The Nightingale

Раз. Стук кредитки по дереву. Никаких шприцов. Два. Вдох. Закрой глаза, Луи, все будет хорошо. Легкое покалывание в носу и кровь приливает в твое сердце и в разум, что потом пестрит картинами Ван Гога, открывая потайные двери в комнату самых разных воспоминаний. Три. Легкость, нежный полудрём, совсем как в детстве, приглушённый свет, ощущения глубины моря, что несло караваны самоцветов в детских сказках. Четыре. Внутренние сбои и ощущение себя полным дерьмом. Механизмы щёлкают. Теперь ты просто счастливый, Луи. Пять. Гарри. Он прямо сбоку от тебя, Луи, не бойся.       Из всей кипы мыслей, что голубоглазый смог вытащить из своей головы, была та, что его мозг невообразимо много думает. Ну, и что наркотики — лучи солнца.       Мнимо и лживо, потому что весь спектр красок, что получил Томлинсон сейчас, не повторится больше. «Звездная ночь» превратится в «Крик», разливающееся тепло, каким бы ты назвал его раньше, станет опустошать тебя ещё больше, чем до приёма опиатов. Все то время, что ты провёл без наркотиков, тебя будет рвать на части, твоя голова будет твоим злейшим врагом, что неумолимо и без перерывов будет воспроизводить арию наркомана. Хочешь кайфа? Увеличь дозу. Некуда увеличивать? Упс, мы очень сожалеем. Стайлс, увеличь дозу. Не просиживай, Гарольд.       Стайлс постукивает по игле и вводит содержимое шприца моментально. Его руки не трясутся. Ему не привыкать, он — наркоман. Ответ, почему брюнет стал колоться до безобразия очевиден: он все потерял, он боялся пульсирующей жизни, в то время как сам погибал. «Реальность — это убежище для тех, кто боится наркотиков.» — Лили Томлин. Его реальность — ночной непрерывный кошмар, который не заглушают ни одни успокоительные. Гарри бы выбил бы это себе на лбу, но зачем, если это уже стало его мантрой.       Впервые за свою жалкую жизнь Томлинсон пробует наркотики. Не с первого раза правильно сворачивает купюру, долго ровняет дорожку белого порошка, потому что он: а) пытается растянуть этот момент, б) довольно пьян, в) хочет, чтобы его «первый раз» был идеальным. Хочется вдохнуть еще и еще этого вещества, чтобы унестись далеко от реальности на белых героиновых крыльях. Но даже будучи под градусом и наркотиками одновременно, Луи не собьет свои барьеры в виде жизненных устоев. Он не зайдет слишком далеко, туда, откуда уже нет выхода. Это означает, что шатен не из тех, кто становится одержимым уже после первой дозы.       Парень откидывается на спинку стула, тем самым разгибаясь из позы креветки, и томно выдыхает с закрытыми глазами. На его губах играет легкая улыбка, которая сразу дает понять Стайлсу: Луи зашло. Сам же кудрявый смотрит на беззащитного парня перед ним, как на салагу. Он не берет в расчет то, что во время того, как он сам ширился впервые, выглядел так же. Это было на шумной вечеринке кого-то из старшеклассников, когда Гарри было пятнадцать. Мальчик уже тогда понял, что этот наркотик будет его другом по жизни. Однажды. Поэтому он мысленно сказал маленькому пакету на зип-локе перед ним: «Я еще вернусь». И он вернулся. Стайлс всегда держит свои обещания. Только дает он их очень редко. И если вы когда-нибудь услышите от мужчины словосочетание «я обещаю», вероятность чего примерно единица к тысяче, то будьте уверены, что он исполнит это.       Певец уже давно отошел от «занюхивания». Это же для слабаков, верно? Мужики пускают в вену. Поэтому в дорожной сумке Стайлса всегда есть жгут и шприцы в неисчисляемом количестве, прикрытые стопкой рваных футболок грязного оттенка с логотипами известных рок-групп, иногда, даже, не таких культовых, как его собственная; банданами и, конечно, как же без дорогих полупрозрачных рубашек, сводящих с ума не только женскую часть фанатов, но и добрую мужскую половину. Миру известны случаи, когда парни действительно пересматривали вопрос о своей сексуальной ориентации, видя нахально улыбающегося бледного парня, творящего апокалипсис на своих концертах с глубокими светло-зелеными глазами, не выражающими ничего, кроме похуизма абсолютно к любой вещи в этом мире. Этот парень сам того не зная уводил мужчин из семей, да. Он был антонимом слова «идеал», поэтому и стал им для людей. И, естественно, не мог этим не воспользоваться.       Но если сравнивать, то можно сказать, что героином он просто балуется сейчас без особой привязанности, то же самое касается и его отношений с Кристи, Молли, Рокси и еще парой доступных девушек, имя которых он не запомнил. Новой его настоящей зависимостью стали таблетки, прописанные, блять, доктором. Чтобы почувствовать те самые ощущения, он не должен был рисковать и встречаться с мексиканцем в подземном переходе. Не должен был посылать менеджера искать закладку на другой конец города (парень действительно так делал), он просто должен был придти в аптеку, улыбнуться милой бабушке на кассе и протянуть рецепт. Вот так легко. Отсутствие риска, конечно, бесило кудрявого временами, но даже осознание того, что легкий путь имеется, дает прекрасное ощущение наеба всего мира, что растекается внутри, как мед.       