Ты - мой мир

      Когда Райан уезжал из родной деревни, он и представить себе не мог, что привычные дела и проблемы внезапно навалятся на него своим грузом. Здесь была и дипломная работа, о которой он ещё совершенно помыслить не мог; и думы об отношениях с отцом, каковые становились всё хуже и хуже, несмотря на то, что он уже лично посетил деревню; и собственные, как ему казалось, несбыточные мечты о том, что он когда–либо достигнет верха карьеры своей; и мысли об Элизабет, Мэтью, предстоящих парах… Райан ощущал себя так, как если бы отходил от долгого опьянения, хотя и не был вовсе мастаком в этом деле.       Поначалу ему было непривычно абсолютно всё. Он растерянно чувствовал себя на занятиях в университете, свыкаясь с атмосферой города; подолгу не находил, что ответить, на парах мистера Руфиса. Даже встретив мистера Фостера, словно бы не сразу нашёлся, что отвечать ему.       — Похоже, неплохо отдохнули, — усмехнулся преподаватель, глядя на Райана. — Как ваша деревня?       — Всё хорошо, сэр, спасибо, — улыбнулся Райан, а в мыслях он всё ещё продолжал мчаться на Резвом по бескрайним полям, ощущать ветер и запах, исходящие от местных рек, и прислушиваться к шевелению колосьев пшеницы на самой заре. Тогда, ещё не будучи скошенными рабочими, они шуршали на ветру особенно сильно. Слишком огромной оказалась разница меж родными местами его и столицей, и ныне, когда он так привык к большому городу и не знал наверняка, когда сможет воротиться назад, разницу сию он ощущал особенно стильно.       Не сразу удалось ему и вникнуть в тему занятия. Краем глаза он заметил, как Стив сжимает в своих объятиях Элизабет, сидевшую рядом с ним, и внутри у него стало жарко от ревности, смешанной с чувством несправедливости. Всё время, что они были близки, Райану казалось, что она принадлежит лишь ему одному — и видеть теперь её в руках этого негодяя!.. Впрочем, даже если он нашёл в тот момент слова, он не смог бы их выговорить из–за начинавшегося семинара. Он вспоминал в тот момент, что сделал Стив Эндрю Фостеру, и лишь кое–как заставил себя отвернуться от влюблённой парочки.       — Вы уже наверняка знаете, что у нас с вами сегодня последнее занятие, — растерянно разводя руками, произнёс молодой профессор. — А потому я не хотел бы нагромождать его теорией и прочими пустяками. Я знаю, что грядущий месяц выдастся у вас непростым. Ведь вы должны будете доказать, что готовы выйти в люди и стать потрясающими режиссёрами.       Райану казалось, что не он один ощущает всё нарастающее чувство одиночества и грусти от слов преподавателя. Он огляделся по сторонам и в действительности заметил у студентов печальные взгляды. Некоторые вздыхали, некоторые немного нервно терзали ручки в руках, но все без исключения слушали профессора.       — К тому же, не в дипломной работе, так в будущем, вам придётся снимать свои собственные фильмы, а значит, и отвечать за ошибки в них. И на этом нашем занятии я хотел бы предостеречь вас от них. Потому и тема нашей сегодняшней лекции: «Почему мы должны быть хорошими режиссёрами?»       Почему у начинающих режиссёров–постановщиков возникают ошибки? Плохо снимаем; не работаем с хорошим продюсером, а значит, заканчивая фильм, оставляем его пылиться на полке без дистрибьюторской сделки — это лишь полдела. Самое важное — это задумка вашей кинокартины, которая должна быть уникальной и информативной. Если ваша история слабая — какой бы они ни была гениальной, её не будут смотреть. Держите у себя в голове: за что бы вы ни брались, обязательно размышляйте — что такого необычного есть в вашей работе?       Райан уже практически перестал слушать его, несмотря на всю свою любовь к занятиям мистера Фостера. Всё это он прекрасно знал. Знал, что следует заранее продумывать, где будет происходить действие: для фильма ужасов желательны леса и старые дома; для независимой романтической драмы — одна из гостиных актёра труппы. Ещё по своей деревне мог он судить, как восхитительно (да и экономичнее) снимать настоящую природу. Давно белые стены стали никому не нужны.       — Как сказал создатель «Истории игрушек», главный конфликт вашей картины — это БАБУМ. Но и его недостаточно. Вы всё равно никуда не денетесь и будете использовать дополнительные факты для развития сюжета.       Райан на мгновение вновь обернулся назад. Элизабет, пытаясь не смеяться, слушала Стива, который вполголоса вещал что–то на всю аудиторию. Он собрался было оторвать от них обоих взгляд, когда заприметил напротив себя Мэтью. Фёрт сидел в том же ряду, что и он, всего за несколько парт, и неотрывно наблюдал то за разворачивающейся «на камчатке» картиной, то за реакцией Райана. Юноша хмыкнул. Очевидцев его личной жизни здесь не хватало! Однако он очень сильно уважал мистера Фостера, чтобы позволить себе выбежать посреди занятия даже в сей неприятной ситуации. Всё навалилось на него одним махом. Казалось бы, поездка домой должна была его немного успокоить, но Райан только лишь снова убедился в том, что отцу совершенно наплевать на его городское будущее, а мать, сколько бы ни пыталась, — не может понять его увлечений. Теперь, когда он видел Элизабет в объятиях другого, то осознавал себя совершенно одиноким. С кем мог бы он поделиться своими переживаниями? С театральной элитой, которая перестает быть таковой, только лишь выпустившись из университета? Или с мистером Фостером, у которого, как осознавал Райан, итак непростые отношения и с их университетом, и со страной в целом? Он понурил голову и вдруг услышал радостные крики одногруппников:       — Отсутствие дизайна! Вы знаете, мистер Фостер, я не раз замечала плохие маникюр и макияж в фильмах.       — А ещё гардероб!       — Верно, всё вы верно говорите, — улыбаясь, кивал студентам преподаватель. — И главное, ни в коем случае не запорите финал!       Студенты засмеялись его неловкому подражанию молодёжному сленгу, и некоторое время все — даже сам Эндрю, молчали. Было в этом молчании ощущение чего–то уходящего и приятного одновременно. Каждый присутствующий точно негласно понимал, что именно прощание с преподавателем происходит в сей момент, а потому не только не смел, но и не стремился нарушить воцарившуюся тишину. Райан никогда не доверял выражению «вся жизнь пронеслась перед глазами», ибо в фильмах его чересчур идеализировали, однако же теперь явственно ощутил покалывание в руках, а после пред глазами стали возникать образы, сменяя один — другого. Вот мистер Фостер впервые узнал, что он, Райан, курит. Теперь же — он признался ему, что пишет сценарии. А ныне преподаватель просит его не загружать себя учёбой, а видеть и иные важные вещи — ведь тогда он практически подтолкнул его к Элизабет, заставив их быть ближе друг к другу. А что нынче? И, словно пытаясь получить ответ на свои вопросы, юноша обернулся, чтобы вновь с горечью узреть развернувшуюся пред ним картину. Нет, жизнь не промелькнула у него пред глазами. Он лишь в очередной раз осознал, сколь многим, в действительности, обязан мистеру Фостеру — а никак иначе, как наставником, он и звать–то его нынче не мог.       — Не может быть! — Райан держал в трясущихся от волнения руках листки, не смея вновь опустить на них взгляда. — Не может быть, чтобы это писали вы! Выглядит так, будто бы вы писали сиё электронными завитками, а после печатали краской, а точно использовали воду из Фленгентона!       — Да вы, я вижу, знаток мифологии, — качнул головою профессор, пытаясь скрывать за смешком скромную улыбку. — Но не называйте это чем–то большим, нежели это есть, Райан. Я лишь подчиняюсь собственным мыслям и… бумаге. Бумага стерпит. Она это умеет: просто сидеть и слушать.       «Сидеть и слушать», — точно эхом, шёпотом повторил слова преподавателя Райан.       — Мистер Фостер — отозвалась со второго ряда какая–то незнакомая юноше девушка. — А расскажите ещё об ошибках в фильмах.       — Честно говоря, их и не сосчитать, — развёл руками преподаватель, совсем без раздражения при этом улыбаясь. — Даже в самых гениальных кинокартинах могут найтись свои ляпы, которые и профессиональным глазом трудно заприметить. Будет интересно, почитайте годную критику на сайте moviemistakes.       — Вы знаете, а я даже на церемонии «Оскар» этого года, что в феврале проходила, киноляпы нашёл! — отозвался один из студентов.       — Какая завораживающая была церемония! — поддержали его ребята.       — Я очень надеялась, что фильм «Волшебная страна» победит! Там такая история захватывающая, так здорово её запечатлели! Вот где уж точно ни одной ошибки найти нельзя!       — Сэр, а вы знали, что имя режиссёра этого фильма почти как у вас? — послышался чей–то весёлый юношеский голос. — Одной лишь буквы не хватает! Он Марк Форстер, а вы…       — Какие замечательные ребята, — услышал Райан, сидевший в числе немногих близко к преподавателю, его тихое замечание, почти шёпотом. В это самое время многие в аудитории уже принялись обсуждать, как будут проводить грядущее лето, думали, кому достанется честь в этом году проводить Летние Олимпийские игры. Многие студенты считали, что смогут начать снимать фильмы сразу после того, как выйдут из университета, а Эндрю Фостер внимательно прислушивался к их разговорам, улыбался, но мыслями, казалось, был где–то совсем далеко.       — Сэр, а это правда, что мы у вас — самый первый курс? — наглым голосом осведомился с задних рядов Стив, и Райан даже не стал оборачиваться к нему, чтобы представить себе, какое у того сейчас выражение лица.       — Да, мистер Хамфри, — отвечал профессор, а на лице его не отобразилось ни единого чувства, но мужчина, точно взяв себя в руки, быстро оживился: — Посмотрим на результаты моих плодов лет через шесть.       Очередная шутка не могла остаться незамеченной, и аудитория тут же разразилась смехом и аплодисментами с благодарностями преподавателю.       Это было одним из немногих простых занятий за всё время. Сессия в этом году сместилась у начинающих режиссёров с семинарами, и только студенты успевали прибегать с экзамена, как принимались учить и отрабатывать теорию. Райан, решивший теперь ни за что более не отказываться от фильмов на дисках, которые он чуть не просрочил в видеопрокат, учения французского и испанского, усиленно засел за теорию. Как и прошлым летом, покой и высыпание стали лишь сниться ему, и только он успевал лечь, как вставал уже через считанные часы от непривычно громкого завывания будильника на новом телефоне. Единственное, чем он удерживал все свои занятия — надеялся, что они действительно принесут ему пользу.       