The Great Nothing

Сегодня даже зажигалка решила подвести – закончилась, плюнув напоследок искрой, тут же улетая в стену. Эрнест обречённо валится в кресло. Сегодня у него День рождения, а никто об этом не знает. Или не помнит. Или, возможно, некому помнить уже… Или всем просто плевать. Неважно. Главное, что он который день сидит в холодном, захламлённом доме, провонявшем плесенью и прелой древесиной, старьём, оружейной смазкой, бензином… Он сидит здесь в надежде на отдых. Это его личный замкнутый круг. Место, где вечные мысли прогоняются по кругу миллионный раз, натыкаясь на те же ответы и тут же находя новые. Эдакий Катарсис. Чистилище. Маленький любимый Ад. Эрнест смотрит в окно, на свинцовое, тяжёлое небо, на туманный лес, обвисший мокрыми ветвями; переводит взгляд на высокий потолок – под несущими балками развешанная длиннющая полупрозрачная материя, метров так десять, рассеевая свет от одинокой лампочки. Честно, Эрнест даже не помнит, откуда ткань. Он вообще никогда не заглядывает в свои склады, просто потому, что он не помнит всех тех людей, которые просили «чтоб полежало». Половины из них уже точно нет в живых, половина уехала с концами, позабыв о своих вещах. Так в доме накопилась куча барахла. В остальные комнаты хозяин даже не заглядывает, а надо бы. А что на чердаке творится… Парень апатично ведёт взглядом по импровизированным горам – там даже граммофон завалялся, а на полу разбросаны мелкие деньги. Убрать бы… В конце концов хоть иногда же нужно выносить мусор из своей жизни, верно? Хотя бы в День рождения… Вообще, обидно было до слёз. Не то чтобы Эрнесту нравилось быть гвоздём программы – он и сам умеет привлечь внимание, когда хочет – дело в том, что собственное настроение болталось где-то ниже нуля. Ему не принципиально, чтобы помнили о празднике – да и праздник ли это вообще? – ему важно, чтоб друзья были рядом. Вниманием общества он манипулирует как нехер делать, от скуки, но искренние желания важных ему людей для него важнее его собственных. Если они сейчас с ноги откроют дверь, он будет возмущаться, однако будет невъебенно счастлив. Но никто не придёт, Эрнест в этом уверен. Повтыкав в потолок, длинноволосый всё-таки лениво поднялся на ноги, направляясь к прихожей – было бы неплохо начать оттуда. Как оказалось, там спрятались страные вещи: нашлась коробка с бисером и перьями, которые он, как сорока, стаскивал ото всюду; красные нитки; чужой чемодан с фотоальбомами; мешок шишек; под завалами какого-то тряпья отрылись чьи-то блокноты с записями.

«…27.09. Ель обыкновенная начинает цвести в возрасте 25-30 лет. У неё тоже образуются два типа шишек — мужские и женские. Фиолетово-красные или зеленоватые молодые женские шишки, появляющиеся на концах прошлогодних побегов… »

Дальше Эрнест читать не стал. Пошарив по цветочным горшкам с засохшими растениями, он вытащил связку ржавеющих ключей. Как же давно он не был в других комнатах… Дверь отворилась с тихим скрипом, свалив на пол стопку журналов – возможно, там даже порнуха запрятана, никто не проверял. В дальнем углу стоял пыльный торшер с матерчатым, винтажным абажуром. С потолка на хозяина дома сыплются белые и чёрные пауки. Тяжёлый застоявшийся сладковатый воздух с трудом проникает в лёгкие, двинулся через дверь, смешиваясь, сдвигая свои слои – кажется, здесь когда-то что-то сдохло. Под ботинками хрустнули раковины улиток – откуда, если дом наглухо заколочен?.. Щели только прожранные мышами… По стенам висят чужие шляпы, зонты, чьё-то заношенное и побитое молью пальто; сумки и чемоданы, даже бубен. Бубен, чёрт возьми. Такая находка несколько удивила Эрнеста, он долго смотрел на неё, но ему по прежнему нет дела до всех этих вещей – он не помнит их хозяев, поэтому было бы неплохо избавиться от ненужного. Скорее всего, эти люди были хоть как-то близки парню, раз он согласился захламлять свой дом, однако память решила, что они неважны, стерев все воспоминания, делая их безликими силуэтами – далёкими и бессмысленными. Вещи носят с собой воспоминания. Возможно, поэтому ему так некомфортно и… опять всё равно?.. Нет, не всё равно. Если люди ушли, значит, они должны уйти полностью из его жизни, а не валяться осколками под ногами. Сгрузив барахло в багажник внедорожника, Эрнест тоскливо смотрит в небо: осень, как и любое время года, ему нравилась. Как и любая погода. Стоит только задуматься о своём, как она помогает прислушаться к себе. Уже вываливая мусор на огромную свалку у города, где часто шарятся бомжи, парень с усмешкой думает, что его брата уже наверняка поздравили. Его не то чтобы любят… Просто он попроще. А простых считают более отзывчивыми. И они не знают, что тому тоже плевать на всех, на свой День рождения в частности, что «попроще» - это тоже такая себе уловка, только он пользуется ею немного иначе, чем сам Эрнест. И только их друзья знают, как угодить близнецам. Глядя на горы никчёмной помойки, куда выбрасывают ненужные вещи, хотелось выбросить себя. К нему уже потихоньку тянулись местные жители. Тратить время на людишек не хотелось, поэтому длинноволосый поехал обратно. И, каково же было его удивление, когда прибитая ножом к двери болталась записка:

«С ДР, сучёныш! Мы о тебе помним, не как в тот раз. Пожелаем здоровья, что ли, а то даже не знаем, что писать. В целом, не подхвати пулю и не заболей сотрясением мозга. Впускай в жизнь побольше нового. Happy birthday, motherfucker! Твои А., А., Х. и Н.»

- А надо было всего лишь генералку сделать, - проворчал Эрнест, рассматривая подарок – добротный тот самый охотничий нож, с гиеной на лезвии. – И даже все в сборе, заразы. Что ж… народ, я счастлив.