Растекается точно так же, как и героин по его телу, циркулируя и делая «восьмерку» вместе с кровью. Плевать он хотел, что у крови и порошка разное агрегатное состояние, плотность, что его вены исколоты, как доска для дартса, а фразы про то, что он донор и регулярно спасает жизни людям, уже давно не прокатывают. Его кровь никогда бы не приняли, потому что неизвестно, передается ли все его дерьмо таким способом.       Постепенное расслабление и приятная дымка окутывает Гарри Стайлса. Наконец, он чувствует, будто его проблемы растворились вместе с порошком. Только в такие моменты он похож на обычного смертного: брюнет может даже тепло и долго обниматься с Зейном, благодаря его за то, что бас-гитарист все еще остается его другом. Когда проходит действие наркотика, он, конечно, вскакивает и отрицает тот факт, что он правда это делал, хотя это все еще остается в его памяти. Давать себе слабину в какие-то моменты — нормально, но парень просто боится это сделать и выйти из строя, перестать думать о дамокловом мече, нависшим над ним, потому что помнит, что бывает, когда ты на секунду становишься уязвимым.       И тут зеленоглазый вспоминает, почему перестал употреблять что-то в компании. В душе Гарри становится неумолимо тесно, и он не может посвятить время самому себе вдоволь. Перед ним сидит ничего не соображающий парень, имя которого он даже не знает. Стайлс жалеет, что не послал его куда подальше, или того лучше, не пристрелил, когда увидел это существо перед дверью своего номера. — Тебя зовут идиот с топографическим кретинизмом? — вздыхает Стайлс, облокачиваясь о спинку стула, и тот издает жалобный скрип, давая знать о том, что стулья тут никто не менял с момента постройки отеля.       Тот, к кому обращались, не сразу откликается, находясь где-то очень далеко отсюда. Юноша делает усилие, часто моргает и еле разборчиво произносит свое имя, и Гарри требуется несколько секунд, чтобы обработать ответ и все же понять, что говорит шатен. — Ты стал моей гребанной проблемой. Лучше бы ты никогда не вламывался в мой номер, Л-л-л-у-у-и, — Гарри передразнивает.       Томлинсон нечленораздельно что-то промычал и закинул ноги на стол, при этом отклоняясь на спинку и ставя стул в очень неустойчивое положение. Он поднес два пальца к виску и имитировал выстрел, выдыхая через сжатые губы, а затем отбросил голову назад и закрыл глаза, притворяясь трупом. Что он хотел этим показать? Непонятно. Но в этот момент лицо Гарри приняло белый оттенок, и он врос в мебель секунд на десять. Луи открыл глаза, и, заметив разрушенный вид певца, непонимающе посмотрел на него. Только этот искренний взгляд смог выдернуть его из глубокой дыры отчаяния, в которую он уже успел нырнуть и не собирался выбираться. И только спустя пару долгих минут давящей тишины он, наконец, произнес: — Знаешь, очень больно видеть, как твои близкие люди умирают, — это было сказано очень тихо и таким тоном, какого прежде шатен не слышал никогда. Очень странно было видеть конкретно этого человека в таком состоянии от какой-то глупой шутки. — Не шути над Джеммой, — добавил он, после чего опустил потухший взгляд в пол.       Томмо, конечно, был полностью дезориентирован в пространстве, так что не мог сделать какие-то выводы по этому поводу или рассудить ситуацию. Поэтому он снова просто закрыл глаза и продолжил свое мысленное путешествие по другим измерениям. Кстати, минутная слабость рок-звезды в действительности оказалась минутной. Он снова нацепил маску очаровательного мудака и продолжил словесно издеваться над собеседником, который сегодня решил, видимо, выступать в роли нефункционирующего овоща. Шесть. Заключительный этап. Щелк. Механизм крутится и все снова встает на свои места. «Опять чувствуешь себя покинутым, Стайлс? Этот говнюк засыпает», — эхом пронеслось в голове рок-музыканта.       Гарри поднимается, отряхивает свою рубашку, дотрагивается ладонями до лица и нависает над новоиспеченным знакомым, чье имя наконец узнал, хотя особого желание не было. Он выглядит, словно солдат, что сбил с ног своего гнусного обидчика и готовится нанести последний убийственный удар. — Сам выйдешь отсюда или тебе географическую карту в руки дать? — последние слова парень произносит с насмешливой улыбкой, чуть приподнимая бровь.       