Маскарад Вампиров: Противостояние.

Что же я натворила…  — Тише, все хорошо. Нет, ни разу не хорошо. Очень, очень плохо. Рыдания рвали грудь — внезапные, резкие, сухие и судорожные, они душили, заставляя верить, что воздух все еще нужен — так по-человечески, если честно.  — Скоро пройдет, постарайся не обращать внимания. Пить хочешь? Она коротко мотнула головой — она ничего не хотела. Хотела только выть, биться в бессильной ярости на саму себя и на него — ненавидела. Ненавидела — и так сильно, что хотелось вот прямо сейчас вцепиться в его глотку и вырвать кусок, ощущая под ногтями треск мертвой, твердой плоти.  — Хочешь остаться одна? Кивок. Его голос ядом сочился в уши, сметая к херам остатки душевной апатии, и ей стало страшно — неужели все закончилось? Неужели больше не будет той легкости, апатии, ощущения вседозволенности, в котором она тонула черт знает сколько времени, наслаждаясь единением со своим внутренним Зверем?  — Хорошо. Побудь одна, а я пришлю тебе подарочек, чтобы, когда придешь в себя, было чем подкрепиться. Сасори встал и отошел от нее, и внезапно воздуха стало больше — едва за ним закрылась дверь, отсекая ее от удушающего влияния тореадора, как стало легче. Она откинулась на спинку кресла, притираясь спиной к густому меху, на котором сидела, и щекотка у бедер воскресила в памяти то самое ощущение, заставляя вновь выть. Шерсть Сая была мягче. А ей снова больно в груди от безысходности. Вспыхнуло в памяти лицо Хинаты, сжимающей ее горло на расстоянии — и горькое чувство потери навалилось на нее, вжимая глубже в кресло. Дейдара объяснял ей, что такое может быть — человечность в тореадорах умирает быстро, но также быстро может воскреснуть, если не загасить ее до конца сразу — чем она и занималась все время в компании с ним и Сасори, не без успеха, стоило признать. И все же подлое чувство предательства, стыд перед самой собой и болезненное осознание своей ошибки никак не хотело отпускать, иногда прорываясь вот так, через пелену кровавого угара, рыданиями. Апатия наступила так же внезапно, как до этого пришло чувство обреченности — как будто переключился тумблер в башке. Инстинкты обострились, слух четко различил быстрое сердцебиение, а потом открылась в дверь и в комнату на ватных ногах зашла девушка. Фантастика, как же она пахла. Ванилью, лаком для волос и страхом. Волшебная смесь. Остатки человечности отступили, позволяя на передний план выйти всепоглощающему чувству голода, контроль над которым Ино давно потеряла — оно мучало ее без перерыва, и даже во время кормления — мало, мало, мало, блять, нужно еще. Ино встала и мягко потянулась, сквозь прикрытые веки наблюдая, как вытянулось лицо у девушки, едва она осознала, что Ино абсолютно нага. Наслаждаясь произведенным эффектом, она приблизилась и взяла ледяную руку ее полдника в свою, нежно прижав к своим губам тыльную сторону дрожащей ладони, длинно лизнув. Сладкая. Явно не дешевка, коих было огромное множество, а именно что-то качественное, способное насытить до краев, вкусное, терпкое, наверняка редкое. Мальчики ее балуют.  — Мне страшно, — сдавленно просипела девушка, потупив взор, едва Ино встретилась с ней глазами. — Я никогда… с девушками…  — Сколько тебе лет? — Ино повеселила формулировка. Взгляд девушки был чистый и ясный, ничем не одурманенный, и кажется, она решила, что здесь именно для этого. Святая наивность.  — Восемнадцать, — ее трясло. Что-ж, может, и стоит. Хотя секс — такая человеческая низость, чуждая вампиру, что заниматься им — себя не уважать, тем более со смертными. О тех чувствах, что вспыхнули в ней после Сая, она предпочитала не вспоминать — слишком сильным было унижение. Смазливый, мерзкий ублюдок. Самоуверенный, самовлюбленный, высокий, красивый, с идеальной улыбкой, разбивающей сердца, с глубоким взглядом, раздевающим догола, ублюдок-оборотень. Отвратительно. Она впилась ей в губы глубоким, влажным поцелуем, прикусив ей губу и тут же захлебнувшись вкусом — это было невыносимо вкусно. Такая кровь — редкость, Ино всего несколько раз за свою не-жизнь встречала такую, и не могла спутать ни с чем. Четвертая. Отрицательная. Бесподобная. А ведь среди смертных эта девушка была, ну, на шесть. Из десяти. Ничем не примечательная внешность, не считая хуевого морковно-оранжевого цвета волос с сильно отросшими корнями. Попытка выделиться из толпы, потерпевшая сокрушительное фиаско. Обычная фигура, с небольшим животом и парой складок на боках — не толстая, но дряблая, явно незнакомая со спортом. На жертву бургеров не похожа, скорее, сутулая заучка-студентка. Как, интересно, она попала к Сасори? Хотя, какая разница. Нет, хватит превращаться в животное. Она тореадор, а не хер с горы — она любит бокалы на высокой ножке. Покормиться прямо из тела — хорошо, но лишено эстетики. Так что мягко шепнув прямо в губы будущего трупа, что скоро вернется, с обещанием облизав ее губы напоследок, она, не оборачиваясь, вышла из комнаты, не заботясь, что ее будущая жертва может увидеть труп предыдущей в углу, на тонком, пропитанном кровью матрасе. И пусть увидит. Сильнее испугается, а значит, напор крови под частым сердцебиением будет сильнее. Бесшумно прошла по коридору мимо ванной, где, судя по звукам, кто-то то ли рыдал, то ли блевал — жилище тореадоров никогда не пустовало, поражая разнообразием контингента и их переменной выживаемостью — Дейдара любил создавать упырей, окружив себя армией подобострастных поклонников и поклонниц, чью кровь Ино тоже пила запоем, слегка проредив их ряды. Труп в ее комнате не был исключением. Но за пару секунд до того, как она, не стесняясь своей наготы, ворвалась в гостиную к Сасори, ее припечатал к месту голос Дейдары, которого уже сутки не видела:  — А эта Сакура так орала, надо было слышать! — низкий, четко выверенный до последней ноты, смех Дейдары болью отозвался в висках, заставив застыть и прислушаться. Сакура? А он-то откуда о ней знает? Или это тезка?  — Зря ты это. Камарилья может понять, что это ты подстроил ее смерть.  — Как? Я чист, — ногти клацнули о стекло, и Ино почти увидела, как Дейдара крутит в пальцах рокс со льдом и кровью — при жизни он был поклонником виски со льдом. — Ее разорвут создания Цимици, к которым я не имею отношения. Но хороша, конечно. Была, наверняка, — когда я уходил, один из моих любимчиков почти оторвал ей руку, так что…  — А с Ино ты что будешь решать? — в голосе Сасори послышался гнев; Дейдара цыкнул.  — Потерпи. Пара дней — и я ее трахну, и тогда — делай все, что пожелаешь. Ино будто окатило ушатом ледяной воды. Что он только что сказал?  — Я понимаю твои смертные игрушки, но Ино… — Сасори чуть повысил тон, — она слишком красивая. И ты уже два дня говоришь только о ней.  — Ревнуешь? — зашуршала одежда, и Ино резко прижалась всем телом к стене, чтобы ее не заметили. — Это же всего лишь блажь, ты должен понимать. Такая пустышка в сравнении с тобой — сам подумай, кто она и кто ты? — стакан звякнул о столешницу. Ино услышала влажные звуки, которые ни с чем не спутать — они целовались, грязно и мокро, и от одной мысли, как это выглядит, стало одновременно тошно и жарко. — У нас на двоих одна вечность. Собственно, мы и ее можем распять на двоих, если хочешь.  — Я хочу тебя, — голос Сасори смягчился, — но Ино и правда красивая.  — Расскажи еще раз, — голос Дейдары сорвался, перемежаясь влажным причмокиванием, — расскажи, как… пх…  — Я вскрою ее… вот тут… — треск ткани; задушенный вздох Дейдары — и Ино, активировав Стремительность, за секунду вернулась в комнату и бесшумно закрыла за собой дверь, ощущая гулкую пустоту внутри, там, где должно сейчас неистово биться сердце от ужаса. Блять. Бляяять. В мозгу глухо бились обрывки информации, не желая собираться воедино и формировать цельную мысль. Создания Цимици, любимчики Дейдары, подстроенная смерть Сакуры, планы — простигосподи — распять ее на двоих, боже, от одной формулировки ее