А тем временем разговоров о Дне открытых дверей, который будет проводить таинственный клуб кинематографистов, ходили уже по всему университету, и перед Райаном теперь стояли две непростые задачи — придумать тему своего выступления, которое должно быть якобы спонтанным, и тему дипломной работы.       — В пятницу на всех вас будут только смотреть, — вещал мистер Руфис на их последней в стенах университета консультации. — На сей раз — никаких лекций и конспектов в моём кабинете.       Элита отвечала ему немым согласием. Все сухо распрощались и начали расходиться. От юноши не укрылось, что Стив уводит за собой Элизабет. Но когда Райан вышел из кабинета, все планы его на грядущий вечер, который он считал самым что ни на есть обыкновенным, в месяц, в который всё это происходило — самым отвратительным в его жизни, разрушились, как только он увидел свет, исходящий из–за аудитории мистера Фостера. Помятуя о своём внезапном уходе в их последнее занятие, он робко постучался и вошёл, услышав глухой ответ. Кого–кого, а его мужчина явно не ожидал увидеть в такой час.       Все мысли его занимала виза, каковую не успел он продлить за последнее время, и уплата налогов, однако же они отягощались ещё наибольшим злом. Мистер Фостер потихоньку собирал вещи, чтобы уходить из университета.       — Райан? — спросил он, поворачивая к нему голову, но быстро опомнился, махая ею. — Я считал, вы про меня совсем забыли, Тёрнер.       На сей раз — и, пожалуй, впервые за всё время, что знакомы они, преподаватель постарался по привычке перевести любое горе в шутку, но собственное так застлало ему глаза, что ничего не вышло.       — Простите, сэр, — юноша подошёл ближе, прижимая ближе к себе свою наплечную сумку. — Столько всего навалилось в последнее время… Я очень сожалею, что так получилось. Вы ведь должны быть первым человеком, с кем я могу всем поделиться…       — Первым? — усмехнулся преподаватель, снял очки и легонько потёр виски руками. — Почему же первым, Райан? — спросил он после краткого молчания. — Разве нет у вас семьи, девушки, друзей?.. — однако он сразу замолчал, заприметив взгляд своего студента. — Расскажите, что произошло, Райан.       — Давайте сначала вы, сэр, — негромко произнёс он и, точно показывая, что не принимает отказов, подсел к нему на старенькую лавочку у стола. Когда Райан впервые оказался в кабинете профессора, он не поверил, что таковые предметы мебели до сих пор существуют, однако же, кабинет его походил скорее на небольшую скромную лачужку, нежели на место для отдыха лектора университета. «Наверное, — размышлял Райан, — оттого так нравится ему большая аудитория, голоса, улыбки и смех студентов. Там он не чувствует себя одиноким». Они сидели друг подле друга — студент и профессор, овеваемые совершенно разным горем, но схожим в одном непременном предмете, без какового не могут прожить люди, социальные существа.       — Вы уходите. Я знаю. Можете не говорить об этом — и я, и каждый студент это прекрасно понимает, — нарушая тишину чрез некоторое время произнёс юноша и неспешно качнул головою.       — Слухи…       — Нет, сэр, не слухи, — он поднял на мужчину такой серьёзный взгляд, что тот засомневался: а точно ли собственный студент сидит теперь пред ним или этому человеку куда больше лет, нежели ему самому? — А ваш настрой. Простите, но… Это как–то ощущается, — не находя слов, Райан развёл руками, но Эндрю, к его удивлению, согласно кивнул.       — Ко мне давеча заходил отец мистера Хамфри…       — Стив! — Райан сжал руки в кулаки.       — Постойте и не делайте преждевременных выводов, — мгновенно перебил его мужчина. — Верно, он приходил ко мне насчёт своего сына, однако же вещи, кои сказал он, заставили меня задуматься. Во–первых, конечно, он был недоволен, что у его сына плохая успеваемость — и лишь по моему предмету. На что я отвечал, что в последнее время он и вовсе перестал посещать мои занятия. Мистер Хамфри некоторое время мялся, будто оценивая меня, а после предложил денег. Я наотрез отказался. По моим убеждениям, учёба состоит не во рвачестве, а в благом желании учиться и после получать отдачу от выученного. Я привёл ему в пример то, что его сын вотще не признаёт мой предмет — и это, по крайней мере, невежливо по дисциплине. Едва ли мистер Хамфри понял именно то, что я имел в виду, однако же он сказал, что воспитывать сына и учить его манерам — целиком и полностью его задача, а моя — лишь направить в сторону предмета, преподавателем коего я являюсь. И я уверен, что он…       — Он не прав! — вновь вспылил Райан, отчего–то — сам не понимая, отчего, вызывая грустную улыбку на лице мужчины. — Стив с самого начала вёл себя недостойно. Он относился к вам, как… Впрочем, что уж и говорить — таков его характер. Едва ли найдётся впоследствии человек, каковой станет терпеть такое по отношению к себе, и одного за другим, он потеряет своих друзей и всех, кто так дорог ему.       — Не говорите так. Желая зла другому, вы обрекаете себя лишь на большее зло, нежели его самое, — укорил студента профессор. — Я ничего не возражал мистеру Хамфри и не собираюсь впредь как–либо оправдываться пред мистером Руфисом. Со своей стороны лишь считаю, что поступил по чести — а это залог каждого поступка, каковой я совершаю.       — То есть, вы так просто сдадитесь? — изумился Райан.       — Сдамся! — горько усмехнулся мужчина. — Райан… Молодые люди уверены, что жизнь — это одна большая игра, и дальнейший ход зависит от удачного предыдущего. Но, в действительности, всё намного сложнее. Понимаете, это как если бы вы играли в бесконечную «Монополию», зная наперёд, что каждый ход сулит вам не прибыль, а лишь напротив. К сожалению, судьба устроена не от удачного броска костей, а от связей, с коими ты должен родиться, от финансов, кои должны быть при тебе на протяжении всей твой жизни. Даже от страны. И если уже в чём–то вышло не так — тут ничего не попишешь. Вы сами, например, считаете себя несчастливыми, тогда как говорите, что, по идее, должны радоваться каждому прожитому дню. Я знаю, что у вас много целей, Райан, — и все они беспредельно высокие и большие. В той же мере, я вижу ваш большой потенциал и несравненный талант, каковой вы проявляли не раз — и, уж поверьте мне, удивляли не меня одного, а многих педагогов. Так чего же вам не хватает? Разве не кроется и здесь та самая истина жизни, что у каждого возраста — свои проблемы, и даются они нам к тому самому времени, когда можем мы вполне справиться с ними?       — Да, именно, — задумавшись, отвечал юноша. — Я знаю, что нельзя оглядываться назад, если тебя критикуют. Знаю, что надо не отчаиваться, а искать способ выбраться из моря самому, если тебе не протянули руки. Но едва ли то же самое смогу объяснить я родителям своим — мы слишком разные и по воспитанию, и по целям, так что никогда, думаю, не смогу я донести до них то, чего истинно хочу. Друзей у меня с недавнего времени нет совсем, потому что те, кто окружают — норовят протиснуться с моей помощью в клуб кинематографистов или втереться в доверие к мистеру Руфису. Девушки находят меня слишком молчаливым и странным. Понимаю — деревья не растут до неба, однако же, разве можно продолжать в том же духе, если в тебя не верит никто?       — Вы не поверите мне, Райан, но я только сегодня слышал ровно такие же речи от другого студента.       — От кого же, сэр? — с придыханием спросил он его.

***

      Мэтью сказал ему об этом. У Райана никак не укладывалось услышанное в голове. Мистер Фостер с улыбкою рассказал ему их разговор во всех подробностях, и Райан слушал его вначале вполуха, затем — с явным недоумением, а к концу речи не мог рта закрыть от объявшего его противоречия. Мэтью! Юноше всегда казалось, что в этих «спорах Фёрта–Тёрнера» Мэтью поддерживали друзья и сокурсники, искренне относившиеся к нему, чего он никак не мог сказать об университетской элите. Ему казалось, что люди, извечно обсуждавшие его, Райана, за его спиной — правда, косвенно, во всём и всегда поддерживали Мэтью и являлись его новыми приятелями. Однако теперь он не мог ни слова вымолвить, и не одна теперь мысль проскальзывала в голове его.       — Сэр, — Фёрт, немного нервничая, оглянулся на сокурсников, покидавших аудиторию после занятия, задержался минутным взглядом на Райане, а затем вновь взглянул на преподавателя: — Сэр, мне бы хотелось поговорить с вами… Поговорить о…       — Я знаю, мистер Фёрт, — снисходительно улыбнулся ему Эндрю Фостер. — Вы не раз заводили эту тему, и никогда, можете мне поверить, я не откажусь выслушать вас и поддержать в сём вопросе.       — Почему вообще дети богатых родителей должны следовать по их стопам! — восклицал юноша, когда уже все студенты покинули аудиторию. — Неужели каждый родившийся ребёнок — это не новый человек, а лишь копия своего создателя? Неужели после всего этого могу я продолжать в том же духе, если в меня никто не верит?       Райан потёр виски пальцами, в который раз пытаясь представить себе сцену их разговора. Он видел Фёрта — таким, с каким общался он ещё до той страшной ссоры, жалобы которого воспринимал как ненужные капризы тех, у кого есть слишком много всего, но ни разу даже не дал мыслям о том, что это было лишь искреннее повествование настоящей жизни его, прийти к себе на ум. Он и представить себе не мог, что на самом деле мешает Мэтью пойти учиться в другой университет, почитать книги и учебники о журналистике, попросить пройти практику у друзей родителей или кого бы то ни было из знакомых. Зная, что отец его учился в одной школе с самим Бенджамином Бруксом, Райан более не удивлялся, что Мэтью делает на факультете режиссуры и как планирует развиваться в профессиональном плане в будущем, но услышанное теперь от мистера Фостера… Сказать, что это потрясло его до глубины души — значило не сказать совершенно ничего.       Райан мучился самыми ужасными угрызениями совести, всё больше в этот момент осознавая, что Мэтью поистине желал ему лишь добра — даже пытался продвинуть в свет, видя таковое желание друга стать режиссёром, а он лишь в который раз — так же, как его отец, как его, наверное, семья — оттолкнул его от себя, указав на самую большую его слабость — любовь к журналистике.       