Маскарад Вампиров: Противостояние.

— Где ты?! — Сакура едва не поперхнулась от голоса Наруто — в нем звенела паника.  — Подъезжаю уже.  — Какого… остальные уже вернулись, говорят, ты уехала раньше них!  — Заехали с Саске за кофе, — а что, даже не ложь; полупустой стакан все еще был горячим, зажатый между колен.  — С Саске? Какого черта, Сакура? Что ты с ним забыла?! Сакура нахмурилась, пытаясь придушить раздражение на корню, внушая себе — он просто переживает, потому не может контролировать тон.  — Он просто подвез меня, успокойся. Через минут пять уже будем. Нажала отбой, вздрогнув — Саске убрал руку с ее ноги, чтобы переключить передачу, объезжая дом. Его рука успела нагреться от тепла ее кожи, и без нее было почти холодно; обратно он ее так и не вернул, а она с трудом переборола желание опять положить ее на законное место. Он был отстранен и холоден; во всем его поведении сквозило полное равнодушие, если не считать руку на ее бедре, купленный кофе и короткое прикосновение губами к ее пальцам — и это сводило с ума. Чертова неопределенность сводила с ума. И все-таки, несмотря на все сомнения:  — Что происходит, Саске? — с трудом выдавила она, стоило ему только заглушить двигатель. Он даже не повернулся в ее сторону.  — Я привез тебя в дом.  — Зачем ты приехал? — он молчал. Она резко похолодевшими пальцами сжала стакан с кофе, насилу делая глоток, совершенно перестав ощущать вкус. — Зачем ты… рядом?  — Что ты со мной сделала? — тихо прошипел он, упершись лбом в руль. Она замерла, не понимая. Каждой клеткой тела ощутила исходящее от него напряжение, возникшее сразу же, как она задала ему вопрос, и оно только росло, заполняя собой весь воздух в салоне. — Я?..  — Ты! — он повернулся к ней, зло вперившись в нее жуткими, красными глазами, заставляя затравленно смотреть в них, без шанса отвести взгляд. — Ты что-то со мной сделала. — Его пальцы до хруста сжали руль. — Так что тебе придется рассказать мне всю правду. Что ты сделала?  — Я напоила тебя своей кровью, чтобы спасти.  — Что еще?  — Обняла тебя. Сказала, что ты красивый. Трогала твою руку. Больше ничего.  — Лжешь! Он будто в момент обезумел. Склонился в ее сторону, не отрывая этого злого, кроваво-красного, взгляда от нее, и вдруг медленно, жадно скользнул им ниже, прослеживая испуганное биение пульса на шее, глубоко вдохнув, раздув ноздри.  — Правду, — почти шепотом потребовал он. Было неожиданно легко снять все предохранители со своей воли, порабощенной и растерзанной его требованием. Такое легкое движение, в самом деле — всего-то податься вперед. И простота, с какой она это сделала, тоже сводила с ума. Его губы были холодные, будто сделаны из мрамора, и такие же сухие; холод пробрал мурашками по загривку, мурашки вздыбили каждый волосок на руках, мгновенно онемели ноги; от этого прикосновения ее прошиб разряд тока, слабого, но достаточного, чтобы требовательно приоткрыть свой рот, скользя языком по этим холодным губам, сжавшимся в нитку. Она надеялась, что он оттолкнет ее. Желательно, грубо, чтобы обида и унижение пересилили этот порыв. Но кровавый свет его глаз вдруг померк, исчезнув за веками. По ней холодом скользнули руки, дернув на себя. Стакан с кофе упал куда-то вниз, в задницу неудобно уперся руль, макушка проехалась по потолку салона, но это было слишком незначительно; он дернул рычаг, опуская спинку, и она практически навалилась на него, прижимаясь животом и грудью, пытаясь прикусить эти плотно сжатые губы — он же хотел правды? Его рот чуть приоткрылся навстречу ее языку, и она скользнула внутрь; в ней все тряслось и дрожало. Язык оказался неожиданно горячим, повинующимся ее умелым движениям, почти покорным; не встречая никакого сопротивления, она обняла руками спинку его кресла, прижимая себя к нему плотнее, пытаясь прочувствовать холод его окаменевшего