Ветер над мутной рекой

      Дождь не прекращался со вчерашней ночи, будто небо плакало вместе с обитателями этого поместья. Наверное, природа страдала вместе с ними, крупными каплями заливая узкие, вытянутые, будто окрашенные кровью бесконечных сражений, листья кленов. Камни во внутреннем саду стали совсем темными, а свечи в фонарях потухли от ветра.       В поместье в тот день было многолюдно. Приближенные, гости и друзья рода Каменаши прибыли со всех уголков их княжества. И лишь немногие уцелевшие родственники смогли приехать на поминальную службу по старшему сыну Каменаши. Терпкий запах благовоний витал по всему дому. Священник, сидевший у домашнего алтаря, монотонно и протяжно читал сутры. Никто не смел поднять головы, но всё же иногда кто-то из приглашенных искоса посматривал на Кеничи. Храбрый воин, доблестный самурай, Кеничи Каменаши никогда не страшился идти в бой. И лишь только в этот день нынешний сёгун Огасавара вызвал его к себе в новую столицу – Киото. Сгоревший в большом пожаре Эдо люди решили не отстраивать. Эдо именовался теперь проклятым городом. Страшась накликать на себя беды и несчастья, жители Японии опасались даже в мыслях упоминать название бывшей столицы.       Приятель еще с детских игр, Аканиши Уэсуги, обещал позаботиться о старшем сыне Кеничи, но не сдержал своего обещания. И теперь глава семьи сидел, будто изваяние, за спиной монаха. Средний и младший сыновья сидели подле него, терпеливо ожидая конца поминальной службы. Даже маленький Казуя не менял неудобной для маленького ребенка позы, гордо подняв подбородок. Ему тогда едва минуло пять лет, но день, когда он узнал о смерти любимого старшего брата, он не смог забыть уже никогда.       В ту ночь небо было затянуто черными тучами, и лишь иногда в просвете между ними появлялась луна. Сидевший на веранде Кеничи курил табак и следил за мотыльком, отчаянно летевшим на обжигающий свет фонаря.       - Почему ты летишь на верную смерть? – обратился Каменаши к мотыльку, но тот ему, разумеется, ничего не ответил.       Мужчина выпустил изо рта струйку дыма и услышал чьи-то шаги и лязг доспехов в саду. Вмиг обратившись в слух, Кеничи понял, что кто-то идет в сторону дома, и это были не слуги. Встав на ноги, он инстинктивно обхватил рукоять катаны и покосился на дом: не горит ли свет в комнатах сыновей, но в доме было темно, лишь из кухни в коридор лился слабый свет от свечи. Кеничи не боялся погибнуть, он страшился за сыновей. Просвистев, будто ночной соловей, Каменаши дал своим помощникам понять, что угрожает опасность. Тут и там за спиной Кеничи послышалось легкое шуршание хлопковых таби о татами. Соратники были рядом, самураю теперь нечего было опасаться.       - Кто здесь?! – крикнул Кеничи в темноту сада, но не получил ответа.       Луна выглянула из-за туч и обнаружила незваного гостя.       - Это я, - ответил воин. – Это я, Кеничи.       Перед собой мужчина увидел своего доброго друга Аканиши и убрал руку с рукояти меча. Что-то во взгляде Уэсуги не понравилось Кеничи. Покачав головой, тот боялся поднять взгляд.       - Что случилось, друг? – встревожено спросил мужчина.       - Я не могу больше называться твоим другом, Кеничи, - покачал тот головой. И лишь тогда самурай заметил какую-то ношу за спиной Аканиши. Он что-то нес на себе,привязав к спине тяжелый груз белым, длинным поясом.       - Что это у тебя за спиной? – спросил Каменаши, пытаясь разглядеть неизвестный предмет, но луна скрылась за темными облаками, не давая возможности видеть.       - Эй! Тору! – крикнул Аканиши, все еще смотря в лицо другу. – Живо иди сюда!       Послышался шорох. Спрятавшиеся за бумажной перегородкой соратники вышли на веранду. Из сада появился мальчишка лет тринадцати и, оказавшись около господина, получил приказ развязать пояс. Ловко разматывая концы, Тору мелькал вокруг Аканиши. Когда последний узел был ослаблен, мальчишка подхватил тяжелую ношу, едва в состоянии удержать ее. Воин повернулся к слуге и взял поклажу на руки. Показавшийся Кеничи поначалу бесформенным мешком неизвестный груз, постепенно приближаясь к фонарю, стоявшему у ног Каменаши, превращался в силуэт. Встав на одно колено, Уэсуги положил ношу на тщательно вычищенный пол веранды. Приблизив фонарь к лежащему на деревянном покрытии телу, Кеничи вскрикнул.       