Под сводами канализации

Рафаэль знал, что характер у него был крайне скверный. Возможно, если бы кто-то сказал ему это прямо, он бы весь покрылся метафоричными иголками несогласия, однако сейчас, когда он был достаточно взрослым для осознания себя — он это знал. Микеланджело был озорным, но очень лёгким на подъем, Донателло в принципе неконфликтным, а Леонардо хватало силы воли для работы над собой. И среди них что-то потерял он — грубый, капризный, неотесанный Рафаэль. Временами его раздражала собственная эмоциональность — в конце концов, она тратила множество внутренних сил. Он хотел бы, чтобы внешние раздражители не задевали его настолько сильно, чтобы он мог, например, как старший, хмыкнуть и проигнорировать проблему. Он даже был бы не против уметь закатывать глаза, как Донни, и прятаться в собственных мыслях. Про Майки и говорить нечего, он был отходчивым настолько, что было даже странно. Вместо этого он вспыхивал тут же, неистово, как коснувшийся огня бензин. Нежная чувствительность его сердца была слишком ранимой, а потому он запечатал его в обертку из гнева, что превратило его в создание крайне нестабильное. Казалось, его семья все понимала и не воспринимала его срывы слишком уж остро. Но он понимал, что иногда он переходит берега. Не то чтобы Рафаэль ненавидел старшего брата. То есть — он не ненавидел его вовсе. Однако за годы сосуществования вместе каким-то образом у них сформировалось не самое здоровое взаимодействие, а клокочущая в Рафаэле зависть не особо помогала сдерживать его нрав. Просто — это было нечестно. Леонардо был лучше его, Рафаэля, во всем. Он выигрывал у него в спаррингах, несмотря на очевидную разницу в физической силе. В будущем он станет главой их семьи, и это было известно уже давно. Он терпеливее, умнее, заботливее. И даже отец любил его больше. А потому. — Ты пищишь как девчонка! Когда Леонардо оскорбленно вскидывает брови, Рафаэль удовлетворенно фыркает. Пятна стыда, расползающиеся по лицу старшего, только заставляют уродливое нечто внутри него удовлетворенно рыкнуть.

***

Сплинтер знал, что однажды этот день настанет. В самом начале, когда он только взял на себя ответственность за четырёх маленьких, нуждающихся в родителе, мальчишек, он не задумывался об этом — времени едва хватало на рваный, наполненный голодом, сон. Первые годы превратились в сплошной смазанный отрезок времени. Потом, когда прошёл страх, когда восстановилось понимание себя, укоренилась любовь к приёмным чадам и появилось время на рефлексии, Сплинтер осознал важность подготовки к предстоящему сложному периоду. Подростковый возраст. Безусловно, крыс понимал, что так сложно, как в начале пути, уже не будет. Его дети были уже достаточно взрослыми, чтобы не нуждаться в его ежесекундном внимании. Даже если бы им пришлось уходить с насиженного места, ему уже не пришлось бы держать в руках четверых малышей. Его дети были умненькие и послушные. Вся забота, терпение, любовь, с которой он к ним относился, сформировали простую основу: Сплинтер — высший авторитет. Родитель. Пример для подражания и источник мудрости. Они не сомневались в его решениях. Тщательно повторяли движения, потому что он так делал. Повторяли слова на английском и японском. Доверительно заглядывали в глаза. Верили, что все, что он говорит — безукоризненная истина. С возрастом их индивидуальности раскрывались все сильнее, но решения единственного родителя по-прежнему оставались приоритетными.

