***
Два тёплых кокона из медвежьих шкур были плотно увязаны и стояли около входа в комнату. Мешки с провизией, сушёными травами, несколько колчанов со стрелами, охотничий лук - вот всё, что он взял в дорогу с собой. Нужно было взять ещё несколько лошадей, но вот беда, любимые вороные кони аса могли затоптать, признав в нём чужака, а простые лошади в лесу, зимой корма точно не найдут. Придётся тащить раненого на себе. Тор очнулся только через три дня. В комнате он был не один. Кто-то вкрадчиво разговаривал с Локи: — Мой принц, ты очень похож на Лофи. — И что? — Он был популярен среди народа, — мурлыкнул голос. — Ну и что? — Локи явно чувствовал подвох, но старался не показать этого. — Тебе бы немного подучиться. Уже сейчас многие видят, что ты сын короля. Мы научим тебя как стоять, как говорить, даже отработаем такие мелочи, как поворот головы, чтобы усилить сходство. Ты истинный король…. — Я не понимаю, куда Вы клоните, — сурово отрезал Локи, — но сегодня у меня хорошее настроение. Я позволяю вам отбыть, и лучше не попадайтесь мне на глаза. Я редко бываю милосердным. Послышались торопливые шаги. Хлопнула дверь и комната погрузилась во мрак и тишину. Тор решился подать признаки жизни. Он попытался сесть на кровати, удалось с большим трудом. Опираясь на локти, он мутным взглядом окинул комнату: — Очнулся. Это хорошо. Нужно поесть, — Локи поставил на тумбочку тарелку и вышел из спальни. Тор грустно посмотрел на миску и снова лёг. Есть не особо хотелось, но тут уж без разницы. С такими руками он бы не управился с едой. Локи не издевался над ним, он просто об этом не подумал. Сейчас его более заботили слова, сказанные ему одним из советников Бюлейста. Это заговор? Дурость? Проверка? В итоге он просто решил отписать обо всём своему брату. Интриг никаких не хотелось, хватало хлопот и с Тором. Только через три дня Локи обратил внимание на то, что Тор не ест. Сначала списывал на боль, потом на упрямство, а потом вдруг как током ударило. Тор же не может удержать тарелку, а лакать, как собака, точно не будет, но гордость не позволила ему просить помощи. — Почему мне не сказал, что есть не можешь? — Локи унёс миску с остывшей едой, принёс свежую и начал кормить Громовержца. Тот промолчал. Миски с не съеденной едой убирал Локи, как-то глупо было говорить, что сам должен был заметить. Локи заметил, но решил, что Тор показывает характер, ведь раньше он никогда не был настолько слаб. Недоразумение. Всего лишь недоразумение, чуть не обернувшееся большой бедой. Локи первый пошёл навстречу: — Давай так договоримся. Ты мой гость, я не хочу беды для своей страны, поэтому общаемся только по делу. Тор задумался и медленно кивнул, он не знал, как подступиться. Чувство вины пропало, не до того как-то было. Все мысли изничтожала боль, поэтому он просто кивнул. — Не пойдёт, — вскинулся Локи, — мы же не в занимательные пантомимы играем. Ответь мне. — Хорошо. Я понял… — Вот и славно. Через три дня надо выступать, ты сможешь? — Да, — также тихо ответил Тор.***
На все три дня установилось ледяное молчание. Тор не знал, как обратиться к бывшему брату. Локи не мог говорить с Тором. Вот такая вот одиночка для двоих. Это невыносимо, это тяжело, но упрямство одного и обида, пусть и справедливая, другого, являются прочными решётками этой клетки, в которую когда-то Тор загнал Локи. Старший принц Йотунхейма, признанный маг, хороший воин, и потенциально, правитель северного королевства, в глубине души всё ещё лежит и корчится от ран на асфальте в далёком Манхеттене. В итоге к отъезду оба были совершенно измотаны, Тор —физически, Локи — морально. — Сколько же ты ел? Там в Асгарде? — Локи ругался, потел и пытался усадить Тора на крепкого мерина. Тот соскальзывал, валился куда-то в бок и всё никак не мог удержаться. — Не отвечай. Вопрос был риторический! Тор опять стал крениться, ничего не получалось. Удержаться в седле с повреждёнными руками он просто не мог. — Слушай, я тебя обниму, только пойми меня правильно! — Локи ловко вскочил в седло позади Тора, притянул его рукой к своей груди. — Так лучше?! — Д-да, — процедил