Ты - мой мир

      После той неудавшейся встречи с Бенджамином Бруксом Райан укрепился в мысли, что ему никогда ничего подобного испытать больше не придётся, а очутиться в этом же обществе — тем более. Но уже не в первый раз за весь этот наполненный событиями год юноша испробовал на себе силу выражения «не зарекайся» так сильно, что решил отбросить свою привычку думать о чём–то не совсем ясном наперёд. Его снова встречало непомерных размеров великолепно украшенное здание внутри. Он впервые в жизни видел издалека, как звёзды кино идут по красной дорожке — правда, учитывая бюджет фильма и его предпочтения к классике, вряд ли бы он знал хоть кого–то из них. Вместе с другими студентами он был не в зале с актёрами, актрисами и работающими над фильмом, а на балконе. И когда перед самым началом режиссёр с торжественной улыбкой произносил речь, юноша заметил неподалёку от себя прислонившихся к перегородке своих знакомых — Стива, Элизабет и всю элиту. Молодые люди смеялись, что–то весело обсуждая, а девушка стояла в стороне, так до неприличия красиво одетая, что у Райана замерло сердце. Ей удивительно шло короткое изумрудное платье, слишком обтягивающее вверху и становящее шире к низу. Он обвёл её мимолётным взглядом, но не смог удержаться, чтобы не посмотреть в её сторону вновь. Он бы даже не обиделся в ту минуту, если Мэтью начал петь, как он называл, песню о нём: «Свободное падение». И в ту же секунду он словно сам для себя начал крутить мотив в голове: «Я плохой парень, потому что не скучаю по ней, потому что разбил ей сердце»*. И вдруг она тоже посмотрела на него. Он не успел ни сказать что–либо, ни даже улыбнуться — свет в зале погас, и показ начался.       Райан не очень следил за фильмом. Он совершенно потерял какой–либо смысл того, зачем все они пришли сюда, ещё с того момента, как услышал речь режиссёра и принялся сравнивать её с лекциями мистера Фостера. Перевес был в пользу второго. Впрочем, вновь чувствовать себя частью какой–то необыкновенно роскошной атмосферы ему нравилось. Он не был уверен, что хотел бы вечно жить в подобном, но наблюдать со стороны это было интересно.       Сами актёры же с превеликим удовольствием наблюдали себя на сцене. Смеялись, тихо переговаривались. Присмотревшись, Райан заметил среди силуэтов, как к ним подошёл какой–то невысокий джентльмен и что–то принёс на подносе. «Шампанское», — без труда догадался он, вспоминая приём у продюсера, с которым ему так и не довелось познакомиться, и вмиг улыбнулся своим мыслям. Показ прошёл быстро, и режиссёр с некоторыми из актёров и сценаристов, сказав ещё несколько слов, стали расходиться.       — Не разбегаемся, — раздался бас мистера Руфиса. — У нас сейчас будет возможность поговорить с одним хорошим режиссёром.       «Явно его другом», — не без улыбки добавил про себя Райан. Взгляд юноши скользнул по элегантно одетому молодому человеку. Сначала он и вовсе не принял его за студента, заприметив кармашек с платочком, бабочку и прилизанные рыжие волосы, но затем тот улыбнулся, и Райан не без изумления узнал в нём Мэтью Фёрта. Он как–то быстро проскочил сквозь толпу студентов, и только успел юноша его нагнать, как увидел, что тот вовсю уже разговаривает с молодой актрисой. Она краснела, отвечала что–то невпопад, и юноша уже готов был поклясться, что знает всё о теме их разговора, когда невзначай услышал: «Да, конечно я познакомлю вас с ним», после чего актриса представила Мэтью тому самому режиссёру, который и был автором кинокартины. Райан долгое время не мог отвести от них глаз, а множество мыслей копошилось у него в голове, и он всё никак не мог понять, чем же они вызваны. Неужели завистью? Но вот Мэтью на мгновение повернулся в его сторону, и юноша быстро отвернулся, даже не удостаивая бывшего друга взглядом. Он попытался найти в толпе Элизабет, но заприметил быстро приближающегося к нему мистера Руфиса. Они шли к нему на встречу с двух сторон, и столкновение этих разных миров было неизбежно, когда некогда горячо любимый преподаватель первым хлопнул его по плечу.       — Райан, хочу представить тебе своего хорошего друга мистера Эрскина. Мистер Эрскин, это мистер Тёрнер, начинающий режиссёр. Очень талантливый молодой человек! — юноша и мужчина пожали друг другу руки. Райан бы привычно ощутил, как начинает краснеть от столь лестной похвалы, но внимание его было полностью занято проходящей мимо Лиззи. Он огляделся. В первую секунду ему показалось, что она растворилась в толпе, но он тут же с облегчением заметил её неподалёку от себя. Мистер Руфис, отвлечённый этим же обстоятельством, смерил девушку хмурым взглядом, но ничего не произнёс. У Райана представилась возможность, наконец, рассмотреть режиссёра, который выглядел довольно молодо, но был заурядной внешности, однако то и дело его отвлекала та мысль, что Элизабет здесь, совсем рядом с ним. Он пробежался рукой по волосам, сам осознавая, как этот жест выдаёт его нервное состояние в данный момент, и улыбнулся режиссёру. Он собирался что–либо сказать, пока мистер Руфис говорил о чём–то своём, когда заприметил, что внимание мистера Эрскина также сквозит где–то мимо происходящего разговора. Райан обернулся и с ужасом осознал, на кого именно он смотрит.       — Представите меня своей спутнице? — улыбнулся режиссёр. Райан вспыхнул, не в силах сдерживать своего негодования и не обращать внимания на тот наглый взгляд, что скользил по Элизабет, и, коротко извинившись перед мистером Руфисом, схватил девушку за руку и потянул за собой.       — Райан! Больно! Пусти! — взвизгнула она, вырываясь из его хватки, когда они были почти на воздухе. — Что на тебя нашло?       — Что нашло? Ты видела, как он смотрел на тебя? Будто одним лишь взглядом предлагая сняться в непозволительном фильме! — вне себя от злости, произнёс он, но в ответ на его гнев она лишь мягко улыбнулась:       — Ты ревнуешь?       — Я, не… нисколько… — собирался было пробормотать он, когда она подошла совсем вплотную к нему, и юноша, как и прежде, мало контролируя себя, отдался её объятиям, рукам и поцелуям.       Тёплый снегопад сыпался с неба, оставляя на окне лишь секундные очертания капель дождя. Райан наблюдал за ним, таким недолговечным, подперев подбородок рукой, никак при этом не в силах сосредоточиться на лекции, которые прежде так сильно увлекали его внимание. Что с людьми делает любовь? Как мог он теперь забыть эти рождественские каникулы, которые были несравнимы для него ни с чем, что он прежде знал в свой жизни! Каждый день видеть Элизабет: её улыбки, её шутки, её забавные разговоры, её сладкие поцелуи, её тёплые объятия… В какой–то момент он ощутил, что почти не помнит и слова на французском. Разве что кроме одного выражения.       — Ты знаешь, — говорил он ей как–то, покуда она голова её лежала у него на груди, рассыпая в разные стороны пушистые светлые волосы, от каковых обыкновенно пахло то ли мёдом, то ли корицей, — во французском языке нет выражения «Я скучаю по тебе». Французы говорят tu me manques, что дословно можно перевести как «Ты отсутствуешь у меня».       А ещё он совсем перестал писать сценарии.       — В прошлом семестре мы много разговаривали с вами о писательстве как о ремесле в целом. Мы учились писать. Михаил Чехов советовал актёрам прежде всего работать над собой. Этот совет подходит всем людям творческих профессий — в частности, и вам. Когда вы приучили руку к письму, вам больше нечего бояться. Белый лист для вас — всего лишь топка для очередной задумки, в которой не хватает угля. Люди не берутся за ручку, потому что одержимы совершенством. Потому что считают, что по–настоящему пишет лишь избранный тип человечества. Надеюсь, мои занятия развеяли этот миф. И теперь мы переходим от того, с чего всё всегда начинается — от задумки, к самому главному — её осуществлению.       Райан слушал лекцию мистера Фостера так, словно был совсем далеко отсюда. Он не ощущал в себе никаких изменений, но совершенно не мог сосредоточиться, когда здесь, рядом с ним, была Элизабет. Он то и дело переводил взгляд на неё, то вспоминая их нелепое примирение, то совместное Рождество, то частые прогулки под мокрым британским снегом по районам Лондона, в которые он прежде никогда не заходил. Она даже показала ему метро. Впервые за все пять лет в столице он своими глазами увидел метро и с изумлением заметил, что поезда могут отвозить людей не только на дальние расстояния — как и его самого, когда он отправлялся домой, но и на совсем близкие, да ещё и под землёй.       — Что ещё я не знаю о Райане Тёрнере? — усмехнувшись, спрашивала она, лукаво поглядывая на него, точно специально при этом слегка прикусывая губу, что и раздражало, и будоражило его всего изнутри одновременно. — Вероятно, такой галантный джентльмен брал какие–то уроки века два назад?       — Я, конечно, мечтал когда–то жить в XIX веке, — смеялся в ответ юноша, — но то были глупые подростковые фантазии. Хотя, пожалуй, удивить тебя я кое–чем могу, ma belle**.       — Итальянский? — удивлённо спросила Элизабет.       — Французский, — улыбаясь, помотал головой он. — А ещё я обучен верховой езде.       — Существуют лишь два способа для написания прекрасного сценария, — продолжал преподаватель, пока все в аудитории, казалось, кроме Райана, были напоены атмосферой творчества своей будущей профессии. — У вас может быть лучшая идея всех времён, но если сценарий не отформатирован правильно, есть высокий шанс, что он не будет никогда прочитан.       — Неужели есть ещё на земле такие, как ты, — шептали юноше мысли словами Элизабет, когда она лежала на кровати сосем близко к нему — так близко, что он, несмотря на все свои внутренние увещевания, готов был в ту же секунду заняться с нею любовью. — И каждый раз, когда я с дуру говорю, что не понимаю тебя, я на самом деле не могу толком для себя осознать, нравится мне в тебе это или нет.       — Важно понять, что такое сценарий, ведь он описывает все элементы вашей будущей кинокартины: аудио, визуальные эффекты, поведение персонажей, диалоги, которые необходимы, чтобы показать историю через фильм. Поэтому для первого способа самое основное: сосредоточение на написании картинок и звуков. Смотреть любимые фильмы — полдела. Надо читать их сценарии.       «Читать их сценарии», — эхом повторял про себя Райан, пытаясь записывать конспект, но всё выходили какие–то неясные тезисы, которые — он был в этом совершенно уверен, он после никак не сможет разобрать и привести к нормальным фразам. Он вдруг в какое–то мгновение не выдержал, схватил руку Элизабет и крепко сжал её в своей. Точно старшеклассники, они обменялись влюблёнными взглядами, пряча свои стиснутые ладони под партами.       — После, — одними губами с улыбкой прошептала она ему, и он неохотно вновь отстранился от неё, всё ещё не в силах прийти в себя и вернуться на эту землю. — Второй способ написания прекрасного сценария: изложить историю с её конфликтом, который приведёт к драме. Одна страница вашего сценария — это примерно одна минута фильма. Поэтому, если считать, что средняя длина кинокартин равняется двум часам, ваш сценарий в идеале должен состоять из 120 страниц. Комедии зачастую короче, лишь полтора часа.       «К чёрту это всё, к чёрту режиссуру и самообучение, — крутились в голове юноши мысли, о которых он раньше никогда бы не позволил себе помышлять. — Бросить всё в одночасье и…» И он подумал о том, как они танцевали с Элизабет на площади у Биг–Бена, когда запускали новогодний салют. Кружился мелкий, тающий прямо в воздухе, снег, и все люди на удивление были тепло одеты. Он накинул девушке свой пиджак на плечи, когда кому–то из организаторов вздумалось включить Селин Дион, и только что радостно танцевавшие толпы выстроились в пары. Он говорил ей в тот момент какие–то совершенно безрассудные вещи, но при этом улыбался и получал улыбку от неё в ответ тоже. А время тянулось неимоверно медленно, как не происходило, наверное, в его жизни никогда. Райан поймал взгляд преподавателя, и мистеру Фостеру пришлось ненадолго отвлечься от лекции:       — Мистер Тёрнер, с вами всё в порядке? — Райан даже заметил встревоженность в его голосе, а потому тут же поспешил заверить его не волноваться. Профессор согласился с этим утверждением не сразу, но занятие в итоге продолжил. Юношу точно взбодрило сиё внезапное обращение. Он быстро включился во всё происходящее и принялся записывать.       — Запомните, что историю следует записать в трёх действиях: установка истории, то есть описание самого главного героя (для драмы — 30 страниц, для комедии — 24); основная часть, то есть препятствия на его пути (60 страниц для драмы и 48 — для комедии) и разрешение главного конфликта или так называемый поворот сюжета (драма: 30 страниц, комедия: 24 страницы). Не забывайте добавлять последовательности — те части истории, которые действуют независимо от задуманного вами основного конфликта. Последовательности обычно занимают не более 10–15 страниц и, так же, как и основной сюжет, имеют начало, середину и конец.       С небывалым доселе никогда трудом, но, тем не менее — Райан начал понемногу приходить в себя и уже вскоре смог здраво подставлять записанную со слов преподавателя схему в фильмы, которые ему приходилось когда–либо смотреть в жизни. Юноша вспоминал, как писал сценарии он сам, и находил для себя, что многие из этих этапов пропускал, о некоторых — и не знал вовсе.       — После того, как вы написали сцену, принимайтесь за прописывание диалогов, — голос мистера Фостера больше не казался ему выходящим из тумана образом. Юноша ощущал, как будто в тот миг вернулся из сна. — Они не должны быть отвлечёнными, а, напротив — сосредотачивать зрителя на продвижение сюжета вперёд. Допустим, если одна ваша героиня в сцене предупреждает другую о грозящей опасности, о ходящем где–то поблизости маньяке, вряд ли они обе будут подолгу разговаривать о грядущем похождении в салон, так и не затронув эту тему.       — И только после этого всего в обязательном случае вновь прочитайте свой сценарий, — заканчивал профессор после многочисленных вопросов студентов. — Никогда не показывайте свою работу до того, пока не отформатируете её. Чаще читайте вслух — ненужные слова сами начнут резать вам вслух, и их проще будет удалить сразу же.       — Но мистер Фостер, — произнес обладатель руки, вознёсшейся вверх, — как же нам написать сценарий, если мы не знаем, о чём?       — Прямо читаете мои мысли, мистер Олдридж, — улыбнулся педагог, продолжая своё привычное прохаживание по аудитории, сложив при этом руки за спиной. — Чтобы решить для себя, о чём писать, я нередко применяю одну методику: беру чистый лист и для себя набрасываю пять тем, интересующих меня в данный момент. Ну, а вам я предлагаю совсем простое задание. Сходите в ближайший газетный киоск и выберите себе любое бульварное издание. «Жёлтые темы» совсем не то, чем кажутся на первый взгляд! — возражал мужчина под недовольные возгласы своих студентов. — Мы так привыкли к обыденности, что давно уже не верим нелепым сказкам о том, как кто–то нашёл свою потерянную сестру, а верные животные возвращаются к хозяевам даже через весь город, когда те уезжают на дачу. И не подумайте, что я приучаю вас читать жёлтую прессу, но выбор подобной тематики — лучший способ выбрать оригинальную тему для вашего фильма. Люди всё ещё смотрят кино и читают книги, потому что находят в них то, чего не нашли в реальной жизни — счастья, любви, спокойствия и отдыха, приключений. Зачем тогда зрителям смотреть ваш фильм, если там они увидят то, во что окунаются итак каждый день?       Руки взмывали вверх, студенты продолжали задавать вопросы так полюбившемуся преподавателю, а Райан спешно поднялся, собирая тетрадь и ручки в свою сумку, и шепнул Элизабет: «Подожди меня, пожалуйста, я скоро». Он подбежал к мистеру Фостеру, когда аудитория уже начинала пустеть, и лишь несколько молодых людей остались рядом с них, продолжая спрашивать его и рассказывать истории из своей жизни. Он тепло улыбнулся подошедшему Райану, но обратился к нему, только когда аудиторию покинули все.       — Смотрю, каникулы пошли вам на пользу, Райан. Отдохнули?       — Да, сэр… Точнее, чересчур расслабился, — скромно заверил его он, ощущая, как начинает краснеть от истинной причины собственного отдыха.       — Значит, хорошо отдохнули, — усмехнулся преподаватель, складывая листы со своего стола в чемоданчик и с характерным щёлканьем захлопывая его. — Много написали?       — Если честно, сэр, именно об этом я и хотел поговорить с вами, сэр, — продолжал мяться Райан, всё это время не знавший, как бы лучше подступиться к волнующему его вопросу, но в итоге решился: — У меня совершенно не остаётся больше времени на писательство.       — Нет времени? — мистер Фостер удивлённо вскинул брови, выключая свет в пустой аудитории. — Юрист Скотт Туроу писал свой роман «Презумпция невиновности» ежедневно в утренних электричках, пока ехал на работу. Многие писатели пишут прямо за рулём, пока едут в машине. Нет возможности записывать — берите с собой диктофон. Даже Спилберг говорил об этом. Есть какая–то особенная роскошь в письме за рулём. Он утверждает, что самые удачные идеи пришли к нему в голову на автостраде, пока он лавировал в потоке машин.       — А вы, сэр? Вы тоже пишете за рулём? — изумился юноша.       — Постоянно, — улыбнулся профессор.       — Я ощущаю, что мне не хватает вдохновения. Я сажусь писать, но не чувствую совершенно ничего из того, что происходило со мной раньше.       — Прекрасно вас понимаю. Кино в голове, — продолжал улыбаться мужчина. — Это прекрасное блаженное чувство, когда пишешь, а слова сами льются из тебя. Это ощущение, когда видишь пред собою фильм и лишь, как под диктовку, записываешь его, планируя одно и осознавая, что сюжет творит себя сам. Когда пишешь, не всегда обязательно знать, чем всё закончится. Я изумляюсь и восхищаюсь тому, что именно само просится на бумагу, и убеждён, что то, о чём мы пишем, на самом деле и желает быть написанным.       — Но, сэр, я боюсь, это совершенно не моё, — развёл руками Райан, более раздосадованный словами профессора, нежели убеждённый.       — Вот мы и дошли, наконец, до корня проблемы, — улыбнулся тот. — Не времени и не вдохновения вам не хватает. Вдохновение — вообще роскошь для таких людей, как сценаристы, режиссёры, журналисты и писатели. Вдохновение вольны ловить поэты. Наша задача — продолжать жить и дышать писательством. Мы — авторы своей жизни в прямом смысле этого слова. Если я не пишу хоть день, я ощущаю, как теряю себя. Именно писательство однажды вернуло меня к жизни. Без него я вновь загублю её. Загублю всего себя. Когда я принялся писать, я снова стал тем, кем я являюсь. Я сделал из своих глубоких ран творчество. Я вылечился благодаря ему. Писать — это избегать напряжения рутины. Писать — это тратить свои эмоции. Писать — это плакать на плече у друга. Разве не вы говорили, Райан, что писать — один из способов молиться? Или вы перестали веровать в Господа нашего? — лукаво улыбнулся мужчина, заставляя улыбаться и юношу. — Но если вам так уж тяжело, начинайте с утренних страниц Кэмерон. Вставайте раньше обыкновенного и пишите о том, что приходит вам в голову — просто пишите. Без продыху. Три альбомных листа. Ежедневно три страницы такой бессвязной прозы и полторы — сценария. Вполне себе выносимо.       — Сэр… Мистер Фостер… Я не знаю, как и благодарить вас, — восхищался юноша, в действительности не в силах вымолвить ни слова — настолько он был поражён и воодушевлён сказанным.       — Достаточно будет и того, если вы пригласите меня на свою первую премьеру, — смеялся преподаватель, а Райан, между тем, воспринимая всё сказанное совершенно всерьёз, решил, что если ему и суждено стать режиссёром — то именно благодаря двум людям в его жизни. Мэтью и этому человеку. Один подтолкнул его к творчеству, второй призывал ни на секунду не останавливаться, чтобы непременно достигнуть своего. И обещание, которое он дал профессору, было для него не просто обещанием. Он заручился, что обязательно, лет через пятнадцать он не только не забудет этого человека, но и самым первым включит его в список приглашённых на премьеру. Будет ждать прихода лишь его одного, нисколько не усомнившись в том, что он примет приглашение. А затем, когда соберётся весь зал, включая и голливудских звёзд, и известнейших британских актёров, он назовёт именно его, Эндрю Фостера, имя первым среди тех, кто помогал ему все эти годы. Кого он не забывал ни на минуту в самые, казалось бы, трудные мгновения своей жизни, и какие бы творческие застои его не одолевали, какие бы кризисы и препятствия ни выпадали ему, он всегда вспоминал его. Пока он думал обо всём этом, всё больше и больше с каждой секундой вдохновляясь и уже представляя себе то, что ему, вероятно, предстоит пережить в будущем, он начинал ощущать, как ему в то мгновение страстно захотелось вновь взять ручку и начать писать. Снова видеть в голове то самое кино и писать, писать, писать, пока руки горят, а мысли — не перестают кружиться и передавать, подобно старой киноленте в проигрывателе, изображение всего им ощущаемого. — Ну–ну, — заговорил явно польщённый преподаватель. — Это вы уж далеко задумали, Райан. А подскажите, если не секрет, что же всё–таки побудило вас на такие неуверенные идеи? — и не успел он толком кончить свою фразу, как заприметил Элизабет. Она, едва дрожа, стояла при входе в университет, обняв себя за плечи, и оглядывалась по сторонам — совершенно одна, на покрытой сумрачным вечером безлюдной улице. — А, я понял, не стоит объяснений, — улыбнулся мужчина, в ответ на что Райан не нашёлся, что ответить, и лишь залился густой краской, а затем быстро бросился к девушке, не слушая уже ни прощаний преподавателя, ни его благополучных пожеланий вслед.       — Почему ты так долго? — обиженно отозвалась Элизабет, но Райан мгновенно притянул её к себе, ощутил такой чертовски знакомый и приятный запах её волос, смешанный с ароматом духов, исходящим от кофты, а после поцеловал в макушку, точно маленькую беззащитную девочку.       — Не думай, что я тебя простила, — лёгкая улыбка скользнула на её губах. — Чем займёмся? Снова в парк?       — Нет, у меня есть идея получше, — восторженно отозвался юноша, доставая из сумки заброшенные давным–давно листы со сценариями. — Зайдёшь ко мне на чай?

***

      Дни для Райана снова полетели счастливо и незаметно. Он уже понемногу охладел к клубу киношников, каковой продолжал каждый вечер среды проводить мистер Руфис. Прежде ему не верилось, что его пригласили туда, куда допущена только университетская элита. После он привык и восхищался, что имеет возможность узнавать интересные факты о фильмах одним из первых. Теперь же он просто радовался тому, что благодаря сим консультациям может ещё больше времени проводить с Элизабет. Его встречали студенты из элиты и приветливо улыбались, предлагая свою компанию и сигареты. Совершенно незнакомые молодые люди младше его шептались у него за спиной о слухах, ходивших по всему университету — что в Райане Тёрнере, по словам самого ректора, кроется небывалый талант и творческий потенциал. Они не раз смотрели все вместе фильмы и обсуждали их, а мистер Руфис тихонько сидел в сторонке, не говоря ни слова и лишь иногда улыбаясь словам своих студентов. Но разве мог юноша это всё сравнить с занятиями мистера Фостера!       За одну лишь пару с ним он узнавал больше, чем, казалось, за всю свою жизнь. Даже если на занятии было мало теории, профессор всегда подкреплял его своими собственными знаниями, бесценными цитатами и примерами великих людей. И вскоре фраза «Всё когда–то начиналось из идеи» стала ходить по устам студентов как какое–то заклинание, непременно помогающее им творить.       Райан узнавал о разнице между очерком и фильмом (которая, кстати, на самом деле была так мала, ведь очерк — это тоже жанр, и разные в них разве что методы съёмки), об эффекте зависания, эффекте стоп–кадров. Как–то они стали проходить отличие книги от фильма, — и это было одно из тех занятий, которое студенты провели с удовольствием, порой смеясь и узнавая много нового.       — Как вы представляете себе в фильме эту фразу: «Она подумала»?! А ведь многие студенты–выпускники именно так и пишут в сценариях! Она подумала! Да она шла с грустным видом всю сцену, опустив голову. А в оригинальном романе мы при этом читаем: «Его слова обожгли её сердце». Ни в коем случае не путайте это — книги отражают внутреннего героя, его мысли и чувства, а фильмы — внешнее героя, то есть действие.       — Но, сэр, если мне нравится Диккенс, разве не могу я написать сценарий по его произведению?       — Разумеется, можете, — пожал плечами преподаватель. — Только помните, что не надо лепить то, что вы мысленно видите и чувствуете из книги, в фильм.       А в другой раз они писали сценарий короткометражного фильма, вспоминая всё уже пройденное. Мистер Фостер не отрицал, что они научились ещё не так многому, но этого уже достаточно, для того, чтобы создать, по крайней мере, пятиминутный фильм.       — И сколько так листов мы должны исписать вручную? — возмущались вначале студенты, но у профессора ответ, казалось, был на всё:       — Пишите от руки! Обязательно и как можно больше! Именно в руках есть энергия, которая уводит ваши мысли далеко — куда дальше клавиатуры. Кому–то может показаться, что писать — это светское занятие, но ведь это в действительности духовная практика.       Писать от руки. Подобное юноша испробовал и на себе. В тот раз на паре это были всего страниц пятнадцать, но сценарии, которые он писал обыкновенно, вполне себе могли претендовать на нормальный фильм.       — И не забываем, что короткий метр — это ровно тот же фильм, просто иной по длительности. Он также имеет свои начало, середину и конец. То есть, акт, поворот, акт, поворот, акт, конец. Вот вам и три акта. Всё было бы удивительно просто — главное, не забывать про конфликт. Конфликт — столкновение противоположных идей и мнений. Это несоответствие того, что ожидалось, с тем, что мы имеем в реальности. Это не спор и не ссора. Это противоречие. И как раз ещё один источник ваших историй — столкновение противоположностей.       — Мистер Фостер, не могли бы вы оставить нас и дать писать! — раздался чей–то голос, и преподаватель, не сдержавшись, рассмеялся. Райан видел растерянные взгляды некоторых своих одногруппников, их перешёптывания, но сам при этом не переставал продолжать писать. И с каждой секундой ему это занятие начинало нравиться всё больше, так что в какой–то миг он испугался, что совершенно затянет сюжет.       — Сдаёмся, — улыбнулся мистер Фостер, несмотря на недовольное ворчание некоторых молодых людей. Они не переставали обсуждать пройденное ещё долгое время после урока, так что этим в итоге не могла не заинтересоваться и элита.       Стив, которого Райан не видел на уроках мистера Фостера уже давно, подошёл к некоторым одногруппникам, сначала просто лишь подслушивая, а затем начав задавать вопросы.       — Он заставил вас писать сценарий? — изумлённо вскрикнул он, покачав головой, а потом что–то тихо произнёс и направился прочь. Райан тогда не придал этому никакого значения.       На днях он изобрёл отличный способ, при котором мог и не отвлекаться от изучения французского с написанием сценариев и быть с Элизабет — совмещать. Куда бы они ни пошли — они переговаривались и придумывали. Когда бы они ни оказались в кафе — Райан вспоминал на слух и переводил всё, что попадалось на глаза, либо открывал словарь.       — S’il vons plait.       — Это самое лёгкое, — улыбался Райан на экзамене, который проводила ему девушка. — Пожалуйста.       Зима уже не была такой холодной. Всё больше народу теперь высыпало на территорию университета в перерыве между парами. И всё чаще теперь Райан виделся с мистером Фостером, обмениваясь с ним приветливыми улыбками. Он всё собирался показать ему свой очередной дописанный сценарий, который они на днях закончили с Элизабет, однако так и не принялся за его редактирование, а, помня настояние профессора о том, что свои творения в обязательном порядке надо редактировать, прежде чем показывать кому–то, пока лишь терпеливо молчал.       