***

То, что что-то происходит, Сплинтера совершенно не удивило. Странной была бы как раз таки тишина. На самом деле за последние тринадцать лет он уже не помнил, как выглядело спокойствие. Быть единственным взрослым в компании четырёх мальчишек-ровесников звучит вполне объясняюще и без пояснений. Тем более, когда настал столь сложный возраст. — Ты пищишь как девчонка! — вопль его сына заставил мутанта покачать головой. От Рафаэля всегда было больше всего эмоционального шума, порой даже больше, чем от Микеланджело. А уж теперь, когда гормональные скачки стали бить по настроению, все стало ещё хуже. — Дети мои. Голос заставил четырёх мальчуганов сразу застыть на месте. — Стоит ли мне в очередной раз говорить, что в нашей семье мы не приемлем оскорбления? Микеланджело и Донателло, как это часто бывало в похожих ситуациях, прикидывались мебелью. Леонардо, красный от стыда и злости, молча взирал в пол. Рафаэль, будто довольный реакцией брата, пытался скрыть прищур хищных глаз. — Рафаэль! Тот подскочил на месте от громогласного зова отца. — Что опять произошло? Упомянутый мутант фыркнул и самовлюбленно посмотрел в сторону надутого Леонардо. — Просто у кого-то голос стал как у девчонки, и ему не нравится об этом слышать. — Неправда! — обиженно воскликнул Леонардо и тут же покраснел ещё сильнее. Голос и правда сорвался, взяв странно высокую ноту. Не понимающий происходящего старший сын мог только сконфуженно смотреть в пол. Мгновенно понимание происходящего пришло в голову, и Сплинтер довольно хмыкнул. — Поздравляю тебя, сын мой, — искренне произнёс он, повернувшись в сторону Леонардо, отчего внимание всех четырёх сыновей тут же вернулось ему стократно из-за вспыхнувшего любопытства. — Изменения в твоём голосе означают, что ты становишься мужчиной. Это абсолютно нормально. Ты взрослеешь, скоро голос придёт в норму, но станет более грубым. Слова явно нашли отклик в душе старшего сына, так как он перестал выглядеть задавленным стыдом. Он молчаливо хлопал глазами, явно привыкая к мысли начавшегося взросления. Когда Сплинтер перевёл взгляд на зачинщика конфликта, увиденное ударило его под дых внезапным осознанием. Плечи Рафаэля скованно тряслись, губы были крепко сжаты, а в глазах плескалась чистая, яркая, незамутненная обида. Догадка показалась такой очевидной, отчего пришло в голову — почему он раньше об этом не подумал? — Рафаэль. Мальчик дрожаще выдохнул и медленно перевёл взгляд на отца. — Пойдём со мной. Раф тихо рычит, но послушно идёт следом за глубокоуважаемым родителем, подозревая о скором наказании. К его удивлению, в додзе, после закрытия дверей, его просят присесть, а затем — на его руку мягко опускается когтистая лапа отца. Рафаэль смотрит непонимающе, и от его смятения, казалось, ушёл гнев. — Сын мой, ты завидуешь Леонардо? Жар тут же ударяет по голове молодого мутанта. К настолько личному, постыдному, вопросу в лоб он был не готов. Внезапно осозналось, насколько в ужасном положении он сейчас оказался. Рафаэль и без того был разочарованием семьи, а сейчас, когда отец застал его за столь низменным чувством — он станет считать его ещё более ущербным. Мысль эта, казалось, стала последней каплей. Рафаэль дёрнулся, тут же пытаясь скрыть предательские слезы. Не хватало в тринадцать лет раскваситься прямо перед мастером, как будто ему снова пять. — Сын мой, не прячься, — поспешно прижал сына к себе крыс, успев словить проблески чувств в глазах Рафаэля перед тем, как тот начал закрываться. Сплинтер сам не ожидал, что его вопрос ударит насколько метко. «Где я ошибся?» — думал он, молча удерживая среднего сына в кольце рук. Он так старался исключить возможность соперничества между его детьми, пытался распределять равномерно как похвалы, так и наказания. Однако сейчас он держал в руках результат своих ошибок и не понимал причин их возникновения. Решение было молниеносным — он будет стараться проработать эти чувства вместе с его сыном, который, как он знал, на самом деле был чувствительнее любого из них. Его работа, как родителя, не закончилась на этом этапе.