тела, пальцами зарылась в его волосы, забыв напрочь себя и полностью растворяясь в ощущениях, невозможно странных, волнующих… Возбуждающих. Его руки с силой сжали талию, подтягивая к себе; одно колено больно уперлось в ручник, другую ногу свело, так сильно зажало между его бедром и дверью, но даже этот дискомфорт был не сравним с тем, что происходило внутри. Ее выламывало. Жгло. Пекло так, что казалось — сердце сейчас набьет синяк на его груди, минуя собственную. Он жадно открывал рот навстречу, широко, горячо, полностью повинуясь то ли инстинкту, то ли заданному ей ритму, впивался пальцами в ее тело, без намека на заботу и нежность — голодно, и от холода его рук, задравших ткань платья и прошедших по ребрам длинным, плотным движением, у нее свело дыхание, заставив отстраниться. Он чуть приоткрыл глаза — бездонные черные омуты под длинными ресницами, почти с вопросом посмотрев на нее, и — всё. Весь самоконтроль, всё самовнушение, что это — его кровь; — всё. Нахуй. Больная зависимость; она пройдет. Потом. А сейчас — короткие мгновения, пока он не сопротивляется, пока у нее есть крошечный шанс напиться этим ощущением, хоть немного утолить болезненную жажду прикоснуться к нему, успокоить измученный рассудок — она провела языком по его губам, тут же приоткрывшимся навстречу, снова погружаясь в его рот, дурея от его рук, сжимающих бедра, скользящих по оголившемуся животу, к ребрам — и обратно, но ни на сантиметр не приближающихся к тем местам, что жаждали прикосновений больше всего; он начал отвечать, быстро перенимая движения ее языка, уже сам изучая ее рот, клыками задевая губы, почти разрывая их в мясо, на грани боли и удовольствия. Все закончилось так же быстро, как началось — он почти оттащил ее от себя, вглядываясь в лицо помутневшим, пьяным взглядом.  — Стоп. Хватит. Остановись.  — Ты сам просил правды, — она рассматривала его, впервые имея возможность рассмотреть его так близко: у него была безупречная кожа, идеальные черты лица, почти вульгарно длинные ресницы — да, он был похож на Сая. Но не настолько, насколько могло показаться раньше — совсем другой овал лица, другой подбородок, тоньше губы, тоньше нос, иной разрез глаз — типаж да. Один. Но ни на мгновение во время этого безумства она не вспомнила про Сая, и это внезапно отрезвило.  — Такая правда мне не нужна. Как удар. «Не нужна» — против его распахнутого рта, против его ищущих рук, против его горячего языка за ледяными губами. Лучше бы ударил. Руль и рычаг коробки передач мешали пересесть обратно, и все получилось неуклюже, почти смешно; она одернула на себе задранное платье и взяла свой кофе — стакан удачно приземлился на дно, падать невысоко было, и не разлился. Чувствуя, как полыхает лицо, она вышла из машины, наплевав на то, что понятия не имеет, как ей добраться до комнат и где вообще из этого гаража выход в дом. Увидела какую-то дверь, пошла прямо в нее — Саске не окликнул, не позвал, не сделал ничего; в ней бушевал стыд пополам с яростью, со злостью на саму себя — она держалась достойно. Только достоинство быстро развеялось, стоило ей немного поддаться бушующему в ней цунами — это все его кровь. Его кровь превратила ее в ничтожество. Вот так, как какая-то вульгарная дешевка, просто полезть на него. Но видимо, этого унижения было недостаточно. Потому что в мозгу — пусть только окликнет. Позовет. Большего не нужно — она сама придет на этот зов, как барашек на заклание, и плевать ей на гордость, на виды, на весь мир. Это пугало. Заставляло чувствовать себя грязной, испорченной. Предательницей. Какое право она имела наказывать Карин, если сама, получается, ничем не лучше нее — такая же податливая, такая же заложница жалкой плоти, требующей недопустимого, отвратительного, грешного — он, мать его, проклятый, вампир, живой труп, не стареющий, не нуждающийся в воздухе