Smarter

Была ночь четверга, и Марк находился в комнате Джинёна. Они сидели на кровати и учились в полной тишине. Иногда Джинён бросал взгляды на Марка. У него была привычка прикусывать нижнюю губу, когда он сильно концентрировался на чём-то, и Джинён считал это милым. Они сидели довольно близко друг к другу, но не так близко, как обычно. Джинён начал замечать и другие незначительные вещи; когда рука старшего по-случайности задевала его, как Марк ходил и двигался, как он говорил, как его глаза всегда были светлы и чисты. Джинён никогда не был человеком, позволяющим себя касаться, но в случае с Марком он не был против, ну или менее против этого. Старший поднял глаза и их взгляды встретились. Прежде чем Марк смог что-либо сказать, Джинён заговорил первым: — Нам нужно поесть, — выдал он. Марк удивлённо посмотрел на него — необычно, что Пак заговорил первый. Обычно Марк начинал разговор, и уже только потом он к нему присоединялся, однако сам Джинён никогда не заговаривал первый. Марк закрыл книгу. — Хорошая идея, — проговорил он, поднимаясь. Они вышли из общежития и пошли в первое попавшееся место, в котором можно поесть. Это оказалась пиццерия. Джинён заметил, как просияло лицо Марка, когда они зашли внутрь. Он вспомнил, что Марк приехал из Америки. Как бы стереотипно это не звучало, кажется, пицца напоминала Марку о доме. Они заказали еду и присели. Марк продолжал сиять. — Должно быть, ты скучаешь по дому, — сказал Джинён. Марк совсем не удивился, что Пак заметил, как его настроение немного изменилось. — Ага, иногда, — признался он, — но в Корее тоже есть свои плюсы, — продолжил он. Джинён промычал, словно спрашивая: «И какие же?» — Ну, я нашел отличного друга здесь, — сказал Марк, улыбаясь Джинёну. Он улыбнулся в ответ, не замечая лёгкое разочарование, прозвучавшее в голосе Марка. — И еда здесь отличная, — добавил он. Улыбка Джинёна стала чуть шире. — Тогда в следующий раз мы обязательно поедим настоящую корейскую еду. — В следующий раз, — передразнил Марк, на что Джинён обиженно фыркнул. Старший хихикнул над выражением его лица; продолжили трапезу они в тишине. Когда они покончили с едой, то вышли из пиццерии. Снаружи было довольно прохладно. Джинён увидел, как Марк поёжился. Не говоря ни слова, Пак снял с себя куртку и накинул её на его плечи. — Эй, завтра же P.A.N. Я собираюсь на него пойти, не хочешь со мной? — спросил Марк. Вопрос сбил с толку Джинёна. Марк никогда ничего не говорили по поводу P.A.N или того, чтобы на него сходить, и вдруг сейчас он захотел пойти на него. С ним. — Я не могу, — просто выдал Джинён, впервые понимая, что такого короткого ответа было не достаточно. Он не разъяснял, почему не мог; однако Джинён бы и так не смог объяснить почему, даже если бы использовал больше слов. Марк просто промычал. Следующим вечером он зашёл в комнату, полную экранов телевизоров, со смешанными чувствами. Он покончил с выступлениями за Джебома, что приносило облегчение, но в то же время он пребывал в смятении. Джебом так просто отпустил его, и ещё Марк со своим последним дуэтом и предложением пойти вместе на P.A.N., чтобы посмотреть выступление. Джинён ничего не понимал. Когда, наконец, подошла их очередь, он увидел, как Марк осмотрительно вышел на сцену. На лице Джебома, как всегда, сверкала улыбка, однако Марк смотрел прямо в одну из камер, выходивших на сцену. Джинёну казалось, будто он смотрел на него, будто он знал, что Пак стоит по другую сторону сцены. Он тоже позволил себе смотреть на Марка. Джинён всегда думал, что Марк симпатичный просто потому, что тот выглядел по-умному. Однако сейчас, в свете прожекторов, в рваных джинсах и в футболке на несколько размеров больше, Марк выглядел красиво. Да, по-другому здесь и не скажешь, он просто выглядел красиво. Джинён испытывал много чувств, смотря на Марка, и в совокупности они были совершенно бессмысленны. Он чувствовал гордость, счастье, смущение, страх и симпатию, которые в то же время были смешаны с любовью. Он вздохнул. Джинён всегда чувствовал что-либо, когда смотрел на Марка; когда он это делал, его эмоции решали смешаться в единую неразбериху. Песня, которую они собирались исполнить, была приятной, и Джинён признавал, что ему нравилось её слушать. Если бы этот случай с пением за Джебома приносил ему что-то, это было бы знание того, какие песни Пак действительно ненавидел. А эта песня, естественно, была про любовь, но Джинёну нравилась её динамичность. На протяжении всего выступления Марк ни разу не посмотрел на Джебома и едва взглянул на публику, единственное, что он делал, — смотрел ровно в камеры, которые показывали Паку, что происходит на сцене. Джинёну казалось, будто всё это время Марк заглядывал в самую душу. Когда песня наконец закончилась, Джинён продолжал стоять на месте, словно замороженный. Марк, глядя в камеры всё выступление, казалось смотрел точно на него. Пак не мог прочитать какую-то определённую эмоцию в его глазах, там их был целый вихрь, который так сильно ощущал Джинён при взгляде на старшего. Он продолжал стоять парализованным, наблюдая, как Марк покидает сцену. Джинён, словно в трансе, положил микрофон на диванчик и вышел из комнаты. Прежде чем Пак успел сделать хоть шаг, он услышал кого-то. — Джинён! — прокричал Марк на весь коридор. Он никогда раньше не называл его по имени, и Джинёну очень понравилось, как оно звучит с его уст, однако уже было слишком поздно. Он развернулся. Марк был намного ближе, чем он ожидал. Пак мог увидеть в глазах Марка то же, что и услышать в его голосе. Он не не знал, как у Марка это получилось, но он мог это заметить. — Ты пел за Джебома, — больше спрашивая, чем утверждая, сказал Марк. Джинён прирос к земле; он не знал, что делать, не знал, что сказать. Так что Пак ничего не ответил и развернулся, чтобы уйти. Уйти от лишних проблем, уйти от единственного друга, которого он имел. Чтобы избежать осуждения и ненависти, которой и так было предостаточно в его жизни. — Джинён, не смей уходить, ты не можешь просто игнорировать меня! — прокричал Марк. Джинён на секунду обернулся. — Могу, — сказал он и пошёл дальше.