Маскарад Вампиров: Противостояние.

Даже беспокойство за Ино померкло на фоне увиденного; неестественно белые зубы впивались в сочно-красную мякоть, розовый язык слизывал капли сока с глянцевой кожицы, а глотка дергалась, когда она сглатывала очередной кусок помидора. Геенна ее побери, у него от голода заболел живот. От настоящего, человеческого голода, и пусть он знал, что это невозможно, но он смотрел, как она ест, и вопреки всем законам логики, желудок свело судорогой, как будто это он жевал кусок за куском, впиваясь пальцами в помидор, чувствовал его запах — рожденный памятью, он был настолько ярким, что Саске в самом деле на некоторое время будто вновь смог его почувствовать; неужели его всегда так вело, когда смертные при нем ели пищу? И эти зубы; слишком ровные, белые настолько, что даже показались ему ненастоящими. У нее не было клыков, как у других оборотней; это было странно, но не так удивляло, как фиолетовая точка на ее лбу, почти сразу исчезнувшая, когда он вошел в кухню, он мог видеть ее всего короткое мгновение, зато сомнения в животной сути Сакуры у него отпали; вряд ли обычная смертная смогла бы так быстро исцелиться, ведь синяк, еще утром украшавший ее лицо, пропал полностью. Он представлял себе регенерацию оборотней быстрой, но постепенной — когда прямо на глазах уверенно затягиваются раны, бледнеют синяки, примерно так, как это выглядело в кино; у Сакуры же на протяжении суток синяк наливался цветом, отек усиливался, а потом раз — и за пару часов, что он ее не видел, путешествуя по Лос-Анжелесу верхом на дурно пахнущем Сае в виде огромной черной пантеры, прижатый к его вонючей шкуре лицом, почти в обнимку с благоухающим целым букетом канализационных ароматов Шикамару, все следы от удара будто мокрой тряпкой стерли с ее лица, как бутафорский грим. Бля, да от него все еще воняло этой тухлятиной, которой насквозь был пропитан певичка-оборотень. Как можно так смердеть? Он точно живой? Впрочем, от остальных оборотней пахло не лучше; эта закисшая вонь стухшего куска мяса, как коконом, обволакивала каждого представителя братии перевертышей, и только Сакура выбивалась из общей картины своим запахом. Чтобы избавиться от этих навязчивых миазмов, он тщательно помылся, закинув одежду в стирку — упыри постирают и отгладят ее, и хотелось верить, что запах после стирки пропадет, эта рубашка ему нравилась. У него было еще штук пятнадцать таких же, но это не отменяло того факта, что он по возможности бережно относился к своим вещам. К тому же одной рубашкой меньше стало вчера. А еще вчерашний инцидент с Вэндалом принес ему неожиданную пользу, только вот Саске никому об этом не расскажет. И дело вовсе не в их с Сакурой «уговоре» — дело в том, что он ни за что и ни с кем не поделится тайной, тщательно спрятанной в ледяной воде бачка унитаза в его ванной комнате. Переодевшись в чистое, он устало плюхнулся на кровать, закрыв глаза; только богам было известно, как сильно он хотел спать. Последние девять лет его жизни были одной бесконечной ночью, но по злой иронии, он не мог уснуть. Знал, что Ино спит почти каждый день, утверждая, что «сон необходим для красоты», безжалостно попирая этим убеждением сам факт их физической смерти, и как следствие — отсутствие изменений в их внешности независимо от количества часов сна и прожитых лет. Она упорно растила волосы, периодически делала невообразимые по безвкусице маникюры, пытаясь перекрыть естественный для вампиров черный цвет ногтей, а пару раз он заставал ее с огурцами на лице. На кой хер вампиру огурцы на лице, он так и не понял, но выглядела она в такие моменты крайне забавно, к тому же — чем бы тореадор не тешился… Тореадоры… Сущность Ино сыграла с ними со всеми злую шутку; будучи самыми близкими к миру людей и самыми человечными, теряя контроль над Зверем, тореадоры превращались в настоящих чудовищ. Дейдара и