и еде, не способный на чувства и уж тем более — на желание чего-то, кроме крови. Он ведь сам говорил — печать Каина, печать жажды заклеймила каждого потомка первого убийцы. И пусть он не виноват в своем проклятии, все равно — он проклят, значит, Богу было так угодно. Неисповедимы пути Господни. Значит, было за что, и не важно, что она не может этого понять — не ей, человеку, женщине, оборотню, грешнице, судить о мотивах Всевышнего. Она взмокла; пот струился по спине, лицо полыхало — унижение быть отвергнутой давало о себе знать. Вдох-выдох. Взять себя в руки. Она столько держалась, столько сопротивлялась противоестественному желанию быть рядом, навязанному его кровью, что сдаться сейчас будет просто позорно. Когда Карин говорила про секс, то утверждала, что воздержание проще, если не знаешь, от чего отказываешься; это касалось всех аспектов жизни, и Сакура, пытаясь в темноте коридора разглядеть двери, куда можно выйти, осознала, насколько эта простая мысль была мудрой. Зная, каково целовать его, зная, как эти холодные руки могут трогать, зная, как может туманиться его взгляд под веером черных густых ресниц — было особенно паршиво. Знать, что это все — лишь самообман, и она видит то, что хочет видеть, ведомая зовом его крови в своем теле, мерзко. Грустно. Рвет изнутри на лоскуты. Вырывает сердце и переворачивает мир с ног на голову, а потом снова и снова — будто в башку вставили блендер и тщательно перемешали мозг в серое однородное месиво, украсив вишенкой одержимости, чтобы было больше похоже на смузи.  — Пол! — позвала она, не зная больше ни одного упыря по имени; даже в ее нынешнем состоянии ей было легко понять, как сильно она заблудилась; представления не имела, в какой части дома находится, а он, зараза, настолько огромный, что нетрудно представить себя одной из заложниц Лабиринта, знающей наперед, чем кончится бессмысленное блуждание — Минотавр голоден и не знает пощады. Странно, что упырь явился почти сразу; коротко кивнув ей в знак приветствия, он пригласил ее за собой, довольно быстро доведя до кухни — оказалось, что все это время она ходила по большому кругу, каждый раз проходя мимо нужного коридора. Оказавшись в знакомой обстановке, она, наконец, позволила себе отдышаться; воздух шумно покидал легкие, как после хорошей пробежки, пекло нос и глаза, и сердце колотилось, как в припадке, вот-вот норовя встать колом и — финита.  — Вы в порядке? — участливо поинтересовался Пол, протянув ей запотевшую бутылку с водой; Сакура кивнула, быстро приложившись к холодному горлышку и тут же закашлявшись; ледяное стекло у губ оживило слишком свежие ассоциации.  — Спасибо, что выручили. Я не знала, как…  — Тут легко заблудиться, — Пол чуть пожал плечами, не изъявляя желания уйти, и так и стоял рядом, ожидая чего-то — может, ему нужна была просьба, или приказ? А будет ли он подчиняться ей?..  — Я хочу спросить, — вдруг осенило ее, и Пол вздернул брови; нижняя часть его лица была скрыта очередной жуткой маской, но по той части, что была видна, она могла предположить, что ему лет тридцать-сорок, не меньше. — Можете не отвечать, если мой вопрос будет неуместен…  — Испивший кровь вампира трижды привязан к нему навсегда. Он спокойно посмотрел ей в глаза. Она знала, что на собственном лице не отразилось ничего, и все же стало не по себе — значит, и он тоже знает?..  — То есть, если это произошло лишь раз… — она замолчала, пытаясь судорожно уцепиться за крошечный луч надежды, что все еще можно исправить. Можно излечиться от этой заразы.  — Со временем эффект ослабеет, — кивнул он, — но пройдет ли до конца — я не знаю. Не было возможности проверить. Она посмотрела на стакан с остывшим кофе, едва не смяв его в порыве отчаяния — что она должна сейчас чувствовать? Пол — раб. Маловероятно, что его унижают или издеваются над ним, он не выглядел несчастным, но это не отменяет факта — его поработили кровью.  — У вас это было трижды?  — Нет, — она услышала улыбку в его голосе, а потом — как под дых: — гораздо больше. Мой покровитель щедр и не обижает меня отказом. Покровитель. Щедр. Боже, почему она вообще еще говорит с ним?  — Но вы же понимаете… — она осторожно сделала шаг назад, надеясь, что получилось естественно, а не будто она пытается отстраниться от безумца, — что это порабощение?  — В некотором роде, — его глаза сузились: он понял. И, кажется, его это развеселило. — Я имел достаточно времени, чтобы проанализировать поступок моего хозяина, и пришел к выводу — я хочу ему служить. Он приятен мне, и не его кровь тому причиной. Он помог мне, излечил меня — и я благодарен ему за это. И нет, это не его кровь говорит во мне, — как хорошо, что она не видела его лица; представить, насколько жуткой и безумной была его улыбка, было легко; она практически видела, как неестественно широко растянулись его губы, как жутко полыхают глаза одержимым весельем, делая его все меньше похожим на человека, — это говорю я. И если бы я мог еще раз сделать выбор — умереть под запертыми на ночь воротами в Осло от черного мора или прислуживать вампиру и жить — я бы выбрал жизнь.  — Спасибо, — через силу выдавила она, стараясь не прятать взгляд, хоть и становилось с каждой секундой страшнее — она один на один с безумным упырем не менее безумного Суйгецу, в пустой кухне, где слишком много колюще-режущих, и он улыбается так широко, что рот под маской вот-вот треснет до самых ушей. — Спасибо, что поделились со мной. Но я буду молиться, чтобы… это прошло.  — Господин Саске питает к вам слабость. — Жуткая улыбка померкла; безумие из глаз испарилось, и снова перед ней стоял почти привычный Пол, к которому она уже имела неосторожность привыкнуть. — Этого не нужно бояться. Господин Саске имеет власть в своей крови, но не злоупотребит ею — он сам был на вашем месте. — Сакура почти испуганно вскинула голову. Сам был упырем? У кого? Может, именно поэтому — понимая всю безвыходность ее положения, он старается своим присутствием облегчить ее… болезнь? Что-ж, если так, то черта-с-два у него получилось — сделал только хуже.  — Сакура! — они с Полом одновременно повернулись в сторону двери, и от вида Карин стало легче дышать — наконец-то хоть что-то родное в этих чужих, безумных стенах, — едрить твою налево, Наруто все волосы на жопе выдрал, переживая, что ты где-то в кулуарах магазина проделываешь с Саске то же, что я проделала с Суйгецу! — она пьяно хихикнула, и Сакуру попустило:  — Действительно, очень в моем духе, — фыркнула она, тут же ощутив укол вины — поговорить с Наруто и начисто о нем забыть; это было на нее не похоже. Впрочем, последние дни она и правда была на себя не похожа, да и забыть хотелось многое — вот, события двадцатиминутной давности она бы с большим удовольствием вымарала из памяти. — Пойдем спать, ты пьяна.  — О дааа… — радостно потянула Карин, — Пол, будь добр, проводи Сакуру до комнаты, — он с готовностью кивнул, а Сакура, нахмурившись, спросила:  — А ты сама?  — Саку, — снисходительным тоном, как с неразумным ребенком, — ты же видишь — я пьяна. И купила целую кучу белья. Меня хуй загонишь в кровать спать, у меня другие, взрослые планы. И да, Пол, где сейчас Суйгецу? — она плотоядно облизнулась, а Пол невозмутимо, под опешившим взглядом Сакуры, отчеканил:  — Он в своих покоях, ждет вас. Если желаете, я отведу вашу гостью в ее комнату и провожу вас, или могу распорядиться…  — Не-не, я сама дойду, не парься, — Карин аж замурлыкала, как кошка, игриво подмигнув Сакуре и прежде, чем Сакура вновь обрела способность превращать нечленораздельные звуки в осмысленные слова, выпорхнула с кухни, фальшиво напевая. Мозг встал раком. Она окончательно утратила связь с реальностью, помотав