First Day of My Life

Микки открыл покрасневшие глаза, не помня, когда закрыл их. Он со стоном перевернулся на другой бок и прижался щекой к влажной наволочке. Ему предстояло встать, пойти на работу и функционировать, будто ничего не случилось, и его сердце не было пропущено через мясорубку. Он никак не мог выкинуть из головы лицо Йена, боль в глазах рыжего, слегка дрожащую губу. Заранее зная, что ничего там не найдет, Микки потянулся к мобильнику и не удивился, увидев отсутствие каких-либо оповещений. Ему хотелось написать Йену, но он не был уверен, что сказать, ведь вчера он и так сказал достаточно. Может, стоило объяснить рыжему, что ему все еще было больно, что он любит его, но все еще пиздец как боится; однако Микки не смог найти в себе духу, чтобы напечатать эти слова, а потому вместо этого он вылез из постели и потянулся, разминая онемевшие мышцы. Хоть его плечо и стремительно выздоравливало, после вчерашнего секса, когда Микки так одержимо втрахивали в стену, боль снова дала о себе знать. В водовороте всех эмоций, обрушившихся на него этой ночью, Микки не позволял себе думать о сексе, которого вообще не должно было случиться. Было просто охренителельно, но, в конце концов, в этом плане у них никогда не было проблем; трахаться было легко, сложности возникали во всем остальном. Тянущая боль в заднице вернула его ко всем подробностям их с Йеном ночного марафона, наводнив голову откровенными картинами, и член Микки заинтересованно дернулся, просыпаясь вместе с ним. Микки выругался, проклиная свое чертово хозяйство, абсолютно безжалостное к нему, и, приведя себя в порядок, направился на кухню. Зев стоял около кухонной стойки и поедал пончик, наблюдая за тем, как Микки, молча пройдя мимо него, открыл холодильник и вытащил оттуда пачку апельсинового сока, тут же приложившись к горлышку. — Веселая у тебя была ночка, — со шкодной улыбкой прокомментировал Зев, который, ночуя в комнате Мэнди за соседней стенкой, вынужден был слушать этот концерт из стонов. Микки замер на секунду, раздумывая, стоит ли ему на это отвечать, но вместо этого открыл холодильник и поставил сок на место, наслаждаясь прохладой, хоть немного облегчающей напряжение между его ног. — Что, даже не съязвишь? Не покажешь мне средний пальчик? — спросил Зев, медленно выпрямившись и заметно посерьезнев. — Микки? — брюнет посмотрел на него невыспавшимся глазами. — Микки, — Зев сам не заметил, как перешел на грустный, осторожный шепот. Он знал этот взгляд, узнавал это выражение уныния и обреченности еще со времен Мексики. — Значит, ты был с Йеном, — констатировал Зев. Сделав глубокий вдох, он положил руку на плечо друга, но тот ее тут же стряхнул. — Что он натворил? — тон мужчины стал более сердитым и требовательным. — Что он сделал, Мик? Микки покачал головой, опасаясь, что если откроет рот, то не удержится и разрыдается прямо на глазах у Зева. — Нихуя он не сделал, — наконец выдавил он, помассировав лоб ладонью. — Не в этот раз. Зев кивнул и, выдохнув, продолжил строить догадки. — Ты ненавидишь себя за то, что все еще сильно любишь его, и не можешь ненавидеть даже после всего, что он сделал, — Зев откусил от своего пончика и продолжил рассуждать с набитым ртом. — И еще ненавидишь себя за то, что боишься, что он не сможет полюбить тебя с той же силой, и что твоей любви на двоих можешь оказаться недостаточно. Верно говорю? — Типа того, — подвердил Микки и потер переносицу костяшкой, опустив глаза на треснувший кафель. — И что мне делать, о премудреший старец из Израиля? — Ненависть сжирает тебя изнутри, но любовь… любовь делает человека свободным, — просто сказал Зев. — Я не могу сказать, что тебе дальше делать, просто подумай и определись, что делает тебя живым — ненависть или любовь, — он покачал головой. — Бог свидетель, терпеть не могу этого парня, просто не выношу, но ты терпеть не можешь жить без него, а ЭТО уже наполняет ненавистью меня самого. — Что, если он снова это сделает? Подведет меня? — спросил Микки едва слышно. Зев придвинулся ближе, чтобы взглянуть Микки в глаза, и чуть сжал челюсть. — Тогда ты будешь выживать, черт возьми, как выживал до этого, — он видел, как тяжело было держаться его другу, и при виде его сам расчувствовался. — И у тебя есть я, — Микки шмыгнул носом, когда Зев попытался заключить его в свои мощные объятия. — Бля, я еще не настолько пьян для этого дерьма, — сказал он, с влажным смешком отталкивая великана. — А ты вообще пьян? Сейчас семь утра. Микки закатил глаза. — Ты знаешь, о чем я, мудила. Зев пожал плечами и пронаблюдал за тем, как