Маскарад Вампиров: Противостояние.

Почему он не замечал раньше, что у Сакуры настолько красивые ноги? Она была вообще не в его вкусе: слишком плоская, волосы эти розовые, взгляд такой бессмысленный, как у коровы. Даже Карин, нарядившаяся в шлюху, другого слова он подобрать не мог, учитывая ее наряд, была гораздо ближе его представлению о женщине — изгибы, округлости. Они обе безоговорочно проигрывали Ино, совершенной до кончиков пальцев, и только ноги Сакуры вызвали странное желание рассмотреть их поближе вот сейчас, когда на них нет кровавых потеков и рваных ран. Зато есть татуировка — узнал сегодня, когда перед ужином листал ее фотографии в интернете от нечего делать; курсивом выведенные буквы «Sa…» на внутренней стороне бедра, почти у самой промежности, надолго приковали его взгляд, и через пять минут он фыркнул, закрыв фото; мало ей розовых волос, еще и татуировка. Какое неуважение к своему телу. Сейчас было не увидеть, ноги она особо не разводила, зато оступилась, едва не повалившись на подошедшего сзади Суйгецу; он приобнял ее, помогая сохранить равновесие, а Саске поймал себя на том, что буквально впился взглядом в обхватившую голую талию руку, непроизвольно сжав зубы. Как будто его это… разозлило? Чушь. Сай удалился за пульт, подвинув диджея, девушки ушли на танцпол, а Саске зачем-то взял стакан с недопитым виски, оставленный Сакурой, и покрутил его в руке; с края еще сохранился влажный след от губ, и от него пахло свежескошенной травой, преющей под послеполуденным солнцем. Вдруг Суйгецу оскалился, выдав в пустоту:  — Теплая. Саске непонимающе нахмурился, а Суйгецу, будто издеваясь, с невинным видом протянул ему руку, которая только что касалась Сакуры:  — Вишенка очень теплая. Что-то щелкнуло. Он сам не понял, когда спокойное разглядывание стакана за столиком сменилось бушующей вокруг толпой, повизгивающей в угаре танцев разной степени развратности, и нежно-розовой макушкой прямо перед ним, каждым взмахом волос распространяющей вокруг себя свежий травяной запах. Она обернулась почти сразу, едва он застыл за ее спиной, и то, как мгновенно расширились ее зрачки, когда она со стыдом подняла на него взгляд, уничтожило самообладание. Она ему не нравилась. Ни капли. А ее живот двигался под его руками, не теплый, горячий, обжигающий ладони. Она была вся пропитана этим запахом, от которого поджимался желудок. Она коротко прижалась к нему — он почти видел на своей одежде след запаха от ее волос, не сдержавшись, приблизив нос к ее шее, коснувшись и глубоко вдохнув; мир замер вокруг, рассыпавшись на мелкие кусочки паззла, и только она осталась целой, цельной и цветной на поблекшем фоне спин остальных, скрывающих его непотребства от чужих глаз. Собственная реакция испугала; он отстранился так же резко, как приблизился к ней, сбегая подальше, прячась от душащего, ядовитого аромата, оставшегося на ладонях и рубашке, осевшем в носу и на языке, пытаясь выдохнуть отраву, глубоко пробравшуюся в легкие. Руки тряслись, еще храня на коже обжигающее тепло живого тела, и все бы было нормально, не будь она оборотнем, мать ее ети, с раздражающими розовыми волосами, с некрасивой фигурой и очень красивыми ногами, будь она обычной смертной, которой можно было покормиться и навсегда забыть; но все не так, все не так! Он не слышал Сая, надрывавшегося во имя Ино, не слышал музыки, долбящей из всех колонок в зале; только она, танцующая вместе с Карин какой-то поражающий по уровню похабности танец, и если Карин жила им, то высовывая язык, то игриво подмигивая толпе, беснующейся от возбуждения, Сакура наоборот, двигалась скромнее и не так раскованно, но четко и отработано, на фоне Ино и Карин выделяясь именно этим — сдержанностью. Сдержанностью, под которую ему дали заглянуть на несколько