Маскарад Вампиров: Противостояние.

Выражение «искры из глаз» не было для Сакуры какой-то метафорой — она знала, что это такое на самом деле. Отлично это помнила. Но никак не могла подумать, что вновь испытает это при совершенно иных обстоятельствах. Еще один стежок был позади; Сакура рвано вдохнула, тут же снова опустошив легкие, но позволив на выдохе себе пискнуть:  — А обязательно так туго?  — У тебя маленькая грудь, — безапелляционно заявила координатор, нервно постучав наманикюренным ногтем по дисплею телефона, пятый раз за последние пять минут проверяя время. — Платье рассчитано на более грудастую модель, и чтобы корсет сел, как нужно, придется утянуть тебя.  — Я не то чтобы жалуюсь, — Сакура ойкнула, мысленно проклиная прочность шелковой ленты, которой ее в прямом смысле зашивали в корсет, — но может проще ваты напихать? Или силиконовый липкий… ах, лифчик? — Желудок уже упирался в сердце, из ее и так довольно скромного сорок второго размера сделали тридцать восьмой, а объем легких уменьшился, судя по ощущениям, раз в пять.  — Приехала бы раньше — придумали бы что-нибудь, но ты опоздала на два часа…  — Вы перенесли фотосессию на сутки. — Злость придала немного сил, и Сакура, задохнувшись от очередного утягивающего рывка, прямо взглянула в глаза координаторше. — Я изменила свой график, чтобы вы сохранили работу, а Вера Вонг — модель. Так что не надо говорить мне про опоздания.  — С вами, звездами, всегда куча проблем, — стушевалась она, но все же попыталась сохранить лицо и немного дружелюбнее спросила: — в туалет не надо? Если зашнуруем юбку, уже не сходишь до конца фотосессии.  — Да я уж поняла, — Сакура вздрогнула, вспомнив про шнуровку, идущую до самой промежности, и кивнула. Координатор махнула рукой в сторону уборной, и Сакура, едва дыша и опершись для надежности о стену, доползла до уборной, все же бросив взгляд в сторону зеркала, отразившего совсем не ту картину, которая должна была быть, судя по ее ощущениям. Она выглядела фантастично. Макияж, прическа, корсет — даже без юбки и фаты, она выглядела воистину невестой с обложки глянцевого журнала о свадебной моде. Ей подобрали фасон, подчеркивающий красоту шеи и плеч, без бретелей и ажура — много голой кожи, сияющей белизной и мерцающей пудрой, белоснежный шелк так туго обволакивал грудь и талию, что со стороны казалось, будто это и не корсет вовсе, а просто струящаяся ткань на идеальной фигуре. Насколько она поняла по прическе, фата ей и не полагалась, это было бы излишеством, зато тонкие серьги с ярко сверкающими камнями доходили до линии подбородка, удачно подчеркивая ее правильный овал лица. Другие модели, которых она успела увидеть, были обделены украшениями на ее фоне. Волосы вытянули, чуть подкрутив концы к лицу, и уложили так же гладко, как ткань на юбке, которая полагалась к ее корсету, от чего нежно-розовый цвет приобрел почти магический ореол вокруг ее головы. Сакура не была склонна к самолюбованию, но тут не могла не признать — она просто красавица, стилисты и визажисты четко знали свою работу. Даже ресницы ей накрасили не обычной черной тушью, а коричневой, ближе к уголкам глаз тронув пару ресничек изумрудной, чтобы цвет глаз стал еще более выразительным. При всем этом и макияж, и прическа выглядели очень естественно и подходили ее образу в целом. Особенно эротично было ссать, выглядя вот так, как сказочная принцесса, в толчке, где до нее явно у кого-то было несварение — унитазы были безупречно чистыми, но вонь была жуткая, и Сакура даже коротко порадовалась, что не может дышать полной грудью, иначе ее бы стошнило. В дальней кабинке раздалось какое-то шебуршание, и Сакура вздрогнула; она была уверена, что одна в уборной, но звук повторился, сопровождаемый тихим стоном-писком. Она лишь могла мысленно посочувствовать — это, наверное, был тот самый источник жуткой вони, и она могла только представить, как плохо этой женщине должно быть, чтобы так срать, еще и слегка постанывая. Закончив и вымыв руки, еще раз тщательно проверив, что она ничего не испачкала и не намочила истерично бьющей во все стороны струей из крана, она вернулась в гримерку, но координатора там уже не было: убежала по своим делам, отдав Сакуру во власть стилистам. Правда, остальная подготовка прошла довольно быстро; девочки зашнуровали корсет до конца, чтоб его, шелковой лентой пришили юбку к подъюбнику, тщательно разгладили малейшие складки на лентах и драпировке и молча удалились, да так шустро, что Сакура даже не успела спросить, выходить ей в павильон или нет. Решив, что ждать в гримерке особого приглашения нет смысла, она направилась к выходу, как снова услышала стон, доносящийся из-за двери уборной; не выдержав, она вернулась, открыла дверь в туалет и громко спросила:  — Вам плохо? Я могу чем-нибудь помочь? Тишина в ответ. Только шебуршание стало сильнее и громче. Сакура и сама смутилась; она, наверное, поставила бедняжку в неудобное положение, но не спросить не могла, вдруг ей там совсем ужасно и нужно вызвать скорую, ведь отравиться тоже можно по-разному, и одним мучительным походом в туалет не отделаешься.  — Вам точно не нужна помощь? Короткий резкий звук заставил отпрянуть; как будто в кабинке оглушительно чихнули, потом — опять стон, короткий и мучительный, но ей так же не ответили. И Сакура решила, что предупредит на съемочной площадке, что в женской уборной у гримерки кому-то плохо, а там пусть решают сами. Туфли были не очень удобными, но каблук был устойчивым, и это радовало; Сакура достаточно быстро шла по ярко освещенному коридору, цокая о бетон, а юбка струилась за ней шлейфом и развевалась у ее ног так, будто была не из шелка, а из белоснежного дыма, и ничего не весила. Из-за поворота ей на встречу вышел мужчина, и Сакура по одежде догадалась, что он тоже модель; безупречный костюм сидел на нем, как вторая кожа, ладони затянуты в тончайшие белые перчатки, а когда Сакура подняла взгляд и столкнулась с его, ее прошиб холодный пот. Она никогда в жизни не видела настолько красивых мужчин. Золотые густые локоны ниже плеч и спадавшие на пол-лица как будто только добавляли мужественности правильным тонким чертам и крупному, прямому носу, четко очерченные губы украшала легкая, ненавязчивая улыбка, а лучистый голубой глаз, не скрытый волосами, смотрел прямо на нее с неподдельным интересом, совершенно не стесняясь этого интереса. Под толстым слоем тональной основы запылали щеки.  — Вы восхитительна, — в лоб заявил он, сбавив шаг; Сакура тоже остановилась, изо всех сил пытаясь справиться с удушьем, чувствуя, как сейчас сломает ребра о тугие усы корсета; привычная безразличная маска надежно скрыла шквал эмоций, бушевавший внутри от вида этого мужчины, и она ровным голосом ответила:  — Благодарю. Вы тоже модель для этой съемки?  — Нет, нет, что вы! — Парень рассмеялся, прикрыв рот кулаком, и тут же обезоруживающе улыбнулся: — я всего лишь помощник, не более. Просто тяготею к моде и решил одеться подобающе. Ведь тут столько прекрасных невест, вы не находите? Как, кстати, зовут вас, прекраснейшая из всех? Не то чтобы Сакура была непривычна лести, напротив — она умела отшивать ухаживания любого уровня, но в словах мужчины было столько искренности, а она действительно выглядела замечательно, что не смогла сопротивляться обаянию и вложила свою ладонь в его, ощутив прохладу белоснежной перчатки, которую он не снял:  — Меня зовут Сакура.  — Сакура, — медленно просмаковал он, очень нежно притянув ее ладонь к своим губам и запечатлев на тыльной стороне скромный, сухой поцелуй, — Японская вишня, цветение которой так прекрасно — и так недолговечно. Потрясающее имя, и очень вам подходит.  — Почему же? — она не торопилась отнимать руку, мужчина очень нежно пожал ее, слегка сжав свои пальцы.  — Потому что вы цветете. Прямо сейчас. Красота так хрупка и скоротечна, но ведь именно в этом прелесть красоты, верно? У Сакуры слегка кружилась голова от нехватки воздуха, и слова этого мужчины били будто в самое сердце — наконец, пальцы на ее ладони разжались, и она невольно прижала освободившуюся руку к груди, пытаясь немного унять сердцебиение.  — А как ваше имя?  — Меня зовут Дейдара, и я бесконечно рад, что мы познакомились, — он легко наклонил голову, обозначая поклон, и Сакура улыбнулась — очень приятный молодой человек. В сочетании с такой внешностью он производил непередаваемое впечатление. Имя показалось знакомым, но мельком, Сакура не успела задуматься, где его слышала, когда Дейдара предложил: — может, вы позволите сопроводить вас до павильона? Не хочу так скоро расставаться с вашим обществом.  — Конечно, почему бы и нет, — Сакура улыбнулась, как обычно, но Дейдара будто бы все равно смог увидеть улыбку в легком дрожании уголков ее губ и улыбнулся в ответ — открыто и искренне.  — Благодарю за эту честь, — он мягко подал ей руку, и Сакура взялась за его локоть, мягко прижав ткань пиджака, невольно отметив, что белоснежный цвет его костюма и ее платья прекрасно подходят друг другу, как будто шились парой для пары. Они неторопливо двинулась по коридору, и Дейдара галантно подстроил свои шаги под небольшие шаги Сакуры, чтобы она не испытывала дискомфорта и могла спокойно идти на каблуках. Такое внимание и забота окружили Сакуру, как коконом, уютным и теплым, и впервые за очень много лет ей захотелось улыбнуться, как в детстве — не просто уголками губ, а широко, оголив зубы, радостно, так, чтобы заломило щеки, но она себе этого не позволила. В павильоне, где по ее приезду царило оживление и суматоха, ярко горели прожектора, носились гримеры с бьюти-боксами и сновали помощницы с кофе для фотографов, было пусто. Пусто. Ни одного человека, кроме них с Дейдарой.  — А где все? — она огляделась; все выглядело так, как будто люди только что просто испарились; на одном из стульев стоял стаканчик с еще дымившимся кофе и алым следом от помады по краю, лампы были направлены на стенд, где стояло роскошное зеркало в серебряной сверкающей оправе и кресло, кремовое, на серебряных ножках в тон зеркалу, фотоаппарат был включен, выхватывая кадр с этим стендом, но ни фотографов, ни световиков, ни моделей — никого. — А, вышли, наверное, — легко пожал плечами Дейдара, излучая спокойствие. — Я слышал краем уха, что там с одной моделью возникли сложности, и они собрались обсудить, что с этим делать.  — Что, прямо все ушли обсуждать и остановили съемку? — это казалось странным. Учитывая, как координатор ее чуть по попе не отлупила за «опоздание», полная остановка всех процессов на съемочной площадке вызывала если не удивление, то недоумение точно.  — Творческие люди, люди искусства, — он буквально заражал своей непосредственностью, и Сакура еще раз покосилась на него, разглядывая совершенное лицо и потрясающие волосы, которым позавидует каждая вторая женщина. — Вы пока можете занять позицию, чтобы не терять время, а фотограф, как только придет, определит вас в кадре. Идет?  — Ну хорошо, — он проводил ее прямо к стенду, не отпуская ее руки, пока она не опустилась в кресло, и не жалея белых брюк, опустился прямо перед ней на колени, оправляя складки платья, чем еще больше смутил Сакуру; она не могла думать ни о чем другом, ни о ком другом, только о красивом мужчине перед собой, Дейдаре. Почему это имя ей знакомо? Могла ли она слышать его раньше? Читала в журналах? Видела в титрах какого-нибудь фильма?  — Так, будьте здесь и никуда не уходите, — в его взгляде была такая нежность, что жар прошелся по венам, и даже голые плечи, по которым от прохлады уже поползли мурашки, будто вспыхнули теплом, — я потороплю их и скажу, что вы уже ожидаете.  — Большое спасибо, — Сакура в ответ вновь протянула ему руку, и Дейдара снова приложился холодными губами к тыльной стороне ее ладони, улыбнувшись и ласково, чарующе произнес:  — Прощайте, прекрасная Сакура. Я никогда не забуду нашу встречу. Черт, у нее была безупречная чуйка на людей. На интуитивном уровне она сразу могла понять и намерения человека, и характер — пришло само. После того, что с ней случилось, определять истинную природу людей стало еще одним обязательным атрибутом ее выживания. Тем страннее было то, что Дейдара вызывал доверие, был так спокоен и мил, и не было в этом ни капли наигранности, а его улыбки были такими искренними… Она смотрела ему вслед, но свет прожекторов, бивших прямо в глаза, довольно быстро скрыл его фигуру в общем полумраке павильона, и чем дальше он уходил, тем отчетливее перед ее взглядом вставала его последняя улыбка, которой он одарил ее, прощаясь. Он