Это было тело молодого воина. Шлем съехал с головы, кольчуга и латы были залиты запекшейся кровью. Катаны и кинжала не было на месте. Закрытые глаза уже никогда не смогут полюбоваться голубым небом, обветрившиеся губы сохранили гримасу удивления, а в уголке рта темнела запекшаяся кровь.       - Прости меня, Кеничи! – воскликнул Аканиши, падая ниц. – Я не уследил за ним.       Пораженный в самое сердце Каменаши опустился перед телом сына на колени. Горькие слезы падали на больше не нужную броню, а мотылек, усевшись на фонарь, сгорел на раскаленном стекле.       - Убирайся! – прошипел мужчина.       - Прости меня!.. – как безумный не переставал молить Уэсуги.       - Пошёл прочь! – закричал Кеничи, чувствуя, как разрывается от душевных страданий сердце.       - Он хотел сразиться! Он молил меня пустить его в основное войско!.. – пытался оправдаться Аканиши.       - Замолчи! – заорал мужчина, едва сдерживаясь, чтобы не убить этого человека, которого он прежде называл своим другом. – Ты обещал мне смотреть за ним! – кричал Кеничи так громко, что стая ворон вылетела из кленовой аллеи. – Ты обещал мне, что к моему возвращению вы оба будете дома!       - Я и сам того хотел, дружище! – согласился Аканиши, подняв голову.       - Не смей называть меня другом! – вспылил Кеничи. – Вот уже три дня, как я вернулся из Киото, а вас всё нет! На исходе третьего дня ты являешься ко мне с останками моего сына на руках!       - Я на самом деле хотел его защитить! Я как мог отговаривал его оставаться в лагере и не идти в бой! Но он, ослепленный кровью и битвой, ринулся на поле сражения, ничего мне не сказав!       - Не желаю слушать тебя! – Кеничи обнял тело погибшего сына, и его домашнее кимоно вмиг пропиталось запахом крови и битвы.- Юичиро! Казуя! – услышал Каменаши перешептывание своих соратников и обернулся.       - Отец?       На веранду вышли сыновья, одному в середине лета исполнилось тринадцать лет, а младшему едва минуло пять. Они держались за руки. Младший сонно тер кулачком глаза. Шум в саду разбудил их и заставил спуститься.       - Уберите детей! – приказал Кеничи, а Юичиро впервые увидел перекошенное от горя, ненависти и страха лицо отца. – Уведите их! –закричал мужчина. Но маленький мальчик успел заметить лежавшего в объятиях отца воина и медные латы, точно такие же, какие дарил отец его старшему брату. Соскользнувшее на пол тело, упало головой мужчине на колени, и маленький Казуя без труда узнал в нем старшего брата.       - Кодзи-ни! – закричал Казуя, пытаясь вырваться из крепких мужских рук. – Братец! – кричал он, но тот будто смотрел чудесный сон и не желал просыпаться.       - Прости, Казуя! – закричал Аканиши, обращаясь к мальчику.       Отец снова обнял труп старшего сына и громко зарыдал. Укусив помощника Каменаши за руку, Казуя смог вырваться и вмиг преодолел расстояние в два татами. Сев рядом с отцом на веранду, мальчик взял брата за холодную, посиневшую руку и снова и снова звал его по имени, но тот молчал.       - Прости! – сделав последний глубокий поклон, Уэсуги вскочил на ноги и, толкая слугу вперед, скрылся в глубине сада. Вскоре послышался топот нескольких лошадей, а затем всё стихло. Лишь отец да сын, лишившиеся дорогого человека, сидели на веранде. Крик троих сердец наполнил эту осеннюю ночь.       - Мы отомстим! – прошептал Кеничи, прижимая к себе младшего сына за плечи. – Мы обязательно отомстим ему!- Да, - кивнул маленький мальчик, безуспешно стараясь сдерживать слезы. - Мы лишим его того же, что он не смог уберечь!       - Папа… - прошептал Юичиро, которого охрана бесцеремонно уводила внутрь дома.       Казуя, стиснув в маленьком кулачке рукав домашнего кимоно отца, понял, что старший братик больше никогда не поиграет с ним. Внезапно поднявшийся ветер погасил слабый огонь в фонаре. Вместе с увядшими цветами и пылью, ветер унес останки неразумного ночного мотылька.       Всё меняется в этом мире: день сменяется ночью, а лето осенью. Ничто в этом мире не вечно. В огромном поместье, где когда-то жил род Каменаши, больше не слышен детский смех, а смелый самурай по имени Кеничи больше не упражняется с катаной. Большой красивый сад давно зарос, а дом стал тайным штабом армии под главой Аканиши Уэсуги. В большой гостиной на длинном столе были разложены карты и схемы прошлых сражений. Несмотря на то, что вот уже несколько лет в городе стоит относительное спокойствие, Уэсуги не забывал о своем плане по захвату юго-восточных земель и Киото. Достав из хранилища старые карты, он вновь собрал своих воевод. 