сквозь зубы Тор. — Слушай, сними эти повязки. Я сам… — Сам, — тут же передразнил Локи. — Руки же сгниют. — И какая тебе от этого печаль? — Тору было плохо. Он хотел прогнать Локи, чтобы не мучить его своей бесполезностью. — А никакой, но моральное удовлетворение просто огромное, — он ловко закинул поводья другого мерина на луку седла, закрепил, и пришпорил коня. Город остался позади, конь давно уже шёл шагом. Громовержец тяжело наваливался на сводного брата, но Локи не останавливался. К вечеру они въехали в первый перелесок. Ещё не густой, но двигаться всё равно стало в разы тяжелее. Тут почти не было снега, но корни, сплетающиеся под копытами лошадей, мешали идти. К четырём часам дня стало темнеть, и Локи, чтобы хоть как-то двигаться ощупью, спрыгнул с коня. Задумался, в итоге решил привязать Тора к холке лошади, чтобы тот не соскользнул, и дальше повёл коня в поводу, периодически спотыкаясь и тихо ругаясь себе под нос. Привал он решил устроить только ночью, Тор к тому времени уже задремал, поэтому, когда Локи стал освобождать его из седла, только сдавлено заохал. — Не шуми. Лес шума не любит, — тихо приказал Локи, помогая перебраться Тору под дерево. — Здесь могут быть хищники, и…. Локи задумался, понимая, что далеко от лагеря он не может отойти. Беспомощный Тор ведь может стать неплохим ужином для любого крупного зверя. Да и на завтрак тоже останется. Сторожить костёр Тор тоже не сможет, значит, придётся обойтись только небольшим сторожевым костерком. Хотя на похлёбку его огня должно хватить. Громовержец кивнул и устало начал дремать. Он видел сон. Локи разговаривал с ним, особо не обращаясь по имени, но и этого уже было достаточно. Локи быстро ставил лагерь, иногда посматривая на дремлющего Тора. Тот хмурился во сне, иногда стонал, но больше от боли. На кошмар это не было похоже. Тишина давила и давила. Если в первом путешествии по отчему краю Локи молчал, прислушиваясь к мерному говору остальных йотунов, пытаясь понять уклад и традиции родного для него мира, то сейчас, когда рядом не было никого, становилось как-то не по себе. Будто бы кто-то незримо следил за ними. Но здесь не было никого. Локи уже два раза обошёл только что разбитый лагерь, поёжился от уже непривычного чувства пустоты, и тут его взгляд зацепился за кромку леса. Там где степь подкатывала к самым деревьям, из-под тающего весеннего снега показался небольшой кустарник с чёрными стелящимися ветками и мелкими синими цветами. Йотунхеймский чабер почуял близкую весну и готов был тянуть свои ветки бледному солнцу, жадно впитывая его лучи и обретая жизнь. Из этих цветов можно было приготовить вкусный чай, чем Локи и занялся. Чтобы избавиться от гнетущего чувства Локи начал тихо говорить с Тором. Тот же спал, и ответить не мог. — Чабер отгоняет злых духов, хранит покой, — Локи был невозмутим. Сейчас во сне Тор видел, насколько изменился его брат. Если бы и боль перестала терзать его, то было бы всё отлично. Громовержцу казалось, что он видит мятущуюся душу Локи, но вот помочь он не мог. Хотел, но не мог. Брат не верил ему. — Брат, — перебил его Тор, — пожалуйста…. Громовержец под деревом нечленораздельно застонал, Локи обернулся, убедился, что всё в порядке и продолжил говорить, чтобы было не так одиноко. — Почему ты так со мной поступил? — спросил Локи. Зелёные глаза выжигали душу. Тор хотел отвести взгляд, но не смог. Вопрос был задан и Локи ждал ответ. — Ты бы убил всех тех людей. Я не про Манхеттен. Я понимаю, что тебя заставили. Но тогда, в первый наш бой, могли погибнуть люди. — Я не про твою встречу со смертной. Зачем ты унизил меня перед друзьями? Ты позволил Вольштаггу дерзить мне. Не остановил его. Тогда мы ещё были братьями. Отступись ты тогда, и ничего бы не было. Не было бы двух лет сплошного кошмара и пыток. Танос не… — Что?! Этот вопрос Тор задал вслух. Задал и очнулся. Локи уже поставил котелок на огонь. В глиняном комке запекалась дичь, а от чая шёл ароматный пар. Вопрос Тора застал его врасплох, и он ответил. — Что слышал. Чабер используют при мужском бессилии. Мне пока рано, что касаемо тебя, не знаю. На какое-то время вновь повисла тишина, было слышно, как потрескивают сухие сучья в костре. Локи снова заговорил: — Сегодня пируем. Я импеко добыл. Вон в глине запекается. Да и горячий чай тоже вещь хорошая. — Локи, а ты ничего не рассказывал про Пуэнто-Антигуа? — красные глаза стали чуть темнее. Губы Локи сжались в тонкую полоску. — Нет, — резко бросил он.***