улыбался открыто, обнажив зубы, а она была настолько очарована, что даже не обратила внимания на здоровенные клыки, торчащие так сильно, что надо было быть слепой, чтобы их не заметить сразу. «…девчонка погибла бы в руках Дейдары с Сасори…» Блять. Вот откуда ей известно это имя. Спокойно. Может, это какое-то совпадение? А ведь он невозможно похож на Ино — будь она мужчиной, то выглядела бы наверняка именно так. Красивый, безупречный блондин с идеальными манерами, даже цвет волос был похож, и цвет глаз… Они были, как брат и сестра, и даже этот одурманивающий флёр очарования, на который Сакура, как тупая наивная курица, повелась, не моргнув глазом, тот же! Сакура медленно встала с кресла, прислушиваясь. Нет, тут явно что-то не так. Она слышала гул тока в лампах и прожекторах, какое-то шуршание, легкий скрежет, как будто под полом гнездились крысы, но ничего, похожего на звуки, издаваемые людьми, не было. Ни тихих разговоров, ни гомона, ни покашливаний, ни звука шагов или передвижения какой-то техники… А, нет. Позади стенда раздался грохот, как будто только что там уронили стул, и Сакура невольно вскрикнула:  — Есть тут кто? Тишина в ответ. Сакура огляделась и поняла страшное: она тут, как на ладони, как на арене, на маленьком квадрате яркого света, подсвеченная пироженка на сияющей тарелке, окруженная тьмой, в которой скрываются зрители, и их глаза алчно смотрят на нее, а ей даже бежать некуда — они скрываются в темноте, густой и вязкой, в которой ослепшие от чудовищного света глаза не могут увидеть ничего, кроме цветных пятен. И темнота вокруг нее. Обступила, облепила со всех сторон, жадно облизывая края ее белоснежной шелковой юбки, и от света прожекторов так жарко, а платье такое тугое, и воздуха, воздуха все меньше, и паника медленно забирается ей под корсет. Выражение «искры из глаз» не было для Сакуры какой-то метафорой — она знала, что это такое на самом деле. Отлично это помнила. Но никак не могла подумать, что испытает это второй раз за ближайший час. Звон в ушах от удара был оглушительным, как гул бьющихся о скалы волн, а она — маленькая щепка, прибитая к скале, и ощущения такие же — как будто ее трахнула по башке многотонная волна, с ускорением и ревом, цветные вспышки ослепили, а затылок прострелило такой болью, что она на мгновение забыла, как ее зовут и где она вообще; сознание померкло всего на секунду, но этого хватило, чтобы она пропустила еще удар — из темноты что-то на скорости врезалось ей в живот, едва не заставив выплюнуть желудок и селезенку. Скорее инстинктивно прижала это нечто, оказавшееся на ощупь скользким и волосатым, к себе, потянув в разные стороны, и резко наклонилась, пытаясь уйти от удара, который вот-вот должен был последовать за первым — по голове, насмерть, с намерением сломать череп. Зрение возвращалось вспышками, боль сводила с ума, голова и так почти была расколота, из ушей и носа сочилась кровь вперемешку со слизью и слезами, брызнувшими против ее воли из глаз от первого удара, это мешало, и Сакура почти вслепую перехватила волосатое скользкое нечто за дырку в нем, острую и сжимающуюся — сука, это был рот, блять, зубастый РОТ! — и коротко дернула, заставив нечто зайтись истошным визгом, а после швырнула со всей силы, с которой могла, за себя, туда, откуда последовал очередной удар; он пришелся вскользь по щеке, сережку вырвало из уха, а Сакура бросилась прочь, схватившись за порванную мочку и судорожно пытаясь освободиться из тугого плена платья, душившего и сжимающего. Юбка мешала бежать, облепляя ноги и цепляясь за каблуки, и Сакура потеряла три драгоценных секунды на том, что наклонилась, чтобы снять злоебучие туфли и зажать их в кулаках, чтобы иметь хоть какую-то защиту, пусть даже это будут не очень острые каблуки не очень качественных туфель. Что-то бросилось ей под ноги и запуталось в юбке, разрывая кожу на икрах и ляжках; Сакура взвыла от боли и задергала ногами, пытаясь вытащить тварь и не дать ей залезть выше; когти были изогнутыми и прорывали мясо, ноги горели огнем, но каким-то чудом ей удалось сорвать ногой эту мразь и несколько раз со всей силы по ней топнуть; хруст был такой, что она