20 лет назад они потеряли много воинов в битве в районе Тохоку, семь лет назад они снова потерпели поражение.       Аканиши выбрал лучших из лучших военачальников, в том числе и из армии погибшего Кеничи Каменаши, но те с неохотой шли на службу к новому воеводе. Преданные Кеничи воины желали сделать своим командующим представителя рода Каменаши, но Аканиши не мог допустить этого. Желая добиться доблестной славы и могущества, Уэсуги прогнал всех непокорных из поместья бывшего друга, воевода не думал о том, что они задумают перейти на сторону врага. Ослепленный своими желаниями, Аканиши не видел ничего вокруг.       Той же весной, семь лет назад от продолжительной лихорадки умер средний сын Кеничи – Юичиро. Он не верил ни единому слову Аканиши, хотя отец и сказал, что простил его, смерть Кодзи Юичиро ему прощать не собирался. Одним солнечным утром лепесток сакуры, случайно залетевший в комнату из сада, упал на губы юноши и, не шелохнувшись, остался там лежать, будто сама весна подарила ему прощальный поцелуй. На поминальной службе 18-летний Казуя не видел никого из родственников, даже дальняя родня не явилась на поминальную службу по Юичиро. Юноша, сидя лицом к алтарю, спиной чувствовал взгляды демонов и волков, желавших растерзать его. В ту же ночь младший и последний из выживших сыновей рода Каменаши бесследно исчез из поместья. Будто тень, затерявшаяся в ночи, он растворился, не оставив после себя ни единой зацепки. Лишь часть денег из хранилища отца пропала. Избавившись от последней помехи, Аканиши решил начать разработку плана по захвату вражеских территорий. И первое, что он собирался сделать, - привлечь на свою сторону союзников Кеничи Каменаши.       - Эй, Коичи! – обратился к юноше молодой человек, сидевший в дальнем углу маленькой и душной комнаты. – Кто тебе такого карпа нарисовал?       Завсегдатай этого мрачного заведения вот уже час сидел в углу, развалившись на подушках. Татами около него было сплошь прожжено пеплом от курительной трубки, а тарелка с сухими рисовыми крекерами лежала неподалеку. Этот человек был постояльцем сомнительного заведения. Скрытое от посторонних глаз гнилыми досками и фанерой, оно представляло собой эпицентр зла этого города. Наёмные убийцы, любители опиума и азартных игр приходили сюда в любое время дня и ночи. Здесь не было места дружеским разговорам или признаниям, не стоило порядочному человеку узнавать об этом месте. Каждый из посвященных знал свою роль, но скрывался за ширмой развязных шуток, пошлостей и ни к чему не обязывающих разговоров. Все они были убийцами.       Юноша обернулся. В воздухе что-то блеснуло и со свистом пролетело через зал. Острый тонкий клинок застрял в стене над ухом спросившего типа. Довольная улыбка появилась на лице юноши, обнажая ряд белоснежных зубов. Он вскинул бровь и нагло посмотрел на мужчину, лежавшего, а теперь и дрожащего на полу, после чего, поднявшись с татами, подошел ближе к наглецу и, наклонившись над самым его ухом, прошептал:       - Это просто шутки ради! – усмехнулся он и выдернул клинок из стены.       - Не следует так пугать моих гостей, Коичи! – заметил ему мужчина, игравший с совершенно седым стариканом в го. – Ты так мне клиентов распугаешь! – цокнул он, увидев, что старикан лишил его сразу четырех камней. – Мой дом - не казённый. Будешь тут красоваться, быстро отведу тебя туда же, откуда привёл… Не забывай об этом! – напомнил Коичи мужчина, позволяя белому камню оказаться на другой позиции.       Ночь накрыла город черным покровом. Звезды, будто рассыпанные лунной принцессой, сверкали на небе. Темная ночь никак не может быть тихой, если на главной площади горят бумажные фонарики, а сямисен и барабаны не умолкают ни на секунду. В центре города сегодня был праздник. Горожане отмечали летний фестиваль танабата. Сложив бумажные зонтики, дамы прогуливались между лотками, капризно выпрашивая у своих состоятельных покровителей сладости. Бумажные тандзаку, подгоняемые ветром, взлетали к небу, будто желая донести до лунной принцессы написанные на них тайные мечты и желания.       