Smarter

Понедельник, всё те же уроки. План посадки учеников особо не изменился, так что Марк и Джинён продолжали сидеть рядом друг с другом. Когда Джебом впихнул в руки Пака очередную бумажку, тот хотел тяжко вздохнуть, но сдержался, оставляя лицо непроницаемым. Джинён взглянул на название песни. Это был дуэт, не совсем для двух певцов, скорее для рэпера и певца. Марк молча опустился на стул рядом. Джинён не мог не заметить, что Туан выглядел усталым, хотя какое ему, собственно, было дело до этого. На самом деле Пак и сам выглядел не лучше. Он снова посмотрел на записку, заинтересовавшись, кто бы мог быть тем загадочным певцом, вернее сказать рэпером, который захотел выступить с Джебомом. Но тут же понял, что на самом-то деле ему всё равно, и убрал записку. Джинёна удивил выбор песни. Он её знал — она была единственной нормальной из всех, что раньше давал Джебом. Должно быть, человек, предложивший спеть в дуэте, также выбрал и песню. И его музыкальный вкус был явно лучше, чем у Джебома, у которого, кажется, вообще его не было. Преподаватель зашёл в класс, и все быстро расселись по своим местам. Он ничего не сказал, просто написал два слова на доске. Групповой проект. В этот раз Джинён не смог сдержать стона. Он ненавидел, ненавидел просто всей душой групповые проекты. Он почувствовал на себе взгляд Марка и обернулся, чтобы сказать: «На что уставился?» Пак заметил, что выражение лица Марка в точности повторяло его — полное отвращение; должно быть, он тоже ненавидел групповые проекты. Они поспешно отвели взгляды. — Хорошо. Так как экзамены сданы, мы приступаем к новой теме: «Философия и просвещение». Я хотел, чтобы вы хорошо усвоили тему, поэтому решил дать вам групповой проект. Вашим партнёром будет человек, с которым вы сидите, так что, думаю, тема будет понятна всем. Я раздам каждому персональное задание, — закончил учитель, беря стопку бумаг. Джинён почувствовал, что Туан снова смотрит на него, но не обернулся. Он не хотел делать проект, а тем более с ним. Он всё ещё ненавидел этого парня, но, кажется, эта ненависть понемногу слабела. Марк взял задание и пробежался по нему взглядом. Он строчил мысли одну за другой и потом впихивал листок с ними Джинёну — так продолжалось весь урок. Они не обсуждали ничего друг с другом, как это делали другие пары, они просто письменно обменивались мыслями. Когда уроки закончились, Пак вернулся в одну из школьных студий и сел за пианино. Вступление песни исполнялось именно на этом инструменте; она очень грустна и, по мнению Джинёна, красива. Он по-прежнему не мог вложить в своё исполнение эмоции, которые априори должны быть, поэтому его пение звучало сухо. Джинён нажал первую клавишу и продолжил по нотам вступление, которое было достаточно долгим, так что у него имелось время, чтобы настроиться на пение. Было довольно странно петь в одиночку, без второго человека в дуэте, который мог бы заполнить отступы тишины и, возможно, даже добавить так не хватающих эмоций в выступление. Правда, где-то уже на первых аккордах он полностью забылся. Лирика песни ударила, словно кирпич в лицо. Ему казалось, будто эмоции заполнили каждую клеточку тела. Джинён прежде никогда не вкладывал столько чувств в песню, и она больше не звучала безэмоционально, а даже в некоторой степени грустно. И какой бы простой она не казалась, всё же в ней нельзя было услышать былой сухости и пустоты; теперь песня звучала так, как предположительно должна была звучать. Когда она закончилась, Пак тяжело дышал. Все чувства и эмоции, вложенные в песню, мигом испарились; он чувствовал себя опустошённым из-за этого, даже более опустошённым, чем обычно. Джинён уставился на пианино большими глазами, с тяжёлым сердцем. В