Маскарад Вампиров: Противостояние.

Под водой было тихо; вдалеке слышался шум падающей воды, потолок рябил в такт бегущим по воде кругам, бьющимся о керамические края ванны мелкими волнами, вода была повсюду: вокруг нее, в ней, тяжело жала легкие, сдавливая сердце. Она вынырнула, хрипло кашляя; вода помутнела от крови, сочащейся из переполненных жидкостью легких, стекая по подбородку; боль — это хорошо. Боль позволяла отвлечься от мыслей. Она не врала Саске; наверное, было бы лучше умереть там от руки Сакуры, а не думать тут, сейчас, как ей смотреть в глаза оборотням. Саю. Такая глупость, как она могла вообще до такого додуматься? И все же… Слишком чуткая к чужим чувствам, ощущая то волнующее, что было между Сакурой и Саске, понимая, что природа ее чувств к нему — совершенно осязаема и достижима, как она могла не попробовать? Это ведь всего лишь один раз… Саске явно пришел к ней не просто так, наплевав на приказ Хинаты; он-то на себе испытал, что это такое — быть упырем. Наверное, именно поэтому он старался не создавать новых, вербуя тех, кто уже был в этой шкуре, типа ебанько из банка крови; наверное, именно поэтому он не позволял эмоционально привязываться к себе, обращаясь с тем ебанько, как с грязью. Она же и ему, получается, своим поступком в рожу плюнула. Показала, как это легко можно — наплевать на чужую свободу воли, принудить к любви, насильно привязать к себе. Кожа на пальцах сморщилась и припухла. Она вылезла из ванной, механически пройдя к зеркалу и тут же шарахнувшись в сторону — настолько ужасно выглядело ее лицо. Щеки запали, губы зияющей раной открывали беззубый провал. Не такой она привыкла себя видеть. Поделом. Пока расчесывала мокрые волосы, ни разу не взглянула на отражение, старательно изучая раковину. Краситься оказалось сложнее; переламывая себя, нанесла тональник, коснулась тушью ресниц и задрожала, взявшись за помаду; беззвучные сухие рыдания вырвались коротким хрипом, неуемным желанием прямо сейчас, сию секунду, извиниться перед Сакурой. Нет, не перед Саем, именно перед Сакурой, чтобы избавиться от чудовищной тяжести вины, ведь она пусть и почти не слышала, что та кричала, но поняла: она задела нечто большее, чем просто чувства влюбленной девушки. Это и так было подло с ее стороны, но что Сакура имела ввиду под «биться»? Буквально — драться за мужчину? Неужели это в их правилах? Дикость какая-то. Мужчина должен ухаживать за женщиной, добиваться ее расположения, а не вот это вот. Наверное, Сакура имела в виду другое; Ино была оглушена силой удара, так что ничего удивительного, что ей могло почудиться что-то не то. Влив в себя еще пакет крови, она залезла в шкаф и медленно, неспешно прошлась пальцами по вешалкам, выбирая; раньше ей всегда нравился процесс, но в свете недавних событий выбор наряда не успокаивал, скорее, наоборот, заставлял нервничать сильнее, как будто она оттягивает неизбежное, как будто настороженно ждет, когда придется встретиться лицом к лицу с ее возможной жертвой — невинной жертвой, — а не спаси Сакура Сая, у Ино точно бы больше не осталось ни капли человечности. Убить того, кто тебе так… дорог? По глупой, нелепой… чудовищной неосторожности. В дверь постучались; Ино привычно использовала Стремительность, чтобы одеться — не голышом же встречать упыря, — но стоило ей обернуться, как сердце забилось в глотке, игнорируя свою смерть. Сай быстро зашел, тут же закрыв за собой дверь, и посмотрел на нее; в ней все рухнуло. Выглядел он кошмарно. Глубокие тени под глазами, не имеющие ничего общего с сексапильной усталостью, белые, как мел, щеки, и взгляд… потухший. Как будто мертвый.  — Собирайся, — коротко бросил он, кивнув в сторону двери; она непонимающе огляделась, не зная, куда деть глаза, только чтобы не смотреть на него, и сдавленно просипела:  — Хината запретила покидать комнату. И… приближаться к тебе.  — Она не заметит, — он подошел к ней, от чего ее парализовало; ей казалось, что от стыда она вот-вот расплачется, кинется ему в ноги и будет умолять о прощении, что, кстати, не самый плохой вариант в этой ситуации. Она же его чуть не убила, черт. Схватил ее за руку, но не грубо, скорее, крепко и убедительно, потянув к выходу. Она сделала несколько шагов следом, сомнения сжали грудь — что он хочет? Явно не на свидание зовет. Возможно, это — месть? Или… У нее не было ни единого предположения. Ни единого внятного. Чувствовала, что что-то не так, но в чем именно дело, не представляла, а нихера романтичного в голову не лезло — ну правда, он же не больной, после покушения на свою жизнь устраивать ей романтик? Еще более непонятно стало, когда он вывел ее из дома, все так же сжимая ее запястье, и только на улице отпустил; на улице были уже густые сумерки, глаза перестроились не сразу, а слуха коснулось тихое:  — Садись. И он обратился. Опустился на передние лапы, но в его движениях больше не было ставшей почти привычной игривости, он не бодал ее головой и не урчал, вообще не издавал ни звука, просто ждал, когда она умостится на его спине, сжав холку дрожащими руками, и резко, без предупреждения, рванул с места; она едва успела использовать Стремительность, чтобы не свалиться с него. Он бежал быстро и бесшумно; лапы мягко отталкивались от земли, мышцы под ней с силой ходили ходуном, не давая расслабиться ни на секунду; они перемещались вдоль шоссе, в тени деревьев, вдалеке мелькали слишком медленные машины, оставляя за собой в воздухе длинный свет от фар, деревья замерли, подчиняясь ее дисциплине, само время почти замерло для нее, а скорость Сая была такой, что она на какое-то время просто забылась, что это из-за ее Стремительности мир так неподвижен, и движутся в нем только они. Город остался далеко позади; животное под ней тяжело дышало, взбираясь на холм, с которого открывался фантастический вид на Лос-Анжелес, и когда они достигли вершины, он остановился, устало опустившись всем телом на землю; Ино осторожно сползла с него, оглядевшись и пытаясь понять, зачем они здесь. Сай не спешил превращаться обратно, лениво полизав переднюю лапу, гулко вздохнув и рыкнув, подзывая ее ближе к себе. Гул города вдалеке перебивался мерным гудением трансформатора рядом с ними, и Ино, окончательно потеряв нить логики, подошла, оторвав взгляд от огней ночного Лос-Анжелеса. Он быстро встал на ноги, она даже не успела уловить момент обратного превращения, и выжидающе уставилась в землю, не решаясь смотреть на него, но четко чувствуя его прямой, прожигающий взгляд на себе.  — Тебе пора стать прежней, — туманно изрек Сай, и Ино вздрогнула; перед ее глазами возник протянутый ей телефон. Она вообще перестала что-либо понимать.  — Зачем? — она взяла телефон в руки; старый, кнопочный, выглядел новым, при этом — совсем допотопным, такие еще в ее детстве были, слайдеры назывались.  — Тебе нужно вернуть свою человечность, — уверенно сказал он, почти ударив ее этими словами, — я искал способ помочь, особенно когда понял, что… другие методы помогают недостаточно хорошо. Но этот сработает, Ингрид. Она испуганно посмотрела на него, отступив на шаг, не веря собственным ушам.  — Что, прости?  — Думаю, тебе пора позвонить отцу, — на безупречном немецком сказал он, и Ино показалось, что ее сейчас вывернет; откуда, как он узнал, и что…  — Нет, — выдохнула она, почти выпустив телефон из ослабевших пальцев; Сай тут же оказался рядом, перехватив ее руки и сжав свои пальцы поверх ее, сильнее зажав телефон.  — Да. Тебе нужно вспомнить, кто ты есть на самом деле. Все те вещи, что ты делала последние дни — это не ты, не та Ино, с которой я познакомился на первом ужине в доме вампиров, не та, с кем обсуждал сериалы, смеялся и… Та Ино не сделала бы такого со мной. И это — моя вина.  — Ты тут ни при чем! — она уже забыла, как это — говорить на родном языке; в беззубом рту было слишком много места, язык заплетался, слезы подкатывали к горлу — ей было по-настоящему плохо. — Это все я, мои… неуемные эмоции, моя глупость, мои… Надежды. Она почти произнесла это.  — Набери номер, — попросил он; в его голосе не звучало ни грубости, ни принуждения. Это было хуже всего.  — Я не знаю его номер.  — Знаешь. Так же, как знаешь, что он все еще ищет тебя, Ингрид. Она зажмурилась; пять лет. Прошло пять лет с момента, как она умерла в объятиях ВиВи, приняв через поцелуй смерти проклятие в свои вены; пять лет, как уничтожено все, связанное с ней при жизни; пять лет, как умерла Ингрид, и из крови тореадора мучительно возродилась Ино, навсегда отрезанная от прежней жизни. Лишенная прошлого. Без будущего. Обычная судьба любого вампира, обращенного против воли. Обреченная на Маскарад и жизнь во тьме, не-жизнь, подпитываемую кровью живых. Пальцы скользили по кнопкам слишком уверенно, подтверждая его правоту — она никогда не забывала. Всегда помнила. В Берлине утро, если, конечно, папа еще там. Связь устанавливалась непростительно долго; тишина в телефоне, прижатом трясущейся рукой к уху, угнетала, она ждала, когда по барабанной перепонке ударит длинный писк и мягкий женский голос оповестит ее, что номер в сети не зарегистрирован, или аппарат абонента выключен, что угодно, кроме сильного, уверенного, чуть сонного мужского голоса на том конце провода:  — Слушаю. Она онемела; голос отца казался таким близким, как будто он стоял рядом, а не был на другом конце планеты, возможно, в кровати, или на работе, или в машине — она представления не имела, чем он занимался.  — Это… Ингер? — как-то глупо спросила она, не веря, что вообще смогла выдавить из себя хоть какой-то звук.  — Да, слушаю, — голос стал жестче; она поняла, что он вот-вот положит трубку, решив, что это какая-то реклама или что-то в этом роде, и тихо, через силу пролепетала:  — Я… Ингрид. На том конце провода повисла тишина, оглушающая и бьющая по нервам, как ток по проводам, почти заставляя ее дергаться всем телом, и она чуть увереннее, не веря, что вообще говорит это, сказала:  — Привет, папа.  — Что за… Это что, розыгрыш? — он рявкнул в трубку так, что Сай, стоящий рядом, нахмурился, но положил руку ей на плечо, подбадривая, заглядывая в глаза; она почти ничего не видела за пеленой слез.  — Нет, это не розыгрыш.  — Господь Всемогущий… — голос на том конце провода сорвался. — Господи, Ингрид, это правда ты? Скажи что-нибудь!  — Прости меня, пап, — она только теперь поняла, что у нее намокли пальцы; слезы текли по щекам. — Я… я не могла позвонить…  — Малышка, где ты? Господи, Ингрид, скорее, что с тобой?! Где ты?! Я искал тебя везде, я… Великий Боже, малышка, я сейчас же…  — Стой, пап, нет. — Ее сковал страх; Господи, что она только что натворила. — Пап, послушай меня, слушай внимательно.  — Конечно, конечно, — он понизил голос до шепота, на фоне раздались странные звуки, как будто он листал книгу или что-то, и она, стараясь придать голосу хоть каплю спокойствия, игнорируя слезы, четко, размеренно произнесла:  — Я в безопасности. Я не похищена, не в рабстве, меня никто не бьет, не пытает, со мной все в порядке. Слышишь? Но случилось кое-что, из-за чего… мне пришлось исчезнуть.  — Ты… совершила преступление?  — Нет, нет, что ты! Черт, — не надо было слушаться Сая. Она только что совершила чудовищное преступление в глазах Камарильи, нарушив Маскарад одним из самых недопустимых способов — связавшись с тем, кто был в ее жизни. — Пап, просто… знай, что я в порядке. И я люблю тебя.  — Ингрид, прошу, скажи, где ты, — он плакал; конечно, он плакал, он потерял дочь пять лет назад, и это было жестоко — вот так поступать с ним.  — Я… в Америке. Но тебе сюда нельзя. Прошу, я уже этим звонком поставила твою жизнь под угрозу…  — Мне плевать. Я защищу тебя, я приеду немедленно, я сделаю все…  — Остановись! Ты не понимаешь! — она разрыдалась, и тут вдруг Сай забрал у нее телефон, уверенно поднеся его к своему уху:  — Герр Ингер, пожалуйста, выдохните. Нет, я не похититель, я друг вашей дочери. Я убедил ее позвонить вам, но от ваших действий сейчас зависит очень многое, в том числе — то, сможете ли вы увидеть Ино… Ингрид снова. Первое — никто не должен знать, что вы в курсе, что она… жива. Понимаете? В груди все полыхало. Ее рвало слезами, трясло и било; она рухнула на колени, тут же ощутив плечо Сая, присевшего к ней; уткнувшись лицом, она слушала, как Сай спокойно и уверенно говорит с ее отцом:  — Меня зовут Акаши Сай. Я довольно публичная личность, и я полностью доверяю свою судьбу вам в руки — вы можете разрушить теперь мою жизнь, зная, кто я, обвинить меня в похищении, что угодно — но поверьте, я желаю только блага для Ингрид. И поверьте — то, что вы знаете, что она жива, представляет для вас гораздо большую опасность, чем для нее. Именно поэтому — прошу. Никому ни слова. И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы вы могли встретиться, и чтобы вы узнали все — но не сейчас. Мне остается только полагаться на вашу порядочность и благоразумие. Это не телефонный разговор, вы просто не поверите. Сай говорил и говорил, из трубки доносился голос отца, а перед ее слепыми от разъедающей соленой влаги глазами проносились все те моменты, которые она так старательно уничтожала в своей памяти: папа держит ее за руку у могилы мамы, ей лет пять, не больше; завязывает ей белоснежные банты и подтягивает гольфики, улыбаясь; знакомит с Саске — мальчиком старше нее, и Итачи, его старшим братом, в которого она, семилетка, тут же влюбилась; сидит в первом ряду на первом показе мод их модного дома внутри школы, где они демонстрируют собственноручно сшитые наряды из пакетов для мусора; смеется, когда она восторженно визжит на самой вершине колеса обозрения в Испании; их отдых на пляже острова Родос в Греции, грозный взгляд на похабно ухмыляющихся юнцов — Ингрид шестнадцать, она прекрасна, счастлива и любима, единственная обожаемая дочь очень чуткого отца; их прощание в аэропорту, его последний, долгий поцелуй в лоб и нежное, но крепкое объятие — папа волнуется, отпуская ее в Нью-Йорк, а она беззаботно смеется, убеждая, что все будет в порядке… Через неделю после этого она умерла.  — Я… соскучилась… пап…  — Я тоже, малышка. Я тоже. Прошу, умоляю, просто подай знак, что все хорошо, и я буду молчать, только… Богом прошу, пусть все, что сказал этот мужчина, будет правдой, или…  — Правда, пап. Все правда. Я обязательно найду способ с тобой увидеться, правда, — и она не лгала; в ней крепла уверенность, что да — в конце концов, через Хинату, через Саске, да даже через Неджи — она найдет способ добиться у Камарильи разрешения ввести отца в их мир. Неважно, какой ценой — даже если ей придется сделать отца своим упырем, не страшно — он и так ее любит, всегда любил, и если ее кровь отравит его разум, ничего не изменится, просто он будет иметь право быть рядом, знать о ней правду. Она не помнила, не понимала, что разговор уже закончен, что она рыдает на груди Сая, что он гладит ее по спине, успокаивая; не осознавала, как может быть больно, как голос из прошлого, навсегда, казалось бы, оставшийся для нее недосягаемым, мог вывернуть душу наизнанку, обнажая то, что она давно похоронила в себе. Рваные шрамы исчезли. Больше не было рубцов на утраченной человечности. Они исцелились. Сай встал, помогая ей подняться на ноги. И первое, что она смогла понять, выныривая из пелены воспоминаний и тоски, — он сломал телефон пополам и выбросил его.  — Он одноразовый. Шикамару сказал, что только так будет невозможно отследить звонок. Он сотрет все данные из баз операторов связи, что этот звонок вообще был — и, если твой отец не сдержит слово, он ничего не сможет доказать.  — Это… жестоко, — всхлипнула она, стирая слезы с лица; она опухла, чуть не прикусив язык — новые зубы потихоньку прорезали десны, а она совсем забыла об осторожности. — Ты хоть представляешь, что с ним сейчас? Пять лет он не знал, что со мной, и тут такой звонок…  — Если все сложится, ты лично ему все расскажешь. Гораздо более жестоким было бы сказать ему, что ты стала вампиром, по телефону — думаешь, хоть один человек в здравом уме поверил бы в это?  — Нет, — она кивнула, понимая, что он прав; тем сильнее было желание прямо сейчас заказать себе гроб и перевозку до Берлина.  — Как только закончится все это, — он неопределенно пожал плечом, намекая на Цимици, — я смогу помочь, если пожелаешь. За деньги возможно что угодно, а у меня их много.  — Спасибо, Сай, — она не решалась обнять его, но он сам развел руки в стороны, позволяя прижаться к себе снова, уже без истерики. — Спасибо, спасибо!  — Не стоит. Он отстранился, улыбнувшись; улыбка была какой-то грустной, на его лице появилась растерянность, глаза забегали, как будто он подбирал слова, не зная, как сказать ей еще что-то, и Ино, окончательно придя в себя, нахмурилась, наблюдая за его метаниями:  — Что не так? Что с тобой?  — Нам пора назад, — наконец, нашелся он, но прежде, чем он успел обратиться, она рывком встряхнула его за плечи:  — Что ты недоговариваешь? Я же вижу! — она чутко уловила смятение во всем его поведении, и не собиралась это игнорировать — раньше да, но не теперь, после того, что он сделал для нее. Она его чуть не убила, а он ей вернул душу. Как минимум, она должна была попытаться понять и помочь.  — Я… мне нужно в Гриффит-парк, — улыбка пропала с его лица. Взгляд снова стал пустым и сосредоточенным.  — Ну так, времени у нас с запасом до рассвета, — не поняла она, но Сай только помотал головой:  — Нет, тебе туда нельзя. Там будут оборотни. Много оборотней — и вряд ли ты будешь там в безопасности.  — О, у вас какая-то ваша сходка?  — Можно сказать и так. Сакура… отказалась от меня, из-за того, что я вступился за тебя. Она виновато потупила взгляд.  — Мне очень жаль. Я… глупость сотворила. Мне нужно объясниться с Сакурой, я смогу все исправить…  — Нет, это уже не поможет, — Сай как-то невесело засмеялся. — У нас свои законы, а я теперь — самец без самки, и любая желающая может заявить на меня права. Как в свое время сделала Сакура. Что, собственно, девочки и решили сделать сегодня ночью.  — То есть?  — То есть — за меня будут драться, и если никто из моей стаи меня не отобьет по моей просьбе, то я уйду с победившей.  — Но… — Ино растерялась. Это было похоже на какой-то нелепый патриархат наоборот. Значит, все-таки Сакура имела ввиду «биться» в смысле реально драться за него? — То есть, у тебя совсем нет выбора? Чушь какая-то.  — Не все женщины нашего вида… Не знаю, как объяснить. В основном, это, скорее, дань уважения традициям, символичное действо. Но бывает и так, что вызовы бросаются всерьез, и тогда, по нашим законам — да, у меня не будет выбора. Зато самкам в этом плане хорошо — только они решают свою судьбу, независимо от исхода поединка у самцов. Вполне можно и проигравшего выбрать… — он оскалился, пытаясь выжать из себя улыбку, но вышло очень неискренне. — Сакура оставалась со мной всегда, даже, когда меня клали на лопатки. Ино зажмурилась; она была виновата гораздо больше, чем думала, и последствий у ее поступка тоже оказалось с избытком; она и не подозревала, что может случиться что-то подобное. Звучало все совершенно дико. Хотя, дико — это про оборотней, стоило ли удивляться?  — Я доберусь до дома сама, — ободряюще улыбнулась она. — Не переживай за это. Когда вернешься, обещай мне рассказать, как прошло, ладно?  — Если вернусь — обязательно расскажу, — и он вдруг притянул ее к себе. И коротко, трепетно поцеловал в лоб; пока она не успела опомниться, обратился в пантеру и резво кинулся прочь, в сторону от сверкающих огней, туда, где темной тенью зиял провал Гриффит-парка, видимого с холма. А Ино застыла, не зная, что сильнее ее шокировало — то, как он прикоснулся губами к ее лбу, или все же сказанное им «если».