Мой врач (В другом мире) - Fairytale

— Доброе утро, — сказал президент. Помимо супруга, с ним была высокая, с пышным узлом волос на макушке, рыжеволосая девушка. Их мир уже давно стал республикой, но в отношении главы государства сохранилась старая традиция — его охраняли девственницы в белых одеждах, связанные родственными узами (система передачи должности по наследству была чрезвычайно сложна), которые получали особую подготовку и придерживались особой диеты. Телохранительница обежала квартиру, просканировала всё двумя приборами, посмотрела внимательно на слегка растерянного Фингона, сморщилась так, как будто от беременности как таковой пахло чем-то противным и уселась в углу, став, несмотря на белую одежду, совершенно незаметной. — Утренний рогалик, — добавил президент, кладя на стол пакет с выпечкой. — Мне так неудобно являться к вам домой, но я очень рад. Что случилось, профессор? — Посмотрите, пожалуйста, базу синтезированных существ, к которой вы мне дали доступ, — сказал он. — Вот акт о передаче в частные руки, который по вашему распоряжению оформили для меня. Тут сказано: «синтезированное существо класса АB/m» и так далее. А теперь посмотрите досье о поступлении в лабораторию: «вторая степень предразумности, сапиентизация…» — Какая сапиентизация, они что, сдурели? — Президент уселся за стол и стал быстро перелистывать электронные досье; под длинными пальцами мелькали картинки с беспомощно лежащими обнажёнными эльфами, фото оружия, доспехов, акты передачи с печатями, и (профессор не успел отвернуться) фото операций по модификации и вживлению корректирующих имплантов. Потом повернулся и сказал телохранительнице: — Дай мне рабочий коммуникатор и включи базу внутренних расследований по госслужбам. Ну да, вот оно, оно самое, — сказал он, введя в базу несколько слов и пролистав данные. — Брат второго биолога экспедиции, он вроде как геохимик, привлекался за чрезмерную выработку минералов. В прессу не попало, но случай, скажу вам, очень скандальный — вместо пяти грамм привезли пятнадцать килограммов лишних «образцов». Минералы, конечно, не пищат и есть не просят, но это было серьёзное вмешательство в экологию данного мира, материал там, не буду вас мучить спецификой, исключительно редкий. Отделался выговором, и процентов пять дохода, думаю, смог припрятать, а может, и больше, брата-биолога тогда не проверяли. Они решили провернуть эту схему ещё раз, видимо, рассчитывая на то, что не будет человека со стороны — такого, как вы, — который получит доступ ко всей документации сразу и станет сравнивать приходные и расходные документы. — Но должна же была быть проверка, — вмешался телепат. — Должна, — кивнул президент. — Материалы по космическим операциям хранятся вечно, но я думаю, что они по истечении сроков гарантий биосинтезированных существ собирались уничтожить акты о передаче. Феерический идиотизм. Они, наверно, думали, что если закон о смертной казни за порабощение разумных существ принят триста пятнадцать лет назад и в последний раз применялся сто тридцать два года назад, мы его не применим? — Я не хотел, — с трудом выговорил профессор. — Я не хотел. Я не думал, что вы сможете. Я не думаю… — И я не думал, — сказал президент. — Не думал, что придётся иметь с этим дело. — Я не хочу быть за это ответственным, — сказал профессор, вставая. — А я хочу, — ответил президент. — Девятнадцатая, — обратился он к телохранительнице, — соедини с дежурным заместителем министра госбезопасности. Алло, — сказал он в коммуникатор, — по разбору президентской жалобы. Нужен срочно отряд спецназа и наша связь в «Бернинс». Двадцать первая лаборатория ГАКРП. У них до начала рабочего дня ещё три часа, там никого нет. Всё опечатать, задержать на сутки начальство и персонал биологического отдела. И весь биологический персонал экспедиции H-28-R-198/b. За «Бернинс» — срочный контроль состояния всех образцов, за двенадцать часов сделать отчёт по каждому, полная оценка; если хоть с одним что-то случится, все сядут года на два, предупреди их. Хоть намекнуть? Я