The Great Nothing

Некромант был идеальным братом — Эрнест в это свято верил. И сейчас верит. Его брат всегда говорил правильные, пусть и страшные вещи, и это было аксиомой — так считал младший. Если уж говорили, что это плохо закончится, значит, так и будет, и совсем не потому, что какая-либо затея Эрнеста была опасна сама по себе. Нет. Просто если Некромант хотел уберечь нерадивого близнеца от напастей, то едва ли не привязывал к себе, таскаясь вместе с ним. А если тот ослушался и всё-таки полез в сdоё дело — наказывал. И Эрнест тоже считал это справедливым — предупреждали же. Если Некроманту что-то не нравилось — курево, например — он, нет, не отучал брата от вредных привычек, просто тушил сигареты об него, обзывая дешёвый табак вонищей. И Эрнест понимал, что курить нужно что-то менее вредящее здоровью — то, что об него не потушат. Старший брат бил младшего до полусмерти, выражая свою заботу и желание научить защищаться. Это тоже воспринималось как должное. — Он придёт, — с усмешкой говорил Эрнест, сидя в плену, как залог. Он жертва, вечная жертва, в которой воспитывали жажду обнажать клыки. Вот только это уже не он будет. — Он ведь идеальный. А потом его били ногами. И только когда Некромант являлся и тупо всех расстреливал, младший близнец восхищался им, ведь сам он, по-видимому, ничего не может. — Умри уже, — холодно цедит старший, наступая на чужое горло. — Как ты меня заебал. Эрнест плачет, задыхается, и, кажется, даже если бы мог, то не сказал бы и слова против, но именно сейчас его бросают на произвол судьбы, выкидывают, как надоевшую игрушку, и он чувствует, как кто-то невидимый — кто-то, кто жил в нём до этого, постоянно наблюдал со стороны — истерично смеётся, корчась по полу. Не он, кто-то другой. Однако почему-то больно ему. После жестокой драки, Некромант удивлённо признаёт в нем Эрнеста. Не его, а Эрнеста. И младший сам запутался, кто есть кто. Так и жили. То Эрнест, то он. А брат по прежнему идеален — убил, уничтожил всё, что было дорого, чтобы второй не привязывался ни к чему. Эрнесту это нравилось, Эрнест мазохист, Эрнест готов убить любого и убиться сам. И, почему-то, удивляя всех, появляется кто-то вообще левый, но умный, и голосом Эрнеста говорил странные речи. Брат тогда признал в нём кого-то третьего, чьё имя не знает никто, да и тот молчит — загадочный такой, спокойный, рассудительный. Немного провокационный, но, скорее, игривый, только не как кошка, а как паук, что создаётся ощущение незримой паутины, в которую ты уже вляпался. Эрнест белый, как смерть, хотя брат ещё белее и страшнее, а вместе они как Вестники Апокалипсиса. — Я люблю тебя, брат, — говорит Эрнест, который первый. А второй с оскалом добавляет. — Равно как и ненавижу. Некромант оценивающе смотрит на него, прикуривая дешёвую сигарету, от запаха которых его всегда воротило и которыми прожигает лёгкие, вопреки всему, Эрнест. — А я наконец-то признал в тебе человека. — Ты идеален, брат. — Теперь ты тоже.