Маскарад Вампиров: Противостояние.

Сакура не находила себе места. Обнаружение кухни стало для нее настоящим откровением — сварив им с Карин кофе, она начала делать то, что всегда помогало отвлечься от дурных мыслей, ненужных эмоций и мрачных предчувствий — убираться. На кухне царило запустение, повсюду лежал сантиметровый слой пыли, посуда была не мыта еще со времен их последнего совместного с вампирами ужина, так что вооружившись тряпкой и наушниками, любезно принесенными ей из комнаты Полом, со странным беспокойством взирающим на начавшее происходить гигиеническое бесчинство, она начала уборку. Карин смылась при первых признаках того, что ее сейчас могут припахать, даже не попытавшись более-менее прилично отмазаться, но Сакуре так было лучше — побыть одной, наедине с любимой музыкой, полностью вложив весь бушующий в ней гнев, неуверенность и страх от происходившего последние дни в ожесточенное отмывание всего, на что падал ее взгляд. Пол, видимо, не ожидавший от нее подобной инициативы, то ли смутился, то ли заразился ее энтузиазмом, предложил свою помощь, от которой Сакура вежливо отказалась, только что попросив обеспечить ее всем необходимым для мытья полов, потому что не представляла, есть ли вообще ведро в этом доме. Как оказалось, было, еще и в компании большого разнообразия различных моющих средств, что только порадовало. Врубив музыку на полную, она порхала из угла в угол, насколько позволяли изувеченные до крайности стопы, оставляя после себя чистоту, блеск и легкий запах хлорки, попутно ощущая, как с плеч спадает тяжелый груз невыплаканных эмоций. Швабру она вообще не воспринимала; мама всегда внушала ей, с самого детства, что чистый пол — это вымытый вручную, тщательно отдраенный пенной тряпкой и после еще раз вымытый, уже чистой водой. Наука была забита на подкорку, а из-за количества грязи по углам пришлось пройтись даже не два, а три раза — колени под конец протестующе заныли, не приспособленные для столь интенсивного ползания. Сакура не смотрела на время, оставив телефон на столешнице, но по ощущениям, уже рассвело — забитые наглухо окна не пропускали ни единого лучика солнца. Как было бы здорово распахнуть окна, выгнать затхлый пыльный воздух, впустить сюда дневное тепло! Но нельзя — она тут гостья, а для хозяев солнечный свет смертелен. Не дай Бог сюда войдет один из вампиров, когда будут открыты окна… Очень хотелось есть, но еды не было; Пол появился еще до того, как она подумала позвать его, дабы поинтересоваться, где поблизости есть магазины, и без колебаний предложил заказать доставку продуктов. Она сразу сказала, что все расходы возьмет на себя, на что упырь лишь хмыкнул, помотав головой — госпожа не позволит проявить подобное неуважение, ведь они их гости, а значит, это не их забота. Совместно составив весьма внушительный список продуктов — кроме окаменевшей соли, нескольких пачек с зерновым кофе и давно скукожившейся в холодильнике морковки, больше ничего не было, — Пол отправил заказ, предупредив, что все привезут в течение часа, и он сам принесет все на кухню, чтобы она могла распоряжаться, как ей вздумается, раз ей так угодно. Для Сакуры это было еще одним облегчением — она любила готовить, это помогало расслабиться едва ли не лучше, чем уборка. Про Ино она старалась не думать — в душе настолько было паршиво, что хотелось выть. Она была слишком красива. Слишком во вкусе Сая. Убеждая саму себя, что Ино — вампир и для Сая не представляет ни малейшего интереса, все же невольно сравнивала себя с ней, и всухую проигрывала по всем параметрам. Почему-то чувство справедливости так не восставало при мысли, что Сай за сегодня успел открыть свою истинную сущность еще трем вампирам, как от одной только нарисованной воображением картины Ино верхом на Сае во всем великолепии его истинной формы. Зависть — смертный грех. И все же она ничего не могла с собой поделать; нет, она нравилась себе, как она есть, но черт возьми, Ино… Как Бог мог отдать столько красоты одной-единственной девушке? И фигура такая красивая, и лицо, как будто именно ее Господь лепил собственными руками в единственном экземпляре. А манеры, умение держать