Сасори были тому не-мертвым подтверждением; больших ублюдков Саске не встречал. Были вампиры-зазнайки, были те, кто искренне считал себя вершиной эволюции и высшим звеном в пищевой цепи, были и те, кто предпочитал пренебрежительно относиться к вампиру на пару месяцев моложе, но у изуверства этих двух тореадоров не было никаких логических причин. Без зазрения совести они устраивали такие кровавые оргии, что оставалось загадкой, как до сих пор полиция людей не забила во все набаты, ища преступников. Но Маскарад они не нарушали, и пусть и доставляли Камарилье немало хлопот, официально с ними сделать ничего не могли, а неофициально — никто не хотел марать об них руки. Не трогай дерьмо, чтобы не воняло. И теперь эти мрази захватили Ино. Стремительно теряющую человечность, нежную Ино, чья тонкая натура была, к его великому сожалению, слишком доверчивой и податливой, к тому же в ее нынешнем состоянии. Что они могут с ней сделать, страшно было подумать; и почему-то Саске казалась вовсе не такой плохой идеей возможная помощь со стороны оборотней в этом вопросе; это ведь их косяк.  — Господин, — Пол громко постучал в дверь, отвлекая от тяжелых мыслей, и вошел по кивку Саске. — Я собирался прибрать в комнате Ино, но, думаю, вы сначала должны это увидеть.  — Увидеть что? — Саске было тяжело открыть глаза; жалкое подобие сна не желало отступать.  — Она сорвала все плакаты со стен… — начал Пол, и этого хватило, чтобы Саске подорвался и, неосторожно задев невозмутимого упыря плечом, стремительно зашагал к комнате Ино. Сорвала все плакаты со стен — с каждой ублюдской картинки взирала рожа Сая, и если она и правда это сделала, то все сомнения по поводу причастности Сая отпадали сами собой — она бы не стала этого делать, не будь он причиной ее срыва в бездну безумия. Комната Ино, всегда поражавшая его своей кричаще-розовой безвкусицей с очевидным стилем, вычурным, наигранным и нарочито кукольным, создавала ощущение, что тут был локальный ураган: ошметки разорванных плакатов были хаотично разбросаны по полу, тяжелые тканевые обои были в некоторых местах исполосованы так, что повисли кусками, банки и тюбики с неведомой бабской херью валялись вокруг туалетного столика с разбитым и вывернутым из пазов зеркалом — Саске застыл, ощущая, как к горлу поступает паника; погребенный невозможно глубоко в памяти детский кошмар с силой выплыл наружу, и пусть всего на мгновение, но Саске стал маленьким мальчиком с широко распахнутыми глазами, сквозь узкую щель стенного шкафа наблюдавший, как огромные волчьи лапы в клочья рвут лицо его матери, пока брат вдавливает свою ладонь в его рот до боли в зубах, не давая издать ни писка, пока в ушах трещит звук разрываемой плоти, скрежет когтей по кирпичным стенам, треск ломающейся мебели… От моментально охватившего его желания привести сюда Сая и тыкать, как нашкодившего кота, мордой в ворох изорванных плакатов, до состояния кровавого месива вместо этой самой морды, сжались кулаки.  — Наведи тут порядок, — приказал он бесшумно подкравшемуся сзади Полу, — чтобы все было так, как раньше.  — С плакатами? — уточнил Пол. Саске многозначительно посмотрел на упыря, всем своим видом транслируя ответ; кажется, Пол ухмыльнулся, за его хоккейной маской было не видно. Проследив взглядом, как упырь начал собирать кучу из изодранной глянцевой бумаги, Саске зажмурился и пошел прочь, не глядя куда и не задумываясь, зачем; просто хотелось уйти подальше от комнаты Ино, как будто вывернутой наизнанку и всем своим видом кричащей — вот оно, олицетворение души тореадора без человечности; именно так, неприглядно, растерзано выглядит сущность вампира, сдавшегося под натиском своего Зверя. Неужели это может случиться с каждым вампиром, кого он знал? Примерить Зверя на некоторых получалось лучше, чем на других; почему-то Хината при всей присущей ей закрытости, отрешенности и холодности в гипотетическом бешенстве выглядела гармоничней, чем, например, Суйгецу — малкавиан с заостренными акульими зубами. А Ино вообще никак не вписывалась под потерю человечности — и тем не менее, он видел своими глазами, как она сопротивлялась его Доминированию и визжала на Хинату, почти замахнувшись на нее.  — У невесты платье в крови. Саске рассеяно поднял взгляд и понял, что стоит у зеркала, только вместо своего отражения он увидел Суйгецу; малкавиан медленно повторил, как будто обращаясь к Саске, но глядя в пустоту, и Саске переспросил:  — У какой невесты? Ты про Ино? — Суйгецу грустно мотнул головой, и с седых волос сорвались несколько капель; только после душа, мелькнула мысль у Саске. — Тогда о ком ты? Суйгецу коснулся стекла между ними; со стороны и правда казалось, что это зеркало, потому что комната по ту сторону зеркально отражала помещение, в котором находился Саске; это было немного жутковато. С той стороны остались следы влажных пальцев малкавиана.  — Я очень устал, — сказал Суйгецу, отстранившись от зеркала и скрывшись в невидимой для Саске части комнаты; раздался щелчок, и через камин, который не зажигался уже лет так –дцать и служил больше декоративной цели, малкавиан вышел к Саске, медленно опустившись в кресло рядом с ним; Саске немного постоял, глядя, как обивка пропитывается влагой (Суйгецу как будто не знал о существовании полотенца), и сел в соседнее кресло, приложив ладонь к своему лбу, большим и средним пальцами начав растирать себе виски.  — Ты видишь будущее Ино? — тихо спросил Саске после недолгого молчания.  — Ее будущее туманно, — загадочно изрек Суйгецу, повторив его позу; с прилипших ко лбу мокрых волос несколько капель воды побежали по щекам, создавая ощущение, что он плачет.  — Но ты не видишь ее окончательной смерти в ближайшие ночи?  — Только туман.  — А будущее кого-нибудь из оборотней? Сая, например?  — Барон знает, что пророчества — не моя стезя. — Суйгецу нахмурился и перевел на него взгляд фиалковых глаз, чуть опустив ресницы. — Не от моего разума зависит их изречение. И не в моей власти заглядывать вперед сознательно. Все, что доступно мне — у невесты платье в крови. Остальное туманно, — с нажимом повторил он. Это ему ни о чем не говорило, как, впрочем, и Суйгецу; Саске иногда и правда становилось его отвратительно жаль — он искренне верил, что никто не заслуживает такого тяжелого проклятия, как у малкавианов. Носферату и те были прокляты не так страшно; внешность — это напускное; гораздо ужаснее осознавать, что твой собственный разум тебе неподвластен. И тут в голову ударила догадка; он привлек внимание Суйгецу, тщательно вспоминая те слова, что он сказал перед приходом оборотней в их дом:  — Помнишь, ты говорил про оборотней? Двое родные, но не одинаковые — это про Наруто и Карин, очевидно. — На имя «Карин» Суйгецу как-то странно ощерился и напрягся, но Саске было не до этого; он пытался поспеть за собственной мыслью: — И тогда же ты сказал, что один из четверых не такой, как трое. Про кого это было?  — Мои умы не видят картины целиком.  — Нет, ты не понял — это то, что ты сам нам сказал, я дословно не помню, но ты точно говорил, что один из четверых не такой, как остальные — это было про Сакуру? — Суйгецу пожал плечами. — Ты вообще помнишь, что говорил? Суйгецу слабо улыбнулся, не обнажая зубов; улыбка вышла виноватой. Саске разозлился:  — Бля, малк, в твоей башке столько ценной информации, а ты просто взял и забыл?! — тут же осадил сам себя, сжав подлокотники кресла и посмотрев в почти испуганные глаза Суйгецу, и с усилием выдохнул: — не бери в голову. Не ты — причина моей злости. Я последнее время сам не свой. Суйгецу понял. Саске посидел рядом с ним еще некоторое время; они не разговаривали. По Суйгецу было заметно, что его что-то гложет, но Саске не стал спрашивать, что именно: во-первых, он был очень