решила, что размозжила ей голову, в пятку впились осколки костей, а зрение начало чуть-чуть проясняться, и Сакура увидела то, что довольно быстро приближалось к ней сзади, то, что ее било по голове, почти ослепив, оглушив и нокаутировав, и из нее во всю мощь сморщенных и стиснутых корсетом легких вырвался истошный вопль. Ее сознание не могло вместить в себя весь ужас увиденного: три тела, изуродованных, лысых и слишком кожаных, были спаяны между собой, как будто были из пластилина, в области бедер, и одно тело пользовалось руками двух других тел, как ногами, и это выглядело как паук из людей, и у всех были открыты рты в беззвучном крике, и агония прослеживалась в каждом движении этой твари-тварей. И она была просто огромной. Основное туловище с башкой возвышалось над ней в два раза, Сакура, не переставая орать, подняла взгляд и увидела пустые глазницы с висящими из них пучками оборванных нервов, а нос судорожно дергался, кривыми ноздрями втягивая воздух. А потом два тела, которые были вместо ног, синхронно повернули к ней лысые, изодранные лица — и там глаза уже были, и они слишком внимательно смотрели прямо на нее. Сакура дала такого драпу, что сама от себя не ожидала; быстрей, быстрей, обратно в тот коридор, где была ее гримерка, быстрей, ну хоть один сраный человек же должен быть в этом павильоне, хоть один, сука, еще быстрей, а тварь за ней бежала совершенно бесшумно, и быстро, падла, как незнамо что. Ей навстречу вылетела башка на ручках, такая же, как в канализации под Голливудом, и Сакура со всей дури, почти не глядя, швырнула туфлю в ее сторону; это слабо помогло, башка выжила, но от силы удара ее немного оглушило, и Сакуре удалось пробежать мимо, свободной рукой собирая складки ебучего платья, которое ей совсем разонравилось. Ухо и ноги горели огнем, в голове гудело и лопалось что-то, Сакура захлебывалась кровью изо рта, уже даже не пытаясь сглатывать ее назад, кровь лилась по губам и подбородку, стекая на белоснежный шелк, брызгая вокруг от каждого резкого движения; в последний момент успела влететь в дверь гримерки, увидев, как в том конце коридора, куда она бежала, с потолка свесилась такая же конструкция, что преследовала ее — паукорук как будто ждал ее, надеясь, что она не заметит его и влетит прямо в огромные покореженные руки с неполным комплектом пальцев, но реакция пусть запоздало, но сработала. Заперев дверь гримерки и подперев ее стулом — охуенная баррикада против мрази размером с танк, конечно, — она несколько раз рванула на себе юбку, но результата не добилась, шелковая лента даже не отреагировала, а приложить полную силу Сакура не могла, не тот угол. Судорожно пошарив по столику, нашла маникюрные ножнички, влетела в смердящий сортир и, заперев за собой и эту дверь — еще одна просто космическая преграда между ней и чудовищами, желающими разбить ей череп, — начала дрожащими руками разрезать ленту. Ножнички не попадали, пару раз она ткнула острием себя в живот, проткнув корсет, а когда один из стежков с горем пополам получилось перепилить, из дальней кабинки снова раздался полузадушенный стон. Сакура замерла. Дверь кабинки медленно открылась, и с унитаза на пол шлепнулись руки. Следом за ними показалась башка, у которой со стороны затылка текла кроваво-коричневая мазня, заставляя башку отхаркивать и — Господи, уму непостижимо! — срать с обратной стороны, прямо из самой башки. Дверь в толчок грохнула, из нее вылетел здоровенный кусок дерева, а в образовавшуюся дыру тут же залезла рука с остатками пальцев, пытаясь нашарить Сакуру. Она посмотрела на башку, ползущую к ней, изо рта которой хлестала кроваво-коричневая рвота. Посмотрела на руку, шарящую по двери. Посмотрела на маникюрные ножнички в одной руке и одинокую туфлю на раковине, которую только тут выпустила из рук. Коротко мазнула взглядом по отражению в зеркале - вся в крови, некоторые места платья все еще оставались ослепительно белыми, как издевка, изо рта, носа и ушей тянулись подсыхающие дорожки крови, волосы стояли дыбом, и, кажется, слегка поседели. Глубоко, насколько позволял тугой корсет, вздохнула. Не так она себе представляла подготовку к свадьбе, ох, не так…