себя? Сакура могла только мечтать о таком естественном поведении, а сама даже улыбаться не могла уже много лет. То, что ее близкие принимали за улыбку, на деле было едва заметное дрожание уголков губ да легкий прищур глаз — лишь те, кто знал ее так же долго, как родители и Наруто, могли распознать, когда она улыбается. А ведь Наруто помнил, как она улыбалась в детстве — широко, открыто, обнажая ровные зубы. У нее была красивая улыбка. Дорого же ей обошлась эта красивая улыбка. Лучше не вспоминать. Сакура давно научилась мириться с непоправимостью прошлого, и каждый день благодарила Бога за то, что послал ей Сая в трудный момент — пусть так, чем никак. Она настолько привыкла к безответности своих чувств, что уже ощущала эту боль как должное, когда он обнимал ее во сне или танцевал с ней так, как будто через минуту после танца они из партнеров станут любовниками. Карин, по всей видимости, возвращаться на кухню и не думала, так что Сакура вернула наушники в уши и прибавила громкости. Пока уборка отвлекала ее, она успела забыть, как болит лицо и ноют ноги, но стоило запрыгнуть на столешницу — неприлично, зато удобно, — и оказаться без дела, как травмы тут же напомнили о себе. А Карин ей еще фотосессию, как назло, организовала за считанные минуты, и отказываться нельзя; она осторожно ощупала щеку и лоб кончиками пальцев, убедившись, что опухло еще сильнее, и тяжело вздохнула. Исцелиться — дело пары минут, но исцеление болезненно. Она умела терпеть боль, но это совсем не значило, что она ее любит и не боится — боялась, еще как. Но деваться некуда, да и потом будет и правда легче. Вынула один наушник из уха, чтобы услышать, если кто-то будет идти по коридору, убедилась, что поблизости нет Пола и глубоко вздохнула, взрывая в крови превращение; едва первые болезненные спазмы в животе дали о себе знать, как она застыла, ощущая пульсацию во лбу, знаменующую начало трансформации, и зажмурилась, пытаясь продышать боль; по коже раскаленными дорожками растекались черные полосы, по лицу вниз к шее, оттуда на спину и руки, ниже, ниже, до самых ног — и в этот момент она тут же повернула процесс вспять, чтобы не начать принимать животную форму. Трансформация успела затронуть внутренности, и пришлось сглотнуть желчь, попавшую в рот; тут же началась изжога, зато полосы на теле пропали, оставляя после себя легкость и расслабление. Она открыла глаза и сбросила тапочки, чтобы убедиться, что на ступнях больше не осталось кровавых мозолей, и удовлетворенно улыбнулась — ножки были такими, какими она привыкла их видеть — ухоженными, мягкими, с розовыми пяточками. Потерла ладонями лицо — никакого дискомфорта. Да, это определенно того стоило. А потом она посмотрела на вход и столкнулась взглядом с Саске. Он стоял там, без эмоций смотря прямо на нее, скрестив руки на груди, и Сакура больше по наитию прикрыла лоб, чтобы спрятать последнее, что еще оставалось после короткой частичной трансформации. Тут же потупила взгляд; отчего-то ей стало страшно неловко в его обществе. Последний раз вот так, один на один, они были в такси, увозящем ее из чертовой больницы, обескровленную и еще накачанную чем-то. А до этого он сосал кровь из ее запястья. На запястье не осталось ни следа, но ее реакция не укрылась от его взгляда. Скорее ощутила, нежели увидела, как он спокойно и по-хозяйски прошел к одному из холодильников, выудив оттуда пакет, наполненный темно-красной жидкостью — думать об этом, как о крови, было противно, — и прямо так, как сок из пакета, в несколько крупных глотков осушил его, еще дожав остатки прямо себе в рот. Омерзительно. Она отвернулась, сделав вид, что что-то активно печатает в телефоне, а потом вспомнила, что они, вообще-то, за Ино мотались. Может, стоит спросить? Не хотелось, чтобы он расценил ее вопрос как очередную попытку навязаться, ведь у нее и в мыслях такого не было.  — Мы ее не нашли. Она удивленно повернулась к нему, не сразу поняв, что он сам начал разговор именно о том, что ее беспокоило. Осторожно, будто прощупывая, стоит ли вообще начинать пытаться нормально поговорить, сдержанно спросила:  — И что дальше?  — Будем искать, как стемнеет. Он выглядел… уставшим. Под глазами залегли тени, и в голосе не было того холодного, надменного тона, которым он разговаривал с ней, выгоняя из своего убежища; беспокойство за Ино наложило на него свой отпечаток.  — Мне… очень жаль. Что… так с ней произошло, — Сакура сказала это, не обдумав, пытаясь хоть немного подбодрить его, испытывая необходимость поддержать. Все же видеть, как тяжело ему дается беда, случившаяся с Ино, было трудно, а она вообще была гораздо более чувствительной, чем показывала; под ее застывшим в безразличии лицом почти всегда бушевали эмоции, которые она никогда не выставляла на всеобщее обозрение. Только реакция Саске отличалась от той, что она ожидала. Он зло усмехнулся, буквально припечатав ее к месту прямым, тяжелым взглядом:  — Не надо показной жертвенности. Тебе совершенно наплевать на судьбу Ино.  — Нет, это не так, — возразила Сакура, чуть сведя брови; его обвинение было обидным и безосновательным.  — Даже слепой заметил бы, как ты едва глаза своему… Саю не выцарапала от ревности к Ино, — он с таким презрением выплюнул имя Сая, что на мгновение в ней зажглась злость — кто он вообще такой, чтобы позволять себе такие высказывания!  — Тебя это совершенно не касается, — максимально ровно и холодно.  — Касается, ведь именно он послужил причиной! Если бы не этот ваш… певец, блять, нихера бы не случилось!  — Его вина только в том, — строго отчеканила она, — что он позволил вампиру увидеть свой истинный облик! Он позволил ей ехать на нем верхом, а то, что она сама себе что-то надумала и сама обиделась — уже не его проблема!  — Тебя, значит, только это возмущает? — Саске вдруг улыбнулся, но в улыбке не было ничего доброго. — А то, что он позволил то же самое мне? Шикамару? Это тебя уже не трогает, так? Значит, все-таки ревность.  — Я… — Сакура растерялась от его обвинения. И ведь он был прав — она как будто забыла о том, что произошло сегодня — Сай легко и без сомнений открылся Саске и Шикамару. Точно так же, как и Ино за пару суток до этого. — Он не имел на это права, — обида, которую она успешно в себе душила, резко взяла верх над ее самоконтролем, и она выплюнула: — То, что он позволил такое вампиру!.. — Хм… — от его голоса ее вдруг пробрала дрожь, до того низко он прозвучал. — Не попахивает ли это лицемерием? Ты сама позволила вампиру нечто похуже. Она вскинулась, подняла глаза, чуть нахмурившись и, кажется, слегка зарделась; улыбка с его лица пропала, и несмотря на разделявшее их расстояние, он посмотрел на нее сверху вниз. Как будто ему доставляло удовольствие напоминать ей про этот богохульный акт, который она совершила, спасая его жалкое существование. Уцепившись за эту мысль, как за спасительную соломинку, она переборола охвативший ее стыд, и медленно, пытаясь убедить скорее себя, чем его, процедила:  — Я всего лишь спасала тебе жизнь.  — Я об этом не просил.  — Просили твои кишки, когда вываливались из живота.  — Могла просто уйти, забрав артефакт, про который я сказал, и с тебя взятки бы были гладки.  — Я не могла просто уйти и бросить тебя там.  — И что же тебя остановило?  — Совесть. Тебе сложно понять, что это такое, исчадие тьмы, но она есть у живых. Она сказала это со злостью, с горечью, чувствуя себя униженной и оскорбленной — и удар попал в точку; Саске застыл. Они смотрели друг другу прямо в глаза, меряясь силой воли, и в этот момент Сакура было подумала, что победила, но Саске тут же прищурился, и в его глазах зажглось то красное пламя, которое она уже видела, когда они спина к спине сражались с чудовищами, и он резко, коротко выдохнул:  — Встань. В ее голове помутилось, как будто она была страшно пьяна; она не собиралась вставать, но тело не слушалось, и она соскользнула со столешницы, а он снова скомандовал:  — Подойди. Она напрягла всю волю, чтобы не подчиниться, но это было бесполезно; власть его голоса была такой же оглушающей, как в подвале больницы, когда он приказывал своему упырю, даже сильнее, ведь тогда у нее не было сил повиноваться, или были силы сопротивляться, все смешалось в голове, а пока она пыталась привести мысли из кипящей каши в подобие порядка, ноги сделали несколько неуверенных шагов к нему.  — А ты сильная, — он зло усмехнулся, — раз еще пытаешься сопротивляться. У твоей футболки слишком узкое горло. Порви. Пальцы с такой силой вцепились в шов горловины, что заболели ногти. Сакура отчаянно пыталась вернуть себе контроль — без результата; ткань ранила кожу ладоней, пока она медленно, миллиметр за миллиметром, разрывала футболку на себе, оголяя ключицы и плечи; она боролась сама с собой, пытаясь избавиться от его влияния, от усилий на глаза навернулись слезы, и все, на что хватило воли — это закрыть глаза, чтобы не дать предательской влаге просочиться из-под век.  — Нет, открой глаза. Я хочу видеть твой взгляд. Глаза распахнулись; она вложила всю ненависть, на которую была способна, в свой взгляд. Саске, казалось, это совершенно не трогало. Он резко посерьезнел и холодно, медленно отчеканил:  — Я могу заставить тебя прямо сейчас, здесь, подставить мне шею. А потом пойти и рассказать обо всем Наруто. И ты будешь счастливо улыбаться, рассказывая ему в подробностях, каково это — когда вампир пьет твою кровь. Он протянул к ней руку, и Сакура с нарастающей паникой смотрела, как к ее голой коже приближаются его пальцы с длинными черными ногтями. Почти брезгливо коснулся ногтем подбородка, приподнимая ее лицо, провел вниз, к ключице, и ощутимо надавил, оставляя вмятинку. Ее колотило от собственного бессилия. Слезы все же побежали по щекам, и она плотнее стиснула зубы, не давая себе возможности всхлипнуть.  — Или нет, лучше ты пойдешь к Саю. Правда ведь? Расскажешь ему, какая ты лицемерка. Устроила ему выволочку, а у самой рыльце-то в пушку. Поймут ли тебя твои сородичи, что ты действовала из лучших побуждений? Унижение было таким сильным, что она задушила очередной всхлип, из последних сил держа на лице невозмутимую маску, и только сжатые в тонкую нитку губы да бегущие по щекам слезы выдавали ее с головой. Она стояла перед ним, вцепившись в разорванный ворот своей футболки, как будто предлагала себя, как дешевая девка; он прошелся безразличным взглядом по ее ключицам, задержав внимание на истерично бьющейся жилке на шее, а потом вдруг с горечью выпалил:  — А что меня остановит от этого? Я ведь исчадие тьмы, и у меня нет совести, присущей живым. Твои слова? Она не могла ответить; малейший звук — и она разрыдается, позорно и унизительно разрыдается, впервые за десять лет перед кем-то, и не просто перед кем-то — а перед вампиром, которому по глупости спасла жизнь.  — Я не просил об этом. Парализующая тело хватка его воли исчезла; она судорожно свела разорванную ткань на груди, пряча шею, и резко вздохнула.  — Таким, как ты, никогда не понять, что такое умереть и выжить. И не тебе судить о наличии у меня совести. Такая правильная, корчишь из себя праведницу — а на деле… Как же ты меня раздражаешь. Он развернулся и вышел, пока она пыталась отдышаться и перебороть истерику, подкатывавшую к горлу. Снова ощутить себя слабой, беспомощной и совершенно не контролировавшей ситуацию оказалось слишком мучительно. А его слова не шли из головы. Как же сильно она задела его, что он вдруг провел ей такую демонстрацию силы? Футболка была безнадежно испорчена; но тряпку было не так жаль, как свое достоинство. Он практически растоптал ее, ткнул мордой в грязь, и ведь она сама, своим ртом, эту грязь создала. Как после такого можно вести себя спокойно в его обществе, на которое она фактически обречена? Она не может бросить Наруто здесь, в логове вампиров, в компании сумасбродной Карин и Сая, за последние пару суток доказавшего, что сумасбродства в нем не меньше. Они либо сведут Наруто с ума, либо доведут попытку примирить два враждующих вида до абсурда еще большего, чем сам факт этой попытки. Сколько она простояла так, на трясущихся ногах, судорожно сжимая ворот футболки, едва не придушив себя им, она не знала. Долго. С трудом смогла успокоиться. Услышав шаги по коридору и шуршание, заставила себя принять невозмутимый вид и отняла дрожащие руки от горла, с ровной спиной встретив Пола, навьюченного пакетами с едой. Он либо не обратил внимания, либо тактично промолчал, но Сакура склонялось к первому варианту — не так уж сильно она порвала