Но за несколько минут до пары с мистером Фостером рядом с ними пробежал Стив. С ним была и часть элиты тех из ребят, которые недолюбливали преподавателя. Никто из них ничего не произнёс, и лишь Стив, смерив Райана презрительным взглядом усмехнулся: «Больше этот доходяга не заставит нас заниматься всякой ерундой!» Не успел юноша и слова произнести, как всей компании уже и не стало в коридоре. Он хотел было побежать за ними и остановить то неминуемое, что вот–вот должно было случиться, но Элизабет легонько дёрнула его за рукав:       — Не стоит, Райан.       — Но ведь мистер Фостер…       — Это уже его проблемы, а не наши.       Он никак не ответил на её заявление, но в глубине души поражался, как она может быть спокойна в такой момент. Они пришли в аудиторию одними из первых, в которой студенты начали собираться только некоторое время спустя. Райан в страхе оглядывался по сторонам, а потом заприметил мистера Руфиса и мистера Фостера, входящими вместе, и сердце его ёкнуло. Он не думал ни о чём на свете, а всё внутри его так и гнало юношу подойти к ним двоим и объяснить это нелепое недоразумение. Но в тот самый момент, когда он, наконец, решился на это, и привстал было из–за парты, мистер Руфис покинул аудиторию, и профессор дал знак, что начинает занятие. Голос его звучал как–то печально.       — У меня для вас есть две новости. Хорошая и плохая.       Райан совершенно сжался от этих слов. Его, казалось, не могло успокоить сейчас ничего на свете. Неужели мистера Фостера действительно теперь выгонят? Неужели одно лишь слово Стива всё решило? Он видел, как неторопливо этот юноша вошёл в аудиторию, и мысленно ощущал себя таким разбитым, как никогда в жизни.       — Люди обыкновенно любят начинать с плохих, но я же считаю, что зря другим портить настроение? — он улыбнулся, и вслед за его, как всегда жизнерадостной, улыбкой засмеялись все студенты. Он говорил так беззаботно, как будто совершенно ничего не произошло. Такое настроение и таковую его улыбку Райан запомнит на всю жизнь и будет вспоминать в самые неприятные минуты её. — Если вы, молодые люди, пишите — значит, вы писатели. Плохая — чтобы быть писателем, вы должны писать.       Аудитория снова взорвалась смехом и аплодисментами, а Райан, у которого всё внутри практически переворачивалось от волнения, облегчённо упал на спинку стула.       — Я уже говорил вам, что писать надо слушая, а не разговаривая. Многие, кто ещё не пробовал себя в письме, уверены, что писатели всё знают заранее, а ведь на самом деле сюжеты строит только наш с вами внутренний голос. Он — и он один, решает, что будет дальше. У многих из вас наверняка бывало в прошлых домашних заданиях: ваш голос знал, а вы ещё нет. Когда мы полностью погружаемся в весь этот творческий процесс, мы точно смотрим кино в голове. Мы видим трансляцию и записываем её как под диктовку. А если нам дано его смотреть — дано и монтировать, верно? Вот с монтированием у многих из вас всё не так хорошо, — покачал он головой, снова вызывая весёлые голоса студентов. — Хорошо, пожалуй, получилось только у мистера Тёрнера, — произнёс он и, быстро отыскав юношу в толпе взглядом, похлопал по столу рядом с собой. — Райан, извольте присоединиться.       Молчание гулким эхом отразилось от стен аудитории. Райан не поверил своим ушам, зато прекрасно чувствовал на себе взгляды молодых людей, повернувших головы к нему. Происходившее казалось ему не столько невероятным, сколько неправильным. Они итак проводят с мистером Фостером вместе слишком много времени, уже не раз оставаясь в университете до поздней ночи, чтобы почитать творения — один другого. В тот миг юноше даже показалось, что по аудитории пробежали неодобрительные шепотки. Элизабет же легонько толкнула его локтем, выводя из временного ухода в свои мысли.       — Ну же, мистер Тёрнер, не робейте, — весело улыбнулся профессор. — Если я ещё не съел все ваши сценарии с ошибками — значит, я точно не кусаюсь.       Райану пришлось, хоть и перебарывая себя, неуверенно подняться с места и двинуться к преподавателю. Как давно хотелось ему поговорить с ним наедине, и как давно он не находил для этого времени! Однако с робостью всякая уверенность, когда бы она ни зарождалась в нас, непременно пропадает. Вот и сейчас он ощущал себя совершенно не тем, кем должен был. Он совершенно не был оратором, чтобы прямо сейчас рассказывать студентам, какие ошибки им не следует совершать в сценариях.       — Итак, популярные ошибки в фильмах — и в целом в сценариях, которые допускают даже великие режиссёры и сценаристы, — ободряюще улыбнувшись Райану, мистер Фостер повернулся к доске и начал писать, и юноша услышал то, чего со своего места он не услышал бы никогда в жизни. Десятки ручек взметнулись в воздух. Десятки листов зашуршали от спешных конспектов студентов. — У многих из вас была первая из них. Это слишком большая или, наоборот, слишком маленькая экспозиция. Не стоит перебарщивать ни с тем, ни с тем, а то и на развязку листов не хватит. То же самое и с развитием героя — либо плохое развитие героя, либо чрезмерное, — он не прекращал писать, а Райан лишь стоял в стороне, не зная, что у него спросят в следующий момент, и что ему придётся на это отвечать. И вот случилось то, чего он больше всего боялся: — Мистер Тёрнер, что вы можете предложить дальше? — немного запыхавшийся писать на огромной доске преподаватель замолк и взглянул на него. Райан не видел этого, но ощущал, что ещё десятки глаз смотрят на него прямо сейчас также. Казалось ему также, что мужчина вкорне не понимает создавшуюся ситуацию официального превознесения его, Райана, в число своих любимчиков.       — Вероятно, слишком длинный и слишком короткий сценарий, сэр? — неуверенно обратился он к профессору, и, к своему величайшему удивлению, получил одобрение с его стороны.       — А теперь перейдём всё–таки к технологическим ошибкам, которые действительно вам, как будущим режиссёрам, важно знать, — продолжал профессор. — Устный текст воспринимается в три раза медленнее письменного. Письменный мы можем и проиллюстрировать, и перечитать, если что–то не поймём. А с устным не так. И тогда как прикажете потом своим актёрам читать такое предложение: «Сэм пасует, однако мяч пролетел над самой сеткой»? Не слишком ли много «с»? Поэтому следующая ваша ошибка, которая встречается очень у многих — неумение адаптировать письменный текст к устному. Много одинаковых букв ни в коем случае не должны повторяться или идти друг за другом. Попробуйте для начала прочитать такой текст вслух — вряд ли у вас выйдет что–то стоящее.       У некоторых я встретил и случайную рифму. Поэтами тоже себя мнить не стоит. Люди, которым нужно читать текст для серьёзной работы, когда осознают, что только что прочитали что–то вроде строчки из стихотворения, непременно запнутся и не смогут продолжать.       Не забывайте разбивать сложные предложения. Не мните себя Львом Толстым с его «Войной и миром» и прочими романами. Не желательно также использовать метафору — способ сравнения. Она пригодна для отличных книг, но чертовски усложняет даже превосходные сценарии.       — Сэр, простите, — прервал его Райан, неожиданно даже для самого себя. Мужчина повернулся к нему, но лишь одобрительно кивнул в ответ. — Ещё не стоит использовать большие цитаты. Лучше заменять их пересказом.       — Верно, Райан, — улыбнулся профессор. — Я заметил из вашего сценария, что вы это успешно усвоили. Кроме того, если вы всё же решите использовать очень длинные предложения, то хотя бы чередуйте их: то длинные, то короткие. Не используйте узкоспециализированные термины. Вашим фильмам они совершенно ни к чему. Даже если вы снимаете о врачах, упоминайте все неизвестные другим слова, которые используете. Зритель не будет ждать, пока слово объяснит ему кто–то из друзей. Он выключит фильм, где услышит что–то непонятное, и вряд ли когда вернётся к нему.       Ни в коем случае никогда не используйте фразы наподобие «выше сказанное». Если вы когда–либо слышали в фильме: «Я потом скажу об этом», приведите мне пример. Но лично я подобного не встречал.       Он говорил ещё о многом. И Райан, наконец вернувшийся на своё место и начавший записывать, осознавал, что каждый сейчас не только учится, но и выискивает свои ошибки. Мистер Фостер говорил ещё о том, что не стоит использовать герундий, нужно расставлять ударения в сложнопроизносимых словах и что в сценарии должно быть меньше цифр, и в какой–то момент юноша так задумался, что перестал записывать то, что итак знает, вовсе. Он наблюдал, как мужчина ведёт занятие, но не находил в его словах ни доли унижения или оскорбления. Он добросовестно объяснял студентам полезную тему, не выходя за рамки как образования, так и приличия. Он даже ни разу не упомянул ничью из работ молодых людей, боясь выставить их среди других. Райана это и поражало, и удивляло — так на что же тогда жаловался Стив? Неужели нашлось ещё что–то, из–за чего мистер Руфис решил поговорить с профессором? Он еле дождался конца урока, чтобы, наконец, завести с ним разговор на эту тему, но мистер Фостер, то ли притворяясь, то ли действительно не понимал цели разговора, завёл речь об этом не сразу.       Райану вновь пришлось оставить Элизабет. Он извинялся перед ней, говорил, что они ещё много времени смогут провести вместе, в то время как в голове его сквозила лишь одна мысль — поскорее поговорить с преподавателем. Они снова вместе вышли из университета — сначала молча и лишь слегка переговариваясь, после — всё больше вливаясь в диалог, и Эндрю, как и всегда, было немного неуютно курить в компании студента, а самому юноше казалось, что так они легче выйдут на разговор.       — Вот скажите, сэр, вы много написали в последнее время?       Мистер Фостер хмыкнул, ногтем сгребая пепел с сигареты:       — Не так уж. Хотя вроде обычно важен не объём, а качество. Я согласен, что следует заставлять себя писать хотя бы по листу каждый день, но порой внутренний критик твердит обратное — бывало?       — Конечно, — улыбнулся Райан. — И не раз. Я бы сказал, всё время, когда видишь перед собой белый лист, кто–то злой шепчет тебе на ухо о том, что не следует приниматься за это вовсе.       — Вот–вот, — в свою очередь тоже улыбнулся профессор. — Известные режиссёры — к сожалению, не вспомню, какие, давали по этому поводу совет: повесить над столом записку с надписью: «Так и быть, Вселенная. Ты пригляди за качеством. А я пригляжу за количеством». Каждый раз, когда бы вы от изнурения ни откидывались на спинку стула, вы будете видеть именно эти слова.       — Это очень хорошая мотивация, когда совершенно нет вдохновения, — улыбнулся в ответ студент, бросая вдаль потушенную сигарету. Мистер Фостер тоже докурил и негромко, ещё хрипло от табачного дыма, произнёс:       — Вдохновение… Оно самое невероятное.       Оно рождается из того, о чём мечтаю я.       Оно питается тем, что читаю я.       Оно подкрепляется тем, что смотрю я.       Оно растёт из того, что слушаю я.       Оно воплощается в то, что пишу я.       Он замолк, оставляя после себя не только лёгкий дымок, выбежавший изо рта, но и эхо слов. Юноша, пребывая в полнейшем изумлении, воззрился на него:       — Вы ещё и пишите стихи… Сэр?       — Бывает на досуге, — одним уголком губ улыбнулся он. — Едва ли, затронув хотя бы одну стезю творчества, возможно не попробовать себя в другой, третьей, пятой… Таковы уж мы, творящие люди.       — Именно… — Райан кивнул, соглашаясь со всем сказанным, но при этом осознавая, что от главной темы разговора они ещё совсем далеко. — Со сколькими ещё вы говорили об этом?       — Райан…       — Нет, зовите меня мистер Тёрнер, сэр. Я видел сегодня, как все смотрели на меня. Так выбежавшие из леса волки глядят на пасущееся стадо овец. Отчего вы усмехаетесь?       — Сколько бы вы ни прожили в городе, в вас сквозит деревенская манера, Райан. Не считайте, что я корю вас, — заметив выражение лица его, тут же принялся отрицать мужчина. — Совсем наоборот, восхищаюсь. Не каждый способен на сиё, и я лишь могу посоветовать вам это сохранить. Нигде, кроме как на родине, как далеко бы мы ни пытались убегать — все же знают, что убегаем мы только от себя — мы никогда не почувствуем себя счастливыми. И, вот увидите, не через двадцать лет, так к старости, жизнь приведёт вас в место, где и уклад, и жизнь, и манеры будут ровно такими же, как там, где вы родились.       — Но я не о том хотел поговорить с вами, — юноша собрался было качнуть головою, но Эндрю, поняв его с полуслова, перебил:       — Прекрасно знаю, об чём вы хотите поговорить. Но поймите и вы меня. Вы — единственный с приезда моего в эту страну, с кем я о таковом беседую. С кем распространяюсь о жизни своей. И даже если бы на вашем месте был кто–либо иной, едва ли людей, испорченных этим миром, можно было переубедить в том, что нет меж нами каких–то дурных связей. Да, — продолжал он после, немного помолчав. — Некоторым студентам не нравится моя методика преподавания, — пожал плечами мистер Фостер. — Впрочем, почему только студентам? Вспомнить мой первый день здесь — ко мне с презрением относилась большая часть коллектива. Лишь мистер Руфис верил в меня и продолжает верить, несмотря ни на что.       — Мистер Руфис тоже не во всём бывает прав, — помрачнел Райан, вспоминая отношение преподавателя к университетской избалованной элите.       — Зря вы так, Райан, — покачал головой Эндрю. — Он ведь горой за вас стоит и в действительности признаёт, что у вас есть талант. И я…       — Вы.? — Райан встрепенулся, поражённый его словами, считая, что ему послышалось. Преподаватель, которого он считал одним из самых талантливых людей на земле, считает, что и его работы чего–то стоят!       — А что в этом такого? — искренне удивился преподаватель. — Да, я считаю, вы очень талантливы, Райан. И вы не просто роете могилу для таланта — вы и правда пытаетесь его раскрывать. И если уж ваши первые шаги можно назвать малыми, то я не знаю, какими в принципе должны быть эти шаги, — засмеялся он, разводя руками, но через некоторое время добавил: — Талант — это не то, что есть в нас, а что мы с этим нечто делаем. Мартин Ритт говорил, что не питает особого уважения к таланту. «Считается только то, что вы с ним сделаете». И я полностью с ним согласен.       — Но ведь и вы талантливы, профессор, — негромко произнёс Райан, глядя прямо в глаза мистеру Фостеру, но мужчина так и не обернулся на него, рассматривая огромную белую точку прямо напротив них двоих, на горизонте, — просыпающуюся луну. — Если бы вы только могли себе представить, как ваши занятия нравятся курсу! Как они мотивируют студентов, раскрывают, как вы сами выразились, их таланты, я… — юноша осёкся, осознавая, что проболтался, и только в тот миг мистер Фостер наконец обернулся к нему. Он молчал долго, своими серыми грустными глазами рассматривая молодого человека, и Райан так и чувствовал, что он видит его насквозь, хотя разница между ними и составляла всего лет шесть. Он чувствовал себя двенадцатилетним мальчиком, на которого глядит пожилой человек, осознающий, что у того ещё вся жизнь впереди.       Всё быстрее пролетало время, и Райан начинал уже чувствовать себя как в фильме, как герой, который вдруг посреди будней, бегущей толпы, млеющего над городом среди рассветных облаков тумана, машин, не перестающих проезжать по то угасающим, то вновь дневным дорогам и мостам — оглядывается на всё, что его окружает, и неожиданно для себя узнаёт, как не вечно бытие и как быстро оно на самом деле пробегает.       Он продолжал думать над темой диплома, но из–за компаний, в которых ему приходилось бывать, интерес к выпускной работе поутих. С Элизабет у них всё ещё были странные отношения — в один день он чувствовал, что она единственная, кто ему нужен, а в другой они ругались из–за таких глупых недопониманий, что им самим не по себе становилось. Неизменным оставалось для Райана ожидание занятий с мистером Фостером, но после их вечернего разговора его пробирала дрожь каждый раз, когда он сталкивался с ним в университете. С профессором им оставалось считанное количество пар, но что будет с ним дальше? Действительно ли его уволят?       Однажды, когда он рассказывал особенно интересные вещи касаемо сценариев и их форматирования, наподобие написания slug line или заголовка сцены, а также о том, сколько следует делать драфтов перед тем, как считать сценарий окончательно завершённым, в аудиторию тихо зашёл мистер Руфис и, быстрым взглядом окинув студентов, остановился на Райане. Юноше стало не по себе. После показа отношения с преподавателем у них стали натянутые, и даже на каждом собрании клуба киношников он не знал, чего от профессора можно было ожидать. Но, не сказав ни слова и даже ничем не обратив на себя внимание аудитории, он неслышно поднялся к задним партам, и юноша понадеялся, что он там и останется так тихо до конца пары.       — Одни из важных составляющих форматирования вашего сценария: место и время суток, определение, внутреннюю или внешнюю сцену вы собираетесь написать и размер абзацев. Они должны быть короткими, и их идеальный размер — от трёх до пяти строк. Помните, что вы всё–таки снимаете фильм, поэтому действие в сценариях должно быть написано в настоящем времени.       Также в сценариях необходимо указывать имена персонажей. Даже если вы их будете повторять по тысяче раз. Никаких «она» и «он». Всё это — одни из самых известных аспектов, и если вы думаете, что после моих пар научитесь писать сценарии, вы ошибаетесь. Написание сценария зачастую требует годы, и просто потому, что вы посмотрели много фильмов, не означает, что вы сможете писать.       — Ну, что же вы скромничаете, — резко перебил его мистер Руфис с задней парты, хотя было заметно, что профессор ещё совсем не закончил. — Разве студенты не пришли сюда учиться?       Молодые люди переглянулись меж собою, после на мгновение взглянули на своего ректора, а потом все, как один, обратили взгляды на Райана, и юноша понял, что каждый из них сейчас думает о том же самом, что и он: зачинавшийся спор их чертовски напоминал прилюдные перепалки с Мэтью.       — Я не о том хотел сказать, сэр, — робко, точно студент, отвечал мистер Фостер, привлекая к себе удивлённые взгляды своих студентов. — Я лишь хотел сказать о том, что начинающие режиссёры порой избегают того факта, что им нужно ещё учиться и воспитывать себя.       При этих словах мистер Руфис, не найдя, что сказать, сел на место. Райан же ощущал себя как на иголках. Он готов был в любую минуту подняться с места и вступиться за профессора, чего бы это ему ни стоило, но речь зашла о видах правки текста, и мистер Руфис больше ничего не произнёс. А после он, только успев сгрести всё со своего стола в сумку на плече, первым делом побежал к преподавателю, при этом будто совершенно не замечая ректора позади себя, явно собиравшегося к нему же.       — Профессор… Сэр, — поправился он, невинно улыбаясь, вызывая при этом явное удивление преподавателя. — Я не до конца понял по поводу правок…       — Райан, давайте потом поговорим, — повернулся к нему мистер Фостер, разглядывая тёмный силуэт за спиной у юноши. Райану без надобности было оборачиваться, чтобы понять, что позади стоит мистер Руфис. — Я бы…       — Ничего, продолжайте, я подожду, — отозвался ректор, и Райан облегчённо вздохнул.       — Гхм, хорошо, — неуверенно отвечал мистер Фостер, легонько качнув головой. — Если вы имеете в виду правку–сокращение, то её задача — чтобы шов между удалёнными фрагментами не был сильно заметен.       — А правка–обработка? — быстро вставил юноша, пока мистер Руфис за его спиной ещё не успел ничего произнести.       — Полная обработка текста, Райан. Разве вы не слушали этого на лекции?       — Простите, сэр, за соседними партами очень сильно шумели. Я не сильно вас отвлекаю? — почти издевательски уточнил он, на мгновение оглянувшись на ректора.       — Конечно нет, Райан. Что ещё вы хотели узнать?       — Вы стали рассказывать что–то о последнем виде правки, но из–за конца пары не успели       — Разумеется, — кивнул мистер Фостер. — Правка–переделка является самым радикальным изменением текста. Я лишь хотел добавить, что в СССР в 30–е годы…       — Довольно, — резко оборвал его мистер Руфис. Он обернулся к юноше лишь на мгновение, но этого взгляда хватило, чтобы Райан понял, что теперь он здесь точно лишний. Лёгким кивком попрощавшись с обоими преподавателями, он быстро удалился из аудитории, но, только успев выскочить за дверь, столкнулся с кем–то, кто всё это время стоял, прислонившись к ней, явно подслушивая. Не успел он опомниться, как заметил, что этим кем–то был Мэтью. Изумление обоих длилось так долго, что некоторое время юноши только лишь молча взирали друг на друга.       — Я думал, Тёрнер означает токарь***, а не слон, — почти обиженным тоном произнёс Мэтью.       — Что же, тогда, согласно уэльским законам****, тебя следовало назвать Стюартом*****, — фыркнул в ответ юноша, собираясь было уйти, когда услышал презрительное хмыканье:       — Скажите мне! А я считал, что в управляющие метит любимчик всех педагогов Тёрнер. Райн Тёрнер здесь, Райан Тёрнер там! — молодой человек медленно обернулся и увидел, как ехидно кривится Мэтью. — Будто бы других студентов и в помине в этом университете не существует. Постойте–ка, — он сделал шаг по направлению к бывшему приятелю, — а может, дело вовсе не в таланте, и разговоры о том, что наш дорогой гений — выходец из ультрамонтанства****** — чистая правда?       Сжимая руки в кулаки, Райан спешно подскочил к рыжеволосому юноше, собираясь влепить тому затрещину, однако Мэтью, всегда бывший пронырливее его, перехватил его руку, заводя за спину, и Райан ощутил неведомую ему прежде сильную боль. Казалось, ещё мгновение — и Мэтью разорвёт все сухожилия. К тому же, сколь ни прискорбно было признаваться в том самому себе сейчас, никогда прежде, даже в деревне, не приходилось ему драться. Всё дело было, опять же, в матери, что из–за сильной заботы к сыну едва ли позволила бы ему хоть раз вернуться перепачканным в крови.       Тем не менее, теперь ему удалось перенести вес свой на Фёрта, и, скрипя зубы, пытаясь превозмогать боль в ноющей руке, Райан повалил его на пол, тут же нависая сверху, снова целясь кулаком юноше в лицо.       — Это что такое! — услышал он грозный голос прямо над собою и, подняв голову, заметил выбежавших из кабинета, а потому изрядно запыхавшихся мистера Руфиса и мистера Фостера. В тот же миг ему пришлось подскочить, потому что поднялся и Мэтью. Не удостоив педагогов ни словом, молодой человек бросился бежать по коридору вслед за удалявшимся рыжеволосым былым приятелем.       — Эй, Фёрт, — он едва догнал юношу, ведь, сколько ни окликай его, он не обернулся ни разу, а после легонько хлопнул по плечу и затем тихо спросил: — Минутка есть?       Мэтью выглядел хмурым и рассерженным, и Райан мог только представлять себе, что он сейчас чувствует. Впрочем, едва ли и мог. Он будто бы специально рвался на новую взбучку.       — Что, Тёрнер? — нетерпеливо спросил тот. — Что произошло такое важное, что ты даже решил заговорить со мной? Снизошёл до низов населения? Иди куда шёл, иначе мы снова подерёмся.       Райан быстро помотал головой, будто отгоняя от себя неприятные мысли, не понимая при этом, когда он себя ставил в высшие слои общества.       — Это действительно важно, — быстро затараторил он после. — Вскоре у меня будет новая встреча клуба киношников…       — Да, — Мэтью недовольно кивнул. — Конечно. Я знаю. Ты же почти звезда университета. Впрочем, ты был ею и раньше.       — О чём ты говоришь? — в растерянности спросил его Райан, и юноша, наконец, остановился. Несмотря на только что произошедшее меж ними, Райан, к собственному удивлению, не чувствовал к нему ни злости, ни обиды — даже за всё прошедшее. Впервые в последнее время он осознал для себя, что может спокойно обращаться к нему в мыслях как к Мэтью, а не как к Фёрту, а блистательная мысль, что осенила ныне его, лишь подталкивала его к разговору.       — Неужто не догадываешься? — Мэтью издевательски хмыкнул. — Ты говорил, что мне первому показываешь сценарии, тогда как…       — Тогда как это было не так, понял, — Райан сокрушённо опустил голову. — Но, поверь, к сему разговору я шёл долго и при том всё не мог никак начать. Я в действительности уже показывал их тогда. Мистеру Руфису. Однако то было безрезультатно. И лишь по одной нелепой случайности, — вспоминая всё прошедшее, Райан облизнул сухие губы, а после неуверенно продолжил: — он пригласил меня в тайный клуб кинематографистов.       После оба молодых человека погрузились в глубокое молчание. Мэтью поднял на него глаза, какое–то время, видимо, раздумывая над сказанным, но в итоге так не произнёс ни слова, и для Райана это стало сигналом продолжать.       — Тогда мы с тобой изрядно поспорили насчёт кино, и я высказал тебе мою истинную точку зрения. А мистер Руфис, он, подслушал сей разговор, и уже ввечеру, когда я пришёл к нему по делу, был принят в клуб. Но то было не по моей воле, Мэтью! Я не то что того не ожидал — я вовсе не был готов! Если бы не мистер Фостер, если бы не ты.! Я не считаю себя самым успешным студентом — ведь именно они числятся в клубе.       — О чём ты хотел поговорить? — молодой человек взъерошил свои рыжие, и без того изрядно потрёпанные волосы. Райану даже показалось, что говорить после объяснения сего он стал много мягче, нежели раньше.       — Ты не хотел бы принять участие? Мистер Руфис организовывает день открытых дверей, потому что мы выпускной класс. Даже все преподаватели придут.       — И твой любимый Эндрю Фостер тоже, — хмыкнул Фёрт. — Нет уж, спасибо, идите в режиссёры с ним вместе.       — Да к чему вообще это всё! — не выдержал, наконец, юноша. — Наша ссора, Мэтью, была больше полугода назад, пора бы уже всё забыть! — он говорил это, почти кричал, однако в глубине души прекрасно осознавал, что таковые обиды в слишком крепкой дружбе забываются не скоро. Даже если будешь считать, что всё хорошо, они рано или поздно напомнят о себе и всплывут — хотя и неожиданно, в каком–нибудь нелепом разговоре. — Мэтью, есть вещи, которые не делаются спонтанно и необдуманно! Разве бывает так, что какой–то студентик приходит к известному продюсеру и высказывает ему своё недовольство по поводу кино? Конечно, а тот после этого сразу захочет прочитать его сценарии и принять их! Я не умею повести себя должным образом, даже если меня спрашивают на занятии — так что я бы сказал такому человеку? Это было ожидаемо — что я сбежал. Я уверен, что ты на моём месте сделал бы также. Кем он вообще тебе приходится, я не знаю. Но для меня он не столько незнакомый человек, сколько звезда кино, — голос его от постоянных громких криков начинал уже срываться на хрип. — Я лишь знаю, что ты невероятно талантлив, особенно в съёмке… — он замолчал, затем опустил голову, готовый вот–вот приняться терзать на себе волосы, когда услышал негромкий голос Фёрта:       — Обыкновенный он человек, всего лишь школьный друг моего отца, — юноша удалился, больше не произнося ни слова.       «А может, кино — это одно и то же, что и жизнь? — решил про себя Райан, наблюдая, как удаляется в конце коридора фигура бывшего друга. — И мистер Фостер, в таком случае, совершенно прав: «Когда концовка оказывается неудачной, значит, все неудачи были с самого начала».       Тем временем, на улице уже цвела весна, всё более и более вступая в свои владения. Последний снег таял на столичных улицах, всё позднее стало темнеть, однако для Райана это означало одно — уже совсем скоро придётся расставаться с той жизнью, к каковой он так привык в университете. А что дальше? Он не смог ни прижиться в Лондоне, ни познакомиться с кем бы то ни было, ни найти работу. Эти мысли отныне стали занимать все его ночи, и, сколько бы он ни ворочался, не мог уснуть, поэтому стал ещё усерднее, чем прежде, проводить их за фильмами, книгами, режиссурой и сценаристикой и языками. К своему изучению французского, который он знал уже довольно неплохо, он примешал ныне и испанский.       С Элизабет они вновь перестали общаться, хотя оба и не знали, почему. Но в те дни, когда он заставал её в университете, она едва ли могла взглянуть на него, в окруженьи каких–то своих нелепых обид. Он обыкновенно пожимал плечами, а придя домой, принимался тосковать и вспоминать, сколь замечательное время они проводили вместе, и не мог при этом не без частого сердцебиения перечитывать их совместные сценарии.       