Ты - мой мир

      Адель всё не могла примириться с недавно произошедшим с нею. Отец провёл с дочерью целый вечер, дабы объяснить, что скоро она станет по–настоящему взрослой. Она видела, как переменился его взгляд. В последнее время он стал смотреть на неё теплее, а говорить с нею — мягче. Он больше не казался тем отстранённым человеком, коего знала она всё своё детство. Каждый день, приходя после работы и заставая её дома, он спрашивал о том, как прошёл её день, не забывал справиться об здоровье, об успехах в школе. Она отвечала ему ровно так же, как раньше, несмотря на сию внезапную перемену в их отношениях, и никак, как бы ни стремилась, не могла перестать называть его холодно — отцом.       Между тем, даже невзирая на все его слова, она и сама находила перемены в себе. Впрочем, находила их она теперь во всех окружающих, но всё больше стали интересовать её изменения в собственной внешности. Свои длинные светлые волосы, которые она отращивала с самого детства, она стала заплетать в тугие косички и каждый раз придумывала себе новые причёски. Отчего–то это занятие начало ей особенно нравиться. Она сызнова стала, кажется, менее раздражительной. Она с удивлением осознавала, как вновь с ней с нескрываемым удовольствием общаются все одноклассники — правда, не на те уже совсем темы, что раньше.       — Патрик Джейн такой симпатичный! — смеялись девочки, когда собирались все вместе, поглядывая издалека на старшеклассников. Они всё говорили о том, как здорово было бы удачно выйти замуж и жить в загородном доме, вместе с богатым женихом. Адель обыкновенно при таковых разговорах молчала в сих ситуациях — то казалось ей куда лучше споров, что так любила заводить она ранее. К тому же, она совершенно не знала, что сказать, либо же возразить, но если её мнения и спрашивали, она придерживалась лишь одного. У неё не так много было опыта в общении с мальчиками–сверстниками, не говоря уж вовсе о том, что с самого детства она была чрезмерно застенчива в обществе мужчин любого возраста, так что мысли её, с самого детства заполненные техникой без лишних новомодных примесей, не могли быть, впрочем, и об ином — что она отвечала лишь, что безумно хотела бы жить в XIX веке. Она с упоением вспоминала время, проведённое с Диккенсом, Харди, Кэрроллом, Лоуренсом, Барри и Остин, и ничто не могло предвещать иного ответа. И если вначале одноклассницы взирали на неё с недоумением, то после привыкли и приписывали таковой ответ её тому, что она — особа робкая и застенчивая. В голове Адель же эти мысли были совершенно действительными. Для себя она решила раз и навсегда, что вряд ли когда–нибудь отдаст свою руку тому, кто не будет походить на Оливера — а таковых в её окружении пока не находилось. Она не знала уже своих чувств к нему, порой считая это очень сильной привязанностью, а порой — на самом деле веря, что она влюблена в него с самого раннего детства. С первой их встречи он казался ей примером благородства и тщедушия, и когда она принималась за очередную классическую литературу, он представлялся ей в качестве главного героя. Когда она рисовала, лишь его образ видела она пред собою. О, у неё были лишь две вещи в этой жизни, которые она любила больше всего на свете — это рисование и Оливер! К одному она приходила долго и кропотливо, боясь спугнуть то безмолвное и робкое в её сознании, что называют вдохновением, а ко второму рвалась всею своею душой, с ужасом осознавая при этом, что настанет и час разлуки с ним. Но теперь, когда она встречалась с ним в школе лишь мимолётными взглядами, когда он в своей привычной компании проходил мимо, а ей оставалось лишь довольствоваться его недолгой улыбкой и резвым смехом девушек, бегущих за ним, она ещё более остро ощущала свою нестерпимую привязанность к нему. И тогда, прибегая домой и только успевая отдышаться, она принималась рисовать, схватив всё, что попадалось ей под руку — карандаши, ластики, кисти, краски. В книгах, как и в рисовании, она искала муки, которые обыкновенно приносит сравнение счастливых мыслей и мечтаний с горьким настоящим. Когда же ей намекали на то, что она практически единственная в классе, кто так много читает и столь сильно погружается в мир из чернил — кроме, пожалуй, уроков литературы, которые она нескончаемо любила и всегда отвечала на которых лучше всех, она, гордо выпрямляясь, с достоинством отвечала: «Я люблю читать, но не потому, что у меня нет настоящей жизни, а потому, что люблю, возвращаясь в неё, отдаваться приятному ощущению, будто я ещё в другом мире». Таковые её речи вызывали недоумение окружения, но Адель не могли не любить за её кротость, милую невинную застенчивость и, главное, доброту. В больших синих глазах, почти совершенно детских, несмотря на её изменившуюся внешность, вовсе нетрудно было разглядеть последнюю.       