намекну: подумай, по какой, мать её, статье первой части уголовного кодекса нам нужен «Бернинс» в качестве эксперта? Я через час перезвоню, спецназ должен за двадцать минут прибыть с военной базы, она там близко. Предварительный отчёт буду ждать. Ладно, пока. — Но… но почему «Бернинс»? — задал профессор первый пришедший ему в голову вопрос. — Мы с этой фирмой работаем. Там есть отдел, который берёт госзаказы. Вас смущает, что «Бернинс» делает существ для секса? У них отличные разработки по линиям, которые не интересуют госагентство. Мы были бы идиотами, если бы полагались только на ГАКРП. Хотя бы из-за возможности таких вот случаев. — А что, вы действительно разбираете жалобы?.. — Ну да, — президент улыбнулся, — да вот хотя бы сейчас. Я это не особенно афиширую, но вообще-то я решаю по одному обращению в день как минимум и да, они реально до меня доходят. Их разбором занимаются сектанты-«натуралисты», ну, те, что живут на дальнем материке и не пользуются электроникой. Вера обязывает их быть беспристрастными и помогать людям; в общем, они справляются. Да и я имею право лично принять от вас жалобу. Боюсь, тут есть одна проблема: если по вашей жалобе это всё раскроется, то вам придётся появляться в суде, и да, ваши переживания по поводу того, что этих деятелей осудят по вашим показаниям, будут иметь некоторые основания. Хотя вообще-то у нас на разборе стояла жалоба сотрудника аэропорта по поводу странного биосинтезированного существа; что-то мне кажется, что речь о том же деле. Президент перелистал досье с жалобами в своём коммуникаторе, потом снова подключился к базе данных лаборатории: — Так, это номер 2a/921, разумеется, образец из той же партии. Заявитель — начальник смены обслуживания аэропорта, бывший майор службы защиты гражданских лиц, так что не волнуйтесь, он и пойдёт на суд, и, в отличие от вас, этих сволочей жалеть не будет. — Президент вывел на экран фото и досье Маэдроса. — Моя… моя Финнвэг встречалась с ним в аэропорту тогда… Он, наверное, её друг. — Друг? — хмыкнул президент. — М-м-да… Вы бы, наверное, не просили прийти телепата, если бы не были твёрдо уверены, что она разумна, не так ли? Ему можно её послушать? Юридически, конечно, была бы масса проблем, но расследование президентской жалобы, чтобы вы знали, может предполагать телепатический осмотр без явно выраженного согласия… Может быть, вы её пригласите? Я ей печенек предложу, что ли, чтобы не напугать. Он зашёл в комнату к Финнвэг. — Дорогая, — сказал он, — можно я на минутку тебя покажу своим друзьям? Фингон почувствовал страх. Мерзкий страх того, что его могут заставить спать с другими людьми, и он ничего не сможет сделать, который так и не оставил его окончательно. — Пожалуйста, — человек осторожно обнял его за плечи. — Это мой хороший друг. У него недавно родился ребёнок, поэтому ты ему интересна. Его не надо бояться. Только на минутку. Фингон поднялся, опершись на его руку; вместе они зашли в комнату. Первое, что бросилось ему в глаза, было лицо Маэдроса на экране компьютера. *** Получив звонок из подразделения по работе с корпоративными клиентами (так обтекаемо назывался в «Бернинс» отдел, который сотрудничал с госслужбами), эксперты-проверяющие ожидали чего угодно. Даже перелёт на секретный полярный аэродром их не то, чтобы очень удивил, но они стали переглядываться, осознав, сколько их тут и начав догадываться, по чьему звонку вытащили в эту поездку семерых экспертов высшего класса. — Как ты думаешь, — сказала сквозь зубы маленькая рыжая женщина сотруднику, который нёс тяжёлый чемодан с оборудованием, — нам дадут сделать глубокое сканирование ДНК? — Ты же видишь, я взял анализатор. С риском, что они его уничтожат, конечно. — Судя по тому, какой шум подняли, — ответила женщина, — попробовать стоит. В лабораториях зеленовато, призрачно светилась ночная подсветка; все сотрудники, кроме трёх дежурных, которых спецназовцы уже задержали, проживали на базе в пяти километрах от научного центра. На тележке из металлопластика были уже разложены лотки с