Клубы мистера Руфиса стали казаться ему ещё более унылыми, чем прежде, и он посещал теперь их только лишь по привычке, иногда махая рукой элите со стороны. Он всей душой возненавидел Стива, но ни разу не произнёс в его адрес ни слова, предпочитая молчать. Он не мог простить ему той подлости по отношению к мистеру Фостеру, хотя и не знал, о чём они с ректором говорили в последний раз. Эндрю Фостер — это был, пожалуй, единственный человек, кого он счастлив был видеть.       Но вот мистер Руфис объявил о последнем занятии клуба киношников, который должен состояться через несколько недель в среду. Они уже не будут учиться в этот день, а потому обязаны будут показать то, чему научились, всему университету. Ректор не просто просил, а наказывал показать себя в лучшем свете. Это должен был быть день открытых дверей таинственного клуба кинематографистов, о котором давно шептался весь университет, и именно благодаря которому Райан так сильно полюбил фильмы. Когда юноша увидел в коридоре бывшего друга, он внезапно вспомнил об сей затее, решив попросить у Фёрта помощи, но, как он и ожидал, то были лишь его глупые идеи, которые навряд ли сумеют реализоваться. Он в очередной раз с улыбкой, хотя и вынужденной, шёл на занятие к мистеру Фостеру, о каковом уже говорили другие группы как о чём–то необычном. Он был полностью погружён в свои мысли, несмотря на то, что действительно рад был видеть преподавателя. Они обменялись парой слов, из которых Райан уяснил для себя, что не всегда можно писать в грусти — есть писатели, которые пишут от радости.       — После того, как мы с вами перестали бояться белого листа и даже начали писать сценарии, предлагаю выполнить небольшую работу, — как всегда, нестандартно начал лекцию мистер Фостер, но несколько рук в аудитории не дали ему продолжить.       — Мистер Фостер, но ведь мы всё–таки учимся на режиссёров? — улыбались с задних рядов, и Райан смог различить знакомых из элиты. — Разве надлежит режиссёрам писать?       — Как раз о работе режиссёров я собирался сегодня с вами поговорить, — кивнул головой профессор. — Но проводя большую часть своих занятий таким образом, я лишь хотел, чтобы мы вспомнили, что раньше писали все, — он встал в центре, прямо напротив доски, спиною к ней, будто обращался ко всем присутствующим сразу: — Писатели и поэты, журналисты и режиссёры, даже доктора и чиновники — раньше с письмом дело приходилось иметь всем. А что нынче? Мы не ценим тех, кто делает за нас «грязную работу» — хотя мне это и противно, я выберу ваше выражение. В среде журналистов мы ценим не тех, что пишут, а тех, которых видим на телеэкранах — хотя они и делают одну и ту же работу. Нам не важно, кто написал кому бы то ни было речь — нам важен человек, который произносит её. Но вы — будущие продолжатели киноиндустрии. Вам нужно всё время подглядывать за миром и записывать то, что вы увидели или услышали. Пока никто не обращает на вас внимания за этим делом, вы создаёте в своей голове шедевры. Попробуйте на полчаса прийти в лес или на освещённую солнцем поляну и насладитесь пейзажем, оставшись там и закрыв глаза. Что вы почувствуете? Вам ведь придётся передавать это всё в своих фильмах, так как же это сделать, предварительно не занеся на бумагу? — мужчина заметил, как всё меньше и меньше рук после его речи взмывают в воздух, и вот уже у студентов не осталось в действительности ни одного стоящего аргумента. — Со многими сложностями вам придётся ещё ознакомиться: неудачи в сценариях, пересъёмы сцен из–за того, что не хватает нужного (кстати, на этот счёт мой вам совет — снимайте всё подряд, потом в любой момент можно будет вырезать). От одной могу лишь вас уберечь: от звукомонтажа. Этим мы сегодня и займёмся.       Профессор вновь включил проектор, направленный на доску, который так всегда восхищал Райана. Он напоминал ему те кинотеатры, которые он впервые увидел только в столице.       — На всю нашу жизнь наложена звуковая дорожка, — продолжал мистер Фостер. — И если работа сценариста — примерный набросок того, что будет, то режиссёру приходится расписывать всё до мелочей. В кино снимаются не только люди. Иногда роли исполняет музыка. Именно режиссёр должен себе представлять, как будут петь птицы и где, как будет шуршать листва в лесу и при какой погоде. Ваша работа будет заключаться в том, чтобы прислушиваться к звуку и выписывать его из видео.       У Райана загорелись глаза. Ему уже не терпелось поскорее перейти к практической части занятия, которая, судя по такому увлекательному началу, неминуемо обещает быть ещё более интересной.       — Русские, в отличие от нас, отталкиваются от речи и в ней ищут смысл. Вначале они прописывают все диалоги и выражения, с каковыми будет говорить каждый герой, и только после выстраивают картинку. Для нас…       — Важна картинка, — подхватила аудитория.       — Верно, — улыбнулся мистер Фостер. — Картинку монтирует режиссёр. Но сегодня мы попробуем и традиционный вариант, и попытаемся, подобно русским, позаглушать текст картинкой, — и только он закончил говорить, на экране появилось видео, но совершенно без звука. После мистер Фостер признавался Райану, что это один из небольших роликов Дэвида Линча, не вошедших в фильм. «Зрителей кино, — говорил он ему тогда, — всегда занимало, как животные похожи на человека. Потому так важно и интересно снимать братьев наших меньших и поведение их».       Время летело незаметно. И если первый вариант показался Райану куда как более лёгким, когда он мог наблюдать за движением волн, полётом птиц по небу, полному грозовых облаков, травой, колышащейся в степи, и подставлять подо всё это звуки, которые тут же приходили ему в голову, то второй он делал куда как с большим трудом. Ему приходилось не только слушать, но и вслушиваться. Надо было не просто слышать птиц, но и понимать, в каком состоянии каждая из них щебечет — от радости ли, поймали ли её, разворовали ли гнездо с её птенцами. И он настолько погрузился в извечное шуршание утренней, влажной от росы травы, которую ещё не успели скосить рабочие, но при этом из амбара начинали слышаться лязганья кос, хриплые вздохи курящих, брань в семьях и изредка — плач разбуженных маленьких детей; в запах после дождя, когда так приятно было забегать в пустой сарай, в котором осталась эта сырая атмосфера отмокшего дерева, и кидаться в сено, которое убирали с полей лишь с утра, а потому ещё не успели постелить лошадям, что, как только он открыл глаза, он увидел пред собою вовсе не аудиторию, а родную деревню. Видел как наяву, что его встречают отец и мать, и первый бранит, что он снова не работал поутру со всеми остальными, а мать беспокоится об их ссоре, произошедшей накануне, о том, стоит ли ехать в город — поступать учиться. И когда он вдохнул полной грудью, он ощутил не запахи множества духов студентов, а такой родной аромат созревших колосьев пшеницы, которые ещё с детства он любил срывать, оставляя часть соломинки во рту. Преподаватель ещё говорил что–то, но Райан был уже в совсем ином мире — даже не в том, в который попадал он обыкновенно при просмотре фильмов. И когда аудитория опустела, он не сразу осознал, что остался в ней совершенно один. Мистер Фостер в тот самый момент стирал что–то с доски, собирал бумаги с преподавательского стола в свой чемоданчик, готовил аудиторию к закрытию, а юноша продолжал сидеть на своём месте так, точно вовсе не замечал всего этого. То, что он теперь наверняка решил уехать домой, было ясно для него как-то, что сейчас на дворе апрель. Грусть более не теребила его душу — всем сердцем он уже ехал в поезде со станции Ватерлоо, в нетерпении ожидая знакомой отметки «Уокинг», и даже представлял, как шагает по пыльной, почти без машин, дороге, уже видя перед собой встречу с родными.       — Что–то вы засиделись, Райан, — усмехнулся мистер Фостер, и когда юноша, наконец, отвлёкся на него, поднял многозначительный взгляд на часы над дверью. Тот чуть было не схватился за голову, вмиг опомнился, но пришедшей к нему тоски это не развеяло. — А ещё про меня говорили, — засмеялся он и с явным любопытством добавил: — Идея пришла?       — Нет, сэр… То есть, да, но… — Райан спешно подошёл к нему, сдал свою работу и некоторое время не знал, стоит ли поведать профессору о своих мыслях, либо лучше промолчать. В конце концов, Эндрю, уже успевший его неплохо изучить, улыбнулся и сам завёл эту тему:       — Собираетесь куда–то перед сессией? Или будете в Лондоне?       — Наверное, поеду домой, сэр, — признался Райан. — Там, знаете, и вдохновения набраться можно.       — И то верно, — кивнул головой мистер Фостер. — Вы знаете, сколько режиссёров и писателей абстрагировались от реальности, уезжая за город? Да множество. Там, говорят, и атмосфера другая.       — А вы, сэр? У вас в России есть, куда поехать?       — У нас в России понятие деревня имеет несколько иное значение, нежели здесь, — улыбнулся преподаватель. — Но, однако же, я совсем не уверен, что когда–либо вернусь туда. Знаете, наверное, это чувство неминуемого будущего. Вам хочется сделать что–то, даже есть к тому стремления, но что–то всё по жизни никак не позволяет. А может, оно и к лучшему.       Они помолчали, глядя, как университет погружается во тьму. И никто из них больше не произнёс ни слова в тот вечер.

