Маскарад Вампиров: Противостояние.

Наблюдая, как Наруто с Саем собираются в Даунтаун, ее не покидало нехорошее предчувствие. Уже не раз интуиция играла с ней дурную шутку, предугадывая опасность там, где ее не было, и совершенно игнорируя по-настоящему опасные моменты, так что Сакура была в смятении. Карин тоже была тут; Суйгецу готовился отправиться на корабль и, наверное, хотел сосредоточиться на предстоящей вылазке, что вряд ли было возможно в присутствии этой гиперактивной лисицы, после дневной тренировки совсем обезумевшей и счастливой; как будто это не она прошлой ночью накидалась до икоты, свежая и сияющая, возбужденная и жаждущая движухи. Она отпускала колкие комментарии в адрес Сая, нежно ластилась к Наруто, почему-то очень напряженному и задумчивому, и тараторила о клипе, который они снимут вот, буквально, завтра днем; Сакура слушала ее вполуха, все еще пытаясь выбросить из головы неотрывно следящие за ней глаза и перекошенное лицо Хинаты, возжелавшей, по неизвестным причинам, именно ее крови. Неужели для вампиров разница между ней и остальными членами стаи настолько очевидна? В комнату постучались, они все дергано повернулись к двери, и только Карин радостно взвизгнула:  — Умничка! Ты быстро! Спасибо, давай сюда, — деловито выхватив из рук незнакомого упыря с железными скобами на лице, на мотив намордника для крупных бойцовых собак, коробку, она повернулась к ней: — Саку, это тебе.  — Что это? — Карин тяжело плюхнула коробку на кровать, чем выдала ее немалый вес, и Сакура откинула крышку, с недоумением уставившись на знакомую черную кожу.  — Твои сапоги. Я поручила Винсу найти лучшего мастера в Лос-Анжелесе, и он починил ремень, который… порвался. — Сакура ошарашенно посмотрела на чуть зардевшуюся Карин. Это было извинение. Карин никогда не извинялась прямо ни перед кем, кроме Наруто, да и вообще считала извинения чем-то лишним и ненужным, но этот жест с ее стороны расценить по-другому было невозможно.  — Который я вырвала, чтобы отхлестать тебя, — зачем-то напомнила она, ощущая противное, сосущее чувство вины. — Прости, что я так с тобой поступила.  — Ты уже извинялась за это, все заебок, — махнула рукой Карин, максимально нейтрально добавив: — раз уж мы тут остаемся за охрану для ебанутого кровососа, тебе может пригодиться твое любимое оружие.  — Карин, — уже по привычке одернул Наруто, но она возмущенно насупилась:  — Ну этот-то реально уебок! Наши вампиры — нормальные ребята, я-ж про них ничего не говорю.  — Еще бы ты говорила, — хмыкнул Сай, укладывая челку брашингом, — ты спишь с одним из них.  — Вообще-то, мы с Суйгецу не спим, — оскалилась Карин, и в ее глазах полыхнуло лукавое веселье, а Наруто дернулся, аж посерев:  — Уволь меня от подробностей твоих похождений.  — Да че ты дерганный такой? — она полезла ему на спину, бесцеремонно закидывая ноги, но Наруто не повелся и не стал их подхватывать, мягко сбросив ее с себя на кровать. Сакура и Сай переглянулись. Обычно все дурное настроение Наруто, вызванное беспардонной сестрицей, улетучивалось, стоило ей начать вести себя игриво, как щенок, но тут, по всей видимости, было что-то другое. Сай коротким кивком показал ей, что лучше не комментировать, и она согласно кивнула — не стоит его выводить из себя, тем более сейчас. Они ушли, как только за ними пришел Пол, и Сакура осталась один на один с Карин; та вела себя, как обычно, что-то говорила, листая ленту Инстаграма и обсуждая фотки из ранних, выбирая, какую стоит выложить для поддержания интереса к их с Саем паре. Незаметно для себя, Сакура втянулась, завалившись к ней и разглядывая кадры прошлого лета на Бали, где они с Саем по требованию Карин сделали несколько провокационных фото в разных локациях, в свое время вызвавших дикий визг поклонниц Сая и резкий всплеск просмотров их клипов. Оказывается, у некоторых людей настолько нет своей жизни, что они досконально рассматривают кадры знаменитостей, выискивая мелкие детали и превращая их находку в фурор; такой находкой стала ее татуировка на внутренней стороне бедра, всего две первые буквы ее собственного имени, но все — абсолютно все, — свято были убеждены, что просто видно не полностью, и там есть «i» на конце, что означало, что у нее набито имя Сая возле самого сокровенного места. Отчасти