крутанул сухой спазм в животе, а потом… вскрыть?.. Наивная идиотка, неужели не видела этот взгляд Дейдары на нее, когда она кормилась, неужели не чувствовала, как он трогает ее, голую, пока сам, собственноручно смывал с нее кровь после первой кровавой оргии, устроенной для нее, во имя нее, чтобы помочь добить и без того умирающую человечность… Всхлип вывел ее из оцепенения. Она обернулась — девушка, предоставленная ей для кормления, сдавленно рыдала в углу, противоположном от уже пованивающего трупа, и огромными, полными слез глазами смотрела на нее, не отрываясь — поняла уготованную ей участь. Только вот Ино со своей смириться была не готова.  — Тихо, заткнись, — она приблизилась к ней, присев на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне — девушка почти вросла в стену, пытаясь сохранить остатки дистанции, и быстро заговорила: — жить хочешь? Хочешь. Тогда слушай меня внимательно. Планы касательно тебя меняются, и если поможешь — выживем обе. Идет? Девушка вряд ли понимала, о чем Ино говорит, парализованная ужасом и паникой, и Ино пришлось коротко отвесить ей слабую пощечину — для вампира слабую, разумеется — голова смертной дернулась так сильно, что Ино показалось, что она случайно сломала ей шею, но нет, обошлось; девушка замерла и перестала истерить, тупым взглядом уставившись на нее.  — Отвечай быстро. Когда тебя сюда привели?  — Полчаса… час. Нет часов…  — На улице было темно?  — Нет, кажется.  — Дрянь. Выбираться надо срочно — пока Дейдара и Сасори заняты друг другом, есть шанс незаметно проскользнуть через ванную в вентиляцию, оттуда выбраться в общий холл, спуститься на лифте и через подвал в канализацию.  — Раздевайся, быстро, — девушка реально опешила, снова начав заполошно дышать и впадать в истерику, но Ино резким движением встряхнула ее за плечи, — блять! Прекрати истерить! Белье мне свое отдай, я ж голая не пойду. Слава Каину, теперь дело пошло быстрее — то ли девица взяла себя в руки, то ли сработало обаяние Ино, существующее отдельно от нее и функционирующее по умолчанию, — но уже через минуту Ино натянула ее трусы и забрала майку, оставив ее в лифчике — он ей бы не налез. Бросить девушку тут был хороший вариант, но рациональная часть — о, именно рациональная, ведь человечности в ней не осталось, — твердила, что ей может понадобиться подкрепиться по пути, так что лучше сосуд с кровью иметь под рукой, так что все решилось само — Ино прокусила кожу у себя на запястье и протянула к губам девушки:  — Сделай несколько глотков, это тебе придаст сил. Не задавай вопросов, просто делай, — пресекла ее Ино, увидев, как та скривила губы и отступила на шаг, застегивая пуговицу на джинсах.  — Я не понимаю… Ино не выдержала и буквально врезалась в нее всем телом, с силой прижимая запястье ко рту. Едва ее темная, густая кровь попала девушке в горло, как все пошло по накатанной — мой первый упырь, мелькнула короткая мысль, омраченная тем, что Ино всегда была противником такого рода связи и принуждения. Кровь вампира была не просто источником силы для смертного-упыря, но и являлась практически оружием тотального поражения воли и самоосознания, превращая мозг подчиненного в переполненный счастьем сосуд обожания. Отныне эта девушка больше не принадлежала сама себе — первый глоток изменил ее навсегда, заставляя верить, что теперь ее мир — Ино, ее солнце — Ино, и сама цель ее существования — быть верным спутником, слугой и рабой обожаемой госпожи, лелея надежду на еще один поощрительный глоток из мертвых вен черной, проклятой крови. Просто ужасно. Но зато она будет жить — пусть и недолго. Теперь Ино, с силой оторвав ее рот от своей руки, могла быть уверена — она послушается, что бы она не приказала, будет спокойна и не выдаст их невольным вскриком или истерикой в ненужный момент. Они тихо выбрались из комнаты, которую Ино на прощание окинула взглядом, полным злости. Но злость была не на эти стены, а на саму себя — сколько смертных