И хотя отношения с ровесниками у неё вновь улучшились, Адель теперь совершенно не могла понять свою лучшую подругу. Оливия всё больше стала уходить в себя, что было ей несвойственно, и порой она заставала её за тем, что та стояла в стороне ото всех и лишь молча улыбалась. Однажды, когда у них обеих было свободное время после школы — Оливии не нужно было теперь сидеть с Райаном, а у Адель дома кроме уроков и рисования занятий не было, они вдруг заметили двух маленьких девочек. Притаившись в тени деревьев, они обсуждали что–то, считая, что их никто не слышит и не подозревая, что у учеников средней школы уже окончились занятия. Когда Адель смотрела на них, она не могла не вспоминать себя 10–летней, но воспоминания тут же омрачались тем неприятным, что произошло между нею, Оливером и Конаном.       — Он шёл за мною, прятался за машинами… Думал, я его не вижу! — полушёпотом говорила одна, изображая, видимо, выражение лица того, о ком она рассказывала. Та, чьё лицо Оливия с Адель могли разглядеть, взирала на свою подругу, не замечая никого и ничего вокруг, поглощённая её рассказом. — Ну, вроде как не вижу. А я–то прекрасно увидела его с того самого момента, когда он пошёл следом за мной во двор. А потом он сел на лавочку прямо напротив меня…       — Такое чувство, что весной любовь действительно витает всюду, и это не пустое выражение, — негромко промолвила Оливия, и Адель вмиг повернулась к ней. Это была та редкая минута за последнее время, когда она решилась с нею чем–то поделиться, а не молча улыбаться своим мыслям.       — Потому что весной, как говорят, пробуждается не только природа, но и люди, — засмеялась Адель, но Оливия не поддержала её смеха, и только лишь кивнула ей в ответ. Было сразу понятно, что она крепко задумалась о чём–то своём.       — А ты сама, Адель? — внезапно спросила она. — Что ты думаешь о любви? Я, конечно, помню, что было у вас с Конаном…. — она недоговорила и слабо улыбнулась ей.       — Не вини меня, мне было всего лишь 10, — вновь, смеясь, улыбнулась подруге Адель. Они любили весело щебетать с нею, точно утренние птицы, держась под руки и шагая по знакомым дорожкам Суссекса, отныне, как никогда прежде, ловя на себе взгляды незнакомых им взрослых людей.       — Я знаю, знаю… Но, наверное, ты чувствовала что–то в тот момент?       — Конан был мне другом, — качнула головой Адель. — И я лишь знала, что могу всецело доверять ему, и он никогда меня не обидит.       — А Ол… — не успела она произнести имя того, о ком собиралась повести речь, как сам он появился на стадионе. Оливия завидела вдалеке Патрика и вся затрепетала, хватая Адель за рукав. Обе компании приблизились неспешно, по негласному согласию, молча оглядывая друг друга, будто оценивая. Никто из присутствующих в компании Оливера не был знаком Адель — кроме, пожалуй, этого Джейна, от которого она была совершенно без ума. Обычно 11–е классы не водятся с теми, кто младше их больше, чем на год, но Оливер дружил с Адель и просто не мог потому вести себя иначе. Старшеклассники бесстыдно оглядывали их с Оливией, и Адель от этого взгляда чуть ли не начинало тошнить. Ей нравилось бывать с Оливером. Она бы даже могла терпеть его общество, если бы каждый раз не получала подобные ехидные взгляды.       — Смотрите–ка, это же рыжая Шейл! — засмеялся Оливер, и вслед за ним загоготал хор остальных молодых людей. На месте подруги Адель бы, наверное, отвернулась, пряча слёзы на глазах, и убежала бы куда подальше, но она всегда восхищалась её твёрдостью и уверенностью в себе. Оливия выступила вперёд, ловко проводя рукой по голове Оливера. Бейсболка слетела с его головы, не успел он и предпринять что–либо, она отвернулась, а после гордо произнесла:       — А это потеряшка–Мэлтон, или мне показалось?       Теперь смех относился уже к Оливеру, но он не был столь звучным. Стоило юноше поднять кепку, совершенно испачканную в грязи, Адель подбежала к нему, мысленно коря подругу за этот глупый проступок.       — Оливер, может, тебе помочь? Тут даже толком пятна нет, отстирается быстро. Оливер…       — Нет, Адель, — сухо бросил ей он. — Не надо ничего, — он вновь надел бейсболку, немного грязную, себе на голову, и устремил взгляд в сторону стоявшей немного позади Оливии: — Ты ещё поплатишься за это, Шейл.       — Или ты, — повела плечами она. — Новую бейсболку покупать всё же тебе, а не мне.       