудь. Не надо сейчас его торопить. А не то действительно замочит меня и сделает из этой суки вторую Ликки Лав.       — Ронни! — в воздухе звякнули ключи. — Давай её на “Текиловый восход”. Если там нет медиков, то пусть связист даст запрос на ближайший аванпост.       — Да всё нормально, — отзываюсь я. Если мы разъедемся, то кто знает, что ещё выкинет эта ненормальная? — Довезём пленников, а потом я дождусь...       — Ой, всё, пошла отсюда! — Ваас махнул рукой. — Блевать тянет от твоего вида.       — Шевелись, — холодно скомандовал Ронни, подцепляя меня за руку.       — Грабли убери, — прошипела я, помня о пиратских руках многим больше, чем хотелось бы. — Сама пойду.       Солнце слепило приоткрытый глаз, боль била в висок. Добравшись до одной из машин, я до мяса переломила ноготь, открывая дверь.       — Девок на ноги. Идём пешком, — отчеканил Ваас где-то позади. — Пацана пристегни в салоне.       За выходку этой женщины будет расплачиваться раненый пленник. Если он не способен идти, его оставят тут, пока не починят машину. Может, он и не дождётся этого. По мнению Вааса, это хорошее начало для наказания, но во мне почти так же сильно, как боль, горит ненависть. Я вернусь и разыщу эту женщину. Клянусь.

***

      — Очень много грязи, — чужие руки снова давят в вату кровь из моей раны, — это масло или копоть.       — Монти эту отвёртку в машине возит. Наверное, всё же масло, — я обливаюсь холодным потом, несмотря на то, что меня бросает в жар от боли. Пахнет стерильными марлевыми салфетками и кровью. Стараюсь думать только о том, как придушу эту суку, когда вернусь. Она меня на голову выше, но это не будет иметь никакого значения. Ярость давала мне силы, и сейчас я была готова свернуть эти сраные горы Рук-Айленда, если потребуется, чтобы вытащить мразь из-под земли. Если бы можно было убить четырежды, я бы, пожалуй, была довольна. Одного раза за такое мало. Ей-Богу, откачаю её и снова завалю.       Шить — самое мерзкое. Когда кривая игла входит через кожу, то раздаётся такой неприятный скрип, а когда внутри протягивается нитка, мне и вовсе блевать хочется. Лучше шрамы, чем швы. Я заранее готовила себя к этому, но у медика были на меня другие планы.       — У тебя в ране грязь, поэтому шить не имеет смысла.       — Ты ж промыл? — развожу руками я. — Глубже некуда, только глаз полоскать, но обойдёшься без этого.       — Да мне-то насрать на твои предпочтения, надо будет — сделаю, — вдруг спокойно отвечает мне мужчина. Сперва я опешила, но потом всё выстроилось в логическую цепочку: он знает, что я от Вааса. И знает, что в случае чего огребёт именно от него.       — И что теперь? Трубку дренажную мне через бровь к глазнице запихаешь? — фыркаю я. Мне до сих пор не давали на себя взглянуть, да и не особо хотелось, но было понятно, что остриё отвёртки вошло над глазом под кожу, не задев сам глаз. Технически я себе это представляла, но боль обрывала размышления об этом. Рана была колотая, но неглубокая — я всё же успела оттолкнуть деваху, иначе меня бы уже закапывали с этой отвёрткой в черепе.       — Может и запихаю, — всё так же спокойно отозвался медик, показывая всем своим видом, что он хозяин положения. — Ещё раз тебе говорю: мне срать на твои идеи, советы и пожелания, жалобной книги тоже нет, её скурили до тебя. Делай там на острове Вааса хоть пересадки мозга, здесь ты мясо. Вот и всё.       Я смотрела на мужчину правым глазом, сжимая край стула, и пыталась сдержать себя. Если сейчас вспылить в ответ на его слова, это ничего не даст: не стану же я убивать рабочие руки. Ваас узнает — и пизда. Единственное, чем я сейчас могу ему насолить, это...       — Ты знаешь, благодаря кому ты здесь греешь свою бритую жопу, пока все остальные подставляются под пули? — наклонившись вперёд, спрашиваю я. Отвечать ему нет смысла, он это знает, а потому лишь перекатывает жвачку во рту. — Ваасу Монтенегро. И именно он не даёт этим псам растрясти твои набитые опиатами кармашки. Из-за него, опять же, ты тут думаешь, как будет лучше поступить со мной, чтобы я больше не говорила, что у меня глаз бо-бо. Ваас, конечно, мне не подует, но зато даст всему аванпосту продуть твою жопу так, чтоб свистело в ветреный денёк. За то, что ты плохо работаешь.       — Хватит угрожать мне Ваасом, — презрительно и нарочито лениво отозвался медик. Я криво ухмыльнулась. Мужчина вдруг ответил тем же и не без удовольствия вспомнил: — Ты им тут не крутишь. У тебя вагина сшита, как драный носок.       — И тем мне менее, если я случайно проговорюсь Ваасу о том, что ты стремился заглянуть в эту самую перешитую вагину, то точно такая же появится и у тебя.       Между нами повисло молчание. Я не могла отказать себе в удовольствии улыбнуться. Он, конечно, прав, и мне никогда не быть нормальной после того, что со мной произошло, но так ли оно и необходимо здесь — быть нормальным? Я создана по образу и подобию Монтенегро, какой он сам слепил меня.       — Дашь мне стерильные нитки, иглу и ножницы. Чтоб были чистые и острые. Дашь зеркало. А сам смоешься, пока кукурузный Ронни не увезёт меня туда, откуда привёз. И распрощаемся, мужик, пока-пока, — я развела руками и поднялась с места.       Голова очень болела, и, пока я оставалась наедине с собой, боль перетягивала всё внимание. Было боязно остаться без глаза — левый я так и не пыталась открыть в момента ранения. Теперь даже в самом лучшем случае отёк к завтрашнему дню спустится от брови к глазу, а крови под кожей уже немерено, синяк обещается знатный. Так что всё равно открыть я его не смогу, а сейчас и пытаться не хочется.       Медик бросил всё, что я потребовала, в металлическую крышку бокса для инструментов и всё-таки свалил. Конечно, я блефовала, угрожая ему: на все мои жалобы Ваас бы просто пришил меня за блядство, аргументируя это тем, что я виляю жопой и агрю на себя всех подряд. Короче, ровно то же, что и в прошлый раз. На столе рядом с боксом лежало разбитое зеркальце в жёлтой пластиковой оправе с завитушками. Обозвав мужчину про себя лесным гомосеком, я отыскала в хижине склянку неразведённого спирта и протёрла руки. Теперь самое сложное. В установленном на столе зеркальце ломано отражалась моя окровавленная рожа. Этот врачун стёр запекшуюся кровь вокруг раны, чтобы она не мешала ему работать, но остальное смывать не стал. Должно быть, для пущей красоты.       — Песдец, — прошептала я, ощупывая левую сторону лица, на которой под кровавой коркой даже кожи не было видно. Но это было моё лицо, лишь залитое подсохшей кровью, но не раненое больше нигде. Ладно, умыться успею потом. Поднеся к краешку раны иглу с продетой чёрной нитью, шепчу сама себе: — Ну, поехали.       От боли на лбу снова выступил пот. Медик унёсся, не оставив больше ничего, и мне пришлось выбирать из использованных на меня же салфеток ту, что была почище. Из закрытого глаза текли слёзы. Если бы отвёртка вошла про прямым углом, рана была бы поменьше. Правда, так я бы уже не парилась со швом. Меня бы уже вообще ниего не парило! Но случай был другой, поэтому разрыв начинался на полсантиметра выше брови, пересекал её и сразу обрывался. Одного шва хватало вполне, да и большего я бы себе простегать не смогла. Шить раны кому-то? Да раз плюнуть! А вот шить себя я не могла. В зеркальце отражался мой распахнутый серый глаз. Несмотря на боль, пробую осторожно приоткрыть правый. Веко уже отекло, и это даётся мне с трудом, но вот и карий глаз тоже отразился в разбитом стекле. А я уже думала, что лишилась тебя. Со вздохом закрывая его, накладываю поверх него марлевую повязку. Теперь, блять, я точно выгляжу как пират.