отсюда так и не вышли по ее вине, скольких она убила здесь, и самое главное — как она могла так поступить с Саске? Как она могла так с Хинатой?.. К черту, мораль потом. Но в душе будто что-то робко дрогнуло, едва она решила вытащить девушку тоже — как будто робкий отголосок чего-то, придавленного огромным весом Зверя, слегка, едва заметно, подал признак жизни. Впрочем, это не помешало ей, едва они зашли в ванную, резко выкрутить голову блюющему мужику с обдолбанными зрачками на сто восемьдесят — шея хрустнула, и она почти аккуратно положила его на пол, чтобы звук падающего тела не был слышен. И тут ее накрыло. Мир смазался; ее окутал кокон образов и мыслей, не имеющих ничего общего друг с другом, пока они ползли по вентиляции, — новоиспеченный упырь от нее не отставал; потом она как в тумане помнила обожженные сигаретой кнопки лифта; после — зияющий провал канализации, запахи, короткий вскрик ее упыря — когда она впивалась клыками ей в шею, чтобы покормиться; шлепанье босых ног по мутной густой жиже коллектора Даунтауна; объятие — ее упырь едва могла просуществовать больше пяти минут без тактильного контакта; а потом вдруг крик, острый и резкий, и — темнота. И запах. Хлорка. …у нее были связаны руки. Туго и плотно. Она качалась в такт шагам. Переброшенная через чужое плечо, как мешок с цементом, она попыталась вывернуться, но держали крепко. Приподняв голову, она увидела свою девушку, идущую следом на расстоянии двух шагов от того, кто ее нес, и тихо посмеивающуюся — у нее был совершенно бестолковый взгляд, который то мутнел, и девушка начинала подвывать, то стекленел — и тогда тихое хихикание слабо отдавалось эхом от стен. Тот, кто нес ее, ощутил, что она очнулась — и смачно шлепнул ее по заднице, причем весьма болезненно — игривости в этом шлепке не было совсем, скорее, предупреждение — не делай глупостей. И Ино покорно вздохнула — она ничего не могла сделать. Связана была очень грамотно — ее Стремительность не помогла бы ей развязать руки, а ее упырь, судя по всему, мало осознавала, что происходит, и помочь не стремилась, больше походя на собачку, тупо следующую за хозяином. Черт, а ведь она даже не знала, как зовут эту морковку. И над имиджем надо будет поработать — если она останется при ней, она не может допустить, чтобы она так ее позорила своим видом. Стоп. А давно это она начала думать о будущем этой девушки? Разве она не собиралась ее убить, когда она больше не будет нужна? Мысли снова смешались в адовый кисель; с ней происходило что-то, чему она не могла найти разумного объяснения, сознание было пятнами, вырезая целые куски из восприятия, оставляя только ошметки и кучу разрозненных мыслей, совершенно не логичных, как если бы ей в ухо засунули мааааленький такой блендер и тщательно все перемешали в однородную массу. Она начала дергаться и вырываться — еще один шлепок, уже сильнее и гораздо болезненней. Да кто, черт возьми… Хлорка. Ей наконец-то позволили встать на ноги, и от взгляда в глаза своему… похитителю, наверное, — ей тут же поплохело где-то там, где раньше, казалось, еще была душа, а теперь зияла дырка размером с мужской кулак. Ровно такой, который мог одним рывком вырвать ее черное мертвое сердце. Фиалковые глаза Суйгецу смотрели на нее без осуждения и гнева. Он молча поправил на ней задравшуюся майку, чтобы грудь не торчала, и убрал спутанные волосы от лица, лезшие в глаза и рот.  — Можно я ее обниму? — ее упырь, не дожидаясь ответа, кинулась к ней и прижалась всем телом, руки скользнули по талии — и прямо к навязанным на запястьях узлам, слишком прямо и неосторожно, и Суйгецу чуть нахмурился. Ино стало дурно, а упыря почти откинуло от нее волной безудержного хохота — она смеялась так, что пришлось затыкать руками рот, но даже это ей не помогало — безумие Суйгецу накрыло смертную с головой, заставляя биться в припадке Помешательства, крутиться волчком на месте и закусывать до крови губы.  — Суйгецу, оставь меня в покое, а? — попросила она, вообще не понимая, что она тут делает вместе с ним, и когда ее план по спасению из рук двух поехавших тореадоров превратился в ее похищение поехавшим малкавианом. Он не отреагировал. Лишь снова подошел к ней, закинув ее под ее громкие протесты себе на плечо и двинулся дальше по стоку, заметно сузившемуся — они были уже за пределами Даунтауна, очевидно.  — Бля… — Ино накрыла злость; хотелось задеть его, хотелось вывести из этого одуряющего безумного равновесия, свойственного малкавиану — она и в обычной обстановке не понимала ход его мыслей, стараясь по возможности просто держаться подальше и меньше пересекаться, а тут, фактически, обездвиженная им, с упырем, поехавшим от его дисциплины Помешательства, совсем взбесилась, четко зная, что словами она бить умеет. — И что ты сделаешь со мной? А? Приведешь к нашей дорогой непогрешимой Хинате, да? — Ее имя вслух резануло по сердцу, но Ино задушила любые намеки на стыд, стараясь убедить его, и прежде всего — себя, что Хината отныне для нее мертва навсегда, как личность, и ядовито продолжила: — Конечно, выслужиться перед ней. Неплохо так, да. Она меня теперь наверняка ненавидит и горит желанием убить за предательство. Хотя это вы — вы все — предали меня и весь вампирский род в придачу продали. А все ради кого? Оборотней. Отвратительно. Вы все мне отвратительны. Суйгецу не сбавлял шаг и, казалось, не слышит, так что Ино стала говорить еще громче:  — А ведь тебе это нравится. Быть послушной шавкой на короткой привязи. Ну да, действительно — ты же малкавиан. У тебя адекватности, как у носферату красоты — ни-ху-я. Ты своим умом думать не можешь вообще — или умами? Сколько в тебе сидит личностей, Суйгецу? По штуке на слог имени?  — Ты сошла с ума?  — Ох, блять, заговорил, надо же! Хорошая собачка. Говоришь «тявк», только когда попросят. Я устала говорить с твоей тощей жопой, посмотри мне, наконец, в глаза, ссыкливый ты маразматик! Или страшно? Или боишься, что любой адекватный человек увидит в твоих глазах ту прорву безумия, что у тебя в голове?  — Твои речи лишены смысла.  — Это ты весь лишен его! Ты — всего лишь продукт больного разума, такого же, как Цимици! Просто ты хочешь быть частью нормального мира, а тебе не дано. Вот так просто. Кому-то дано, а тебе — нет. И живешь ты шавкой, потому что боишься, что все поймут, насколько ты бесполезен. — Ее упырь снова истерично расхохоталась, начав нелепо маршировать, размахивая руками. И Ино тоже рассмеялась. Зло и неискренне, но достаточно для того, чтобы Суйгецу вдруг остановился, осторожно спустил ее с плеча и — наконец-то — заглянул в ее глаза. — Молодец, песик, послушная собака на поводке у нормальных вампиров. Ты должен меня слушаться, да? — и она снова расхохоталась, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы, и внезапно поняв — с ней и правда что-то не так. И тут дело не в потере человечности вовсе.  — Смейся, если хочешь. — И Ино вдруг стало совсем, вот совсем не смешно. Потому что в его глазах было вовсе не безумие, которое она ему вменяла. Там была боль, нет, БОЛЬ, такого масштаба, что все те оскорбления, которыми она собиралась осыпать его дальше, застряли в горле. — Не важно. Считай, что ты намного умнее жалкого невзрачного безумца. Не важно. Но подумай вот о чем: ты такой же мертвец, как и я. Ты умерла и возродилась… такой. В чем же разница между тобой и мной? — Он приблизил к ней лицо, так близко, что ей стало физически больно от его взгляда, физически больно от того, что она наговорила ему — ведь это было совсем не о нем. И его фиалковые глаза чуть прикрылись, гася веками боль, когда он лбом уперся в ее лоб — понимающе, как будто это она, а не он, была облита помоями с ног до головы и нуждалась в утешении от нанесенных обид. — Все просто: я помню, что я видел, когда был полностью и воистину мертв. Ты бы тоже сошла с ума. И до самого входа в особняк малкавианов Ино больше не проронила ни слова.