утренним кормом; судя по ним, в том отделе, куда они пришли, существ было тридцать восемь. — Не хотела бы я тут ночевать, — сказала женщина. — Список у тебя? — Да, нам ради безопасности выдали печатные, — ответил мужчина с чемоданом. — Начнём с номера 2a/893ab, потому что вообще-то интересно, отчего у них такие номера: у остальных без буквенных добавок. Ответ они получили, как только открыли дверь. В помещении находились два абсолютно одинаковых рыжеволосых существа, только у одного волосы были чуть потемнее. Экспертов сразу насторожил явный испуг в их глазах: большинство синтезированных существ никак не беспокоило как нарушение режима (если только они не были разработаны и подготовлены специально для выполнения каких-то строго распланированных по времени работ), так и появление незнакомых людей. Эксперты провели обычное сканирование, контроль здоровья и зафиксировали показатели, взяли анализ крови. Как и у того сотрудника, которого когда-то вызывал к Фингону его владелец, у них вызвали недоумение количество и характеристики контролирующих электронных имплантов. — Импланты практически не нацелены на корректировку и баланс действий, только на подавление, — покачал головой эксперт. — Если эти существа настолько неконтролируемы, почему их не уничтожают? Каким бы несовершенным ни было интерпретационное устройство, вживлённое в один из имплантов, существа явно поняли общий смысл сказанного и тревожно переглянулись. Тот, у кого волосы были посветлее, задал какой-то вопрос. Информационная панель на стене перевела его слова, и из микрофона раздалось: — Что вы будете с нами делать? Нас убьют? Эксперты переглянулись и женщина медленно, внятно спросила: — За что вас убивать? Вы сделали что-то неправильно? — Мы не знаем, — ответил тот. — Нас схватили, усыпили и привезли сюда. — Вас привезли из другой лаборатории? Какой? — спросил мужчина, поскольку биосинтезированные существа, как правило, знали, где именно появились на свет. — Вам назвали причину перевода? Женщина открыла чемоданчик и положила руку второго близнеца в сканер ДНК; мужчина обеспокоенно посмотрел на неё. Проглядев ещё раз первичные данные, она сказала: — У того имплант на ограничение речи регулируемый, у них установлены разные модели. Давай-ка я его имплант откалибрую до нуля, пока сканирую второго. Так, ещё раз: кто вы и откуда вас привезли? — Меня зовут Амрас, — выдохнул тот, кто с ними разговаривал. — Это мой брат. Мы дети Феанора и Нерданэль, наш отец умер, у нас есть ещё братья. Мы жили с братьями. Потом нас забрали сюда. Наверно, мы сделали много плохого, но нам не сказали, почему и за что именно… — Знаешь, Майта, я даже не буду смотреть результаты глубокого сканирования, — сказал мужчина. — Скажу тебе одно: завтра я иду покупать домик на Восточном озере. Потому что ни одного госзаказа у ГАКРП в ближайшие три, а то и четыре года, пока всё не утихнет, не будет. В госэкспедициях в космические сектора F, H и J всегда работали идиоты, но это уже нечто запредельное. Благодаря им «Бернинс» сейчас приземлилась на золотое дно. — Всегда мечтала попасть в коммерческую экспедицию туда, — призналась женщина. — Теперь, может, и организуют такую… В коридоре прозвенел мерзкий, пронзительный гудок сигнала. Эксперт посмотрела на часы. — Так, в столице десять, а тут семь утра, — сказал она. — Им надо корм разносить. Знаешь что, давай разнесём им завтраки из столовой для сотрудников. Для начала хотя бы это. *** Фингону было стыдно, что он потерял сознание. С эльфами такое очень редко, но случалось: ему рассказывали, что дядя Феанор упал в обморок, когда ему показалось, что он нечаянно ударил своего отца. Очнувшись, он почувствовал у себя что-то на руке, на шее; открыл глаза. Человек держал его за руки; увидев, что Фингон очнулся, осторожно погладил по волосам. — Не пугайся, пожалуйста! Всё хорошо. Тебя отвезли в госпиталь потому, что ты потеряла сознание. Мне сказали, что с ребёнком всё в порядке; я буду с тобой всё время, тебе никто не сделает ничего плохого. — Правда? — спросил Фингон. Он