минут, пока ее бедра жались к нему и живот под его руками двигался, как вода — плавно, мягко, соблазняюще. Как она оказалась рядом с ним в коридоре, ведущем к уборным, он не помнил; все силы ушли на восстановление душевного равновесия, пошатнувшегося, когда он осознал, что четко выстроил свои дальнейшие действия по возвращению в дом. Она шла не к нему, но застыла, осознав, что они друг к другу были слишком близко, и, как будто набравшись смелости, как будто поддавшись, наконец, влиянию его крови в своих венах, осторожно, тихо сказала:  — Ты… очень красивый, Саске. В ушах зашумело; все звуки отошли на второй план, пока его сознание эхом мусолило услышанное. Она не пыталась приблизиться, не тянулась к нему, ничего из того, что можно было считать нормальным после глотка его крови, нет; просто поделилась тем, что думала, и сделала еще несколько шагов по направлению к уборной, пройдя мимо; злость закипела так быстро, что он не успел совладать с собой:  — И зачем ты это сказала? Она остановилась, повернув голову; розовые пряди мазнули по ее плечу, окатив его душащей волной запаха, рвущего легкие. Ее лицо, как всегда, ничего не выражало: абсолютная апатия, коровья бестолковость, длинные ресницы — тоже розовые, более темные, обрамляющие этот бессмысленный взгляд; даже бровью не повела, спокойно обозначив:  — Я просто хотела сделать тебе комплимент. Ты замечательно выглядишь. Отвернуться она уже не успела; в нем вспыхнула бешеная, неконтролируемая ярость, такой силы, что он был готов просто разорвать ее — почему он не может понять, что с ней не так? Какой, нахуй, комплимент?! Она должна была биться у его ног, боготворя и обожая, где нормальная реакция новоиспеченного упыря, где?! Почему его так коробит от ее невозмутимости?! Она тихо пискнула, когда он схватил ее за шею и буквально впечатал в стену; под пальцами истерично бились пережатые жилы, она цеплялась за его руку, пытаясь ослабить хватку, а он приблизил свое лицо к ней, буквально выплюнув:  — Мне плевать, что ты думаешь. Засунь свои комплименты… — она сдавленно выдохнула, царапая его пальцы, и из ее рта пахло еще хуже, чем от нее; как будто его носом ткнули в ворох травы, в сочные стебли, истекающие сладковатым соком, и он отшатнулся, разжав руку, с нарочитой брезгливостью отирая ее о рубашку. Она опустила голову, не смотря на него, обеими руками держась за шею, пытаясь отдышаться; сжал он и правда сильно, он не хотел…  — Спасибо… — сдавленно прохрипела она.  — Что ты сказала? — он не поверил своим ушам. И тут его снова дернуло — она подняла на него глаза, в которых не было ничего из того, что он ожидал увидеть: ни застывших слез, ни страха, ни ненависти. В глубокой зелени ее глаз было кое-что гораздо более страшное для него, заставившее сглотнуть, едва не лишившее самообладания, которое он с таким трудом пытался себе вернуть. Там было понимание.  — Спасибо, — медленно повторила она, спокойным, размеренным тоном. — Так отвечают на комплименты. И вовсе не обязательно меня… — она чуть повела шеей, растирая больное место, пережатое его рукой, — …трогать. Так его еще никогда не опускали. Она, старательно сохраняя максимально возможную дистанцию между ними, направилась обратно на танцпол, как будто забыв, что ей надо было в уборную, и скрылась в толпе, оставив его в одиночестве. А он потерянным взглядом смотрел ей вслед и в голове билось: нахуя? Нахуя ты так грубо с ней? Чего ты этим добился? Идиот, господи. И все было бы не так страшно, если бы она вела себя хоть немного иначе: если бы хотя бы одним заискивающим взглядом выдала свою зависимость; если бы искала с ним встречи; если бы была обычной смертной, глотнувшей крови вентру и ставшей его упырем; но ее выбешивающее, выводящее из себя равнодушие просто убивало