Между Гарри и Луи сейчас не сцена из второсортного сериала, а языковой барьер, шифр которого Томлинсон никак не может разгадать. Шатен сейчас на пике и готов отрубиться прямо так, когда половина его туловища переваливает с бока бордового уродливого кресла, которое, как он считает, через пару лет можно продать с аукциона, как раритет, и выручить огромную сумму. Стайлс никогда не метил на роль оценщика антиквариатов, но на черновую вскидку можно предположить, что когда Колумб ошивался у берегов Америки, на борту одного из его кораблей находилось это самое кресло, которое он привез специально, чтобы поместить в этот отвратительный отель, в злополучный, блять, номер фронтмена Hell Angels, чтобы его позлить. — Я, может, и чувствую себя куском говна, но ты выглядишь хлеще моего психического состояния, помноженного на внешний вид этого ободранного стула, куда каким-то чудом уместилась твоя огромная задница, — Стайлс ждал ответа или кинутого презрительного украдкой взгляда, но ничего не происходило. В номере стоял звук тяжелого сопения Луи и отдаленные крики то ли проживающих здесь бедолаг, то ли местного телевещания.       Пожалуй, лучшее музыкальное сопровождение. — Мог бы и ответить ради приличия, ты не у себя дома, — Гарри произнес это не на сто процентов язвительно, но хмыкнул: он все же хотел получить какой-никакой ответ.       Стайлс заправил свои кудри за ухо, но они выбивались снова и снова, что и заставило парня полезть за банданой. Гарри припрыгнул из-за глухого смачного грохота, что раздался за его спиной. — Этот кретин в прямом смысле развалил эту сранную табуретку, — проворчал Стайлс и подошел к уже спящему парню и без нежностей просто вынес его на плече из номера, выкинув его как мешок с отходами. Кажется, этот грохот был сильнее, ведь звукоизоляция в коридоре вдвойне дерьмовей, чем в комнатах, но кого волнует?       Отмечая про себя, что парень, которого он собственноручно накачал наркотиками, и который путешествует по номерам, исключительно по номеру длинноволосого, исключительно в крайне нетрезвом состоянии, похож на бюджетного туриста, он с самодовольной улыбкой вернулся в номер и быстро захлопнул картонную дверь, которой зацепил парня, когда закрывал картонную дверь, от чего тот издал полустон-полукрик, но и на это всем было плевать. Интересно, если бы Луи дали сто долларов, как в той передаче про путешественников, он бы отвалил?       После удачного выхода в свет (коридор скверного отеля) с целью прибраться в номере, Стайлс выглядел как никогда победно. Это снова называется «самоутверждение за счет других», и хоть парень делал это регулярно, особое удовольствие сейчас ему доставляло, что этот пьяный дурак в который раз обращается к нему за услугой быть посланным нахуй, и что сейчас тот был слишком беспомощен для равного ответа.       Уже когда певец смыл с себя следы героинового приключения и помылся в принципе, когда он уже успел походить по номеру в непотребном виде, помахивая удивленным прохожим из окна своим половым органом и безмерно радуясь их реакции; когда он успел обнаружить в своей голове пару строчек для новой песни и когда он уже лег в теплую, но скрипучую постель, то вдруг услышал слабый стук в дверь своего номера. Парень решает игнорировать. Но звуки продолжаются с перерывом в пару минут. Уже не выдерживая, он вскакивает с кровати и несется к двери, представляя, как наваляет навязчивому стукачу. Но когда он вылетает в коридор, то в прямом смысле спотыкается своими безмерно длинными ногами о тушу в проходе.       Да, он не станет избивать измотанного юношу, потому что судьба сама его избила и потому что есть правило, гласящее о том, что лежачих бить нельзя. Но это не отменяет того факта, что этот алкоголик его бесит. Причем, за последние два дня его агрометр достиг отметки максимума для их с Луи взаимоотношений. — Что тебе снова нужно от меня?! — Гарри уже не сдерживался. Да и когда он вообще это делал? — Г-гар-ри… Мне. Не-ку-да. Идти. Я… — Томлинсон правда старается все объяснить и ему действительно нужно попасть на кровать с чьей-то помощью. Но артист даже не дает ему договорить и перебивает. — Мне плевать. Иди куда хочешь, сними номер, только меня перестань заебывать, блять! — Стайлс прекрасно понимает, что ничего из перечисленного его горе-собеседник осуществить не в состоянии. — Пожалуйста…       Дверь просто захлопывается. Так же быстро, как и открылась. Но спустя минуту снова открывается, и Луи полон надежд, что Гарри сжалился над ним, как над брошенным щенком, и передумал. Но нет. На двери теперь появляется картонная табличка, на которой красуется надпись черным фломастером быстрым раздраженным почерком «Здесь живет Гарри-блядский-Стайлс, иди мимо». Как только на скорую руку кудрявый залепливает все это дело скотчем, он скрывается за дверью и с агрессией почти прыгает на кровать, которая издает жалобный скрип. Он засыпает сразу.