они были правы, Сакура набивала тонкие буквы именно с целью высечь его имя на своем теле, но в последний момент передумала, заменив последнюю букву на многоточие. Прямо как их с ним отношения — одни сплошные многоточия, незавершенность, недосказанность. Опять постучался упырь, куда-то позвав Карин, и Сакура осталась одна. Полистав еще какое-то время ленту и убедившись, что спокойствие ей только снится, решила сделать то, что всегда помогало обрести душевное равновесие — помолиться. В сумке, в потайном кармане косметички, нашелся крестик — она думала, что вампиры страшатся распятия, и сняла его перед тем, как зайти в их дом впервые, под давлением Наруто — они шли на переговоры и не должны были иметь при себе ничего, что могло навредить потенциальным союзникам. Теперь, когда она понимала, что все это предрассудки, решила, что пора вернуть оберег на место, с трепетным удовольствием застегнув цепочку на шее и мягко прижав крестик к груди. Он был дорог ей еще и тем, что его ей подарила мама, когда ей было пятнадцать лет — таким образом, признав ее право на выбор религии, близкой ей. Мама с отцом не были религиозны, скорее, относились равнодушно к проявлениям веры, привезенной с Запада, больше чтя память предков и культурные традиции, но сопротивляться ее стремлению не стали. Очень хотелось в церковь. Исповедаться. Очиститься. Жаль, что это невозможно — в самом деле, что будет в голове у священника, которому она вывалит свое вынужденное влечение к вампиру? Свой страх перед полубезумными упырями в гигантском особняке из зеркал и шахматной плитки? Или ужас от живой страдающей выстилки дома в Голливуде, созданной чудовищами-садистами? А ее чудесное спасение из лап сшитых между собой тел, пока мелкие головы с руками из ушей клацали зубами возле ее лица и разрывали в мясо ее ноги? Как быстро приедут санитары? Так что выбора не было. Оставалось только надеяться, что она сможет сама, во внутреннем диалоге с собой привести мысли и чувства в порядок, вернувшись к привычному равновесию. Стоило ей встать у кровати на колени и сложить руки у груди, закрыв глаза и расслабившись, как заорал телефон; она скривилась, потянувшись за ним, и расстроенно увидела незнакомый номер, высветившийся на экране; черт, она всегда была очень бдительна и нигде не оставляла свой личный номер, неужели опять придется менять его?  — Алло? — почти рыкнула в трубку, ожидая, что сейчас настойчивый голос предложит ей кредит или матрас со скидкой, но на том конце было молчание. И оно ее странным образом напрягло.  — Кто это? Дыхание. Тяжелое, прямо в трубку.  — Ясно, удачи, — она хотела скинуть вызов и кинуть номер в черный список, как вдруг раздался смех — жуткий, пробирающий мурашками вдоль позвоночника:  — Она мне не понадобится, куколка, — прошептал голос, незнакомый ей.  — Пошел нахер, — фыркнула она; очередной маньячный фанат где-то раздобыл ее номер. Блеск.  — Думаешь, твой большой кукольный домик защитит тебя? Что за…  — Ты отняла у меня то, что принадлежит мне.  — Кто ты? — дыхание сорвалось; она отставила динамик подальше от губ. — Что тебе нужно?  — Немного, — снова раздался смех, мелодичный и пугающий. — И я почти это получил. Ведь я уже в доме. Сакура вскочила; сердце колотилось как бешеное, заставляя быстро думать; рывком подтянула к себе коробку, неловко всовывая ноги в сапоги — руки тряслись.  — И я чувствую твой запах, Вишневая девочка, — продолжал шепот в трубке. Застегнула ремни на щиколотках и бедрах, туго затягивая пояс.  — Куколку оставили одну в кукольном домике, — тихо напевал он. Она взяла телефон и, выскочив из комнаты, резко выдохнула:  — Где ты?  — В твоей голове, — смех. Холодный пот. Она огляделась, пробежав по коридору в сторону выхода, надеясь встретить хоть одного упыря.  — Торопишься? Она успела отреагировать только чудом — рядом с ней осколками взорвалось зеркало; следующий удар мазнул по подбородку, она увернулась и резко присела, ударив по ногам — он отпрыгнул, застыв посреди коридора. Ей на мгновение показалось, что это Карин; но только на мгновение. Мужчина перед ней обладал таким же цветом волос, как она, и пустым взглядом; на красивом лице играла жуткая ухмылка. Она никогда не видела его раньше, но понять, что это явно не из своих, труда не составляло.  — Где Дейдара, сука? — осведомился он, неожиданно швырнув в нее телефоном; он на бешеной скорости пролетел мимо ее головы, она уклонилась.  — В аду, — честно ответила она. Его лицо исказилось; рот распахнулся неестественно и неправильно, мозг не мог воспринимать это движение адекватно — у него будто кусок подбородка отвалился вниз, и в нее полетели мелкие иглы, много игл; она оказалась к этому не готова, и несколько штук попали ей в тело, глубоко воткнувшись в живот и руки. Она отшатнулась, взвизгнув от боли, но зажмуриться себе не позволила, и не зря — он тут же кинулся на нее, прямо из руки появилось лезвие, направленное ей в лицо, и она резко и грубо перехватила его за локоть, проскользнув под ним и пнув его — копыто с треском вошло в спину, рука хрустнула и вместе с лезвием осталась в ее хватке, выдернутая из плеча. Если бы не адреналин, она бы задохнулась от ужаса; на плече был шарнир. Шарнир, сука, как у куклы. Ни капли крови. Живот свело, ткань футболки пропитывалась кровью, и Сакура сделала единственное, что могла — побежала. Побежала прочь, откинув от себя ебаную шарнирную руку, скрываясь за поворотом коридора, потом за еще одним — подальше, ближе к упырям, хоть к кому-то живому, к Карин, к кому угодно. Коридоры оставались издевательски пустыми. Задушив вой, начала превращение, по одной выдирая из своего тела иглы; что было больнее, разобрать было трудно, но ток превращения по телу отрезвил мучительной болью, и она задышала сквозь стиснутые зубы. Боль можно обуздать. Перетерпеть начальный этап, и станет терпимо, только начальный этап рвал на куски, тряслись руки и ноги подкосились; она не могла сделать и шага, до того тяжелыми стали ее платформы, перед глазами поплыло. Странно было ощупывать свой живот в поисках длинных металлических игл, больше похожих на спицы, и вытягивать их из себя, рука повисла плетью, зашумело в ушах.  — О, это ненадолго, — голос был слишком близко. Перед плывущим взглядом мелькнуло красное. — Они отравлены. Мое собственное изобретение — я много лет экспериментировал с трупным ядом, усиливая и дополняя его. Как ощущения? Сакуру тошнило. Суставы выламывало от боли, цепенели мышцы. Ее рвало прямо на пол, рвота смешивалась с кровью, и все это текло и пахло, и рвало сильнее.  — Вижу, — он удовлетворенно цыкнул. Он говорил что-то еще, явно забавляясь; она не слышала, пытаясь сохранить плывущее сознание, среди боли и судорог держа крошечный отблеск сознания; он хотел, чтобы она страдала, быстро убить ее и пойти дальше не входило в его планы. Она открыла глаза, сквозь муть полубессознанки увидев свои руки — по ним мягко плыли вниз, к пальцам, черные полосы. Вот и все. Она ударила ногой со всей силы ублюдку в подбородок. Он отлетел, высоко подпрыгнув и дернув головой, кожа на шее треснула от силы удара, а Сакура ощутила, как бешеный болезненный ток превращения уничтожил остатки яда в ее крови, возвращая ей контроль над телом, неистовая боль отступила, становясь вполне терпимой.  — Уебок, — выплюнула она; от боли она озверела. — Дождался.  — Сука! — взвизгнул он, но больше сказать ничего не успел. Она оказалась слишком быстро рядом с ним, не дав ему даже упасть до конца, впечатывая кулак в его лицо; та часть нижней челюсти, что отваливалась вниз отдельно от остальной, отлетела в сторону, и у него вывалился язык, сочась отвратительной черной жижей; схватив его за разорванную глотку, протащила спиной по стене и свободной рукой впилась во второе плечо, выдирая вторую руку из шарнира; тут же колено взлетело к его паху, глубоко и с хрустом, намокнув от того, что лопнуло и потекло в его штанах. В его глазах застыло удивление. А ее скрутило приступом смеха. Она отпустила его, схватившись за живот в бешеном припадке, только ей было совсем не смешно; тело перестало слушаться, истерический хохот выламывал легкие, крутил и плавил мозг, как вдруг она четко ощутила границу внутри своего тела. Ощутила темное, чужое, бегущее по венам, смешанное с ее кровью, дающее силу. Силу, ничего общего не имеющую с ее истинной формой.  — Остановись, — выкашляла она сквозь вымученный смех, и безумие отпустило. Она спокойно выпрямилась, все еще дергаясь от призрачного смеха, болью пульсировало все тело, черные полосы на ее теле стали толще, будто обуздывая муку, вызванную ими же.  — Как?.. — шепеляво выдохнул он, — какого… Всего на короткую секунду ей стало его жаль. Искореженный, изувеченный, без рук, с повисшим по самые ключицы языком, скрывающим сухой разрыв на шее, он казался совсем не грозным вампиром, а изувеченной… Куклой. Да, именно куклой; она рванула на нем рубашку, убеждаясь в своей правоте: в его животе зияла огромная сквозная дыра, заполненная шнуром или шлангом на бобине, вшитой прямо в плоть, засохшую и потрескавшуюся, очень нездорового вида, как у гниющего трупа. Ну да, он же и есть труп. Она не успела увернуться, как ее пронзило насквозь; гарпун выстрелил без предпосылок и предупреждения, бобина начала вращаться, травмируя ткани вокруг и разматывая металлический шнур, протянувшийся за гарпуном сквозь ее тело, весь смазанный вонючим ядом, и резко изменила направление вращения, притягивая ее вплотную к нему, прямо на лезвие, возникшее на месте второй вырванной руки. Грудью. Она задохнулась; успела только дернуться вбок, и лезвие прошло мимо сердца, входя между ребер прямо в легкое, с чудовищным хрустом выходя из спины.  — Меня не так просто убить, сука, — прошипел он ей прямо в ухо.  — Меня — тоже, — без звука, одними губами; она уже поняла, что проиграла. Погибла. Она не успеет исцелить такие травмы, легкое быстро наполнялось кровью, боль превращения смещалась с болью от увечий, и она осела, навалившись на него, не в силах даже открыть рот и укусить его напоследок. И он бешено заорал. Он выл и дергался, прижатый ее телом, как если бы она его била током или прижигала; он бодался, пытаясь отбросить ее, но сам же приковал ее к себе, пытался вытащить лезвие, и с третьей попытки у него получилось — она отлетела, задыхаясь, бросив все силы на исцеление легкого и откашливая сгустки крови, последним усилием схватившись за металлический шнур и разорвав его, выдрав гарпун из спины; ей было до того больно, что она визжала, выла и билась за каждый миллиметр, вытаскиваемый из собственного тела, и когда шнур отлетел в сторону, уже более трезво посмотрела на него. И увидела. Он пытался лезвием дотянуться до своей груди, языком пытался, зубами, но ему не удавалось; причина воя — огромный черный крест, расползавшийся по его коже горелой коркой, там, где ее маленький крестик прикоснулся к нему. Он жег его. Пока она соприкасалась с ним, зажатое между ними распятие на ее шее прожигало его, обугливало сухую мертвую кожу, и от раны черно-фиолетовыми нитями расползалось по груди, увеличивая площадь поражения. Она опять закашлялась, отплевывая здоровые сгустки крови, и от кашля кровь из живота прыскала мелкими каплями, окропляя шнур, пол, брызгая на стены, на руку, валявшуюся рядом; Сакура с трудом поднялась, прижимая ладонь к дыре в животе, и медленно двинулась к нему, сорвав цепочку с шеи и зажав в кулаке, крестом наружу. Коротким ударом впечатала крест в его морду, и коридор огласил рев; глаза бешено вращались в орбитах, кожа чернела, покрываясь такой же горелой коркой, как на груди, а Сакура, выдохшаяся и измученная, тихо пролепетала:  — Не та ту нарвался, уебок, — получилось плохо, язык не слушался, но для морального успокоения ей этого было достаточно. Упала на колени перед ним, визжащим и корчащимся; силы кончились, остатки уходили на то, чтобы терпеть боль частичного превращения, исцеляющего ее, заставляла себя дышать, открыв рот и вывалив язык, настолько погано ей было, сглатывая кислую слюну через раз, позволяя ей течь по подбородку на грудь. По телу шли судороги по мере исцеления; как только она ощутила, что самое страшное позади, живот цел и легкие могут дышать нормально, отменила трансформацию, аж застонав, насколько хорошо было не чувствовать этой боли.  — Сакура! Кто-то подхватил ее и оттащил подальше от изувеченного вампира; ей было все равно. Облегчение накатило с такой силой, что она едва не испытала оргазм, настолько напряглось все внутри нее, и дернула рукой, пытаясь ухватиться за того, кто ее тащил, и раздался короткий душераздирающий крик — это ее отрезвило. Ловко подставив под себя руки, чтобы спиной не рухнуть на пол, она подняла глаза — и застыла. Саске отскочил от нее, и на его плече расползалось горелое черное пятно, источая паленый запах. Она задела его крестиком, все еще зажатым в ее кулаке.