его, как будто… Как будто это он попал в зависимость от нее, а не наоборот. Он с силой ударил кулаком по стене, пытаясь выразить свой гнев на самого себя; он показал себя полным идиотом, полнейшим придурком. Сам пристал к ней на танцполе, сам практически облапал ее, а на простой комплимент с ее стороны чуть не придушил — адекватно это? Если да, то в какой вселенной? Дышать было невозможно — весь воздух был пропитан ее запахом. Прошел до уборной, склонился над раковиной и умылся — холодная вода немного привела в чувство, заставив задуматься над тем, что он сделал. Он был уверен, что Сакура оставит этот инцидент без огласки, но это и было херово — в любых ситуациях она оставалась в разы адекватнее и разумнее, чем он. Лучше бы расплакалась, или начала истерить, в идеале — дала бы отпор, он отлично понимал, что ей ничего не стоило сломать ему руку, но нет — бледные полосы от ее ногтей пропали с кожи моментально, она даже не поцарапала его. Надо извиниться. Надо найти корень проблемы, почему она так влияет на него, что всегда сдержанный, с ней он ведет себя, как истеричная бабулька с деменцией; вырвать этот корень, чтобы следа не осталось и взять, наконец, себя в руки. А признаться было сложно, особенно самому себе — одеваясь для клуба, он старательно прокручивал в голове, что едет ради Ино, чтобы ничего не произошло именно с ней, и дело совершенно не в том, что инициатором была Сакура; интерес к ее поведению не более, чем научный, ведь нет ни одного описанного случая, когда оборотень пил кровь вампира, и его желание оказаться рядом продиктовано именно этим, а не тем, что одно воспоминание о вкусе ее крови и ощущении после вызывает нервную дрожь и жажду повторения; и кинулся он ей на помощь исключительно потому, что если бы оборотни потеряли свою в войне вампиров, то это неизбежно привело бы к катастрофе и обострению многовекового конфликта, а вовсе не из-за дикого страха больше не… Не увидеть ее. Знать, что жизнь в ней оборвалась и сердце больше не бьется. Не перекачивает по ее живому, горячему телу восхитительную кровь, больше похожую на жидкий огонь, от которого каждая клеточка его мертвого, холодного тела как будто ожила на несколько мгновений, напомнив, как сладко быть живым. Пытаясь сдержать рвущийся наружу злой рык, прикусил руку, до боли, тупой и далекой — мертвое тело не воспринимало боль, как таковую. На грани — да, могло быть больно, а во всех других случаях она была слабой; боль — механизм выживания живых организмов, атрофированный у вампиров за ненадобностью, ведь мертвые не нуждаются в ней. Руку если оторвет, это да, болезненно, и то она отрастет довольно быстро при обильном кормлении. Другое дело боль ментальная; его разум мучился в агонии, не в силах решить, как быть. Извиниться, да — надо, но сама мысль отторгалась остро и решительно, в конце концов, счет ведь два-один, верно? И вряд ли ей выпадет случай сравнять счет. И что ей даст его извинение? Уже извинялся раз, достаточно. Умывшись еще раз, вернулся в клуб, пытаясь взглядом отыскать ее — непонятно зачем, сейчас он точно не собирался просить прощения, но увидеть ее нужно было. Просто чтобы понять, что с ней все в порядке. На танцполе ее не было, Карин тоже — платиновая шевелюра Ино тускло поблескивала на балконе в цветных лучах светомузыки, но когда он поднялся, оказалось, что она там вообще одна.  — А остальные где?  — Карин с Сакурой уехали домой, — обыденно отозвалась она, отпив коктейль через трубочку с противным звуком — ему роскошь выпить была недоступна, проклятие вентру, чтоб его, — Суйгецу не отчитался, куда собирается, впрочем, как обычно. Сай там, — она кивнула в сторону пульта, где Сай сально улыбался не очень красивой носатой бабе с плохо прокрашенными корнями волос, и на этом моменте ее голос дрогнул. — Я стараюсь не смотреть, мне плохо становится, — пожаловалась она, и Саске пристальнее посмотрел на нее; она как будто снова потухла. — Тяжело, блять. И это было искренне.  — Поехали домой, — предложил он, — этот сам как-нибудь доберется, адрес знает.  — Да, пожалуй, надо, — уныло согласилась Ино, залпом допив коктейль и поправив волосы. — Эх, Саске… Почему я так на него запала, а? Прям душу вынуть хочется, с мыльцем простирнуть и на место вставить, чтоб без вот этого вот всего.  — Понятия не имею, — он бросил ненавидящий взгляд на Сая, честно выпалив: — по мне, ничего стоящего. Был бы смертный — на раз покормиться, и то, я б не решился. — Вы с ним очень похожи.  — Не надо меня оскорблять, пожалуйста, — Ино тихо рассмеялась, и Саске улыбнулся ей, довольный тем, что смог немного отвести тему в безопасное русло. — Это из-за него у тебя была беда с человечностью?  — Ага, — она сказала это так буднично, что ему на мгновение показалось, что вся ситуация была сильно утрирована, и если бы он своими глазами не видел, как Ино сорвало с катушек, то не поверил бы. — Ты не поймешь. Хотя… ты влюблялся когда-нибудь?  — Нет, — честно ответил он, а на ум опять пришла Сакура — нет, это блажь какая-то.  — А почему? — не унималась Ино.  — У меня времени не было. И был брат, — как всегда, когда речь заходила об Итачи, в груди все сжалось и глотку парализовало; какая, нахер, влюбленность в девочек, когда он дальше своего брата мира не видел даже до того, как стал его упырем? — Я жил под его покровительством, много тренировался — на эти игры у меня не было времени. А потом он меня обратил, и сама понимаешь, уже ни о каких влюбленностях речи не шло.  — То, что мы мертвы, не значит, что мы не можем любить.  — Для тебя. Ты тореадор. Эмоции и восторг. Я — вентру. Мной движет рациональность и логика. Лицемер. Что-что, а именно этого ему очень не хватало всю последнюю неделю. Сплошные эмоции, причем не самые лучшие и за которые было стыдно.  — Вот именно, — подтвердила Ино, когда он открыл перед ней дверь на улицу, — эмоции и восторг. А также гора комплексов, обид и прочей херни, от которой я бы с удовольствием отказалась, — вздохнула она, резво метнувшись к только-только припарковавшемуся такси. — Саске… Она застыла, так и не открыв дверь машины; на ее лице отразился ужас, и она медленно повернулась к нему; губы задрожали, она зажмурилась и тут же снова распахнула глаза:  — Я совсем забыла сказать…  — Что такое?  — Дейдара и Сасори… они обсуждали, перед тем, как я сбежала… Бляять! Каин всемогущий, как я могла забыть! Нам срочно нужно к Хинате! — она едва не оторвала дверь такси, запрыгивая на заднее сидение и увлекая за собой Саске. Таксист был не из их, так что дальнейшие обсуждения пришлось отложить; Ино ерзала, никак не могла успокоиться; Саске взял ее за руку и постарался успокоить, но безуспешно; она то закусывала губу, то начинала барабанить ногтями по подлокотнику, то дергалась к окну, пытаясь определить, где они едут. И едва машина остановилась у особняка, как она не глядя кинула сотку опешившему от такой щедрости таксисту и выскочила из машины, схватив Саске за руку и потащив за собой в дом, лихорадочно рассуждая:  — Они говорили про Сакуру, и Дейдара сказал, что когда был там, они ей руку оторвали. Типа его зверушки, или как-то так он выразился.  — На Сакуру напали создания Цимици, — Саске пытался понять, к чему она ведет, но она была слишком возбуждена и говорила путано, перескакивая с одного на другое.  — Но так они же малкавианы!  — С чего вдруг? Всегда тореадоры были.  — Да, все так думали! А Суйгецу сказал, что они малкавианы. Помнишь, как с Терезой было? Девушкой Итачи? — Саске кивнул, а Ино аж палец вздернула, — вот! И тут то же самое! Они внушили себе, что тореадоры, и потому их дисциплины слабее обычных тореадоровских, потому что они малкавианы! А что, если они замешаны в какие-то дела с Цимици? Иначе, зачем Дейдаре об их созданиях говорить, что они его зверушки!  — Думаешь, они сами Цимици?  — Нет, они малкавианы, — в очередной раз, уже с нажимом, заявила Ино. — Но это не мешает им быть частью Шабаша, просто прикрываться Камарильей, а самим, зная все шаги Ля Круа и Камарильи выдавать информацию Андрею, который и планирует все нападения! Саске задумался. Он в целом никогда не питал уважения к этим двоим, уж слишком они не вписывались в принятые Камарильей нормы, чудо, что их вообще еще не казнили за многократное нарушение Маскарада. И если Ино права, и они являются пособниками Шабаша, то это сильно меняло дело — при наличии убедительных доказательств Ля Круа обязательно объявит на них кровавую охоту, осталось только понять, могут ли слова Ино стать доказательством.  — Надо узнать у Анархов, знают ли они что-нибудь о них. Может, они помогут.  — Сегодня уже не успеем, до рассвета два часа, да и Айзек не любит неожиданных встреч, — Ино буквально трясло от нового осознания, и вдруг она замолчала, повернувшись к Саске так неожиданно, что он едва не налетел на нее. — Погоди-ка. Он сказал, что Сакуре оторвали руку. Не могла же у нее новая рука за несколько часов отрасти? — она нахмурилась.  — Он преувеличил. Я сам видел — да, Сакуру укусили за руку, неплохой кусок вырвали, — он старался говорить это спокойно, чтобы не выдать своего смятения; благо, что ни Ино, ни любому другому вампиру в голову не может прийти мысль, что он напоил Сакуру своей кровью, чтобы исцелить. Иначе было бы очень неловко. — Но она успела регенерировать.  — Как? У нее даже синяки на лице не проходили, я же видела, — Ино сама не понимала, к чему подводит; черт бы побрал ее внимательность, когда не надо!  — Она исцеляется только тогда, когда превращается, — отрезал он, надеясь, что это ее удовлетворит и она перестанет копаться в вопросе исцеления оборотней. — Я видел это. Не превращение, а исцеление. Случайно вышло. Он громко постучался к Хинате, но ответа не последовало; еще раз — тишина.  — Блин, надо срочно рассказать ей! — не унималась Ино, наконец, перестав переживать из-за Сакуры и снова вернувшись к своим мыслям о связи Дейдары и Сасори с Цимици. — Как я могла забыть? Блин! Я же сбежала из-за этого!.. — она вдруг осеклась, опять застыв и поймав то же выражение лица, как было перед такси.  — Что-то еще вспомнила? — осторожно поинтересовался Саске.  — Саске… — тихо начала она, задрожав, — а как Цимици создают своих тварей, ты знаешь?  — Дисциплина на основе Тауматургии, — он нахмурился, вспоминая; Шикамару рассказывал ему, без особых подробностей, но… — «Создание плоти», кажется. Они шьют из живых тел. Чаще человеческих, иногда из упырей, но самые сильные получаются, если в основу положено тело вампира — выносливое, живучее… что с тобой? Ино колотило уже с такой силой, что она оперлась на стену, закрыв лицо ладонями.  — Они… не только про Сакуру говорили. И… про меня тоже. — Она сглотнула. — Сасори сказал, что хочет меня вскрыть после того, как они меня… Вскрыть? Но зачем?.. И тут он все понял.  — Дейдара никогда не снимает перчаток, — мелкая деталь, не укрывшаяся от его взгляда. Всего лишь наблюдение, да? — Не снимал ни разу с тех пор, как…  — Как Шабаш вышел из-под контроля, — закончила Ино, не отнимая рук от лица. — Мне кажется, это не просто так. Просто так у малкавианов ничего не бывает, помнишь? Суйгецу говорил так. Да, если, конечно, Суйгецу именно это имел ввиду. А то его понять…  — Значит, оторвем ему руки, — раздался спокойный голос Хинаты с другой стороны коридора. — А там уже видно будет, скрывает он что-то под перчатками или нет.