***

      На обратном пути погода совсем испортилась. Ронни, которого я за лицо пропитого фермера звала кукурузным, дважды вытряхивал меня из машины, чтобы налегке она могла въехать по размытой дороге на холм. Держа одну руку козырьком над повязкой, я всё время озиралась по сторонам. Есть мнение, что все пираты носили повязку лишь затем, чтобы сорвать её в тёмном корабельном трюме и привыкшим к темноте глазом видеть обстановку. Может, так всё и было, но, чёрт возьми, как же неудобно было смотреть на мир всё остальное время! Обзор сократился наполовину — поди погуляй-ка с таким по джунглям, кишащим хищниками!       Голова раскалывалась от боли. Жаль, что я не взяла у того мужика обезболивающее. Но это напоминает мне о том, что я хочу сделать. Я постоянно думаю, каким образом можно лишить жизни ту сучку, если она принадлежит Ваасу. Одно ранение не убедит его, что таких положено отстреливать. Если бы она выбила мне глаз, или ранила бы его самого, то сдохла бы, конечно, но только от его рук. Я никогда ничего не решаю. Мне положено только выполнять его приказы. Если бы эту мысль можно было бы просто подкинуть в его голову! Ваас сказал, что она похожа на меня. Как бы он поступил, будь на её месте я? Однажды уже была. Только сейчас всё сложится иначе.       При въезде на побережье Ронни вдруг дал по тормозам. Я оттолкнулась руками от приборной панели, спасая свой нос.       — Что за херь? — дворники гоняли дождевые потоки по лобовому стеклу, и меж ними впереди виднелось рыжее пятно. Мы опустили стёкла и выглянули из машины, пытаясь что-нибудь разглядеть.       — Что он тут забыл? — прорычал Ронни, глядя на растянувшегося посреди мокрой дороги тигра и посигналил. Зверь смотрел прямо на нас, щурился от дождя, но уходить никуда не собирался. Кукурузник снова дал длинный гудок, и тигр зашипел, как кошка.       — Давай назад, — сказала я, засовывая голову в машину. Мои руки неосознанно пристегнули ремень. — Обогнём его.       — Как бы не так, — пират несколько раз выжал газ, и тигр ощетинил загривок от рёва мотора. С нейтральной на третью — и машина рванула вперёд.       — Останавливай! — закричала я. — Стоп!       Зверь перевернулся на лапы, поджался, выжидая, пока мы приблизимся и прыгнул. Отскочив в сторону, он тут же повернулся и коротко зарычал. Я снова выглянула в окно, оборачиваясь назад, но успела лишь увидеть, как из придорожных зарослей выскочили двое тигрят и бросились к рычавшей матери. Пока Ронни матерился, от его глаз ускользнул крутой поворот. Я не успела даже вскрикнуть, а если и успела бы, то постаралась не делать этого. Толстая ветка дерева пробила лобовое стекло с одного удара. Если бы я не пристегнулась, то вылетела бы из машины. Кукурузнику повезло меньше — видимо, он всё же приложился головой о руль.       — Чё-ё-ё-ёрт, — его руки сжимали окровавленную голову. — Блядь...       — Выбирайся, — отстегнув ремень, я поморщилась. Всё тело гудело и ныло. Оказавшись под дождём, огибаю машину и готовлюсь оценить ущерб, но вдруг внутри всё холодеет: позади нас мелькает рыжая шкура. — Вот же ж блять, — я застучала ладонью по смятому капоту. — Ронни, вставай, поднимайся! Тигрица идёт сюда!       Пока он выбирается из машины, я вынимаю единственное своё оружие. Винтовку Ваас снял с меня ещё на берегу, и сейчас в руке была только “Беретта”. Выщелкиваю магазин — тот полон. Хорошо, будет чем застрелиться, когда хищница меня догонит. Оборачиваюсь к машине, чтобы ещё раз позвать пирата, но там уже никого нет. Чёртов кукурузник смылся, бросив меня!       — Ой, блять, — я выглядываю из-за машины на дорогу, по которой ко мне приближается тигрица и бросаюсь бежать вниз по склону. Единственное, что может меня спасти — это поросль на вершине горы, отделяющая меня от зверя. Пока она не видит меня, я могу добежать до зарослей впереди, а дождь скроет мой запах... Резко остановившись, поскальзываюсь на грязи. Нет. Я же почти не вижу. Мне не убежать. Обернувшись, ещё секунду раздумываю, а затем бросаюсь назад к машине. Это похоже на игру в прятки, когда ищешь убежище прямиком за спиной водящего, когда он уже досчитывает до единицы. Я не знаю, увидел ли меня зверь, но, когда крышка багажника захлопнулась надо мной, частое дыхание постепенно выровнялось, и стук капель надо мной остался единственным поблизости звуком.