Легкая тень скользнула по крыше и замерла. Черепица едва слышно скрипнула под весом скрывавшегося во мраке ночи человека. С его места открывался отличный вид на спальню. Лунный свет проникал в покои молодого господина, позволяя видеть то, что пыталась скрыть от него темная ночь.       Коичи. Это имя ему выбрала судьба. Дождливой ночью, сразу поле смерти последнего брата, ему без труда удалось исчезнуть из поместья. Деньги, что он взял из хранилища отца, составляли лишь маленькую толику состояния Каменаши. Дом, который он так любил в детские годы, стал лишь тенью, превратился в сосуд, хранящий в себе смертоносный яд. Однако, на каждый яд можно найти противоядие. И Коичи знал, где он может раздобыть нужную микстуру. Юноша надел маску на лицо и пониже опустил капюшон своей безрукавки. Он мог ждать сколь угодно долго – возвращаться ему было больше некуда. Каждый член клана мастеров смерти знал, что любая цель может статьпоследней, а потому никогда не ждали собратьев обратно домой. Легкий ветер играл в тонкой ткани широких рукавов его нижней рубахи, а узкие хакама, по покрою и материалу схожие с западными штанами, позволяли ему быть незаметным, неслышным и неуловимым. Тонкий кинжал Коичи хранил на поясе.       Каждый день Коичи упражнялся в ловкости, быстроте и силе. Ему не было равных. Все его 27 убийств так и остались нерешенной загадкой. Все потому, что судьба свела его со странным человеком в одном питейном заведении. Увидев на запястье мужчины красного дракона, Коичи отбросил всяческие сомнения и вступил в клан. Мастер предоставил ему еду и кров. Он ничего не просил взамен, но юноша всё-таки отдал хозяину часть серебра. Коичи никогда и никому не говорил своего настоящего имени, никто его и не спрашивал. На исходе девятнадцатой весны, обучившись ремеслу, Коичи был вознагражден особым способом. Раз за разом прокалывая молодую кожу иголкой, известный в преступной сфере татуировщик создал на спине юноши целую картину: алый карп Кои, извиваясь, наслаждался волнами. «Алый карп», так звали его все, «Кровавый карп Кои» - обозначил он сам себя. Почти три десятка таинственных, быстрых и жестоких убийств совершил Коичи с того дня, как покинул отчий дом. Руки его впитали алую кровь, такую же алую, что чешуя парчового карпа у него под рубахой. Убийца внимательно всматривался в темноту, привыкшим к темноте взглядом пытаясь угадать силуэт молодого господина. Однако сын Аканиши сейчас был вовсе не в своих покоях. Захмелевший юноша предавался лишь плотским утехам.       Площадь была полна людьми. Около самодельной сцены танцевали горожане. Музыканты исполняли музыку, дрожащие звуки сямисена разносились вокруг. Лавочки с яблоками в карамели, моти и различными закусками понемногу закрывались. Было уже далеко за полночь, и луна проливала свет на безлюдные узкие улочки города. Молодой господин сидел на ступенях храма, стоявшего на холме, и с ленивым интересом следил за праздником. Верхнее кимоно его было распахнуто, а тугой узел оби ослаблен. Тело еще горело пламенем любви, но разум был не подвластен голосу плоти. Обмахиваясь веером, он время от времени косился на свою любовницу. Сидевшая рядом с ним Саёри обнажила плечи, открывая белоснежную грудь. Юката цвета мурасаки, щедро расписанная белыми лилиями, была ей к лицу. Черные, как смоль, волосы, распущенные молодым господином во время любовных утех, она собирала в высокий тугой пучок. Шпильки и искусственные цветы лежали у нее на коленях. Таких, как она, в то время называли старыми девами. Ей было около двадцати трех лет. Молодой господин, рассеянно поглаживая ее гибкую шею и обнаженные плечи, раздумывал о том, чтобы подыскать среди горожанок особу помоложе.       - Аканиши-сама, - прошептала она, вставляя в прическу последнюю шпильку. – Вам настолько интересно это простолюдинское празднество, что вы совсем обо мне забыли! – с укором произнесла она и прильнула к нему.       - Простолюдинское? – усмехнулся молодой господин, даже не соизволив посмотреть на свою любовницу. - А сама ты откуда родом забыла уже? – юноша склонил голову к ней, прожигая молодую женщину холодными глазами, она поспешно отвела взгляд.       - Простите меня, господин, - взмолилась она и провела рукой по шелковому кимоно.       - Ты мне надоела! – воскликнул он и, отдернув руку, смерил любовницу презрительным взглядом.       