головой, пытаясь проснуться — не получилось. Что за гребанный сюр происходит, что упырь вампира обращается к Карин, как к хозяйке, называя Сакуру, старшую самку, гостьей Карин в доме вампиров?! Пол тем временем застыл у выхода, терпеливо ожидая, пока Сакура отвиснет. Кажется, ему было ее жаль — в его взгляде было столько понимания и участия, что Сакура смутилась, поспешно приняв свой привычный беспристрастный вид, и уверенно пошла за ним, стараясь как можно меньше обращать внимание на все больше пугающие ее коридоры лабиринта, в стенах которого они все, кажется, двинулись умом. Стоило только переступить порог комнаты, как на нее градом посыпались вопросы с настолько размытыми формулировками, что раздражение вернулось, вытесняя собой чувство вины и понимания:  — Саске меня забрал, потому что я устала. Ехали долго, потому что я захотела кофе, и мы искали заправку. Не пришла сразу, потому что заблудилась. Я что, на допросе?  — И давно этот вампиреныш начал возить тебя за кофе? — вставил Сай, нахмурившись и скрестив руки на груди.  — С тех пор, как изобрели слово «пожалуйста», — огрызнулась она. — И да, я полночи отработала на сцене, и могу я просто отдохнуть в тишине, пожалуйста? Я устала и хочу помыться и лечь спать, и буду очень признательна, если вы хотя бы сейчас избавите меня от этих нелепых расспросов.  — Отдыхай, конечно, — Сай встал с кровати, подошел к Наруто и подтолкнул его к выходу, — если тебя так возмущает банальная и естественная забота, то ладно.  — Меня не это возмущает, — она устало вздохнула, душа желание нагрубить и не желая оправдываться, раз за разом перевирая правду: — извините, что заставила вас волноваться. Но все было нормально.  — Да ты же не соображаешь из-за его крови! — вдруг выпалил Наруто, и Сакура напряглась; с Наруто что-то творилось, и меньше всего ей хотелось подтверждения своей правоты. — А вдруг он бы захотел что-то сделать с тобой, и ты даже сопротивляться бы не смогла!..  — Все, что он хотел — он уже сделал, Наруто, — оборвала она, тут же поняв собственную оплошность; у Сая лицо вытянулось, а у Наруто вспыхнули глаза красным, жутким — тут же опять вызвав слишком неправильные ассоциации: — он спас мне жизнь, черт побери! Все! Прекрати равнять меня на Карин и успокойся! Наруто очевидно терял контроль. Она спешно приблизилась, прижавшись лбом к его лбу, отдала дурацкий кофе Саю и обхватила пылающее лицо Наруто руками — его кожа горела, реально обжигая ладони, грозясь вот-вот вспыхнуть пламенем превращения. Он старался. Правда старался — дышал в такт с ней, усмиряя зверя в себе; Сай из-за его спины коротко махнул рукой, привлекая ее внимание, и молча показал два пальца. Дважды? Только за сегодня? Дело плохо.  — Давай так, — мягко сказала она, лаская остывающее лицо, — я сейчас приму душ, переоденусь и мы пойдем куда-нибудь, где просторно. Мы совсем забили на тренировки, надо возобновлять, да? Хорошенько разогреемся, можем даже несколько кругов вокруг дома навернуть. Физическая нагрузка — то, что нужно, сразу станет полегче, да?  — Ты устала, — процедил Наруто сквозь зубы; его била крупная дрожь.  — Я выносливая, — она улыбнулась, когда он открыл вновь голубые глаза и пристально посмотрел на нее, — так что обещаю — я дам тебе фору. И Саю, разумеется, тоже, чтобы было честно.  — Эй, куколка! — притворно возмутился он, но по его короткому кивку и абсолютно серьезному лицу она поняла — ему совсем не смешно, и это все может плохо кончиться, если не принять меры прямо сейчас. Уже через полчаса она завязывала шнурки на кроссовках, щурясь от яркого утреннего солнца; слушая, как Наруто и Сай подначивают друг друга, она позволила себе расслабиться. И побежала. Сорвалась с места и рванула по подъездной дорожке прочь от дома, игнорируя возмущенные вопли сзади про обещанную фору. Ей наконец-то было легко.