Маскарад Вампиров: Противостояние.

Мутная пелена перед глазами плавно обретала черты лица Сая, обеспокоенно что-то говорящего; Ино слабо моргнула, возвращаясь из небытия. Вокруг — все чужое: не тот потолок, не та кровать, не те запахи. В голове — полный беспорядок; нужно собраться. Голос Сая что-то твердил ей, уговаривал, но она не разбирала слов, слишком сосредоточенная на одной-единственной мысли, никак не укладывавшейся в ее систему координат: Суйгецу шестьсот лет. Шесть. Сотен. Следы Диаблери оставались на ауре на многие годы. На десятилетия. Не нужно обладать сильным Прорицанием, чтобы их увидеть. Их длительность и интенсивность во многом зависела от силы витэ убитого вампира; витэ вампира из первой десятки поколений могло осесть на несколько столетий, в то время как ритуал с вампиром из своего круга мог изуродовать ауру на полсотни лет, не больше. Достаточно, чтобы распознать и казнить преступника, но… Суйгецу совершил Диаблери в средние века. И даже если он смог выпить вампира на десять поколений старше — сила витэ осталась при нем, а с ауры все следы были смыты прошедшими столетиями. Он говорил только как факт, что совершал подобное — не уточняя, когда и кто стал его жертвой; в один из редких моментов, когда его разум прояснялся. И также он не уточнял, было ли это единожды. Вот почему когда Ино вернулась в кабинет Хинаты, помимо Наруто там был еще и Суйгецу. Значит, едва получив амарант, Хината первым делом отправила за ним — знала ли она его возраст, догадывалась? Или все потому, что он сам совершал Диаблери? Ино долгое время думала, что проживание Суйгецу при Грауте, и закрепление за ним права жить в особняке после Окончательной смерти последнего, обуславливалось тем, что Суйгецу сам — Дитя Граута. Но теперь ей стало ясно, что это невозможно — Граут был чуть старше ста лет. Вполне возможно, что Алистер Граут сам был через несколько поколений Дитя Суйгецу — если Суйгецу вообще создавал когда-либо себе потомков. Алистера Граута обратила его пациентка, когда тот возглавлял свою собственную психиатрическую клинику; став малкавианом, доктор Граут вел очень подробные записи своих ощущений и переживаний, эдакие аудиодневники, из которых при ознакомлении становилось понятно, в чем выражалось его безумие — он страдал приступами паранойи и манией преследования. Потому и дом был построен, как смесь лабиринта, крепости и лечебницы — чтобы не было необходимости покидать его стен. Обладая высочайшим интеллектом и грамотной речью, под конец его существования, когда проклятие уже глубоко пустило корни в его разум, он потерял связь с реальностью, не отличая реальных угроз от мнимых, что и послужило его трагической гибели — прах распятого осиновыми кольями Граута обнаружили на кровати в его личных покоях в глубине дома. Это то, что знали все. Хината ей говорила, что якобы Грюнфельд Бах был тем, кто принес Окончательную смерть Первородному малкавианов, но в Камарилье были и другие теории — тот, кто нашел останки Граута и встретился с Бахом лицом к лицу, умудрившись выжить, уверял, что охотник был крайне разочарован тем, что его опередили. Бах был широко известен среди Сородичей; сам Ля Круа признавал, что лучше охотника в Обществе Леопольда не было. Слишком много загадок и интриг. Ино была слишком проста и бесхитростна, и пусть использовала Соблазнение не всегда в благих целях, и интриганство было неотъемлемой составляющей привлекательности тореадоров для людей, тем не менее — все эти высокие политические игры, теории и недомолвки были ей чужды. Вот и сыграла с ней ее вновь обретенная человечность злую шутку: потеряла сознание, совсем как живая, едва узнала, что жила бок о бок с вампиром, старше ее на полтысячи лет. При этом — Суйгецу ничем не выдавал этого. Да, его Прорицание было очень сильным — за столько-то лет грех было его не развить до такого уровня; да, он часто говорил пророчества, иногда более-менее осмысленные. Но все это не выходило за рамки разумного — обычный малкавиан, поколения так двадцатого. Малкавианы вообще отличались бездумным созданием себе птенцов, среди них было наибольшее количество Слабокровных, и если такие кланы, как тремер, с трепетом и щепетильностью подходили к созданию следующего поколения, то с малкавианами часто бывало, как с Неофитами Шабаша — обратили, трахнули по голове чем-то тяжелым, бросили на произвол судьбы. Выживет или нет — не особо интересно. Выжил — молодец, через пару лет Сир может и проявит к тебе внимание. И ему будет все равно, что ты делал эти пару лет, хоть штамповал себе подобных каждую ночь. Так было до Камарильи. Но последние триста лет именно Камарилья держала под строгим контролем рождаемость вампиров, за неповиновение и Обращение смертного без предварительного согласования следовала казнь — и Сира, и Дитя. Трудно поверить, что Суйгецу своими глазами видел зарождение Камарильи.  — Я в порядке, — слабо выдавила она; Карин тоже склонилась над ней, нахмурившись и слегка похлопывая по щекам, в попытке ускорить ее возвращение в реальность. — Все. Все, я пришла в себя.  — Нормальная реакция, — Карин возмущенно фыркнула. — Что я такого сказала-то? Я думала, вы все знаете.  — Нет, я не знала про возраст Суйгецу.  — А что это меняет?  — Пока не знаю, — уклончиво ответила Ино. Ей в самом деле не казалось правильным сейчас вываливать все свои несформированные в связную речь мысли. — Возможно, ничего не меняет. Удивительно то, — она внимательно посмотрела на Карин, старательно игнорируя горячие руки Сая на своей талии, как будто не замечая обжигающего через ткань одежды прикосновения, — что я живу с ним под одной крышей несколько лет и не знала об этом. Ты знакома с ним месяц, и настолько хорошо осведомлена как о вампирах в целом, так и о Суйгецу в частности, что это не может не вызывать вопросы.  — Да уж, вопросов просто вагон, — съязвила Карин, — как можно жить под одной крышей и вообще не разговаривать? Насколько поняла я, не особо то вы, ребятки, интересуетесь Суйгецу. А стоило бы, банальную вежливость никто не отменял.  — Беги, Ино, — Сай хмыкнул, разжав руки, — Карин, говорящая про вежливость — это пятый всадник Апокалипсиса, зуб даю.  — Блять, их всего четверо! — Карин только начала возмущаться, как Сай дернул ее на себя, подтаскивая поближе, и прочувствованно выдохнул:  — Вот именно, Карин. Вот именно… После недолгой возни оборотней, за которой Ино наблюдала со смесью недоверия, удивления и зависти, они с Саем определили время отбытия, и условились встретиться у выхода из дома сразу, как стемнеет. Неловко попрощавшись, она вышла из комнаты — едва за ней закрылась дверь, как оборотни продолжили свои дикие игрища, судя по возмущенным воплям Карин и хохоту Сая, и Ино вымученно улыбнулась — ей в самом деле было немного завидно, что такая близость ей неведома. Оборотни были удивительны для нее. У них все было иначе, не так, как у людей или вампиров. Откровенность на грани фола, продемонстрированная Сакурой на собрании — очередной пример тому, что оборотни, кажется, вообще не имели друг от друга секретов. При мысли о Сакуре стало не по себе. Уже прошло столько времени, а она так и не попыталась объясниться с ней — это казалось неправильным и глупым. Нужно обязательно поговорить и расставить все точки над i; вернув себе человечность, Ино получила возможность снова испытывать весь спектр стыда и неловкости, какой существует, и при Сакуре у нее будто язык отнимался. Она понимала, что поступила очень необдуманно, безрассудно и некрасиво, попытавшись таким грязным приемом привязать Сая к себе и подвергнув его жизнь опасности; зубы восстановились полностью, только клыки еще не пришли к прежней длине, у нее чесались десны и было не очень комфортно губам, но это была ничтожная цена за совершенный проступок. Она чуть не убила Сая. Сакура выбила ей за это зубы. Считай, легко отделалась. Это если еще не брать во внимание, что если бы Сай не отравился, а кровь Ино подействовала бы, как должна была, то фактически, Ино увела бы Сая у Сакуры. Страшно подумать, что было бы в таком случае. Ей хватило одного раза — увидев, что женщины-оборотни делают друг с другом ради мужчины, фраза Сая о том, что нельзя вмешиваться в разборки самок, приобретала несколько иной смысл. Нельзя, потому что в пылу битвы разъяренные женщины могут банально покалечить или убить, не заметив этого. Проходя мимо комнаты Шикамару и Темари, невольно застыла, прислушиваясь к тихим, сладострастным стонам, доносящимся из-за двери; если бы она была смертной, точно не услышала бы, но вампирский слух не оставил ей ни единого шанса: чета Нара бурно праздновала свое воссоединение. Ино ощутила, как ей становится дурно, потому что ни Темари, ни Шикамару представлять в такой ситуации не хотелось, но