Маскарад Вампиров: Противостояние.

Дом Алистера Граута был порождением больного сознания Первородного малкавианов, страдавшего сильнейшей паранойей. А еще его проклятие крови усугублялось тем, что он был умен настолько, что это изначально не могло привести ни к чему хорошему. Шахматные полы в большинстве залов и коридоров вызывали стойкое ощущение, что она сама — лишь шахматная фигура, покорно следующая по доске, подчиняясь воле игрока, невидимого, но знающего наперед каждый шаг. Многочисленные зеркала на стенах и потолке, отражая друг друга, создавали иллюзию бесконечного лабиринта, из которого не было выхода, и только усугубляли мысль, что за ней пристально наблюдают; даже она, живя в этом доме, не знала всех его секретов, хоть и некоторые были ей известны. Срезать путь, перейти из одного крыла в другое, не используя ни одной двери, переместиться с третьего этажа на первый, минуя второй — это она могла. А еще были помещения, о назначении которых она предпочитала не задумываться. К ним относился зеркальный коридор, видимый с третьего этажа через наблюдательное окно, и в который не вела ни одна дверь. Оттуда же были видны шесть небольших камер за зеркалами по бокам стен, и в одной из них была заперта Ино — Суйгецу оставил ей несколько пакетов с кровью, к которым она даже не прикоснулась; сидя на покореженном стуле с низко опущенной головой, она казалась спящей.  — Как ты нашел ее?  — Лабиринты под землей полны сюрпризов для тех, кто хочет их найти, — туманно изрек Суйгецу, сложив руки на груди и пристально глядя на Хинату. Хината знала, что на ее лице не отразилось ничего, но Суйгецу, как больной душевно, казалось, мог видеть и надломы в чужих душах. — Королеве страшно?  — Я не знаю, что ей сказать, — с Суйгецу можно было быть честной. Он был слишком безумен, чтобы кому-то рассказать, что всемогущая и непререкаемая Хината может ошибаться или не знать, как поступить в некоторых обстоятельствах.  — Ошибка должна была произойти. Она произошла. — Голос Суйгецу пошел вниз, а глаза заволокло блестящей пеленой слез; Хината напряглась, намереваясь запомнить каждое его слово. — Пропасть поперек уже не так существенна, как диагональ. Она чуть нахмурилась, пытаясь понять, о чем он. Обычно распознать пророчество было трудно вплоть до момента его осуществления, когда все вставало на свои места и казалось очевидным, но тут, как всегда, ответ был на поверхности — и она в упор его не видела.  — Шахматная доска перевернулась, — пояснил он, запутав еще больше, и, поняв ее растерянность, усмехнулся, обнажив заостренные акульи зубы: — Белый конь объявил шах черному королю.  — Саске, — поняла она. Белый конь — видимо, Сакура. Конечно, от Хинаты не ускользнуло нездоровое внимание Саске к оборотням, а именно — к конкретному оборотню. — Но разве Сакура — конь? Скорее, белая королева. — Было что-то интересное в том, чтобы пытаться разговаривать с Суйгецу на его языке; успех был переменным, но сейчас, кажется, она попала в точку — Суйгецу рассмеялся и одобрительно подмигнул ей, внезапно показавшись — опять — самым вменяемым человеком в этом доме, да и вообще во всем мире Тьмы. — Белая королева вне игры с самого начала партии, — доверительно заверил он, доводя их диалог до предсказуемого абсурда. — А вот черную ладью еще можно вернуть на доску. — Он кивком указал на стекло, за которым мерцал свет в зеркальном коридоре, и Хината согласно кивнула. Уже спускаясь по потайной лестнице к задней части зеркала, служившей входом в пространство между камерами, Хината вдруг обернулась и спросила, не сильно надеясь на ответ:  — А какая фигура ты, Суйгецу? Он посмотрел ей прямо в глаза, игнорируя темные стекла очков. У них был очень похож цвет глаз — у него они были темнее, фиалкового оттенка, тогда как ее собственные были лиловые, с серебристо-серым отсветом, делавшим цвет ярким и насыщенным, только вряд ли он об этом знал — она ни при ком не снимала очки уже пять с лишним лет, с того момента, как ее обратил отец. Не хотела, чтобы красные от постоянных слез белки выдавали ее слабость. И тут же поймала себя на мысли — последние ее слезы были тогда, когда она изгнала Ино. Двое суток назад.  — Я тот, кто выдумал шахматную доску, — мягко выдохнул Суйгецу почти ей в лицо и так же мягко рассмеялся своей безумной шутке, вынудив и Хинату слегка улыбнуться. Атмосфера, нагнетенная предвкушением тяжелого разговора, исчезла, оставив после себя лишь отголоски беспокойства и придавленное упрямством чувство вины - вину Хината была решительно настроена признать. Уметь признавать ошибки — черта сильнейших. Когда зеркало перед ними отъехало вбок, открывая тесноту камеры, слабый свет выделил белые ноги Ино и спутавшиеся волосы, закрывавшие лицо и спадавшие до самого пола — она была сильно наклонена вперед. Хината заставила себя собраться и тихо, мягко сказала:  — Мне очень жаль, что все так сложилось. И сразу стало легче. Ино подняла на нее глаза, взглянув без злости и презрения, но это и пугало больше всего. В ее взгляде было полное, абсолютное безразличие.  — Нет, тебе не жаль, — тоже тихо, на нижней границе звука — как же Хинате не хватало этого чарующего голоса. — И мне не жаль. — И это была очень, очень плохая ложь.  — Я не хочу держать тебя здесь, — проигнорировав ее слова, продолжила Хината, — ты… я была неправа, когда позволила своему гневу взять верх и выгнать тебя. Не разобравшись, не узнав причин…  — Да ебись в рот эти причины, — рыкнула Ино, разом теряя все очарование и красоту. Глаза налились кровью, она оскалила зубы — на ее красивом лице это выглядело слишком гротескно. — Причина — в твоих новых дружках, этих шавках. Которых ты за пару дней приняла, как родных, и из-за которых побоялась потерять свое сраное лицо. Думаешь, ты сохранила достоинство перед ними, м? Унизив меня?  — Ты повела себя агрессивно.  — Потому что вы все просто оглохли! Ты, Саске, даже херов Шикамару поддался этим… выродкам! Мур-мур, блять, по телефончику! Тошно!  — Ты тоже сначала была расположена к ним.  — Пока не поняла масштаб катастрофы. Вот задумайся, хоть на минуту — что за последнюю неделю изменилось? Только то, что они пришли в наш дом. И к чему это привело?  — Что Сай с тобой сделал? — это был удар ниже пояса, Хината знала. Вопрос в лоб выбил Ино из колеи, заставил растеряться и погасив огонек бешенства в глазах.  — Нихера он не сделал…  — Ты начала терять человечность после того, как он показал тебе свою звериную сущность. Сай уверяет, что вел себя корректно и никак не проявлял к тебе никакого негатива, потому что ты ему на самом деле симпатична. — Хината всего лишь хотела описать ситуацию с той позиции, что знала от оборотней, пытаясь подтолкнуть Ино к рассказу с ее точки зрения, и совсем не ожидала, что последует такая реакция. Она бешено, истерично расхохоталась.  — Серьезно? Ты, верно, шутишь. Вампирша симпатична оборотню — просто уссаться.  — Не шучу, — струны нервов начали натягиваться, и Хината глубоко вдохнула, пытаясь сохранить самоконтроль. — Более того — верю ему.  — А мне, стало быть, не веришь, — в голосе была такая желчь, от которой Хинату заколотило и она резко, коротко выдохнула:  — Так чему, Каин тебя побери, я должна верить, тупая ты тореадорка?! Ты можешь хоть один чертов раз внятно рассказать, что…  — Я люблю его, тупая ты недоразвитая тремерша, так и не доросшая до взрослых чувств, чтоб тебя!.. А вот этот удар уже был перебор. Хината коротко крутанула ладонью в воздухе — и Ино буквально захлебнулась от крови, хлынувшей изо рта. Хинату трясло от бешенства, пока она медленно, почти с удовольствием, заставляла кровь из ее тела собираться в шар, пульсирующий в воздухе прямо перед ее перекошенным лицом.  — Меня обратили в пятнадцать, — глаза Ино бешено вращались, пока ее выворачивало всей выпитой за последние сутки кровью, — неужели ты думаешь, что я за почти шестнадцать лет жизни ни разу не испытывала любви к мужчине? Думаешь, это просто — смотреть на таких, как ты — красивых, зрелых, полноценных девушек, молодых женщин, и понимать каждой клеткой своего существа, что тебе двадцать один год, но ты навечно — сколько бы эта вечность не длилась — заперта в почти детском теле, к которому для злой иронии прилепили груди размером с дыни? — от контакта с воздухом кровавый шар густел и темнел, и Хината легким движением заставила его вращаться — накручивая на себя тянущуюся со рта Ино нитку из крови. — Думаешь, что у меня никогда не трепетало сердце при виде того, при ком становилось мало воздуха и хотелось умереть, только бы найти любой повод просто дотронуться до его руки кончиками пальцев? Думаешь, я в пятнадцать лет не знала, что такое мучиться целую ночь бессонницей потому, что спать страшно — он приходил в каждый сон и делал такое, от чего наутро жить не хотелось, потому что это был всего лишь сон?  — Хината, — от голоса Суйгецу внутри все сжалось; она совсем забыла о его присутствии. Стало жарко и стыдно; она никогда и никому не говорила об этом, глубоко похоронив все мысли и воспоминания о своей живой подростковой влюбленности, недосягаемой ни при жизни, ни после нее — ведь это был ее брат. — Кровь отравлена. Она с недоверием уставилась на него, не успев вернуться в привычное спокойное состояние, когда он погрузил пальцы в парящий в воздухе кровавый шар — уже не первый раз, судя по всему, — и облизал их, кивком подтверждая сказанное.  — Чем?  — Малкавиан. Хината замерла. В голове бешено неслись мысли, пытаясь найти в его словах логику — и не находили ее. Она перестала выжимать внутренности Ино, и та повисла на стуле, как тряпка — обессиленная, измученная, с широко открытым ртом, жадно глотавшим бесполезный воздух.  — Она была у Сасори и Дейдары, — напомнила Хината, подразумевая то, что Суйгецу и так знал — другие вампиры их старательно избегали, боясь попасть под чересчур пристальное внимание Камарильи. — А они — тореадоры. И тут же вспомнила Терезу Воэманн. Она не была знакома с ней близко, встречалась пару раз на каких-то приемах Камарильи, да и запомнила только потому, что Тереза была баронессой Санта-Моники и владелицей ночного клуба, где все ее подданные могли найти себе пристанище для безопасного кормления. Она была вентру, очень благородной, целеустремленной и вообще — первой женщиной в Лос-Анжелесе, ставшей баронессой. А еще у нее была сестра-близнец — Жанетт, которую Хината никогда не видела, но знала по многочисленным слухам, которыми кишело высшее общество Камарильи, что она строила Терезе всяческие пакости, сильно отравляя не-жизнь, и спала со всем, что движется, даже с людьми, что для вампира — страшная пошлятина, впрочем, имеющая место быть, как и питание крысами в сложных ситуациях. Каково же было удивление Хинаты, когда она узнала, что Тереза всегда была малкавиан. И сестру свою она застрелила из дробовика еще при жизни, когда застукала ее с их отцом в постели, из-за чего ее разум после обращения раскололся надвое — Тереза и Жанетт Воэманн имели одно тело на два совершенно разных разума. Саске рассказывал когда-то, очень неохотно, что малкавианки даже смогли примириться и научились уживаться вместе, когда начали крутить роман со старшим братом Саске, бесследно исчезнувшим — опять же, по слухам, примкнув к Анархам, — а Воэманн за пару ночей до этого встретили рассвет на пирсе, приняв свою окончательную смерть от восходившего солнца. При очень странных обстоятельствах, на этом всегда акцентировалось внимание, но прямых улик, указывающих на Доминирование Итачи, разумеется, не было. Хината тогда еще страшно удивилась, узнав, что Тереза — малкавиан. Как и вся Камарилья — доподлинно было неизвестно, кто был ее Сиром, прожила она довольно долго, полтора века как минимум, и дисциплины у нее были от вентру — ни одного признака того, что она малк. Не считая раздвоения личности, но об этом никто тогда не знал. — Суйгецу.  — Безумие малкавиан неоднородно, — уже поняв ход ее мыслей, начал Суйгецу, — если малкавиан верит, что он не малкавиан — то он не малкавиан.  — То есть, если Дейдара и Сасори — малкавианы, но они верят, что они тореадоры…  — То они тореадоры, — подтвердил Суйгецу. — Проклятие малкавиан сильнее, чем кажется. Вплоть до дисциплин — безумный разум не видит границ, принимая форму, которая ему угодна.  — Они… малкавианы? — прохрипела Ино, как будто придя в себя — вся ее агрессия и злость словно улетучились, едва она осознала, о чем они говорят. — Этого быть не может.  — Ты пила их кровь? — спросила Хината, и Ино слишком привычно посмотрела прямо на нее — это была Ино, не изуродованная Зверем, спущенным с цепи.  — Нет, — она решительно мотнула головой, а потом застыла, будто что-то вспомнив, и тихо, жалко выдавила: — но я пила кровь их упырей… Хината крепко сжала кулак, превращая кровавую сферу в твердый маленький шар, тут же перекочевавший в руки Суйгецу — он ухмыльнулся, перевел взгляд с Хинаты на Ино — и спокойно проглотил его. Хината опешила, открыла было рот, чтобы спросить, на кой он это сделал, а он простодушно, радостно улыбнулся:  — Капля их легкого помешательства не отравит мой океан безумия. И Хинате снова, в который раз показалось, что Суйгецу слишком адекватен для своего сумасшествия.  — Значит, все что я делала у них, — с усилием выговорила Ино, — это было из-за их крови? Но я же… сама… И она разрыдалась. Это были чистые слезы — слезы освобождения, горечи, обиды и стыда; рыдала не она, а ее человечность, не добитая до конца, выжившая малой своей частью в ее душе, оставшаяся последним лучиком надежды, что все еще можно исправить, повернуть вспять. Искупить.  — Я стольких… убила, — она всхлипывала, давясь воздухом, — высосала… досуха! Что же я натворила, боже!..  — Развяжи ей руки, — попросила Хината, и Суйгецу тут же повиновался, разматывая сложные узлы; едва веревка перестала стягивать ей запястья, как она спрятала лицо в ладони, не в силах унять плач. Хината подошла ближе, осторожно, легко положив руку на ее затылок — чтобы если она захочет, сразу убрать ее, но Ино жадно прильнула к ее ладони, схватилась, как утопающий за соломинку, провела ей по своему лицу, давая ощутить соленую влагу на щеках, потянулась к ней — и Хината позволила ей обнять себя, выплакаться в складки ее платья, приглаживая взлохмаченные, спутавшиеся волосы, едва сдерживаясь, чтобы самой не расплакаться от нахлынувшего облегчения. Когда первая волна истерики закончилась, они с Суйгецу отвели Ино в покои Хинаты, и Суйгецу удалился, кивнув, когда Хината попросила принести одежду из комнаты Ино — пока было ненадежно возвращать ее саму туда, где ее разум дал сбой. Она сидела на краю ванной, пока Ино мыла свои невозможно длинные волосы, пока пыталась смыть с себя события последних двух суток, и черт — до чего же Ино была красивой. Смотреть на нее — настоящее эстетическое наслаждение, не омраченное пошлостью — ведь когда смотришь на кошку, ее не хочется прикрыть одеждой, как и античную статую. Каждое ее движение таило в себе неописуемую грацию, изящество и лоск, и аура тореадора не была тому причиной, лишь оттеняя то, чем Ино обладала еще при жизни. А в груди клокотала зависть.  — Скажи мне, — попросила Хината, когда Ино закончила мыться и завернулась в маленькое полотенце, большое намотав себе на голову, став похожей на Плава Лагуну из «Пятого элемента». — Помоги мне понять, пожалуйста. В чем все-таки была причина?  — Это сложно, — Ино сразу погрустнела; Хината молчала в надежде, что она продолжит. — Понимаешь, Сай… ну, кумир. Я давно за ним наблюдала в инете, клипы смотрела, читала о нем, фанатела страшно. Тореадорам вообще свойственна влюбчивость. А тут… он появляется в моей жизни, настоящий, реальный, и лучше бы он оказался самовлюбленным снобом со звездной болезнью — я бы это перестрадала и успокоилась. Страдать-то я умею еще круче, чем влюбляться. А он… сначала оборотень, потом — милый парень, воспитанный и… Хината, блин, он ухаживал за мной, понимаешь? Не из какого-то шкурного интереса, а просто потому, что я женщина и должна быть окружена заботой, прокатил меня… — она закусила губу, немного помолчав, явно воскрешая в памяти их совместное задание на кладбище, — потом со мной пошел к Ромеро и помог… Бескорыстно. Просто потому, что мог помочь — взял и помог. А я ему еще нахамила с три короба перед этим, и все равно — помог. И все это — до безобразия красивый мужчина, с потрясающим голосом, бесподобной улыбкой… А какой он умный! Он знает десяток языков! Просто в какой-то момент, — голос дрогнул, в нем послышалась горечь, которую Ино постаралась замаскировать под усмешку, — я поняла, как он близко ко мне. И что мы из разных вселенных. То есть, не то чтобы даже шанса нет, а вот его даже не было никогда. Пока он был главным героем моих грез, шанс был — он был просто мальчиком с обложки, красивым певцом. А когда стал реален, оказался близко — оказался оборотнем. И стал еще лучше, чем прежде, — ведь мужчина он просто потрясающий. Наверное, это меня и сломало. Чувства… слишком болезненны. И это «никогда»… А потом — наш с тобой конфликт, при нем… от стыда, что он это видел, стало еще хуже. Ты, наверное, думаешь, что я ебанутая.  — Нет. Я совсем так не думаю.  — Я чувствую, что становлюсь более человечной, — она отвернулась, глядя сама себе в глаза через зеркало, — но чем больше я возвращаюсь к самой себе, тем больнее становится. Пока я была с ними, боли не было. Была, но не такая, — исправилась она. Хината и сама это чувствовала. До прежней, привычной Ино было еще далеко, но и общего с рычащей агрессивной тварью в камере, к которой они пришли с Суйгецу, уже не было. Ее путь будет не труден, гораздо важнее и сложнее будет удержать результат. А за этим дело не станет — теперь, когда Хината точно знала, что послужило толчком в пропасть для Ино. И тем не менее, ее слова, сказанные в порыве гнева, никак не шли из головы. И правда, когда ее собственная влюбленность в Неджи переросла в нормальное, теплое чувство к брату? Она не испытывала страданий и ревности, думая о нем, хотя при жизни ее буквально ломало на части, стоило увидеть, как он просто улыбается своей однокласснице. Неужели и правда Обращение убило в ней способность чувствовать что-то большее, чем банальная симпатия к мужчине как к человеку, а не как к мужчине? Однажды она выйдет замуж за Саске, проложит ему дорогу к верхушке Камарильи и сделает князем. Станет при нем серым кардиналом, помогая принимать решения, напарником, готовым помочь и выслушать — в целом, все то же самое, что сейчас, только в больших масштабах и с официальным статусом. А если подумать о Саске как о мужчине? Он очень красив, это верно; ей приятно на него смотреть и общаться с ним, приятна его обходительность; он не вызывает у нее отторжения в физическом плане и весьма хорошо сложен… Только вот при попытке вспомнить, как Саске выглядит без рубашки, перед глазами появилось совсем другое воспоминание. Широкие плечи, крупный торс, живот с бугристыми мышцами, перечеркнутыми спиральной татуировкой, и мягкая, теплая кожа, которую хотелось потрогать. Хината рывком вырвала себя из этого воспоминания, убирая подальше в голове, только вот не для того, чтобы забыть и не думать. А для того, чтобы снова, еще раз, в деталях вспомнить, когда она будет в одиночестве. И то, что никто не мог заглянуть ей в голову и узнать об этом, приносило облегчение, иначе от стыда ей бы стало плохо. Хорошо, что она не тореадор и владеет собой и своими эмоциями — почти всегда. А интерес — это всего лишь интерес, и не стоит приплетать к нему какие-то романтические инсинуации. В конце концов, когда она последний раз трогала кого-то живого не для того, чтобы покормиться? Ответ был отвратительно прост. За всю не-жизнь — никогда.