The Great Nothing

— Эрнест, проснись! Он уже минут десять невидяще пялится на паука под потолком. Чётко над ним. Только чёрного. Он белый, а тот — чёрный. Эрнест не узнаёт комнату, не узнаёт паука, смотрит на руки — и их не узнаёт; всё тут какое-то… не такое, чужое, чужеродное, не то чтобы непривычное, но не то. Только голос кажется отдалённо-знакомым. Всё это узорчатой калькой ирреальности наваливается разом, и Эрнест морщится, потому что перед глазами плывёт, а ещё плывут вещи, которых тут быть не должно. — Просыпайся, эй! Господи, даже тут к нему доебутся!.. Даже так. Он продолжает изображать мёртвого в слабой надежде, что пронесёт. А, нет, не пронесёт — Ася заходит — стекает с потолка — с подносом, на котором лаконичный гранённый стакан с водой и две таблетки. Синяя и красная. Как символично, блять. — Проснись, — повторяет она, и пальцем ведёт вдоль его худых рук, проверяя вены, синяки, ушибы. Собирая их. — Ты нам нужен. — Естественно, — усмехается Эрнест, прикрывая красные глаза, — без меня вы ничего не сможете. — Без тебя мы просто не сможем. Эрнест лежит мёртвым грузом и слушает — прислушивается, но нет, не ёкнуло у него ничего и нигде, он слишком занят сейчас, чересчур навязчиво начинает ныть разбитая в кровь скула — о, как знатно его поцеловали со стеной, а до этого знакомили с кулаком — а ещё он чувствует недостачу в волосах. Точное количество посчитать сложно, но добрый клок ему выдрали. Кстати, возможно, всё же стоит их обрезать — сколько раз он проклял свои длиннющие патлы, о… Каким бы умелым Эрнест ни был, случалось и такое — его банально избивали, а он не мог никак просчитать следующий ход. По каким-либо причинам. Или же просто ждал — там неважно. Факт в том, что Эрнест не гроза всего живого, его не боятся сразу, он не внушает страха; да, он опасен, но это тоже не сразу заметно. Ты это поймёшь, когда уже вляпался, как в паутину. Позже поймёшь, когда поздно. Но Эрнест всего лишь человек, и тоже умеет проигрывать. Растерял ли человечность за все эти годы?.. — Проснись, Эрнест. Его настойчиво трясут за плечо. Эрнест пытается убедить организм, что блевать конкретно сейчас не стоит, и что от него хоть тут отстанут. Или же только когда он?.. Нет, блевать не стоит. Кое-как разлепляет один сухой глаз — эта, такая реальность ему нравится ещё меньше, чем та, из которой он вынырнул. — Что ты снова натворил, Эрни? Ох, Ася, где же твоя учтивая молчаливость?.. Понимание?.. Вот оно, ага. Видно. Именно в этом состояние Эрнеста она будет задавать вопросы. Замечательно. Он действует на опережение. — Что я пропустил? — Ты пропал на добрых три года. Ни слуху, ни духу. Где тебя носило? — Какой сейчас год? — Прекрати этот еврейский разговор. Просыпайся уже, блять. Эрнест какое-то время собирается с силами — Ася терпеливо ждёт — садиться, снова морщится, оглядывается: комната приобретает привычные облезлые черты. — В каком-то из миров — уж не знаю где — была революция. Я там был, — сухо отвечает Эрнест. — Участвовал? — с насмешкой спрашивает Ася. — Устроил. -Врёшь. — Может быть. От Эрнеста — он чувствует — несёт порохом и пеплом, пылью, возможно — звёздной; в волосах запутались ветки, какие-то блёстки непонятного происхождения; на лице — отпечаток усталости. Он плетётся в ванную в надежде на холодную воду. — Ты проснулся? — голос из другой комнаты, и, кажется, совсем далёкий, как не отсюда. — И что кажешь? — Трудно быть богом, — хрипло выдыхает Эрнест. Потому что всё. Где-то он — всё, а здесь — даже вода в кране еле течёт. И всё это мешается в одну кашу, и чёрт только разберёт, кто и что, куда идти, что надо делать, где он, Эрнест, вообще. На нём держится боль, и без малого не всего мира; как на качелях — он то ли Христос, то ли Антихрист. Он ненавидит что-то решать, а только от выбора зависит будущее… многих. Его друзья — очень многое. Его составляющая, его слабость и сила, единственное, из-за чего он живёт. Они забавные, с ними не скучно. Они дают смысл жизни — скука сжирает ведь — тем самым определяя, какой будет исход. Всё связано. Все связаны. Эрнест, как паук, плетёт связующие нити между ними всеми, и не станет хоть одного компонента… Незаменимых нет, но он слишком привязался именно к ним. Этим вот. Он ненавидит Асю и любит одновременно, видимо, поэтому именно она приходила его будить — чтоб наверняка. — Ты так сильно хочешь быть учеником моего брата… — тихо продолжает Эрнест, не глядя. — Он этого никогда не скажется, но в твоих глазах отражается вся Вселенная. Её можно увидеть. Мой брат — константа. Я — движение. Твой ум результат твоей работы, не более. Так почему же вы все пытаетесь меня убедить, что у меня есть предназначение? Я могу быть всяким. Любым. Почему я так необходим этому миру?.. В ответ тишина — наверное, потому, что Аси тут никогда не было.