звуки были совершенно однозначными. Внутри что-то погано скрутило. Она заставила себя перебороть оцепенение и, ускорив шаг, направилась к себе, не зная, куда деться от преследовавших ее видений, услужливо подкинутых слишком живой фантазией. Человечность — то, что мог позволить себе любой вампир, приложив усилия. Да, это со стороны кажется, что все так просто — не будь тварью, не убивай невинных, учись сострадать и выходить из конфликтов без крови — и сможешь наслаждаться и вкусом пищи, слабым, но ощутимым, и плотскими удовольствиями людей. Но на деле все гораздо сложнее: вампиры по своей сути людьми уже не являлись, и с годами, когда вампир отвыкал от боли, от голода, от потребности дышать, спать, ходить в туалет, — сохранять в себе человеческое становилось трудно. Когда питаешься кровью, сострадание отходит на второй план — Ино все реже задумывалась, что ее кормление может причинить физическую боль или недомогание после того, как транс спадет. Да, убивать она не убивала — не считая тех невинных, что стали жертвами ее Зверя, вышедшего из-под контроля, — и все же ей не казалось чем-то диким, скажем, прострелить бандиту голову из дробовика. Разве она смогла бы такое сделать при жизни? Нет. Человеческая жизнь — это всегда жизнь в первую очередь, и кому она принадлежит, ребенку ли, отморозку, упырю — не столь важно. Но бытие вампиром накладывало свои рамки на существование. Реакция была очень запоздалой, но сильной настолько, что Ино вдруг села посреди коридора, слепо уставившись в стену. Скольких она убила в кровавом угаре, пока тусовалась несколько суток с Дейдарой и Сасори? А те трое задротов из компьютерного клуба? Подростки, тупые, прыщавые, глупо хихикающие — они не могли поверить своему счастью, что такая роскошная женщина, как Ино, вообще обратила на них внимание, потому и покорно пошли за ней, клюнув на внешность и Соблазнение, как барашки на заклание. Подростки. Чьи-то дети. Которых она, не моргнув глазом, растерзала на задворках компьютерного клуба, где они смотрели порнушку или играли в стрелялки. Три пацана, никогда больше не вернувшиеся домой. Три матери, наверняка сходившие с ума, не зная, где их чада — и которые никогда не узнают, какая участь постигла их сыновей. Защита Маскарада превыше всего; тела на улице не оставляют. Трое, пропавшие без вести, которых никогда не найдут. Слезы жгли глаза; Ино подтянула колени к себе, обняв их руками. Стало паршиво, как ни разу до этого — она хладнокровно убила столько людей, отняла жизни, не задумываясь о последствиях. Перед глазами встало испуганное лицо последнего — он был рыжий, конопатый, очень бледный и в очках толщиной с палец. Он даже не кричал. Просто пытался вжаться в стену и слиться с ней, пока она, покрытая кровью его друзей и эротично слизывая ее с пальцев, шаг за шагом сокращала между ними расстояние. Она еще тогда могла понимать, что делает — и ее веселило то, что она делала. Искренне веселило. Ино тяжело, надрывно всхлипнула. Какое же она чудовище. Разве кровь невинных возможно отмыть со своих рук? Да, другие могли ее оправдать, особенно Хината — как никто понимала, что такое потерять контроль над Зверем, что такое Безумие, как тяжело приходить в себя, избавляться от этого истеричного веселья, от этой животной радости убийства, от этой чудовищной, неутолимой жажды крови. Но разве это оправдание вернет всех людей из логова Дейдары и Сасори? Отправит троих сопливых подростков по домам? Ей было ровно восемнадцать лет, когда ее сердце перестало биться. Она жила насыщенной, обеспеченной, интересной жизнью, путешествовала с отцом по разным странам, знакомилась с огромным количеством людей из модельного бизнеса — и не успела пожить. Видели ли эти подростки что-то, кроме подворотен Голливуда, существование которых тщательно скрывалось от туристов, или этого дешевого задроченного компьютерного клуба? Навряд ли. И она отняла у них малейший шанс увидеть когда-нибудь. Рыдания рвали грудь. Она плакала навзрыд, укачивая саму себя, обнимая колени и прижимая их к груди, отрешившись от всего, что ее окружало: больше не существовало стен с витиеватым рисунком на обоях, не существовало шахматных клеток, частично скрытых багрово-красным ковром. Была только она и ее самобичевание. Зачем она продолжает это уродливое существование? Она плакала, не осознавая, что ее плечи накрыли теплые руки, не слыша, как