такие вот моменты он ярко осознавал, что же творит с самим собой, как же скверно действует по отношению к себе. В такие вот моменты он осознавал всю свою глупость. Но всё это понимание исчезало так же быстро, как и появлялось. Джинён вздохнул и уронил голову на пианино. Если ему придётся петь это в пятницу, у него не получится сдержать свои эмоции точно так же, как и сейчас. Он будет в комнате один, но люди наверняка услышат, как сухое исполнение станет эмоциональнее. Пак неожиданно осознал, какую же глупость делал всё это время, и невольно задался вопросом, почему он до сих пор продолжает петь за Джебома. В эту пятницу Джинён чувствовал тревогу. Он впервые так волновался перед выступлением, ну или вернее сказать перед его подобием. Пак взглянул на экран и увидел, как Джебом выходит на сцену, следуя за очень знакомым человеком. Первое, что заметил Джинён — красные волосы. Марк Туан. В голове промелькнуло, что он так возненавидит это имя, что больше никогда не сможет даже слышать его. Однако эта мысль была настолько смутной, что он не стал к ней прислушиваться. Марк был тем самым человеком, поющим в дуэте с Джебомом. Впервые за долгое время Джинён запаниковал, действительно запаниковал. Он не мог петь с ним. Хоть и то светлое чувство при взгляде на улыбающегося Марка было не сильным, оно всё же оставалось самым ощутим из всех, что он чувствовал по отношению к кому-либо. Если Джинён споёт с ним, он не знает, что с ним потом будет. Однако песня уже началась. Вступление было довольно продолжительным, что дало Джинёну время на восстановления дыхания, которое он неожиданно для себя затаил, и собственного самообладания. Никто его здесь не увидит, никто никогда не узнает, что с ним происходило в течение песни. Он позволил себе хоть раз забыться и выпустить ранее сдерживаемые эмоции в песню; начал неуверенно, но вскоре его голос, чистый и чувственный, стал более ровным. Пак увидел, с каким удивлением Марк посмотрел на Джебома, услышав первые строчки. Джинён позволял себе смотреть на Марка на протяжении всего выступления. Его мягкий голос идеально подходил этой песне, и Пак признавал, что в какой-то степени ему всё же нравится лёгкий акцент старшего. Сам того не понимая, Джинён проронил одинокую слезу; он быстро вытер её, забывая спеть несколько слов. Марк продолжал смотреть на Джебома, глазами полными большого восхищения вперемешку с неким удивлением. Джинён вдруг осознал, что тот, должно быть, подумал, что Джебом настолько расчувствовался, что даже забыл несколько слов. Все видели только Джебома, вкладывающего душу в песню; никто не знал, через какие страдания проходил Джинён за сценой. Когда песня наконец закончилась, он, едва не швырнув микрофон на пол, буквально вылетел из комнаты. Он пошёл в первое пришедшее на ум место — на крышу. Пак вырвался на холодный воздух и незамедлительно начал дрожать. Он сел, закрывая лицо руками, и впервые за многие годы заплакал. Он не знал, что на него вдруг нашло. Было ли это из-за песни, или искренних эмоций в глазах Марка, или просто осознания того, что его жизнь — сплошная путаница. Он просто плакал. Он плакал и плакал, пока все слёзы, накопившиеся за эти годы, не иссякли; вся ненависть и печаль затихли и исчезли вновь. Пак чувствовал себя опустошённым как никогда в жизни. Джинён не знал, сможет ли он когда-нибудь снова смотреть на Марка, не вспоминая, как тот выглядел на сцене. Он уже порядком достал, и Джинён ненавидел его, ненавидел ужасно сильно. Пак не хотел с кем-либо сближаться, ни с кем. Ему не нужен Марк, но он по-прежнему желал видеть его улыбку, приносящую то светлое чувство. Если подумать, они даже толком не разговаривали. Этой ночью Джинён не вернулся в общежитие.