провёл по животу рукой. Сейчас он чувствовал себя страшно виноватым перед ребёнком: потеряв контроль над собой, он поставил его под угрозу. — Финнвэг, тебе надо побыть здесь до рождения ребёнка. Потом мы вернёмся домой. Я тебе обещал, что ребёнок всё время будет с тобой, так мы и сделаем. Ты не завтракала, тебе надо есть. Сказать, чтобы тебе принесли? — Да, — ответил Фингон. Перед ним поставили поднос с едой, и Фингон спросил: — Послушай… зачем приходили те люди? — Видишь ли, я не знаю, как тебе сказать, дорогая. Когда я брал тебя в дом, я думал, что ты — биосинтезированное существо. Кукла. Теперь, когда мы провели вместе столько времени, говорили, читали книги — я знаю, что ты живая. Я решил поговорить с тем, у кого достаточно влияния, чтобы… чтобы сделать так, чтобы таких, как ты, больше не держали в плену. Он посмотрит, что можно сделать. В любом случае и тебе, и твоему другу ничто не угрожает. Фингон взялся за ложку. Надо было брать себя в руки — он не должен превращаться в испуганное животное. Выйдя в коридор, профессор подошёл к окну. Телепат сидел рядом. Президент как раз закончил разговор с координатором операции по двадцать первой лаборатории. Он обеспокоенно посмотрел на мужа. *** Когда Фингон потерял сознание, президент стал звонить в госпиталь, а телохранительница заказывала вертолёт: они не сразу заметили, что телепату тоже плохо. Телепат сполз на диван, сжимая виски указательными пальцами; президент, наконец, подбежал к нему, помог сесть как следует. — Дай мне в сумке коробочку с лекарствами, — попросил тот. — Мне нужна большая розовая таблетка. Половина… нет, наверно, даже целая. Таблетки восстанавливали истощённую нервную систему телепата после контакта с тяжело психически больным или сильно травмированным человеком. За всё время их близости — уже семь лет — президент ни разу не видел, чтобы тот принимал такую дозу. Даже после пяти бесед с серийным убийцей и насильником (от него это скрывали из-за беременности, но президент знал, над чем сейчас работает муж) он пил только четвертинки. — Всё так плохо? — Прости, — сказал телепат, — я знаю, ты не любишь, когда тебе так говорят, но как бы ты себя на его месте чувствовал? Плен, шок, лаборатория эта мерзкая, и, — он оглянулся на владельца Фингона, который помогал врачам укладывать его на носилки и присоединять аппарат-контроллер, — вынужденная беременность. У этих существ беременность бывает только добровольной. Ему вставили подавляющие волю импланты и он был вынужден выполнять желания хозяев. Твой профессор ему сказал в первый день, что хочет от него ребёнка — разумеется, считая, что разговаривает сам с собой и «кукла» его не слышит — и он не мог ослушаться. Он и до этого пережил очень многое и вообще-то, чтоб ты знал, он старше твоего прадеда раза в три. Это… знаешь, это тоже очень трудно воспринимается изнутри. Опыт всегда сильно накладывается на мысли. Человеческий мозг отфильтровывает лишнее со временем, но сознание этих существ устроено чуть иначе: они помнят и осознают очень многое, и от этого становится сильнее осознание всего, чего их лишили. И да, он любит этого, из аэропорта. У них они не имеют права быть парой, но они давно любят друг друга. *** Президент отошёл в сторону, оставив своего супруга-телепата наедине с профессором. — Послушайте, — сказал телепат. — Если бы речь шла о любом другом человеке, я обязан бы был сообщить хотя бы здешним медикам о вашем психическом состоянии. — Я постараюсь… — начал тот, но осёкся, вспомнив, с кем разговаривает. — И от окна вам лучше отойти. Оно всё равно не открывается. — Понимаете, — начал владелец Фингона, — понимаете, я всегда считал это самым отвратительным, что может быть на свете. Вынуждать кого-то отдать свою любовь. Вынуждать кого-то целовать тебя, делить постель с тобой. Знаете, один старый поэт сказал: «Да проклят тот, кому желание придёт похитить поцелуй, уступленный с слезами». Я любил её, очень. Любил, как… — Он посмотрел на собеседника, и, зная, что тот всё равно видит его мысли, продолжил, — наверно, как