Микки направился в ванную. — Михайло… — позвал он, остановив Микки на полпути и заставив вопросительно обернуться. — Может, ты и сможешь любить за двоих, — Микки молча взглянул на него, а затем, опустив голову, облизнул губы и пошел готовиться к работе. Рабочий день шел хуже некуда, учитывая, что Микки с одержимостью проверял свой телефон каждые несколько минут. Бумаги, в которых он разбирался, были недостаточно интересными, чтобы отвлечь его от мыслей о Галлагере и вчерашней ночи; не то чтобы ему очень хотелось. Когда он открыл Гриндер где-то в середине дня и увидел десятки сообщений от незнакомцев, ни один из которых не являлся Йеном, в животе у него что-то скрутилось в тугой, неприятный узел. Все эти и другие парни, включая тех, с которыми он был в Мексике, не значили для него ровным счетом ничего и даже близко не могли сравниться с Йеном. Он мог бороться с этим, все отрицать, игнорировать, но Йен был для него единственным — он никого больше не любил и никогда не полюбит. Даже в тюрьме и в Мексике, когда Микки старался представить себе жизнь, свободную от рыжего, у него ничего не получалось. Он словно знал на подсознательном уровне, что они снова найдут друг друга, и все начнется заново, точно так же, как однажды началось много лет назад — один прячет свою любовь, пока второй всеми силами пытается до нее докопаться. Микки буквально сгорал из-за рыжего идиота, и хоть и существовала вероятность, что в конце огонь уничтожит все живое, оставив после себя лишь выжженную землю, он не мог бороться с соблазном позволить этому пламени вновь охватить себя. Может, его и пугал этот яркий, опасный огонь, но Йен стоил того, чтобы пойти на риск. Микки никогда не был сыклом, и уж точно не будет им сейчас; любовь к Галлагеру не делала его сучкой. Взяв телефон и открыв диалоговое окно с Йеном, он быстро напечатал сообщение: «Мне нужно с тобой поговорить» И после этого он восемь часов дожидался ответа, который так и не пришел. Уже вечером, уложив Евгения в кровать, Микки закутался в верхнюю одежду и направился к дому Галлагеров. Он не смог скрыть разочарования, когда дверь распахнула Фиона. — Йен здесь? — Привет, Микки. Как поживаешь? — саркастично спросила она, явно неудовлетворенная его скупым приветствием. — Он дома? — спросил он, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Он себя не очень хорошо чувствует, — ответила Фиона, покусывая внутреннюю сторону щеки. — Что ты имеешь в виду? Не очень хорошо себя чувствует? — надавил Микки, чувствуя, как в его груди зарождается паника. — Он что, простудился или… — он надеялся, что Фиона ответит «да». Грипп, вирус, да хоть чертова грыжа после энергичной ночи; Микки было насрать, лишь бы не то, чего он так опасался. — Я передам ему, чтобы он позвонил тебе завтра, ладно? Ему просто нужно отдохнуть. Микки кивнул, думая, что, может, ему стоит протолкнуться внутрь мимо Фионы и вбежать на второй этаж по знакомой лестнице, но передумал в последний момент. Может, Йен попросил сестру не впускать его. Микки не мог винить его в том, что он злился и был обижен, особенно после того дерьма, что он вчера выкинул. Он уже приготовился уходить, когда услышал голос Липа. — Микки, — брюнет посмотрел через плечо и увидел, как старший брат Йена стоит за Фионой с озабоченным выражением лица. — Мы не можем вытащить его из постели. Милкович мгновенно взлетел по ступенькам, перепрыгивая сразу через две, и кинулся к спальне Йена. Тяжело дыша от волнения, он встал на пороге, глядя на большой комок на кровати Галлагера, полностью спрятанный под одеялом. Йен неоднократно причинял ему боль, но хуже всего было наблюдать за тем, как рыжий сам страдает в битве с собственным разумом. Микки медленно вошел в комнату, слыша, как Фиона и Лип сердито перешептываются за его спиной. — Между ними и так все сложно, и он сейчас на спаде, черт возьми. Ты серьезно думаешь, что это хорошая идея? — резким шепотом произнесла Фиона, не осознавая или не волнуясь о том, что Микки слышит каждое ее слово. Ему же было насрать, что и кто там думал. Он водил Йена на встречи с доктором, задавал вопросы, изучал информацию. Он знал, как работает расстройство. Все происшествия прошлой ночи с ее интенсивными эмоциями стали триггером и спровоцировали упадок сил и настроения, который подкрадывался к Йену уже давно. — Дерьмо случается, — тихо возразил Лип. — Не притворяйся, будто ты не сечешь, как все происходит на самом деле. Микки опустился на колени около кровати и приподнял одеяло, чтобы теперь оно накрывало и его голову. — Привет. Йен, едва приоткрыв заспанные