скрытен, почти как сам Саске, и из него клещами было не вытащить то, что он не был готов или не хотел говорить; во-вторых, он просто не смог бы объяснить ввиду своего малкавианского искажения речи; непривыкшему к его манере разговора человеку было почти невозможно понять, о чем он толкует, а учитывая, что его пространные речи зачастую перемежались сумбурными предсказаниями и фактами, которые он просто не мог знать, все становилось совсем плохо. Саске привыкал к Суйгецу почти месяц, чтобы переводить в голове его поток бреда в связную речь мгновенно, и то — не всегда получалось. А ведь Суйгецу — не самый страшный малкавиан в этом плане. Были хуже; Саске когда-то имел неудовольствие слушать записи Алистера Граута, почившего Первородного малкавианов, сочетавшего в себе психолога, философа и, собственно, малкавиана — такая смесь ядреная, что у него уже через десять минут закипел мозг, и только сила воли позволила дослушать до конца его многочасовые аудио-наблюдения и сделать выводы. А выводы были неутешительные. Проклятая кровь малкавианов уничтожала разум всегда — у кого больше, у кого меньше, но факт оставался фактом: их безумие неизлечимо. А поскольку упырям вампиров передавалась часть способностей хозяина, то Вэндал, его нынешний упырь в банке крови Санта Моники, много лет подчинявшийся Терезе и Жанетт Воэманн, девушкам (или девушке? У малкавианок на двоих было одно тело, вмещавшее оба разума) баронессам, несмотря на смену диеты на кровь вентру, никогда не станет адекватным. Он всегда будет психом, и тут Хината, как ни прискорбно это признавать, права — разум Вэндала испорчен окончательно. Да, он получил некоторые дворянские замашки, присущие вентру, но желание выкачивать кровь из фактически похищаемых им людей (а иногда и слабокровных вампиров, чего греха таить) никогда никуда не денется. Саске дернулся, и Суйгецу покосился на него, оскалившись уже в своей привычной манере — во все тридцать два заостренных, — и Саске зачем-то оповестил его:  — Пойду к себе. Была тяжелая ночь.  — Тяжелая ночь… — эхом повторил Суйгецу, и улыбка снова пропала с его лица; его взгляд внезапно стал острее и резче, будто пронизывая его насквозь и видя намерения, но кроме взгляда ничего не выдавало того, что Суйгецу знает, что Саске собирается делать; этого взгляда было достаточно, чтобы Саске почувствовал себя совсем голым, как будто его мысли были написаны на его лбу, и малкавиан с легкостью их читал. Он почти с удовольствием избавился от его компании, спокойным, аристократичным шагом пересекая зеркально-шахматные коридоры, преодолевая винтовые лестницы, и что-то его дернуло пойти не привычным маршрутом, а срезать через ту часть дома, что Хината определила в пользование оборотням. И не было ничего удивительного, что он напоролся на рыжую лису, Карин, отрешенно разглядывавшую себя в отражении одного из зеркал, тут же отскочившую, едва он появился на горизонте. Казалось, она была настолько поглощена своим отражением, что даже не заметила его приближения — Саске думал, что только у Сакуры нет чуйки на приближение вампиров, либо она тщательно это скрывала (хотя, непонятно, зачем). В Карин что-то неуловимо изменилось; опять же, он и сам не заметил, как оказался настолько близко к оборотню; даже запах тухлого мяса, тонко обволакивающий ее, будто стал слабее. У нее были мокрые волосы, и Саске невольно усмехнулся — сегодня у половины обитателей дома явно был банный день.  — Не ходи с мокрыми волосами, можешь простудиться, — беззлобно сказал он, уже ожидая шквал агрессии в свой адрес, но, на удивление, его не последовало; Карин будто только сейчас поняла, что у нее мокрая голова, и рассеяно потрогала темно-красные локоны:  — Точно. Надо высушить бошку. Болеть сейчас никак нельзя. Дел — ёбнешься. Саске спокойно прошел мимо, даже не скривившись от ее вони — она была совсем слабая, — но застыл, когда Карин громко заматерилась:  — Да ебана в рот, сами вообще нихуя не могут! Он обернулся; она что-то ожесточенно печатала в телефон, перемежая этот процесс тихими матами, как будто его уже не было здесь, и он тактично кашлянул, зачем-то поинтересовавшись:  — По работе?  — Да, с фотосессией сами напортачили, теперь воют, — пожаловалась она, как будто не с вампиром разговаривала, а так, с мимокрокодилом. — Мало того, что я договорилась на завтра, а они перенесли на сегодня, сообщив всего за три часа до начала, так теперь их не устраивает, блять, что Сакура в пробке уже полчаса, типа макияж не успеют сделать! А я че, должна им ебучий телепорт теперь изобрести? Ну пидарасы же, натурально!  — Мда, — коротко изобразил безразличное сочувствие Саске. Карин проигнорировала его, допечатав в телефоне и опять уставившись на свое отражение, что-то в нем высматривая, невидимое для Саске, и решив, что разговор окончен, он двинулся дальше по коридору, как у Карин заорал мобильный, разрываясь мелодией входящего звонка. Подслушивать в его планы не входило, и он чуть ускорил шаг, не имея особого интереса к той части жизни, в которой варилась Карин и Ко. Правда, то, как она орала в трубку, не могло остаться неуслышанным при его тонком слухе:  — И что теперь? Это вы перенесли!.. Да, я понимаю, что это Вера Вонг, и что теперь? Если Сакура вам не нужна — еще не поздно развернуть ее такси! Ну тогда ждите, чтоб вас, она выехала почти сорок минут назад! Вам что, фото пробки прислать?! Саске застыл. » — …а это — Вера Вонг, — с придыханием сообщила Ино, перелистывая страницу журнала.  — И что в ней особенного?  — Да нет, ты не понял! — Ино рассмеялась, чуть толкнув его бедром. Они лежали на ее кровати, и Саске отрешенно слушал болтовню Ино о последних модных трендах. — Вера Вонг — это дизайнер, а не модель! Именно она создает самые роскошные и дорогие свадебные платья в мире!  — Не понимаю, зачем тратить столько денег на вещь, которую наденешь всего раз в жизни, — Саске чуть поджал губы в одобрении; платье, на которое показывала Ино, действительно было красивым, но слишком… помпезным, что ли. На один раз, и правда.  — Это же СВАДЬБА, Саске, — как ребенку, объясняла Ино, как будто это для него должно было что-то в корне поменять. — Это событие происходит только раз в жизни; только раз девушка выходит замуж, и выглядеть нужно бе-зу-преч-но. А в платье от Веры Вонг…» И тут слова Карин обрели совсем другой смысл. Он буквально подлетел к ней, пока она продолжала жестко переругиваться с кем-то по телефону, и жестами попросил ее отнять телефон от уха:  — У Сакуры сейчас съемка?  — Нет, через час только начнется, — Карин нахмурилась, но агрессии по-прежнему к нему не проявляла; это тоже настораживало, но Саске было не до этого:  — Она будет в свадебном платье?  — Да какая тебе ра… — начала было Карин, и у него почти вырвался облегченный вздох: Карин снова становилась той невыносимой стервой, которой он ее запомнил по предыдущим попыткам общения, и это слегка расслабило.  — Она будет в свадебном платье? — рявкнул он, задействовав Доминирование; Карин ошарашенно кивнула. — Блять. Адрес? Карин продиктовала, сбивчиво и быстро, но Саске этого было достаточно; съемка должна была происходить в Голливуде, и у него есть еще час, чтобы туда добраться; стемнеет еще нескоро, но канализация ему в помощь; Шикамару прикажет кому-то из своих провести его короткими путями, и как раз к темноте он уже будет на месте. «У невесты платье в крови». Вот о чем говорил Суйгецу, сам того не ведая. Сакуре угрожает страшная опасность. И ни единой мысли не появилось в его голове, зачем он так, сломя голову, кинулся на помощь к оборотню, пока в трубке раздавались длинные гудки — он был уже на полпути к люку, ведущему в канализацию из их дома, когда спокойный, ровный голос Шикамару ответил после секундной задержки:  — Алло?