к ней обращаются; перед глазами — затравленный взгляд молчащего мальчишки, и в этом взгляде было всё. Осознание. Понимание. Принятие неизбежного. Толстые линзы делали глаза особенно большими. И эти неухоженные рыжие вихры, слабо дрожащие, когда он трясся от удушья, пока она с нежной, убийственно красивой улыбкой на губах сжимала ему горло, ощущая судорожное биение крови в его артериях, прямо под большим и средним пальцами, становившееся отчетливее, чем сильнее она сжимала. А за стеной тем временем Шикамару и Сай ничего не подозревали. Не знали, что она творит — так близко от них. Знали бы — остановили. Но они не знали. Ее гладили по спине, по волосам, и не понимая, что делает, она уткнулась носом в чужую, живую и теплую, шею, размазывая по коже свои слезы, притираясь щекой и хватаясь пальцами за обнимающие ее руки, как будто эти руки могли ее оградить и уберечь. Спасти от того, что она уже сделала. Хэзер — еще одна жертва ее эгоизма. Она всего лишь использовала ее, вытащила только потому, что это была прихоть, а не желание спасти. Выгода — покормиться, если вдруг что-то пойдет не так и придется использовать Дисциплины, расходуя кровь — а тут под рукой пакет с кровью, еще и ходит сам — удобно же. Вот, чем она руководствовалась. А девушка училась в университете. Получала стипендию и деньги от родителей. И что теперь? Подчиненная, порабощенная ее кровью, Хэзер видит в ней свое личное Солнце, центр Вселенной, нулевую точку на графике своего существования — этот влюбленный взгляд упыря нельзя спутать ни с чем. Ей больше не нужна ни учеба, ни будущее, ни родители — только Ино и ее кровь. Достаточно напоить Хэзер еще раз — и связь станет нерушимой и необратимой. Вечный раб, покорная слуга, не способная предать и подставить, готовая отдать жизнь за хозяина. Ино дрожала; ей было холодно. Теплое тело рядом манило прижаться еще крепче, что она и сделала — для нее тут же распахнулись объятия, утешающие и крепкие, надежные и оберегающие. Ино глубоко вдохнула, пытаясь заглушить очередной всхлип, и открыла воспаленные от слез глаза, уставившись на нежно-розовую прядь у самого ее лица. Сакура. Рядом с ней, на полу, прижимая к себе и успокаивая ее истерику, сидела Сакура. Ино чуть не разорвало на части.  — Прости… — она всхлипывала, глотала слезы, елозила пальцами по ее плечам, — прости, умоляю, прости, я так виновата перед тобой, прости… Сакура молчала. Молчала и слабо покачивалась, как будто баюкая, прижимая ее голову к своей груди, обдавая теплом своего живого тела, в котором билась сила и жизнь; молчала и перебирала волосы у нее на затылке, лаская шею, как маленькому ребенку, и Ино плакала, извинялась и снова плакала, а Сакура слушала и давала ей то утешение, что Ино не смогла бы дать себе сама. Сакура молча ее прощала. Вот так просто. Без интриг, игр, затаенной злобы; так, как это было принято у оборотней. Простить и больше не вспоминать, не катать внутри себя ком обиды, не накручивать, выискивая двойное дно; эта искренность и простота позволила выплакаться, всласть нареветься, выплескивая горе, и когда Ино поняла, что ее больше не душит, она мягко отстранилась, неуверенно и робко заглянув Сакуре в глаза. Стало стыдно. Сакура смотрела на нее, не изменившись в лице — все такая же спокойная, невозмутимая, ровная. Ни одной эмоции. В памяти всплыли слова Сая: «Их было шесть или семь… Жалею, что убил… так быстро».  — Тебе нужно умыться, — мелодично сказала Сакура, вставая и протягивая ей руки, предлагая помощь. — Потом можем пойти на кухню и выпить чего-нибудь. Я бы выпила кофе. Или виски. Пойдем? Они провели на кухне больше восьми часов, разговаривая. Сакура наливала в коньяк кофе, не опьянев, когда в бутылке осталась треть. Ино споласкивала бокал от каждой порции крови, чтобы свернувшаяся старая не плавала комками в свежей. Они говорили обо всем — о музыке, о карьере, о прошлом, о детстве. Ни слова про Сая, как будто его не было вовсе, и если Ино старалась избегать этой темы, то Сакура, казалось, не замечала; как будто забыла, что между ними вообще что-то было из-за него. Темы перетекали одна в другую; у них были разные вкусы и предпочтения, разные взгляды на жизнь; они были очень разные. И в этом крылось что-то, что не позволяло закончить разговор: как после долгого удушья не можешь надышаться, так же Ино не могла остановиться, перестать говорить, смеяться, слушать Сакуру. И да — у Сакуры были эмоции. Просто их было слабо видно, как если бы все ее лицо было обколото ботоксом — но на третий час общения она научилась распознавать смешинки в ее взгляде, в коротком дрожании уголка губ угадывать улыбку, а небольшая морщинка между бровей подсказывала, когда Сакура сосредоточенно хмурится, что-то вспоминая.  — Окрас у всех разный, — рассказала она, когда они плавно перешли на тему оборотней. — От цвета волос он не зависит, так что нет — в истинной форме я не розовая, если ты об этом, — Сакура снова засмеялась, а Ино ощутила острый прилив любопытства:  — А какого ты цвета тогда? — Сакура пронзительно посмотрела на нее, чуть склонив голову набок, как будто взвешивая, стоит ли говорить ей. — Если это слишком личное, можешь не отвечать. Я просто сделала вывод, что раз Карин и Сай… — она осеклась, мысленно чертыхнувшись; весь вечер его имя не фигурировало в разговоре, и так глупо проколоться!  — Это, скорее, совпадение, — либо Сакура сделала вид, что не услышала, либо ей в самом деле не резануло слух имя Сая. — Наруто блондин, но при этом в истинной форме он рыжий, как ты наверняка успела заметить, — она мягко улыбнулась, и Ино кивнула, подтверждая ее правоту. — В истинной форме у меня черная шкура.  — Черная? — в памяти всплыли черные полосы, покрывающие ее тело, когда она исцелялась. — Твои полоски… я должна была догадаться!  — Это не так просто, на самом деле, — взгляд Сакуры переместился обратно на чашку с коньяком. Он вполне удачно заменил отсутствующий виски. — Мой вид почти вымер. Но среди моих — я единственная с черным окрасом. Это большая редкость.  — А оборотни-птицы бывают? Сакура кивнула; Ино ощутила прилив бешеного восторга:  — Серьезно? Есть оборотни, умеющие летать?!  — Их очень мало. Я знаю только одного, и то — поверхностно, мы лично не общались. Он может в истинной форме летать, но недолго — мы же крупнее обычных животных и птиц. Ему трудно это дается, он тяжелый. Да что там, существуют оборотни-насекомые, — Ино чуть кровью не подавилась, а Сакура триумфально улыбнулась. — Да, представь себе. Им вообще не позавидуешь — они настолько крупные в своей истинной форме, что если перекинутся — будут раздавлены весом собственного экзоскелета. Не уверена, что они вообще хотя бы раз за жизнь перекидываются. Сакура задумалась, вспоминая; Ино с трепетом ждала продолжения, но все же не выдержала:  — Ты по этой же причине не превращаешься целиком?  — Нет, — она решительно мотнула головой. — Мне больно перекидываться. Конечно, ничего сверхъестественного, можно и потерпеть, но без острой необходимости я стараюсь этого не делать. К тому же, у меня это долго. Когда я в своей истинной форме, тогда ничего не болит, только сам переход причиняет боль. А вот те же насекомые — для них перекинуться, фактически, означает самоубийство. Смерть от удушья под весом собственного тела — точно не самая желанная смерть. Я знаю одну акулу… — Сакура замолчала, когда в кухню вошел упырь, оглядев их обеих через прорезь в мешке, надетом на голову, с нарисованным ртом. Ино бросила быстрый взгляд на экран телефона.  — Черт! Закат через полчаса! Мне же надо в орден, я совсем забыла о времени!  — Ты пойдешь одна? — спросила Сакура, и у Ино желудок подскочил к глотке, рискуя выдать всю выпитую кровь назад, и явно не в бокал.  — Я… — она замялась, но все же уверенно посмотрела в глаза Сакуре, выпалив: — Я попросила Сая пойти со мной.  — Это разумно, — Ино не ожидала, что реакция будет такой… Никакой. Сакура без тени злости посмотрела на нее, добавив: — Удачи, и будьте на связи — если надо, мы придем на подмогу. Не придумала ничего лучше, чем подойти к ней и крепко обнять — ее обдало запахом коньяка с ноткой кофе, а Сакура положила подбородок ей на плечо, отвечая; никакие слова не могли передать все то облегчение, что она испытала. Сакура действительно умела прощать. А Ино умела учиться на своих ошибках.  — Береги его, — раздалось возле ее уха; даже не шепот, а слабое колебание воздуха из приоткрытых губ.  — Его дозволено калечить только тебе, — неловко пошутила Ино, тут же пожалев о своих словах, но Сакура неожиданно рассмеялась, отпрянув — и подмигнув ей:  — Вот именно. И если и было какое-то предупреждение или скрытая угроза в ее словах, то Ино, как ни старалась, не могла ее расслышать. Зато любовь и заботу она распознала сразу.