Сколько раз выслушивал он просьбы Фёрта послушать его небольшие очерки и статейки! Это были новостные заметки о том немногом, что происходило в их университете, и Райан — то ли по глупости, то ли из–за собственных мыслей, уносивших его в совсем другое, едва ли слушал их и восхищался так, как восхищаются домашними животными те, у кого их никогда не будет по каким–либо причинам. Теперь же он совершенно не знал, простит ли его друг за такое безрассудство. Он решил теперь, если удастся, приняться снимать небольшой фильм и именно с ним выступать на Дне открытых дверей — фильм–очерк про Мэтью Фёрта.       Как назло, как только идея эта пришла ему в голову, он не смог найти Фёрта в университете на другой день нигде. Он обходил все уголки, где когда–либо они с ним останавливались, дабы переговорить. Обошёл место среди колонн, выходящее на улицу, и на него вмиг нахлынули воспоминания. Он вспомнил время, когда был влюблён в Элизабет как в девушку, каковую знал лишь со стороны, и они курили на этом месте с Фёртом, поглядывая на неё и её подружек. И ему вновь захотелось вернуть все те моменты только лишь затем, дабы сызнова пережить их.       — Тёрнер, — услышал он негромкий голос за своей спиной, и от счастья ли и радости, от неожиданности ли и даже тревоги — может, и от всего этого одновременно, он резко обернулся. Мэтью бросил окурок рядом с ним. Но тот перелетел через изгородь и упал в траву. — Весь день носишься как угорелый по университету — конспект забыл, что ли?       — Мэтью! — воскликнул Райан, уже готовый, в свете последних событий, обнять его, точно старого друга, но мигом опомнился и лишь сделал пару шагов навстречу к нему. — Как ты… Как ты меня нашёл?       — Великий Райан Тёрнер снизошёл до разговора со мной?! — вскинул бровь юноша, и не было понятно, спрашивал он или восклицал.       — Мэтью, у меня к тебе серьёзный разговор, — мотнул головой Райан. — Понятия не имею, отчего я вёл себя так. Ты… Ты ведь… Да и эти глупые споры! К чему всё это вообще было, Мэтью? Мы ведь друзья, разве нет? Друзья, каких не разлить водой. Дружба, каковую не разрубить топором.       Мэтью молчал, лишь глядя на него и не отводя взгляда. Райан осознавал, что единственное, что хорошо было бы в его идее сейчас — это сдаться и поддаться тем настоящим обстоятельствам, о которых он порой, в силу своей мечтательности, совершенно забывал.       — Плевать! — вскрикнул он, швыряя окурок Мэтью подальше от себя по зелёному от наступившей весны газону. — Я сниму фильм про тебя и без твоего участия! К чёрту всё! — он так сильно в тот момент негодовал: в первую очередь на себя, — что совершил глупую ошибку, рассорившись с самым близким — пожалуй, единственным по–настоящему близким, в своей жизни человеком, что совершенно не мог ныне подобрать слов, дабы примириться с ним, что, оказывается, может так вспылить из–за какой–нибудь, казалось нелепицы, и что, в конце концов, фильм без Фёрта ему всё же не снять, он спешными шагами подошёл к середине университетской территории и принялся устанавливать штатив. Делал он это из рук вон плохо — давно не пользовался, лет с 16–ти, вот и позабыл механизм. Он не помнил ни как установить камеру, ни как поднимать приспособление, ни как поворачивать его по сторонам для создания «экшн–камеры».       — Дай сюда, дурак, — раздался над ним голос Мэтью, и юноша принялся быстро ставить штатив сам. — Сломаешь — и ведь незнамо когда новый купишь. Знаю я положение твоё — и на еду временами едва средств хватает. А то и вовсе будешь бегать с камерой в руках, точно какой сбрендивший репортёр, — он говорил это в прежней своей болтливой манере, каковая теплотою ныне отдалась в сердце юноши, и продолжал делать всё сам. Райан смог лишь улыбнуться, наблюдая за работой Фёрта. — И что это за поговорки вообще такие? Сызнова твой кошмарный деревенский акцент! Разве мистер Фостер не учил нас адаптировать тексты так, чтобы и перевод был ясен зрителям любой страны? — ворчал Мэтью. — Ты вот помнишь, как русские говорят «молчит как мышь»?       — Молчит как рыба, — усмехнулся Райан.       — Верно, — тоже усмехнулся Мэтью. — Будто рыбы в жизни разговаривают! А смертельная усталость у них и вовсе причисляется собаке! *       — Я на днях узнал, что у поляков это и вовсе «Взопрел как мышь под метлой». Ни слова не понял.       — Мистер Фостер сказал?       — Да, он.       Они помолчали. Мэтью уже закончил со штативом и глядел на Райана, кажется, тем же самым взглядом, что и он на него — выжидающе.       — Так ты будешь снимать, что ты там хотел, или стоять и смотреть на меня? — наконец произнёс Фёрт, и Райан, что–то бормоча, спешно принялся настраивать камеру и озвучивать юноше идею свою, не в силах, при том при всём, скрыть появившейся на губах улыбки. Он уже видел, как его задумки воплощаются в жизнь. Талант Мэтью он считал безграничным — в особенности теперь, когда полностью узнал всю его историю. Он очень ценил в своём друге эту самую упёртость — да, друге, хоть они и глупо поссорились. Они провозились до самого вечера, и, хотя фильм получился небольшим и больше походил на ролик, Райан остался доволен. Он представлял, как впервые в жизни будет делать что–то не на плёнке или бумаге, а в цифровом формате. Мэтью только пожал плечами на то, что говорил ему Райан — он оставит авторские права за ним, он оставит эту историю лишь для себя, он включит её основу в дипломку…       — Ты придёшь на марафон короткометражного кино?       — Так теперь эта штука называется? — усмехнулся Фёрт, рассматривая темнеющий горизонт. Как и много месяцев назад, они вновь возвращались с другом домой, и Райан ощутил что–то вроде ностальгии, внезапно закравшейся в сердце его. — Уже и название для Дня открытых дверей подобрали?       — Неужели тебе не интересно, как всё там будет проходить? — взмолился Райан. — Мистер Руфис впервые устраивает подобное. Он разрешил лишь потому, что мы…       — Выпускной класс, сто раз слышал, Тёрнер, — закатил глаза Мэтью, а затем резко обернулся к другу, при этом как–то странно улыбаясь: — Давай так: временное перемирие. Если я выполню твоё условие, ты затем выполнишь моё.       Райан не до конца понял задумки, но спешно согласился. Ведь теперь каждая минута в его компании доставляла ему радость, каковой он не чувствовал уже давно.       Вечер уже, благодаря своим краскам, разделял день и ночь, когда в университет, который всегда пустовал в это время, стали двигаться толпы. Даже мистер Руфис не ожидал, что так много народу соберётся на небольшой вечер начинающих режиссёров. От Райана не сокрылось, как часто он при этом улыбался компании элиты, то и дело подмигивая им. И может, юноша не так сильно надеялся на успех своего фильма — кинокартины элиты обещали быть куда более захватывающими, нежели на то, что они с Мэтью вновь помирятся.       Аудитория была полна, как никогда раньше — видимо, к факультету режиссуры другие учащиеся относились с немалым уважением. Райан не без улыбки проходил мимо знакомых, которые окликали его и здоровались с ним — да, что ни говори, а тем своим выступлением он заслужил уважение очень многих студентов, и даже многие педагоги, стали замечать его. Когда дошёл черёд здороваться с элитой, он театрально пожал руки каждому из присутствующих, а после вдруг остановился взглядом на Элизабет. Как и во всё последнее время, с нею рядом стоял Стив, немного приобнимая её за талию и легонько покачиваясь при этом из стороны в сторону, в такт звучащей музыке. Райан вспоминал их отношения и осознавал, что никогда не позволял себе подобного с нею. Хамфри в это время, с явной неохотою отодвигаясь от неё, тоже ответил на его рукопожатие.       — Последний рывок, Райан? — спросил он, как всегда, как–то по–особенному, в своей собственной манере, растягивая слова. — А затем — здравствуй, свободная жизнь! — Нам ещё дипломку защищать, если помнишь, — кое–как выдавил из себя улыбку Райан. Хамфри в ответ ему лишь покачал головой.       — Дипломка! Мой отец заплатит за неё так же, как заплатил за обучение, — ухмыльнулся он, и только Райан успел произнести: «Чудно», он отвернулся к остальным, всем своим видом показывая, что не намерен общаться дальше, и юноша поплёлся дальше среди рядов, протискиваясь к сцене. Но когда он заметил мистера Фостера, то просто не смог пройти мимо. Изумлению его не было предела, и нервность его смешивалась с такой сильною радостью, что он, неожиданно даже для самого себя, пожал преподавателю руку. Но судя по лицу профессора, это его нисколько не смутило. Райану даже показалось, что он только расчувствовался.       — Мистер Фостер! — произносил юноша при этом. — Сэр… Я никак не ожидал вас здесь увидеть!       — Считал, я буду корпеть над книгами и писать собственные при свете свечи? — улыбнулся тот, и только юноша собирался покачать головой и сообщить, что у него и в мыслях подобного не было, мистер Фостер продолжил: — Верится, что заканчиваешь университет, Райан?       — Нет, сэр! — с жаром отвечал тот. — Совсем не верится.       — Вот и я, вспоминая свой выпуск, с трудом верю, — мечтательно произнёс преподаватель, на мгновение закрывая глаза. Райану чертовски хотелось знать, о чём подумал он в тот момент, но такового умения у него, к сожалению, не было. Он представлял себе далёкую родину мужчины — Россию, силился подумать об выпускном в университете мистера Фостера там, но представить, при том при всём, не мог, что когда–нибудь сумеет покинуть Великобританию. Совершенно привыкши жить самостоятельно, он мог обходиться теперь без помощи родителей, но совершенно не видел себя при этом в другой стране. А впрочем, куда ему дальше? В Лондоне он не состоялся как режиссёр, или хотя бы практик, так что всё, что грезилось ему — это покидание этого большого города, билет на станции «Ватерлоо» и обратный, теперь уже окончательный, путь домой. При всём при этом он не мог не грустить при мысли, что всё это скоро закончится — подъёмы с утра, лекции, практики, вечерние консультации, долгожданные встречи с мистером Фостером, ночной просмотр фильмов… Точно также ему и не верилось в то, что это могло так быстро пролететь — буквально пронестись! — все пять лет, за которые он трудился и учился изо всех сил. А ведь последний год совсем не походил на все предыдущие, и именно он сблизил Райана со всем университетом. Он, видимо, так сильно задумался, что Эндрю Фостеру пришлось, в итоге, окликнуть его.       — Кажется, начинается, — негромко с улыбкою произнёс он, тронув юношу за плечо. — Ваш дебют, Райан.       