футболку, сантиметра на три-четыре, не больше, это под влиянием взгляда Саске у нее создалось впечатление, что она разорвала на себе одежду в клочья. Она начала активно разбирать пакеты, отправив Пола по его делам и поблагодарив за помощь, и, снова оставшись одна, вздрогнула, замерев с овощами в руках. Черт, как ей теперь было стыдно за то, что она ляпнула! Не суди — не судим будешь. Саске, будь он неладен, был совершенно прав в своем гневе. Да, можно было избежать подобной… ситуации, но Сакура и сама хороша — сказать такое человеку… Вампиру. Но ведь он был человеком. Восемь лет назад. И воспоминания об этом ему явно причиняли боль. Разве может чудовище без души страдать? Переживать за другого? Она знала о вампирах так мало. И с ее стороны было очень малодушным…  — Я не должен был делать это с тобой, — раздался голос за спиной, будто подтверждая все ее мысли. Она обернулась. Саске вернулся и, очевидно, делал над собой усилие: у него были сжаты кулаки, а глаза были черного цвета — ни намека на красный огонь. — Я зря дал волю эмоциям. Снова. Она отвела взгляд. Он признал свою ошибку, а на такое способны только сильные люди. Она тоже сильная. И она была не права.  — Я сама виновата. На этот раз. Никто из них не произнес слов извинений. Сакура продолжила разбирать продукты, и Саске бесшумно подошел к столешнице, молча помогая раскладывать овощи и фрукты. Пока Сакура фасовала мясо по отдельным пакетам, чтобы забить морозилку, пытаясь держаться так, как будто ничего необычного не происходит, Саске помыл зелень и подготовил разделочную доску с ножом, чтобы ей оставалось только нарезать. Они действовали на удивление слаженно, разобрав всю кучу покупок буквально за пару минут, и когда Сакура взялась за нож, ее внимание привлекло то, как Саске взял один небольшой помидор, внимательно его осматривая.  — Вроде хорошие, — невпопад сообщила она, сглаживая неловкость их молчания после взаимного признания ошибок, и Саске рассеяно кивнул:  — Да. Хорошие. Он поднес помидор к лицу, вдохнув запах, и с едва заметным разочарованием положил его обратно на столешницу.  — Что, не пахнет? — Сакура сама взяла этот помидор и понюхала — пах изумительно. — Как будто только с грядки.  — Не чувствую запаха, — он покачал головой, думая о чем-то своем.  — Я думала, у вампиров острое обоняние, — заметила Сакура, на этот раз старательно подбирая слова так, чтобы не нарушить только-только начавшее устанавливаться перемирие.  — У вентру оно даже острее, чем у остальных. Но запах помидора… он остался только у меня в памяти. Я очень любил их при жизни. Этот простой факт из жизни человека, которым Саске был когда-то, заставил Сакуру испытывать еще больший стыд за свои слова. Он любил помидоры. Надо же.  — А ты пробовал, скажем, надкусить? Может, вкус почувствуешь?  — Я даже воду пить не могу. Мое тело мертво; оно не может переваривать обычную пищу. Но, отвечу на твой вопрос — да, пробовал. Вкуса нет. И он вдруг пристально посмотрел на нее, как-то странно сглотнув; Сакуре стало не по себе.  — Съешь его.  — Сейчас? — она смутилась, непонимающе уставившись на помидор в своей руке; Саске кивнул.  — Он мытый. Если брезгуешь из моих рук — помой снова.  — Да нет, не в этом дело, просто… странная просьба, — честно сказала она, и немного надкусила кожицу, впившись зубами в мякоть; сок коснулся языка, и только тут Сакура осознала, насколько она была голодна. Забыв о приличиях, забыв, что вообще не одна, она умяла помидор, как яблоко, даже не посолив и не подумав, что его стоило бы нарезать; вкус был до того изумительным, что невольно вспомнились мамины домашние помидорки-мини, которые она выращивала на балконе небольшими кустиками, и Сакура маленькая срывала их и лопала во рту, наслаждаясь мякотью. — Очень вкусно, — не до конца дожевав, констатировала она, и только тут опомнилась. Саске не мог оторвать взгляда от того, как она ест. Она тяжело проглотила, и тут уже опомнился он:  — Думаю, дальше ты справишься сама.  — Д-да, спасибо, — она едва успела договорить, как Саске уже с концами быстро покинул кухню. А она оторопело смотрела ему вслед и пыталась понять — что это вообще, черт его побери, было?