глаза, едва слышно пробормотал ответ: — Иди нахер. — Вот это уже другое дело, — мягко ответил Микки, переплетая пальцы с пальцами Йена и притягивая его безвольную ладонь к себе, чтобы поцеловать костяшки. — Отвали, — вяло огрызнулся Йен, пытаясь вырвать ладонь из пальцев Микки, но быстро сдался, когда осознал, что это потребует больше энергии, чем он был намерен потратить. — Этого не будет, — прямо сказал Микки. Он все еще слышал, как Лип и Фиона шипели друг на друга в надодеяльном мире, а потому, на секунду вынырнув из-под одеяла, грубовато рявкнул. — Если так и собираетесь тут стоять и разговаривать о всякой хуйне, то закройте ебанную дверь. Ему это слушать необязательно. Фиона удивленно уставилась на него, а Лип едва заметно улыбнулся, понимая, что принял верное решение, позвав Микки внутрь. — Ты побудешь здесь, Мик? — Сам как думаешь, — огрызнулся Милкович, прищурившись, словно это был самый дебильный вопрос, который он только слышал. — Я скажу Карлу и Лиаму, что мы поспим в гостиной, — сказал Лип, стараясь не показывать невольный трепет, что он почувствовал, увидев, как сильно этот говнюк любит его брата. — Дай знать, если что понадобится. Ты пойдешь завтра на работу или… — Отведу его к доктору, — ответил Микки как само собой разумеющееся. — Он все еще наблюдается в клинике или у него теперь доктор по страховке? — У него новый психиатр, но у нее свои часы приема, — ответила Фиона, черты лица которой уже смягчились. — Я запишу ее контакты и положу на кухонный стол, хорошо? Микки кивнул. — А теперь закройте хренову дверь, — он подождал, пока его поручение не было выполнено, а затем вновь приподнял одеяло. — Я перелезу через тебя и лягу сзади, все еще не могу лежать на гребанном плече, — сказал брюнет, расстегнув джинсы и сбросив их на пол. Он перелез через практически безжизненное тело и тесно прижался грудью к спине рыжего, обнимая его сзади и переплетая их ноги. Несколько часов Микки внимательно прислушивался к мерному дыханию спящего Йена, будучи слишком взбудораженным, чтобы уснуть. Когда его плечо заныло, сигнализируя о том, что пора как следует потянуться, Микки неохотно отцепился от теплого тела, вокруг которого он почти обвился, и вылез из кровати. Йен тихо забурчал под нос, когда брюнет слегка отодвинул занавеску, позволив лунному свету залить комнату. — Прости, нужно найти телефон. Напишу Светлане, что не вернусь до утра, — он порылся на полу, пытаясь найти свои джинсы среди кучи одежды, которая там валялась, но тщетно. Микки вздохнул. — А вот сейчас ты меня возненавидишь, — сказал он, включив лампу на прикроватном столике и особо не удивившись, когда Йен не одобрил это действие. При свете он легко нашел джинсы и достал телефон, чтобы быстро настрочить Светлане смс-ку. Он уже собирался выключить свет, когда ворох листов и книг на прикроватном столике зацепил его взгляд. Он присел на корточки, чтобы поближе рассмотреть этот беспорядок, и почувствовал, как быстро забилось его сердце от того, что он увидел: учебник испанского и рабочая тетрадь с уже выполненными первыми страницами, счет за оплату курса базового испанского в языковой школе Малкольм, копия медицинской книжки, переведенная на испанский, список психиатров в Оаксаке с телефонными номерами и адресами клиник, испанский учебник анатомии и куча листов с информацией об эмиграции в Мексику. — Твою мать, — прошептал Микки; листы в руках брюнета слегка заколыхались от того, как сильно тряслись его ладони. Частично успокоившись, Микки выключил свет и залез обратно в кровать. Он обхватил Йена за талию и мягко потянул на себя, из-за чего рыжий, застонав, медленно повернулся лицом к Милковичу. Он сонно открыл глаза и раздраженно проворчал: — Чего? — Мексика? — дрожащим голосом спросил Микки, зная, что объяснений не надо. — Мексика, — слабо подтвердил Йен. Микки почувствовал, как в его уже воспаленных глазах защипало, и отодвинул несколько прядок волос с лица рыжего, прежде чем нежно поцеловать его в лоб. Он потерся носом о нос Йена, а затем склонил голову и аккуратно прижался губами к его сомкнутому рту. Стараясь не расстраиваться, когда рыжий не ответил на поцелуй, он сконцентрировался на шее парня, целуя каждый засос, что он вчера там оставил. — Quiero ser mejor para ti, — хриплым голосом выдохнул Йен, чувствуя теплое дыхание Микки на лице. — И что за хрень ты сейчас сказал? — спросил Микки, вновь прижавшись к губам Галлагера. — Я хочу стать лучше ради тебя, — совсем тихо произнес Йен и закрыл потяжелевшие веки, не услышав слова, которые Микки произнес в ответ. — Я люблю тебя.