ребёнок, который вдруг попал в приют, может любить единственную оставшуюся из родного дома игрушку. Хотел только счастья для неё, хотя и думал, что она не может быть счастливой. И оказалось, что я сам… Я встречался с плохими людьми, даже получал какие-то нелепые угрозы, но для меня худшей казни никто и никогда не смог бы придумать. Помолчав, он сказал: — Но мы же можем привезти сюда его любимого? — Можем, — сказал муж президента, — но врачи говорят, что лучше после родов. — Да, я побуду с ней до тех пор, а потом уеду, — кивнул профессор в ответ. — Я не собираюсь сообщать вашему врачу или кому-то ещё, но вы должны помнить, что не вы виноваты в случившемся. И если с вами что-то произойдёт, и окажется, что я знал об этом и не никому не сказал… вы знаете, он мне не простит. И как президент, и… — телепат вздохнул и развёл руками, — как Нентри Мэй. — Что? — профессор отошёл от окна и присел рядом с собеседником. — Вы уверены? Не может быть. Просто не может. Он — Нентри Мэй? — Да, — ответил телепат, почти гордясь произведённым эффектом. — Ну тогда ладно. С Нентри Мэй я бы побоялся связываться… — Вам будет тяжело. Приготовьтесь к этому, — сказал телепат. — Очень тяжело. Вашей Финнвэг нужен процесс адаптации и вывода из того состояния, в которое её бросили. Ей нужно извлечь импланты, а это очень болезненный процесс для психики. Ещё в университете я ставил на себе такие эксперименты — сознательно, чтобы почувствовать, как это воспринимается. Но вы ей тоже нужны. Хотя бы временно. Вы её единственный якорь в этом мире. Единственная опора. *** На Маэдросе по-прежнему была форма сотрудника службы аэропорта. Его уже несколько раз опрашивали в главном следственном управлении: по документам он выступал, как второй заявитель по делу. Он знал только о письме своего начальника президенту, но ему ничего не говорили о Фингоне. Следствие продолжалось уже несколько недель; Маэдрос встретился с близнецами, которые чуть не задушили его в объятиях и ждал возможности увидеть остальных братьев. Из всех пленных после нескольких месяцев работы в аэропорту он оказался самым адаптированным к местной жизни, да и, пожалуй, самым уравновешенным. Поэтому его показания как об экспедиции и поведении её участников, так и относительно принятых на его родине обычаев были очень ценными: теперь все, кто принимал участие в судьбе похищенных эльфов, старались сделать так, чтобы обращение с ними не оскорбляло и без того уже травмированных существ из иного мира. В этот день его вызвали в кабинет главного следователя, но вместо следователя его встретил президент. В отличие от Фингона, Маэдрос знал, с кем имеет дело: на основных каналах, которые крутили в аэропорту, президент мелькал достаточно часто. — Мы тут подумали, — сказал президент, — и решили предложить вам стать одним из координаторов программы по адаптации и возможному возвращению ваших соотечественников в ваш мир. Вы-то сами что собираетесь делать? — Я согласен, — ответил Маэдрос. — Что я сам буду делать, я не знаю — до тех пор, пока не помогу всем, кого увезли сюда, или устроиться здесь, или вернуться. Как кому будет лучше. — Хорошо, — кивнул президент. — Мы сейчас разрабатываем программу по адаптации, потому что минимальная адаптация вашим соотечественникам нужна будет всё-таки и для показаний, которые будут фигурировать на суде, и для того, чтобы пробыть здесь до возвращения домой. Со следующей недели вы будет параллельно работать и со следствием, и с создателями программы. А пока можете встретиться с тем, кто её уже отчасти испытал, — президент слегка смущённо развел руками. — Съездить в старую столицу и встретиться с вашим другом. Вы, кажется, его уже видели в аэропорту? Это недолго, и он сейчас в госпитале — ваш визит должен его хотя бы развлечь. — Что с ним? — наконец, выговорил Маэдрос. — Он там после рождения ребёнка, — кратко ответил президент. Обнимая Фингона, Маэдрос несколько минут не представлял себе, где находится. Только потом, подняв глаза, он снова увидел комнату, которая запечатлелась в его