***
Громовержец печально смотрел на Локи. Сейчас бы встать, подойти и помочь с ночлегом. Затоптать костёр, а ночью, пока младший будет спать, тихо встать, и уже встретить рассвет с похлёбкой со свежей зайчатиной, улыбаясь смотреть, как Локи уминает её, хмурится и ворчит, что мог и сам управиться. Но это теперь в далёком прошлом. Перед ним теперь не брат, а грозный Герцог Йотунхейма, и с этим нужно считаться, вот только душе очень больно. Так больно, что непроизвольно сжимаются кулаки и слышится хруст. Это Тор в ярости ломает пластиковую защиту на своей руке и тут же вскрикивает от боли. Локи меняется в лице, хватает израненную руку, прикладывает к своему сердцу и начинает что-то шептать. Боль потихоньку исчезает, не оставляя и следа, а Тор готов хоть каждый час терпеть такие муки, лишь бы Локи прикасался к нему, говорил с ним, а не только вёл его к источнику.***
В тишине Локи расстилает спальники, молча показывает на них и Тор подчиняется, ложится и закрывает глаза, а Локи немного поколебавшись, ложится рядом и обнимает Тора. Не из нежности, он просто хочет насытить его магией, чтобы тот осилил последний участок дороги. Это, наверное, самое ужасное, что, даже сорвавшись, и начав свой страшный рассказ, Локи всё равно не может больше довериться. Тор проснулся от того, что на него смотрели. Он вгляделся во тьму леса, примерно определил, откуда на него смотрят, и тихо поднялся со спальника. Локи даже не проснулся, он был измотан куда больше, ведь ему частенько приходилось подставлять плечо Тору, иначе тот просто рухнул бы в пути, вот и сейчас не было опасности, и магия не разбудила трикстера. Спотыкаясь и с трудом поднимаясь, Тор ковылял по лесу. Это было тяжело, но он чувствовал, что нужно было идти. Итак он прошёл ни много ни мало, а целую лигу. Вышел на залитую лунным светом опушку и замер. Перед ним предстало чарующее и в тоже время трагическое зрелище. В голубой глыбе льда сверкали золотистые асгардские доспехи. Воин навечно замер в боевом развороте, так и не нанеся удара мечом, застыв ледяным изваянием. Перед его ногами лежал убитый йотун. Не инистый гримтурс, а обыкновенный йотун, а над ним чёрным мраморным изваянием застыл замёрзший прекраснейший конь, который не покинул своего хозяина даже в смерти. Вспомнились рассказы Одина о той страшной войне, вспомнились легенды о сверхсвирепых йотунских скакунах, самым свирепым из которых был Свальдифари, вспомнились и детские страхи, но всё оказалось не так. Те же привычки, те же победы и поражения у двух сторон. И что было со всем этим делать? Он вернулся в лагерь, весь усталый и взмокший и тут же наткнулся на разъярённого Локи: — Вы, наследник, хотите новой войны?! Почему вы покинули ночлег, не предупредив меня об этом?! — Локи, пожалуйста, не сердись. Пойдём! Ты должен видеть! Норны — это позор, что я не сделаю этого сам, но что я могу? — Тор развёл покалеченными руками. — Хорошо, — зло выдохнул Локи и стал сворачивать лагерь.***
Регент Йотунхейма был крайне удивлён, когда Тор привёл его на давнее место битвы. Он в немом восхищении рассматривал открывшуюся картину, а Тор, смутившись, попросил: — Локи, надо похоронить убитых. — Что?! — Локи был удивлён. Когда же такое было, чтобы ас предлагал похоронить йотуна? Таких случаев история Девяти Миров ещё не ведала. — Их надо похоронить. Война закончилась, а они всё ещё ведут свой последний бой. Неприкаянные и уставшие. Это не дело. Я бы и сам всё сделал, но руки не позволяют. — Хорошо, — и в голосе Локи впервые прозвучала не настороженность, а одобрение и уважение. Он скинул с себя меховую накидку, да так, чтобы она упала на Тора. — Бери и грейся, сейчас захолодает. Громовержец спорить не стал. Он наконец-то принял тот факт, что он здесь далеко не самый умный, и иногда и младшего послушать не постыдно.***
Под холодным, равнодушным серебристым светом Солнца Мёртвых поднялся ледяной буран. Синие, колкие льдинки бились о голые руки мага, пытались сорвать кожу, забиться в нос, рот, глаза, ослепить, сбить его со слога, не отдать свою добычу. Мёрзлая земля расступилась, обнажая глубокие провалы скалистого грунта, непригодного для земледелия. Именно туда Локи перенёс тела, готовые для погребения. Медленно тело аса как-то обмякло и опустилось на дно могилы, следом легло тело йотуна, конь согнул свои колени, голова пригнулась в прощальном поклоне, и он тоже оказался в могиле, и Локи уже хотел вызвать пламя. — Нет, постой, прошу, — прервал ритуал Тор. — Срежь часть моих волос и положи их на грудь йотуну, а часть своих положи на грудь асу. Локи замер на несколько мгновений. Такого предложения он не ожидал. На секунду Тору показалось, что взгляд Локи потеплел, а потом снова стал колючим: — Вы серьёзно, наследник Тор? — Да, Локи. Я серьёзно. — Хорошо.***