Он не рассказывал про те события, он думал о них. Старался отогнать давнюю боль. Последнее воспоминание о той старой, счастливой жизни было отравлено словами того, кого он считал братом. Конечно же, он не поверил Одину, когда тот говорил, что любит и ценит Локи. Если Громовержец так относился к нему, считая родным, то, что он сделал бы с йотуном, трикстер даже представлять не хотел. Как ни глупо это прозвучит, но Один был не виноват. Во всём оказался виноват длинный язык Тора. Слова, сказанные в гневе перед безрассудным походом на йотунов, зародили хорошую почву для сомнений. Неприятие себя и растерянность Одина всё завершили, и Локи пустился во все тяжкие.***
От разломленного глиняного комка повалил ароматный пар. Мясо сварилось в собственном соку. Локи украдкой посмотрел на Тора. Тот печально смотрел на огонь. Прошлое ушло и не вернётся, а на душе мерзко. — Эй, давай есть, — тихо предложил Локи, насаживая ароматные кусочки на тонкую веточку. Он придумал, как Тор сможет её взять, зажав двумя запястьями. Неудобно, но и не унизительно. Во всяком случае, есть с рук, как хорошему служебному псу, ему не придётся. — Спасибо, не голоден, — буркнул Тор, не отрывая взгляда от костра. Локи кашлянул, казалось, он собирается с мыслями, чтобы сказать что-то важное. — Понимаешь, у нас так не принято, — Громовержец нахмурился в недоумении. Локи видя его удивление, пояснил. — Я добыл птицу, отнял чужую жизнь. Мясо стоит съесть, огонь, когда будем уходить, затушим, иначе лес не пропустит нас дальше. — Ты хочешь сказать, что лес живой? — удивился Тор. — Да. Как и всё, что есть на моей родине. Это прекраснейший из всех миров! — глаза Локи загорелись. — Холодный, суровый, но такой прекрасный. — Какой-то он пустой что ли, — устало возразил Тор. — Ты не так смотришь, — возразил Локи. — Вот смотри вперёд. Что видишь? — Талый снег и ничего больше. — Да, но под ним уже наливаются соком травы. Пробуждается от зимы жизнь. Скоро вернутся птицы, и здесь будет стоять гам куда сильнее, чем на любом асгардском базаре. Здесь всюду жизнь. Мой мир не фальшив... Тор уже не слушал, что ему рассказывает Локи. Он осторожно снимал с прута куски мяса, медленно жевал и наслаждался покоем. Наверное, этот мир умел успокаивать, нужно было только прислушаться к нему.***
Стивена Роджерса доставили в ближайший город. Капитан впервые вспомнил, что он художник. С упоением он рассматривал узкие улочки, отмечал многообразие ремёсел, поглядывал на витрины лавочек, торгующих детскими игрушками, кухонной утварью, разной мелочью. Был впечатлён рыбными рядами. В городке, в котором от силы насчитывалось пятьдесят каменных домов, сорок сельских подворий, две гильдии, пока не ясно чем занимающихся, на базаре нашлось сорок видов различной маринованной, солёной, копчёной и вяленой рыбы. И это было только то, что он увидел мельком. Его доставили прямиком в дом конунга, и сейчас он чувствовал себя травинкой перед древним исполином: — Ты будешь гостем в моём доме, мидгардец, — приглашение прозвучало приказом. Да так оно и было. Стивена просто силком оттащили от Тора и Локи, и не было в этом никакого коварства. Просто йотуны не доверяли странному мидгардцу. Конунг Эрхог был убелён сединами, но всё ещё силен. Его ум был всё так же остр, как и века назад, и сейчас он решил совместить службу Йотунхейму со своим любопытством. Узнать историю дикого Мидгарда всегда интересно, только вот пришелец на дикаря никак не тянул, но всё равно, по мнению большинства йотунов не являлся подходящей компанией для принца. — Благодарю за столь щедрое предложение, но мне хотелось бы узнать о судьбе Тора. — Принц Локи не делал на его счёт никаких распоряжений. Могу сказать только одно — он останется жив.