сердце сразу, как только он заглянул в неё и увидел Фингона полулежащим на постели: розовые стены, белые занавески, медицинское оборудование, пышный букет на столе, десяток разноцветных книжек и сиреневая чашка на столике рядом с кроватью. Тут же стояла маленькая детская кроватка. — Я люблю тебя, — сказал Маэдрос. — Так глупо; не то надо было сказать. Как ты себя чувствуешь? — Я тебя тоже люблю и мне сказать больше нечего, — сказал Фингон. Маэдрос сел на стул рядом с кроватью. — Я так хотел тебя видеть, — сказал Фингон, не глядя на него. — Но, может быть, ты уже меня больше не любишь — из-за всего этого. — Я же говорил, я люблю и тебя, и твоего ребёночка, — сказал Маэдрос. — У тебя столько книг. Ты уже научился читать? Я пока только вывески разбираю, и то с трудом. — Да, — сказал Фингон, — надо, раз уж я здесь останусь. Я подумал, что должен сразу тебе об этом сказать. Я не смогу бросить здесь ребёнка. Её здесь сейчас нет, она спит в другой комнате. Её принесут скоро. Не хочу, чтобы она мучилась от мысли, почему мать покинула её. Чтобы когда вырастет, узнала, что всё так. Чтобы ей рассказали, что я её не хотела, а потом ушла в другой мир, наверное, насовсем. Наверное, она должна знать правду — но пусть от меня, а не… Иначе это будет очень жестоко. Она ни в чём не виновата. — Тогда и я останусь, — сказал Маэдрос. — Я иначе не могу. Там мне уже делать нечего. Моргота они уничтожили, и Сильмариллы — тоже. Ты, наверно, уже знаешь. — Не стану с тобой спорить, — Фингон улыбнулся и обнял его за шею. Сердце у Маэдроса заколотилось ещё сильнее, чем при первой встрече. — Ты просто не знаешь, как я тебя люблю. — Могу попросить телепата прочитать это у тебя в уме и потом рассказать мне, — сказал Фингон. Медсестра внесла ребёнка; Фингон взял девочку на руки и показал Маэдросу. — Какая крошечная, — смущённо пробормотал тот. — Мне можно её подержать? Взяв младенца на руки, он поднял голову и заметил за полупрозрачной дверью какой-то смутный силуэт. — Это… это её отец, — сказал Фингон. — Он всё время здесь. — И как он? — спросил Маэдрос. Фингон покачал головой, снова взяв ребёнка на руки. — Нет, не думай, между нами больше ничего нет. Он, как и все, не знал, что я — разумное существо. Просто случилось так, что он всю жизнь был одинок, и сейчас ему захотелось иметь своего ребёнка. Он обещал, что будет заботиться обо мне. И о ней, конечно. Оформил соответствующие документы — мы в любом случае будем обеспечены. Ты знаешь, он обещал оставить нам с дочерью свою квартиру — ты тоже можешь туда переехать. На следующей неделе меня выпишут из госпиталя. Мне сказали, что ты будешь ещё долго занят, но всё-таки побудь со мной немного. — Я согласен, — ответил Маэдрос. — Сейчас… минутку. Он вышел за дверь и увидел отца ребёнка. Тот не ожидал, что Маэдрос выйдет, и на лице его застыло сосредоточенное, встревоженное выражение. Профессор тут же опомнился и посмотрел на него нейтрально-любезно, вроде бы даже попытался пожать ему руку, но Маэдрос неожиданно для себя вдруг ощутил к нему жалость. Ему тоже стало бы страшно и неприятно, если бы другой мужчина, другой, тот, кого любит мать ребёнка, взял бы его дитя на руки. Будучи эльфом, он подумал, что в чём-то понимает его. Для эльфа, оставшегося абсолютно одиноким на всю жизнь, так и не встретившего единственное любимое существо, мысль полюбить куклу, искусственное создание, — не казалась такой уж странной. Тётя Иримэ как-то рассказала Маэдросу, что в молодости его собственный отец, Феанор, для которого все женщины были недостаточно хороши, решил создать искусственную деву, куклу, которая стала бы хозяйкой в его доме. Он экспериментировал в этом направлении несколько лет, пока не решил обратиться за советом к мастерице, которая намного лучше него разбиралась в скульптуре, чтобы придать более удачную форму своему будущему созданию — и в результате женился именно на ней. — Вы не волнуйтесь, — сказал Маэдрос. — Его ребёнок мне дорог точно так же, как он сам. И если мы будем жить вместе, вы в любой момент сможете