Пламя погребального костра вспыхнуло, но не привычным для Йотунхейма зелёным, и не особенным для Асгарда золотым снопом искр. Ровное, голубое, оно лизнуло тела, обволокло их, а затем, прежде чем изменить свой цвет на привычный для всех миров ярко-оранжевый, дотянулось до Тора, лизнуло языком искалеченные руки и втянулось обратно в погребальный костёр. Тела стали «плавиться», таять, но что странно, запаха горелой плоти не было. Не было и треска лопающихся от температуры костей. На дне могил не осталось ни пепла, ни сажи, ничего вообще, будто бы и не провожали воинов в последний путь. Громовержец посмотрел на Локи и тихо сказал: — Я надеюсь, пока мы живы, больше не повторится таких войн, и …. — он сдавлено охнул и схватился и начал опускаться на землю. — Эй, что с тобой? — встревожился Локи, но Тор не отвечал. Не мог понять, что происходит. Видел только, что что-то изменилось. Локи ощупывал бывшего брата, а потом взгляд его упал на защитный пластик. Руки Тора теперь имели телесный цвет, а не цвет сочащегося кровью сырого мяса. Ожоги разом зажили, оставив после себя грубые, уродливые рубцы. — Позволь-ка, — Локи осторожно снял один из чехлов. Осмотрел руку и попросил: — Попытайся пошевелить пальцами. Тор с трудом, но справился с задачей. Больно не было, но складывалось впечатление, что рука затекла. Указательный палец и вовсе не слушался, мизинец тоже не сгибался, но Норны, как же он был счастлив. Локи освободил вторую руку, картина была такая же. Тогда Бог Обмана снял с Тора нагрудник, задрал рубашку и присвистнул. Там где на груди были ужасные, мокнущие ожоги от пламени Муспелля теперь была только буроватая корочка подсыхающей раны. Локи нахмурился, а потом серьёзно сказал: — Похоже, кто-то получил благословение Сердца Йотунхейма, но всё равно, мы должны попасть на Эллас. Тор кивнул, и уже машинально, подал Локи его накидку. Пусть пальцы плохо слушались, пусть следы были отвратительны, но ведь руки снова действовали, пусть и ограниченно. Тронулись в путь уже без задержек. Громовержец с наслаждением сам отводил от лица еловые лапы, оскальзывался и сам поднимался, сам хватал снег, чтобы утереть разгорячённое лицо. В груди разливалось бесконечное счастье, и Тор был так рад, что даже Локи перестал хмуриться. Он смотрел на этого неловкого исполина и лёд в его сердце снова таял.***
К вечеру Громовержец насмерть сшиб пробегающую мимо карибу и смотрел на Локи с такой радостью. Он не бесполезен, он тоже на что-то годен. На ужин было свежее жаркое, Тор потребовал у Локи нож и неровно строгал мясо, коряво чистил клубни, наслаждаясь тем, что не был совсем уж беспомощным, а под конец и вовсе опьянел. Так иногда бывает после жестокой нервотрёпки. — Тор, ты устал, сегодня мы больше не идём никуда, — сказал Локи, глядя на сводного брата. — П-почему?! — возмутился Тор. — Я не беспомощен и не бесполезен! Смотри! — он чуть сжал кулак. Шрамы на руке побелели, и Локи отчётливо увидел спайки мышц на его руке. Он понимал, что Тору не больно только потому, что ещё свежа память о тех ожогах. — Конечно, ты не бесполезен, просто я очень устал и хочу отдохнуть. И твоя вахта первая. И Громовержец готов был рыдать. Локи снова видел в нём воина, снова доверял и готов был поручить ему свою безопасность. Чушь, конечно, полнейшая. Локи не хотел спать, Локи знал, что Тор сейчас не воин. Просто он видел, что Тору нужно отдохнуть, да и к озеру лучше было выходить белым днём. Договор с русалками — это, конечно, хорошо, но только вот мало ли что взбредёт в голову сёстрам, да и тритонам, при полной Луне. Лучше было не рисковать.***
Локи всё же задремал. Снов он не видел, зато услышал фырканье, приоткрыл глаза и замер. Рядом с Тором стоял чёрный Йотунхеймский жеребёнок. Он толкал его храпкой и явно требовал лакомства для своей жеребячьей особы. Тор ухмылялся в бороду и подкармливал его из своего продовольственного мешка. Локи встал и подал признаки жизни. Дело было в том, что такие кони признавали только одного хозяина на всю жизнь, и этот жеребёнок, обещавший вырасти в великолепного скакуна, признал Тора своим хозяином. Любопытство взяло верх над обидой. — Смотрю, ты в карауле не скучаешь? — насмешливо сказал Локи. — Прости, разбудили? Он такой милый, и, похоже, голодный. Только корешки не ест. — Тор, они всеядны. Дай ему немного мяса. — А он не отравится? — с сомнением спросил Громовержец. Вместо ответа Локи подманил жеребёнка, открыл ему рот и продемонстрировал Тору отменные, не хуже чем у хищников, клыки. — Ох, ты, — выдохнул Тор. — И он признал тебя своим хозяином, — добавил Локи. — Шутишь?! — Нет, — и Локи улыбнулся.