Саёри отпрянула и опустила глаза, боясь еще больше разгневать господина. Аканиши ловко поправил кимоно и, поднявшись с каменных ступеней, завязал оби.       - Я запрещаю тебе появляться мне на глаза, пока я сам тебе не позволю!       - Но Аканиши-сама! – взмолилась она, взявшись за подол богато расшитого кимоно своего любовника.       - Пошла прочь! – зашипел он и, выдернув одежды из ее рук, спустился вниз к площади.       Полные страха и отчаяния глаза смотрели ему вслед. Она была уже не молода, да и не могла похвастаться нежными, девственными бутонами своей непорочности. Оставаясь подле Аканиши, она надеялась стать его супругой, а если и не супругой, то любовницей, которую он будет держать в своём доме и развлекаться с ней в дни раздора со своей женой. Однако Саёри понимала, что положение ее подле молодого господина перестало быть устойчивым и твердым, словно корни раскидистого дуба, оно стало шатким и хрупким, как лилии на ее юкате: всякую минуту оно готово было сбросить свои белоснежные лепестки.       Стук деревянных сандалий стал едва слышен, а после и силуэт господина стало невозможно отыскать в толпе. Смешавшись с горожанами, Аканиши шел между празднующими, среди прохожих пытаясь отыскать кого-то. Внимательным, но беглым взглядом он рассматривал людей, толпившихся около лавочек, которые еще были открыты. И лишь за столом, где мужчины играли в сёги, он нашел того, кого искал. В темно-синей юкате, сосредоточенно потирая подбородок, молодой человек обдумывал будущий ход. Его противник молча наблюдал за юношей. Глаза его горели самодовольством. Уверенный в своей победе, он лишь ждал, когда юнец сделает неверный ход, но просчитался.       - Игра окончена! – произнес юноша, сделав последний, решающий ход. Его противник сам не заметил, когда потерял контроль над происходящим на деревянной доске.       - Пойдем! – молодой человек почувствовал, что кто-то тянет его за воротник. – Мы уходим, Ямашита! – властно произнес Аканиши, и его друг послушно встал из-за стола.       - Спасибо за игру, - почтительно поклонился юноша и, выпрямив спину, последовал за молодым господином. – Ты сегодня не в духе? – сделал предположение он, глядя на напряженные плечи и затылок друга.       - Мне нужна новая женщина, - произнес Аканиши, сложив веер и на минуту остановившись посреди дороги.       - Неужели твоему сладострастию нет пределов? – усмехнулся Ямашита, пытаясь понять друга, но в ночной темноте он не смог рассмотреть его лица.- Дело не в этом, - покачал головой молодой господин. – Все мои нынешние любовницы уже старые девы, - презрительно произнес он.       - Но разве не ты, друг мой, желал набраться опыта в любовной науке?       - Ты всё еще помнишь? – усмехнулся Аканиши. – Я был юнцом тогда… Мне едва исполнилось пятнадцать, - улыбнулся он. – Они больше ничему не могут меня научить. Их любовь лжива, а ласки так похожи на театральное представление, что становится тошно.       - Быть может, тебе стоит подыскать супругу? Юную, прекрасную, как нежный бутон пиона, - произнес Ямашита нараспев, прикрыв лицо веером, притворяясь, будто рассматривает его узор. – А затем ты поможешь ей раскрыться и стать прекрасным цветком… - многозначительно улыбнулся Ямашита и, сложив веер, спрятал его в поясе.       - С каких пор ты ведешь такие разговоры? – недоверчиво покосился молодой господин на друга. – Уж не отец ли подговорил тебя?       - Твой отец не в силах подговорить меня против моего любимого друга, - с важностью заметил юноша. – Однако, когда я на днях приходил в твой дом, я хотел прогуляться в саду перед сном и случайно услышал разговор твоей матери и сестры. Они обсуждали желание Аканиши-сама поскорее устроить омиай. Совсем скоро об этом будет известно всему городу. Юные бабочки слетятся на пленительный огонек… - усмехнулся Ямашита и, сделав несколько широких шагов, без труда обогнал изумленного друга. Открыв рот, будто карп в пруду их дивного сада, он смотрел в темноту, не веря словам юноши. Лишь правда, услышанная из уст родителя, могла бы стать ему достоверным источником.       - Это правда? – бросил Аканиши впереди идущему юноше; глубокая морщина залегла между бровей.       - Я рассказал тебе лишь то, что слышал, - задумчиво произнес Ямашита.       