Юноша на мгновение оглянулся к нему, собираясь сказать, что нисколько это не его собственное выступление, что совершенно он не боится выступать пред аудиторией, что ещё не раз они обсудят с мистером Фостером это, однако он не знал ещё, что этот разговор его с профессором был последним.       Он выжидал за кулисами, внимательно следя за выражениями лиц ребят элиты. Его должны были вызвать так, точно он появился здесь совершенно случайно. И вот свет в аудитории, точно в кинотеатре, стал потихоньку гаснуть. Все с нескрываемым любопытством и интересом перевели взгляды на экран. Каждый, кто чем–то занимался, вмиг оставил своё дело. Там, где всегда в этом кабинете проводились лекции, зажёгся небольшой прожектор, и все увидели мистера Руфиса, который и начал всю программу. Райан улыбался и изредка оглядывался по сторонам. Он искал Мэтью, но среди покрытой сумраком толпы никак не мог найти его.       И тогда понеслись выступления. Райан помнил порядок. Помнил и номер своего выступления. Но ему нужно было спланировать всё так, точно он появляется на сцене неожиданно. Если бы только найти теперь Мэта…       — Райан! — услышал он знакомый женский голос. Он оглянулся и увидел Элизабет. Ему вспомнилось его самое первое неловкое выступление в аудитории, когда она — сама, видимо, того не подозревая, спасла его. И несмотря на всё то, что они вместе с ней пережили, несмотря на её нынешние отношения со Стивом, он улыбнулся ей той искренней улыбкой, которая промелькивает меж бывшими друзьями или любовниками, напоминая о том, что всё в прошлом. Любил ли он её? Он не знал ответа на вопрос, не зная ещё по–настоящему, что такое любовь. Он видел, как покраснела она от его взгляда, но, быстро придя в себя, объявила, что сейчас его выступление, хотя он и не нуждался в этом разъяснении. И он, будто видя её в последний раз, сказал ей спасибо и двинулся на сцену, не надеясь уже, впрочем, выступить так удачно, как планировал.       Конечно, он старался не подавать вида, что растерян. Он улыбнулся и побежал на сцену, слыша, как, точно назло, будто бы зная об состоянии его и мыслях, послышались за спиною у него слова знакомой песни: «Я чувствую, что любовь мертва. Взамен я люблю ангелов»**; однако прямо перед возвышающимися подмостками с трибуной вдруг остановился. Он даже не сразу смог отдать себе отчёт в том, что выбежал прямо из зрительного зала, а не как следовало, из–за кулис — так сильно билось его сердце. Он чувствовал, что взгляды всех присутствующих прямо прожигают его спину, а потому не мог не обернуться. Множество чувств обуревало его, но и мистер Руфис, и мистер Фостер учили его противиться всякой боязни на сцене, учили говорить так, будто он ничего на свете не боится — а тем более, этих жалких тысяч слушателей. «Я чертовски боялся вначале каждых лекций с вашим потоком, — искренне признавался ему мистер Фостер. — И порою боюсь до сих пор. Боюсь не донести до них всех того, что хочу на самом деле». Райан огляделся и нашёл в толпе его. Ему даже отчего–то показалось, что профессор кивнул ему, точно одобряя всё происходящее. И тогда ему пришло непременное осознание того, что теперь он уже не тот робкий юноша, что прежде. Ныне сумел он справиться со всеми недостатками врождённого чувства непризнания своих достоинств, превратившись в настоящего оратора… Либо же болтуна. Сиё зависело лишь от ситуации. И, уверенно кивнув каким-то мыслям своим, он начал то, что прежде задумал.       — Послушайте! — крикнул юноша, улыбаясь краешком губ. Почему–то в нём сидела уверенность, что это маленькое представление должно сработать. — Я тут потерял кое–кого и не могу найти…       Негромкие разговоры заполонили зал. Юноша ощущал возрастающее недовольство. В полумраке аудитории он заметил и мистера Руфиса, прохаживающегося меж рядами, взгляд коего разве что не прожигал его на месте. Однако Райан только улыбнулся. «Если и действовать, то так, точно всё идёт совсем не по плану. Так станет только интереснее. Главное — не тянуть». Он улыбнулся при мысли о том, что при одном только его слове их с Мэтью ролик запустят на экран.       — Вы же знаете Мэтью Фёрта? Рыжий такой, две верхние пуговицы на рубашке всегда расстёгнуты, — Райан не переставал улыбаться. — Нет, не знаете? — в зале началось шевеление. Все слушали юношу и отрицательно мотали головами, негромко переговариваясь. Краем глаза Райан заметил, что мистер Руфис смотрит на него очень внимательно, скрестив руки на груди. — Очень жаль, — наигранно вздохнул в микрофон Райан. Он наконец каким–то даже непонятным для себя самого способом, очутился на сцене. — Потому что у меня есть то, что вам определённо понравится.       Делая традиционный приглашающий жест, Райан отошёл от экрана, где уже начался показ их с Мэтью ролика. Точнее, ролика самого Фёрта, ведь Райан только лишь написал краткий сценарий к нему. Он только подал идею, которую, полностью скорректировав и переложив по–своему, воплотил именно Мэтью. Да и вдохновением к идее служил сам его друг. И всё было показано так, как они с ним и снимали. Юноша с улыбкою наблюдал, как все смотрят, какие чувства отражаются на лицах их. Но когда экран потух, Райан понял, что теперь все ждут от него речи. В толпе он как раз нашёл друга, который неотрывно смотрел на экран и, должно быть, читал своё имя в субтитрах. Он смотрел теперь только на него и осознавал, что этот человек — практически единственный в этом зале — будет слушать его по–настоящему.       — После этого в чём–то даже поучительного кино я хотел бы ещё пару слов сказать о его создателе — хоть их здесь и полно, — он получил в ответ смешки и удовлетворительные аплодисменты. Он вспоминал занятия мистера Фостера, а потому посчитал это хорошим знаком. — Тому, кто сделал этот фильм живым и ярким даже без слов и музыки. Тому, о ком вообще, на самом деле, эта история. Тому талантливому человеку, который сейчас скромно сидит среди вас в зале, — Райан увидел, как толпа снова зашевелилась. Многие оглядывались и смотрели по сторонам, ища этого таинственного незнакомца, — а ведь это именно он научил меня многому, что я умею сейчас. И именно ему я благодарен за это.       — Кто это, Райан? — раздался чей–то, так ожидаемый юношей, вопрос. Он улыбнулся.       — Это Мэтью Фёрт, — произнёс он в микрофон, и весь зал разразился аплодисментами, приглашая того, чьё имя было названо, на сцену. Мэтью поднялся на сцену не сразу, но вскоре уже быстрым и уверенным шагом приблизился к другу, встречаемый криками и аплодисментами со стороны толпы. Он весь сиял, но не произнёс ни слова. Они простояли так до того самого момента, покуда не пригласили другого участника таинственного клуба кинематографистов.       Однако мистера Руфиса, видимо, не интересовал уже никто из выступающих. Как только он заприметил спускавшихся со сцены Тёрнера и Фёрта, он спешно подошёл к обоим, однако обратился лишь к одному из юношей. Райан чуть не поперхнулся шуткой, которую ему в тот момент рассказывал Мэтью.       — Мистер Тёрнер, — привычным сухим тоном произнёс он. — Пройдёмте со мной.       — У меня нет секретов от друзей, — смело отозвался юноша. В крови у него до сих пор кипел адреналин, каковой обыкновенно не так быстро пропадает после чего–то совершенно невероятного. Однако декан, казалось, не придал его едкому высказыванию никакого значения и лишь продолжал:       — Должен признать, неплохое выступление, мистер Тёрнер.       — Оно совершенно не моё, — отозвался Райан и, заметив удивление на лице преподавателя, добавил: — Вся история, которая была рассказана о мистере Фёрте — не выдумка. Этот молодой человек действительно поступил на режиссёра, хотя чертовски мечтал стать журналистом. С самого детства! Разве детские мечты не должны сбываться, сэр? — он мотнул головой.       — Мистер Тёрнер, — особенно выделил профессор, перебивая своего студента, когда Мэтью и сам уже собирался остановить товарища. — Я хотел поговорить именно о вас. О вашем выступлении, — он замялся, и только в тот момент Райан с удивлением осознал, что даже этот статный человек может порой переживать и не знать, что произнести дальше! Он всегда человечно относился к мистеру Фостеру, но никак и подозревать не мог, что подобная человечность принадлежит и холодному на вид их декану! Тот вначале немного смутился своей оплошности, но, быстро сориентировавшись, продолжал: — В вас кроется огромный талант, мистер Тёрнер. И сейчас, когда заканчивается ваше обучение, я могу сказать вам это с полной уверенностью — зря вы тогда не согласились сотрудничать с мистером Эрскином.       «Это с тем, кто вздумал приставать к моей девушке?» — решил было Райан, однако не успел ничего произнести, потому как тут уж заговорил Мэтью. И никогда в жизни Райан не ожидал от друга, что он отважится сказать такое. Мэтью говорил о своём выборе профессии — он начал с этого. Он всячески отрицал, что люди, у которых в семье есть режиссёры, всегда становятся таковыми же. Вероятность таковых составляет лишь 20% — и для современного мира она необычайно мала. Примерно столь же мала вероятность и для тех, на коих возлагают большие надежды.       — Но в основном, всё мною сказанное относится лишь к тем, кого вы называете в этих стенах элитой, — продолжал он. — Вот увидите, они познают, что есть жизнь — и их тяга к идеализированному режиссёрству пропадёт. Однако вы так увлеклись их перевоспитанием, что совершенно позабыли истинные таланты. Они кроются в таких же рыжиках, как я, хоть я совершенно не режиссёр. Таланты кроются в каждом, кто сегодня вообще решился посетить этот ваш марафон. В каждом, кому вы, помимо своей элиты, не дали сегодня слово выговориться, — закончив, он подал знак Райану удалиться, и оба они вышли на воздух, несмотря на изумление, воцарившееся после их скорого ухода. В голове у Райана вертелось множество мыслей, но ни одну из них не решался он озвучить. Мэтью остановился, всё также молча закурил, и они некоторое время продолжали так стоять и смотреть на светлеющий вдали горизонт, и каждый то ли вспоминал свой выпускной в школе, то ли просто думал о чём–то своём.       — Мэт… — начал было Тёрнер, но друг остановил его одним лишь лёгким жестом руки и улыбнулся. Он думал о чём–то отдалённом, о чём–то своём, но по его речи Райан вмиг догадался, что он не без улыбки вспоминал сегодняшний вечер и, выбросив окурок за перила, тихо спросил друга: — За что мне такое, Тёрнер?