Солнышко

Кажется, все те дни, которые начинаются не с пиздеца локального масштаба, мне пора заносить в календарь и помечать красным. В это знаменательное утро дед решил продемонстрировать свои недюжинные интеллектуальные способности. Четко уловив связь между моей вчерашней похвалой и испорченными ботинками отца, он тихонько, чтобы меня не разбудить, встал и целеустремленно пометил каждый приглянувшийся уголок в квартире. Я проснулся, когда дед пристраивался над горшком с фикусом, желая обогатить землю ценным природным удобрением, и я первые минут двадцать не знал, то ли мне плакать, то ли смеяться, то ли все вместе взятое. О событиях вчерашнего дня я вспомнил только во второй половине дня, когда глянул на дисплей телефона и не обнаружил там ни одного сообщения от Ильдара, что было странно, ибо после произошедшего вчера я ожидал как минимум сотни смс-сообщений с вопросами о том, понравилось ли мне, признал ли я свою бисексуальную натуру и не против ли я повторить. К слову сказать, заниматься самобичеванием из-за того, что у меня встает, оказывается, и на парней тоже, я не собирался. В конце концов, я и сам это подозревал, а теперь теория всего лишь нашла свое подтверждение. Да и заботы у меня были поважнее. Дед, разобидевшись из-за того, что я не оценил его трудов, капризничал и отказывался есть, спать, смотреть телевизор, вместо этого он ходил за мной по пятам и тяжело вздыхал, а когда я намывал полы с хлоркой, опрокинул на меня ведро. Это было последней каплей, орал я так, что даже мой собственный батя удавился бы из зависти. Дед очень впечатлился и вместо того, чтоб испугаться, начал мне рассказывать историю о том, что в войну такие люди, как я, целые полки спасали. Я выкурил три сигареты одну за другой и подумал, что так и мне до шизы недалеко. Но оказалось, что дед — это так, ещё цветочки. К вечеру я не без удивления обнаружил, что Ильдар меня избегает, и это было чем-то из разряда «вот это нихуя себе». Я выходил на улицу покурить — он срывался с лавочки и бежал в подъезд, я пытался с ним поговорить — он на бегу кричал что-то о том, что его отцу нужна помощь. Доходило до того, что это ебучее Солнышко выглядывало из окна посмотреть сижу я на лавке или нет, стараясь не попадаться мне на глаза. Я, конечно, и раньше подозревал, что Ильдар слегка ебнутый, но что до такой степени — это было открытие дня. Впрочем, загоняться по этому поводу я не собирался. Надоест ему играть в прячущегося ниндзя — сам придет. Не надоест — флаг ему в руки, барабан на шею, попутного ветра в спину. Оказалось, что моя тактика очень правильная: Ильдар пришел сам поздним вечером. И будто бы даже обиженно заявил: — Ты мне даже не написал! Не спросил, что со мной. Вдруг у меня что-то случилось? — Ага, — буркнул я. — Осеннее обострение. Если ещё и ты в штаны ссаться начнешь, то я окончательно уверую в то, что вокруг меня одни шизики. Или ты рассчитывал, что я за тобой бегать буду? — Вообще-то нет, — вздохнул Ильдар. — Не рассчитывал. Ты не такой. — По-моему, вчера мы прекрасно разобрались, какой я. И ты выглядел очень довольным этим фактом. — Ну да. Просто знаешь, я обычно так не делаю… — Еп, да ты стесняешься, что ли? — дошло до меня. Ильдар покраснел, я охренел. Вчера-то он не особо стеснялся, когда в штаны ко мне полез. Я, может, где-то на задворках сознания и удивился маленькому несоответствию — раньше Ильдар и вполовину мне не казался таким решительным, но у него вообще поведение сто раз на дню меняется, что с него, педика, возьмешь. То он ведет себя как интеллигент в стопятьсотом поколении, то как будто в нашем дворе вырос, хуями меня кроет, то вон в штаны лезет. Я уже как-то и привык. Как бы сказал Куколка: «Начал получать от этого удовольствие». Дед храпел в соседней комнате, Солнышко стоял краснел и смотрел в пол, а я поймал себя на мысли, что им любуюсь. Он красивый, вообще-то. И коленки эти… Опять в драных джинсах приперся, придурок. Чтобы я наверняка не убежал, наверное. Я вчера, когда от его нехитрой ласки поплыл, наговорил всякой хуйни про его коленки и в процессе все время их поглаживал, как ебучий фетишист, вспомнить стыдно. — Хули ты как баба, — грубовато буркнул я, зная, что именно это подействует на Ильдара должным образом. — Сам себе проблему выдумал, сам теперь из-за этого убиваешься. Что тебе, легче станет, если я скажу, что не думаю, что ты каждому встречному мужику отсасываешь? — Станет! Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо! — Опять двадцать пять! — всплеснул я руками. — Да не думаю я о тебе, ясно? Потому что мне есть о чем подумать, понимаешь? О том, что сентябрь скоро, учеба и надо как-то с дедовой пенсии выкроить средства на новую обувь, о том, что его лекарство снова исчезло из аптек и надо искать его где-то по области и заказывать, оплачивая пересылку. О том, что мои сраные родители скоро вернутся с дачи, а я даже уйти никуда не могу, я как приклеенный возле деда! И бросить его я не могу, потому что он, блять, хоть и старый мудак, но подыхать как собака не заслужил. Никто этого не заслуживает. Если ты думаешь, что у меня ещё есть время думать о твоем поведении, то нихуя ты меня не знаешь. И не стоит вообще ничего начинать, — выпалил я на одном дыхании и замолк, тяжело дыша. Кричать я не хотел. Но когда твоя жизнь — кусок дерьма, эмоции иногда прорываются наружу. Если держать все в себе, однажды покажется очень притягательной опасная бритва. — А ты хочешь начать? — Исключительный человек. И впрямь он, что ли, влюбился? Из всего того, что я наговорил, услышать только это… — Бестолочь! Ильдар расплылся в такой широкой улыбке, что она стала напоминать оскал. — Дэн, а пошли в кино? *** Кино мне никуда не уперлось, но Ильдар прилип, как банный лист к заднице. После того, как я нехотя признал, что «готов попробовать», он расслабился и окончательно обнаглел. С чего он вдруг решил, что я теперь буду как дрессированная собачка себя вести и радостно вилять задницей на каждое его предложение, я в душе не еб. Я не понимал, зачем тратить деньги на сеанс, если то же самое можно и дома посмотреть, был бы интернет. Ильдар возмущенно закатывал глаза и твердил, что «это совсем не те ощущения». Я парировал тем, что «не те ощущения» — это когда трахаешься в презервативе, Солнышко тогда ненадолго затыкался и краснел, но продолжал стоять на своем. Последний мой аргумент о том, что деда не с кем оставить, не сработал, Ильдар попросил приглядеть за ним своего отца, и тот с радостью согласился. Никогда я настолько не ощущал себя педиком, как в тот момент, когда взбудораженный Ильдар притащил мне большую корзину поп-корна, который я, к слову, терпеть не мог, и два билета на последний ряд. — Расслабься, — шепнул Ильдар. — Пацаны ведь ходят вместе в кино, и в этом нет ничего педерастического. — Ты в зеркало на себя смотрел? — угрюмо буркнул я. — Ты весь целиком педерастический. От тебя, по-моему, даже голубоватое сияние исходит. Ты — как принц педиков. Даже если в мешок оденешься, все равно все всё поймут. — Параноик, — весело фыркнул Ильдар. — А фильм классный, я очень долго премьеру ждал! «Оно» — прочел я на билете. Даже и фильм намекает, что вся моя жизнь то ещё… оно. Оказалось, что «Оно» — это фильм ужасов про стремного клоуна с истерическим смехом. Я недоуменно пялился на экран, пытаясь понять, а где ж тут заявленный фильм ужасов, а сидящий рядом Ильдар, белый как полотно, нервно давился попкорном и вздрагивал от каждого резкого звука. — Ебать, — тихонько проскулил он на особо жутком (в его понимании) моменте. — Теперь неделю не усну. Ненавижу клоунов. — Ну, помахал он оторванной рукой из кустов, прикольно же, — не разделил я его чувств, — ты выражение его лица видел? У деда моего, когда он где-то напакостил, а я это ещё не обнаружил, точь-в-точь такое же. — Прикольно? — просипел Солнышко. — Да он же пиздец какой страшный! — Дед мой? — Придурок! Закончился фильм хорошо, разве что жизнеутверждающую песенку не спели. Пацаны —вообще ребята, злобного клоуна победили. Последние минут пятнадцать фильма Ильдар, кажется, и не дышал даже. Я все ждал, что он приставать ко мне начнет, ну не зря же билеты на последний ряд, а куда там! Всю дорогу он бубнил, не затыкаясь, не каждая баба так может. Трещотка. Он все говорил и говорил, а я вдыхал свежий вечерний воздух и думал о том, как давно я просто так не отдыхал. Уже и забыл ощущение, что можно вот так вот спокойно идти, не бежать, не торопиться и с каким-то извращенным удовольствием слушать какую-то херню, которую до тебя пытаются донести. Ильдар совершенно не умел держать эмоции в себе. Это ошеломляло, удивляло. Притягивало. Уже в подъезде Ильдар остановил меня, дернув за рукав и тихо сказал: — Спасибо. — За что? — За компанию. С тобой было не так страшно. — Оно и видно. — Не издевайся, я правда всего этого боюсь. — Интересно, а чего ты ожидал от фильма ужасов? — Дэн? — М? — А слабо меня поцеловать? Хочешь, я даже брюки спущу, чтоб ты мог мои коленки пощупать? Я хмыкнул и приник к его губам. Мягкие, как у девчонки. Бальзамом он их мажет, что ли. У меня губы сухие и обветренные. Завелся Солнышко на счет раз. Вспыхивает от возбуждения, как спичка, сразу, весь, забавно наблюдать. Я к его губам легко прикоснулся, нежно почти, а он язык мне в рот сует, постанывает, волосы мои на макушке в ладонь сгреб, тянет. Отвечал я на поцелуй жадно, это, оказывается, пиздецки приятно, когда можно не сдерживаться. Наверное, мы бы прямо на лестничной клетке друг с друга одежду стали стягивать, если бы вдруг рядом не раздалось: — Ы-ы-ы-а-у! Белый как полотно Черный смотрел на нас во все глаза. Солнышко осторожно сделал шаг назад, на ходу вытирая губы. — Как ты мог! — возопил Черный, глядя на меня. — Ты был мне как брат! — Он не виноват! — ляпнул Солнышко. Черный побагровел и решительно двинулся в сторону этого придурковатого словоблуда. Я вздохнул тяжело и закрыл Солнышко собой.  — Вот так значит, — печально отозвался Черный, — друзей на хрен меняешь! — И резко сорвался с места, я даже сказать ничего не успел. Бедный Черный. Теперь у него психическая травма на всю жизнь.