приходить и встречаться с ней. Мне сейчас вас простить сложно, но я не считаю вас виноватым и не считаю, что вы должны за это расплачиваться. — Хорошо, если так, — сказал профессор. — Вы устраивайтесь у нас дома, когда Финн… вашего друга выпишут. Я знаю, у вас ещё много дел, но вы всегда сможете туда вернуться. А я недели через две уеду — у меня работа в другом месте. В ушах у него звучал голос Финнвэг — Фингона, Финдекано: теперь он знал его настоящее имя. Это было, когда он пришёл к ней — к нему — на следующий день после удаления самого мощного из ПКЭИ; пришёл, зная, что Финнвэг станет вести себя по-другому, когда из её мозга достанут имплант. — Тварь! Ненавижу! Ненавижу! Убирайся! Уходи! Фингон кричал и кричал; врачи стояли рядом. Они не имели права ни держать его (он не причинял физического вреда ни себе, ни другим), ни попросить замолчать, ни насильственно вколоть ему успокоительное — его не рекомендовалось трогать. Профессор тоже стоял, застыв на месте. На следующий день утром он сидел в больничном кафе. Уехать из госпиталя так и не смог, хотя знал, что Финнвэг больше не захочет его видеть. К столику подошла медсестра — с вопросом, почему он не приходит к ребёнку. Встретились они ещё через пару дней; Фингон уже не проявлял ненависти к нему открыто, всё, казалось, было как раньше — но этой сцены он не мог забыть. Маэдрос устроился в маленькой спальне наверху, которая предназначалась для прислуги. Дом, хотя и многоэтажный, был старым — ему было больше ста лет. Как ему сказали, в то время для немолодых знатных дам, переехавших в столицу из провинции, было большим утешением, живя на тридцать седьмом этаже, слышать, как прежде, стук каблучков горничной у себя над головой. Ему не хотелось спускаться вниз и смотреть на то, как живёт там Фингон со своим ребёнком, как он жил там весь этот год с его отцом. Фингон приходил к нему туда, наверх — рано утром или по вечерам; на ночь он не оставался, но и этих нескольких часов было достаточно. Он пробыл там недолго, но уехал обратно с невероятным счастьем в сердце. Когда Фингон уходил, Маэдрос сидел у маленького круглого окошка и смотрел на крыши города, переживая свою радость. Фингон обещал писать ему на местном языке — хотя бы для того, чтобы самому поупражняться в нём. Отец ребёнка действительно быстро уехал; каждый день Фингон посылал ему письма и фотографии девочки. Для них наняли патронажную сестру и няню, которым объяснили, что Фингон приехал с дальнего континента и вырос в сектантской общине, и поэтому ничего не знает о жизни в городе. *** Маэдрос открыл коммуникатор (теперь он у него был, как и временное удостоверение личности). Он с трудом, старательно прочёл письмо, разбирая незнакомые буквы — и только потом глаза его перескочили вниз письма; там было фото. На фото на ладони Фингона лежал маленький листок бумаги с надписью на родном квенья: Мы вели себя очень глупо: я опять жду ребёнка. Отец ребёнка открыл письмо Фингона; там было его фото с девочкой на руках. Он подумал немного и стал писать ответ: Я так рад письму и фото. Всегда очень приятно их рассматривать — ты так хорошо выглядишь. Лицо Фингона смотрело на него со всех сторон. В маленьком домике в горах, в его кабинете все стены были увешаны фотографиями — он распечатывал каждую фотографию из каждого письма, помечал даты — и снова и снова рассматривал их, то в хронологическом порядке, то от конца к началу, то все фотографии, снятые утром, то все фотографии, снятые в среду… Тебе, наверно, трудно привыкнуть к этой нянюшке, тем более раз твоя мама всё делала по-другому. Если ты не против, я найму кого-нибудь более профессионального и с медицинским образованием — чтобы в первую очередь он или она следил за здоровьем ребёнка, а не за тем, как ты его держишь. Я очень рад тому, что ты так много пишешь и пишешь уже так хорошо! Ты действительно быстро учишься, и, видимо, много упражняешься в чтении и в письме. Прочтя ответ профессора, Фингон невольно покраснел. Если бы он только знал, каким именно образом Фингон упражняется в чтении!