***

      Это было совершенно обычное утро для мистера Тёрнера. Лёгкий холод и солнце, только–только встававшее на горизонте и едва начинавшее припекать — всё предвещало плодотворный день. Он поплотнее прикрыл шторы, дозволяя жене ещё несколько часов на сон, неслышно спустился вниз. Глаза его едва ли что различали в утренних сумерках, так что рабочую одежду пришлось нащупывать руками. И только он успел выйти в поле, вдоволь осмотреться, поднаточить косу, как заприметил вдалеке какой–то силуэт. На фоне только начинающих светлеть лугов стала заметна движущаяся фигура, которую он вначале принял за Сэма или же Джека, собравшись было пошутить по поводу столь раннего подъёма, но оставил все свои замыслы, когда ему удалось приглядеться повнимательнее. Ездок держался в седле немного неуверенно, и чувствовалось, что он либо давно не брал лошадь под уздцы, либо никогда не знавал рысаков. Но когда тот был уже в нескольких ярдах от мужчины, сомнений у мистера Тёрнера не осталось совершенно. Он чуть было не крикнул имя своего сына, но юноша улыбнулся раньше, резво соскочил с коня, тут же отпуская того в свободное гуляние, отчего отец не мог не нахмуриться.       — Откуда конь? — поинтересовался он, но Райан, знавший, что радушное приветствие его вряд ли будет ждать, сколь бы долго его здесь не было, лишь улыбнулся в ответ:       — Занял на станции, к полудню отведу назад.       — А мог быть и не брать вовсе. Богатый больно? — он помолчал, некоторое время молча разглядывая сына. От него не скрылось, как сильно юноша изменился, как чертовски стал похож на него — портил весь вид лишь костюм, который он точно бы нарочно нацепил на себя — так совсем не заправские франты, приезжая в столицу, пытаются казаться «своими», чем лишь тешат народ.       Как оказалось, изменила его не только одежда. В первый же день Тёрнеры обнаружили, что Райан почти не умолкая говорит о кино и каких–то новых столичных вещах. Он принялся было показывать им свой первый мобильный телефон, уверяя, что теперь они смогут общаться на расстоянии — он будет звонить им прямо из Лондона на их старый стационарный приборчик. Мистер Тёрнер лишь отмахнулся, пожаловавшись, что ради голоса сына, который он может слышать и в реальности, ему нет смысла лишний раз прохаживаться до станции и ещё оставлять там пенсы. Когда же миссис и мистер Тёрнер узнали, что Райан, кроме всего прочего, ещё и начал постигать иностранные языки, отец совершенно разочаровался в том, насколько изменила его столица, а мать завела осторожный разговор о том, нашёл ли он себе в Лондоне невесту. Райану не надо было быть ни провидцем, ни психологом, дабы понимать, что отец чем-то расстроен на его счёт. И когда при обеде он случайно уронил со стола кусок хлеба и полез за ним, поднявшись, он встретился с гневным взглядом Тёрнера старшего.       — Будешь есть как свинья, отправишься в хлев, — просипел мужчина и, небрежно отодвинув стул, встал из-за стола и направился прочь из дома.       Райан бросился бежать вслед за отцом и, как и ожидал, нашёл его копающимся в старом сарае. Он мог себе представить, о чём тот сейчас думает, но как бы юноша несколько лет подряд, с самых последних лет в школе, ни пытался доказать ему, что вряд ли теперь когда–нибудь он забудет всё то, чему его научили на родине, и пытается не столько сбежать из родных краёв, сколько достичь своей мечты, — всё было тщетно, отец как будто не желал вникать в слова сына.       — Я видел, как отвратительно ты сегодня держался в седле, — сухо произнёс он. — Благо, никто из соседей тебя в тот момент не видел — о нашей семье говорили бы, не умолкая, ещё несколько поколений.       — Это был не мой Резвый, отец, — усмехнулся Райан. — К тому же, в Лондоне не ездят на лошадях.       — Никудышный всадник даже для хорошей лошади не годится, — продолжал сурово осуждать сына мистер Тёрнер. — Или всё, что ты теперь умеешь — это кланяться и пардонить*******?       — За четыре года здесь многое изменилось, — перевёл тему Райан. — Я уже, наверное, совершенно не узнаю никого из соседей.       — Не узнают, скорее, тебя, — говорил мужчина. — Истинное счастье — растить сына, чтобы он уехал в столицу!       Как только по Шеру разнеслась новость о том, что Райан вернулся домой, все соседи в деревеньке сбежались к Тёрнерам, дабы поздороваться с ним. Не то чтобы каждый был так счастлив его видеть, но сам юноша отчего–то вновь начинал представлять себя героем фильма, вернувшимся после долгих странствий на родину, к которому тут же стали сбегаться люди, бывшие когда–то близкими друзьями, в ожидании подарков и рассказов. И соседей действительно восхищали его рассказы. Мало кому из присутствующих доводилось бывать в Лондоне, а его внешний вид: непривычно ухоженный, без прежних неряшливых, лежавших космой от частых ветров волос, элегантная одежда, выдававшая в нём истинного английского джентльмена, — лишь подтверждали всё, о чём он говорил. И если в единственном светском обществе, в каком ему довелось побывать, его приняли с усмешкой, то здесь он казался настоящим денди. Он, впрочем, и сам осознавал эту перемену. Но, когда кто-то собрался было побранить Тёрнера младшего за то, что тот-де променял будничные рабочие штаны на сии тряпки, известный в округе старый фермер Джо поднял руку вверх, останавливая сей ропот:       — Оставьте его в покое, — проворчал он, выпуская сигаретный дым изо рта. — Малый лишь об том толкует, что в Лондоне небо и земля не больно-то от наших отличаются. Нам всем полезно знать, как в больших городах поживают, ежели сами мы в них побывать не можем, так что дайте ему рассказать.       Сам юноша всё с той же теплотой относился к самым близким из друзей, которым продолжал писать письма за несколько миль все эти четыре года, но веселые компании, в которых ему приходилось бывать, придали ему развязности, и теперь, вернувшись в провинцию, он свысока смотрел на тех, кто не ступал в лакированных ботинках по асфальту столичных улиц. Довелось ему встретить и несколько знакомых подруг детства, многих из каковых он бы не узнал и вовсе, ежели бы ему не подсказали его школьные друзья. Девушки же даже разговаривать с ним не стали. Как известно, в деревне девичьи лица более чувствительны к пламенным взорам мужчин, нежели в городе. И всё-таки сии эти бессмысленные беседы и наивные вопросы соседей уже вскоре утомили его, и он, как мог скорее, сбежал от них.       Его вновь встретил старый амбар, в котором он так любил прятаться от отца в соломе, будучи ребёнком. Он осмотрел всех их лошадей, не без улыбки видя, что их стало больше. Совсем молодые жеребцы с удивлением принюхивались к незнакомому запаху молодого человека, а юноша проходил среди рядов, когда, наконец, совершенно расплылся в улыбке, заметив своего белогривого коня. Его всегда изумляло это прекрасное сочетание — сам конь был чёрный, даже смоляной, а грива и хвост у него были белоснежными.       — Резвый! — с любовью шепнул он и потеребил коня по шёрстке. Тот сначала вздрогнул от такой непривычной за последнее время ласки, затем принюхался, прошёлся носом по всей одежде юноши, так что тот не смог сдержаться от смеха, и только после того приветливо заржал. — Я тоже рад тебя видеть, родной мой, — он прижимался к коню, ощущая запахи, знакомые ещё из детства, а потом услышал, как скрипнула позади него половица, и обернулся. Отец некоторое время молча разглядывал их с конём сцену, затем хмыкнул, делая шаг ближе к сыну.       — Неужто ты вернулся, потому что соскучился? Разве большой город не так хорош, как казался?       — Нет, отец, — улыбнулся Райан, подходя вплотную к коню, продолжая терпеливо поглаживать его. — Лондон прекрасен, и я обязательно отвезу вас с мамой туда и даже куплю жильё, когда стану известным. Но вот что я понял за последнее время — думаю, сходного мнения придерживается всякий, кто подолгу живёт в столице, а потом эта жизнь ему наскучит: иногда единственное, что может помочь, когда душа ноет — это отпустить поводья и очертя голову броситься вперёд, — с этими словами он легонько потянул поводья Резвого, и она оба кинулись бежать. Отец, не ожидавший подобного, даже отскочил в сторону, а Райан, между тем, понёсся вперёд по бескрайним зелёным лугам. Ветер привычно залезал ему в воротник и щекотал шею, а Резвый продолжал бежать без оглядки, и когда юноша слышал его радостное ржание, он осознавал, что сейчас ему так же здорово, как и ему самому. Но вот отцовские и даже соседские поля кончились, сменившись просёлочной дорогой, с которой он выехал только несколько дней назад утром, и конь Райана по его велению засеменил назад. Юноша спешился и заметил улыбающегося отца на горизонте, и сердце его радостно зашлось в бешеном темпе.       Райан хотел поймать вдохновение в деревне и отчасти ему это удалось. Он написал, как и всегда, от руки, продолжение к своему последнему сценарию. Юноша не раз замечал удивлённые взгляды отца и матери, когда принимался за своё привычное занятие.       — Он работает, — тихо шептала мать отцу, который в ответ лишь фыркал и, ворча, удалялся.       Ещё неудобнее ему было учить в их присутствии иностранные языки. Он привык повторять каждое слово вслух, нисколько не смущаясь ни громкости голоса, ни правильности произношения, а нынче отец, возвращаясь с фермы, изредка начинал его подразнивать, и это всегда отвлекало его от учения. Однажды, сидя в своей комнате и надеясь учить как можно тише, он наткнулся на какой–то предмет. Он совершенно мешал ему лежать на подушке, и когда Райан приподнял её, то с удивлением обнаружил свой старый фотоаппарат. Если бы он привёз такой в Лондон, его бы тут же обсмеяли — даже новый, хотя и не дорогой, мобильный телефон на его фоне казался наилучшего качества. Он попытался поискать сделанные снимки, но нашёл лишь несколько — разбросанных по всей комнате, а потому пришлось спрашивать знакомых, где можно проявить плёнку. Снимки, на удивление, были готовы довольно скоро. Он снял их едва просохшими и стремглав вернулся домой — рассматривать.       Это было его лето конца 11 класса. Он тогда лишь начинал фотографировать, а потому снимал всё, что только видел пред собою. Множество цветов, собственная ферма, Резвый с разных ракурсов — и не лень только на всё это было плёнку тратить! А потом появились совсем другие территории, и Райан улыбнулся, различив на одной из фотографий свою маленькую подругу, которую, казалось, он совсем начал было забывать. Адель. Разве можно было забыть их забавную дружбу? Мать каждый раз посмеивалась над ними, когда он нянчился с ней, что стоит лишь девочке вырасти — и Райан глаз от неё оторвать не сможет. И в действительности он не мог сделать этого и сейчас. Разве возможно когда–либо забыть эти невероятно синие, такие печальные детские глаза? Он собирался спросить у отца, как поживают Батлеры, и не получал ли он от Криса в последнее время никаких вестей, зная об ужасной утрате, постигшей девочку; он знал, что они живут в Суссексе, но собирался уточнить адрес, чтобы в свободное время либо навестить их, либо написать, но ни в один из дней, что провёл дома, он так и не задал Тёрнеру старшему эти вопросы.