По дороге шли мужчины, неся на спинах сложенные полотнища шатров, деревянные укрепления и прочую утварь, которая была задействована на сегодняшнем фестивале. Друзья отошли в сторону, пропуская горожан. Молодой господин не хотел, чтобы кто-то из простолюдинов услышал их разговор. Позади всех с небольшой чугунной печкой в руках шел юноша. Он был еще совсем юным, едва ли он достиг совершеннолетия. Крепкие мышцы на его руках напряглись, а на лбу, стянутом хлопковым полотенцем, выступили капельки пота. Штаны хакама были высоко подвязаны, чтобы не мешали при ходьбе. Гремя деревянными сандалиями, он шёл, не обращая ни на кого внимания.       Аканиши без труда нагнал вдруг замедлившего шаг друга. Ямашита мечтательно смотрел перед собой и даже не обращал внимания, что друг идет теперь совсем рядом. На губах играла полуулыбка. Достав из оби веер, Ямашита задумчиво постукивал себя по подбородку. Аканиши проследив за взглядом друга, очень скоро догадался о предмете мечтаний молодого человека. Он неотрывно следил за шедшим впереди мальчишкой, за худыми бедрами, казавшимися полнее и шире за счет хакама, пошитых из грубой темной ткани. Аканиши отвесил подзатыльник другу.       - Ай! – воскликнул от неожиданности Ямашита, а мальчишка, покосившись на молодых господ, засеменил по дороге, стараясь нагнать своих товарищей.       - Прекрати вести себя подобным образом, - раздраженно цокнул Аканиши.       Молодой человек вздохнул и снова убрал веер.       - Дерево сакуры не может стать яблоней, скачущий в густом лесу заяц не может обернуться птицей и укрыться от острых зубов волка, - он задумчиво посмотрел на круглую луну и продолжил. – Даже она, - произнес он, наблюдая, как ночное светило прячется, а потом снова появляется из-за облаков. – Не может стать другой звездой, так и я не могу изменить своей сущности, - на губах его возникла мечтательная улыбка. По пути домой они больше не заговаривали.       Цикады своим пронзительным треском наполняли лунную ночь. Был слышен лишь стук гета да шелест кимоно. Высокий сан не позволял Аканиши разгуливать по городу в легкой юката, и он завидовал своему другу, который, хотя и считался придворным, но платье мог позволить себе попроще. Он мог многое себе позволить, но молодой господин старался присматривать за ним, чтобы тот не наделал глупостей. Свою большую тайну Ямашита доверил не кому иному, как дорогому другу. Аканиши внимательно выслушал и не выказал ни доли упрека. Как сакура не может стать яблоней, так и его младший товарищ не мог пойти против своей сущности. Порой, чтобы порадовать друга, он предоставлял ему одну из спален на другой стороне дома, где находилась библиотека и кабинет отца с прилегающей к ней приемной. Однако отец, увлеченный завоеваниями и кровавыми битвами, не бывал в этом доме. Лишь на праздник повиновения усопших, он почему-то возвращался домой, будто сбегая из усадьбы Каменаши, которую он сделал своей военной резиденцией после исчезновения последнего, выжившего сына. Эту историю Аканиши толком не знал, а господин под страхом смерти запрещал слугам рассказывать что-либо Джину. Оставаясь в неведении, он соглашался со всеми действиями отца, если те не сковывали его праздного существования: любая девушка могла гордиться собой, если Аканиши делал её своей любовницей; юноши почитали за честь, если Джин позволял им быть своими приятелями, и стремились использовать это знакомство для успехов в военной карьере. Однако лишь Ямашиту он мог считать своим близким другом, с кем Джин делил свои горести и радости с самого детства.       - С возвращением, господин, - почтительно произнес слуга, встретивший их у ворот.       Проводив молодых людей до дома, он открыл им двери и, когда они оставили гета у порога и направились в покои молодого господина, он затворил двери и вышел к воротам охранять покой Аканиши-сама. То был приказ Уэсуги, и никто из слуг не смел перечить приказаниям господина.       Заметив движение и стук деревянных сандалий о мелкий щебень, тень на крыше чайного домика повернулась на звук. Росшая рядом липа помогала тени оставаться незаметной в эту лунную ночь. Он поступал неосмотрительно, избрав такую ночь для своего деяния, но бурлившая в жилах горячая кровь не могла даровать ему терпение. Две фигуры зашли в дом, а слуга остался сторожить у ворот.       - Глупый Аканиши, - с презрением подумал Коичи. – Разве он сможет сохранить жизнь сына таким образом? Он не смог уберечь чужого сына однажды… Разве способен этот глупец понять, что не всё зло приходит в дом через ворота?       Немного склонившись вперед, окутанный черными одеждами убийца, осмотрелся: вокруг дома он не заметил ни слуг, ни охраны. «Глупец! -ухмыльнулся Коичи. – Не понадобится много времени, чтобы все закончилось. Наконец-то ты на своей шкуре узнаешь, каково это – терять любимого сына!» Коичи стиснул кулаки, холодное пламя играло в глазах убийцы. Скрипнув зубами, он схватился за толстую ветку и бесшумно спрыгнул вниз. Никто не заметил его присутствия, а слуга у ворот, похоже, спал на посту. Избегая потока лунного света, Коичи прокрался к спальне молодого господина и без препятствий проникнул внутрь через раздвинутые бумажные перегородки. Покои Аканиши выходили прямиком в сад. Молодой господин любил любоваться луной летними ночами, а потому сёдзи всегда были раздвинуты. «Какая беспечность», - подумал Коичи и, опустив капюшон и прижав ладонь к острому кинжалу, висевшему на поясе, затаился в темноте.       - Желаете ли принять горячую ванну перед сном, Аканиши-сама? – вежливо обратилась к молодому господину служанка, завидев его, шагающего по широкой галерее. - Нет, не желаю, - произнес он негромко, приблизившись. – Ты поможешь мне снять кимоно… - прошептал молодой господин, приподняв ее подбородок и смотря прямо в глаза.       - Как пожелаете, господин, - смутившись, ответила она, а деревянная лохань с полотенцем и душистым мылом упала на пол.       Не обращая на это внимания, юноша отошел от служанки и продолжил свой путь. Ямашита с равнодушием наблюдал эту сцену. Аканиши, по праву заслуживший титул похитителя девичьих сердец, ловко играл с чувствами женщин, как музыкант струнами сямисена. Холодный ко всем, он не позволял никому проникнуть в своё сердце. Сила и чувства не могли сосуществовать в этом красивом и пленительном теле.       Остановившись около своих покоев, Ямашита склонил голову в дружеском поклоне и пожелал молодому господину добрых снов. Утомленный праздником друг отклонил приглашение Аканиши сыграть партию в сёги и распить бутылку сакэ. Молодой господин не стал настаивать и, миновав кабинет отца и библиотеку, направился в свою опочивальню.       Он раздвинул обтянутые плотной бумагой двери и вошел. В комнате стояла необычайная тишина. Треск цикад разносился по саду и проникал в дом. Сёдзи по его приказу здесь никогда не закрывали, лишь начавшийся ливень мог быть исключением. В подсвечнике доживала свой век оплавившаяся свеча, а в стенном шкафу был аккуратно сложен футон. Аканиши удивился, что до сих пор постель его не была приготовлена. «Похоже, мне придется наказать этих дерзких девок!» - нахмурился молодой господин и, развязав оби, бросил его на татами.       Сегодняшняя ночь была прекрасна. Полная луна обернулась своим холодным ликом к единственному уцелевшему острову. Деревья в саду, потревоженные ветром, перешептывались. Прекрасные розы, цветущие в саду, распространяли приторный аромат. Молодой господин закрыл глаза и вдохнул полной грудью ночной воздух. Наслаждавшийся дивной ночью юноша не заметил проскользнувшей за его спиной тени, лишь шорох чьих-то ног о татами, заставил его обернуться.       - Норико? – обратился он к темноте, решив, что в его спальню вошла служанка, обычно помогавшая ему снять кимоно, но в ответ он не получил ни звука. – Кто здесь? – юноша повторил вопрос и услышал, как с глухим стуком захлопнулись сёдзи.       Оказавшись в темноте, лишенный света Аканиши был в растерянности. Отступив на шаг, он услышал в воздухе резкий свист и почувствовал, что щека его стала саднить, а спустя мгновение по коже скользнула капелька крови. Прижав руку к щеке, Аканиши понял, что кто-то ранил его. Насторожившись, молодой господин обратился в слух. Невидимая тень была совсем близко. Аканиши слышал шорох ног о татами. «Не может быть!» - вся опасность ситуации представилась юноше. Отбросив страх и осторожность, Джин бросился к стене, где висело его оружие. Но кто-то с силой схватил его за плечо и придавил к стене. Он почувствовал горячее дыхание на своей щеке, ощутил давление руки на шее и холод тонкого узкого клинка у подбородка. Скользкий и липкий страх всё сильнее и сильнее обволакивал тело юноши, словно становясь второй кожей. Таинственный человек хранил молчание, не выдавая себя ни лишним действием, ни голосом. «Саёри? - пронеслась мысль в голове юноши. – Это её месть за мою холодность? Женщины воистину опасны!» – подумал он. Однако сила, с которой неизвестный придавливал молодого господина к стене, рост и то, что убийца тайно проник в его дом, не вызывало сомнений – непрошенный гость был мужчиной. Разъярённая любовница выбрала бы иной путь: открыто проникнув в его спальню под любовным предлогом, отравила бы ядом или пронзила клинком. Женщин всегда отличали хитрость и коварство.       - Ты расплатишься за всё, Аканиши Джин! - услышал он презрительный шепот у самого уха, и холодный пот выступил на широкой спине. Этот человек представлял несомненную опасность для юноши. Не медля ни минуты, Аканиши ударил убийцу в живот и оттолкнул.       Молодой господин бросился к противоположной стене. Он понимал, что удар, нанесенный им, не был смертельным и большой угрозы не представлял. У юноши было лишь мгновение, чтобы овладеть ситуацией и быть готовым отражать нападение противника. Еще шаг, и Аканиши сжимал бы рукоятку катаны, но острый клинок опустился на ладонь молодого господина. Почувствовав острую и неожиданную боль, Джин понял, что убийца совсем рядом. Он не стал звать на помощь своего друга и товарища. Убийца пришел за Джином, значит, он сам должен принять свою судьбу.       Схватив катану, Аканиши высвободил клинок из ножен и бросился к веранде. Резкий звук разрубаемой бумаги и деревянных реек наполнил покои молодого господина. Прорвавшийся в комнату лунный свет позволил Аканиши различить во мгле врага. В черных одеждах, скрыв лицо плотной маской, на него смотрел убийца. Легкие кожаные туфли делали его шаги мягче и тише, вот почему Аканиши не сразу смог уличить врага в своей спальне. Капюшон, скрывавший лоб и брови непрошенного гостя, позволял смотреть наемнику в глаза. В лунном свете юноша смог разглядеть огонь ненависти в глазах убийцы. Сердце Аканиши беспокойно билось в груди, пошатнувшись, он отступил назад, но вовсе не собирался слепо идти в объятия шинигами.       - Умри! – зашипел убийца, будто ядовитая змея, и бросился на Джина с кинжалом в руке.       Точно рассчитанного удара было достаточно, чтобы выбить клинок из рук. Распахнувшееся кимоно спадало с плеча. Багровая кровь струилась по руке противника, темная, как мысли ее обладателя, она капала на татами, но вовсе не умаляла решительности ее обладателя. Легким и стремительным прыжком убийца сократил расстояние между ними и, ударив юношу по голени, сбил того с ног. Одного лишь мига было достаточно, чтобы стать властелином положения.       Сжав горло врага, Коичи выбил из его руки катану. Глаза Аканиши с ужасом смотрели на убийцу, а руки безуспешно пытались ослабить хватку цепких пальцев. Чувствуя, как наливается кровью голова, юноша, собравшись с последними силами, ударил врага в живот, лишив его на время возможности свободно дышать. Аканиши, цепляясь за татами, тяжело хрипел и не мог справиться с накатившим приступом кашля. На ощупь отыскав на полу катану, он крепко вцепился в рукоять.С трудом поднявшись на ноги, шатаясь, Джин наугад взмахнул мечом, резким свистом клинка разрубая воздух, но, кажется, враг был в стороне. Ноги его не слушались, а голова кружилась. Юноша понимал, что как никогда раньше, он очень близко стоял к смерти и не мог совладать с чувствами. Сердце трепетало от страха, как у дикого зайца на охоте, вот только он не мог умчаться на быстрых и длинных лапах. Никто и никогда не врывался в усадьбу Аканиши прежде, желая его убить.       Коичи, привыкший к ударам и нападениям своих жертв, не позволил юноше овладеть положением. В слабом лунном свете разглядев Аканиши, Коичи толкнул юношу на пол сильным ударом ноги. Аканиши упал на татами и запутался в шелковом кимоно. Грубо пихнув молодого господина к стене, Коичи склонился над ним, приставив к горлу ледяной клинок.       - Сейчас ты умрёшь! – пообещал убийца, с презрением глядя на дрожащего от страха юношу.       Черные прекрасные волосы спутались и упали на глаза, дорогое кимоно сползло, обвило ноги Аканиши, не позволяя ему сдвинуться с места, шелковый рукав был испачкан кровью, а пылающие ненавистью, презрением и жестокостью глаза готовы были прожечь этого растерявшегося юношу, с ужасом глядящего на своего убийцу.