Смех вновь раздался за её спиной, когда Адель, спешно попрощавшись с Оливером, увела Оливию прочь. Она всё не могла понять странной вражды меж ними. Не помнила она толком и когда это началось — может, с самих даже младших классов. Ей предстояло придумать что–нибудь, что могло бы помочь обоим примириться, но в голову после всего произошедшего не приходило ничего совершенно. Она вновь взглянула на Оливию — та снова казалась кроткой и закрепощённой.       — Зачем ты так? Ты же знаешь, что он мой лучший друг, а мы с ним итак не часто видимся.       — Если бы захотел, виделись чаще, — фыркнула её подруга, и теперь реакции её Адель просто не понимала. — У него уйма свободного времени, уверяю тебя, — произнесла она чуть мягче, — а он тратит его на бесполезные тренировки по баскетболу и общение с девочками.       — Но ведь тебе нравится баскетбол, — заверила её Адель, пытаясь тем самым найти что–нибудь общее у них с Оливером, чтобы их подружить.       — Нравится, — кивнула головой Адель. — Но только когда играет Патрик Джейн, — быстро, с лёгкой улыбкою добавила она. — Скажи, а тебе кто–нибудь нравится из баскетбольной команды?       — Только танец девушек из группы поддержки, — краснея, произнесла Адель, вспоминая Оливера и вызывая тем самым смех подруги.       — А знаешь, этот Оливер Мэлтон совершенно невыносимый, — говорила Оливия после. — Если бы я когда–нибудь в жизни влюбилась по–настоящему, то точно не в него. Я просто не смогла бы каждый день терпеть его издевательства! — продолжала она, смеясь теперь вместе со своей подругой. Они долго ещё смеялись с нею на счёт сей, однако даже Оливии, так сильно привязанной к Адель и отлично замечавшей каждый раз все чувства подруги — для того ей мог понадобиться лишь взгляд на лицо её, теперь, как ни странно, было вовсе не понять её. Когда Оливия говорила в подобном тоне о её лучшем друге, Адель легче не становилось. День ото дня она ощущала, что является будто бы проблемой их ссоры, и могла бы в мгновение разрешить все их разногласия, но ничего не предпринимает для того. Оливер продолжал вести себя довольно странно. Адель и прежде не так много разговаривала с ним в школе — обыкновенно всё за её стенами, но нынче он и вовсе избегал встреч с нею. А между тем, то, что он сказал ей, тревожило её всё сильнее. Даже Оливия вела теперь себя иначе, и, хотя она так любила поддерживать разговоры с нею и со всеми одноклассниками, когда они о чём–то общались, теперь она обыкновенно молчала, пытаясь находиться в стороне. Адель продолжала восхищаться XIX веком и в шутку мечтать о том, что могла бы выйти замуж только за того, кто точно бы пришёл из тех времён к ней. Она то весело говорила на эту тему, то рассуждала о том же самом всерьёз. Теперь же ей проще было насыщать себя подобными фантазиями, потому что, благодаря местной библиотеке, читать она стала больше, а у них в школе началась серьёзная литература. Ей нравилось вступать в споры с учителями, обсуждать характеры полюбившихся ей героев. Когда одни видели персонажей слабыми, она доказывала, что они всего лишь несчастны из–за своей не сложившейся судьбы. Когда другим девочкам из класса герой казался симпатичным и приятным, Адель всячески, перечитывая произведение по несколько раз, пыталась отыскать в нём скрытый изъян. Ото всего этого она стала порою иначе относиться к людям, ища скрытый смысл в их намерениях. Однако ни книги, ни собственная бдительность так и не научили ещё её в столь юном возрасте понимать других людей. «Когда любят жизнь, то не читают, — парировали на её суждения одноклассницы в очередном их «литературном» разговоре. — Впрочем, не особенно ходят и в кино».       Адель думала об этом и продолжала одно из своих любимых занятий — впрочем, таковых у неё было не столь много — рисование. Порой ей казалось, что благодаря выведению картинок на бумаге она не только отвлекается от реальности, но и находит здравые решения к трудным вопросам. Вот и теперь мысль о кино долгое время крутилась в её голове, и она собиралась было улыбнуться осенившей её догадке, когда в комнату постучались. После того, как отец понял, что дочь пытается избегать его, он старался стучаться к ней каждый раз, когда она могла ему понадобиться. Хотя отношения у них вроде начали налаживаться, и Крис стал даже сам готовить и убирать по дому, напряжение всё же витало в воздухе, когда они с дочерью долгое время находились вместе. Он внезапно для себя самого осознал, что не знает ничего о ней. Теперь, когда алкоголь всё реже застилал ему глаза, он смотрел на неё и мог только лишь изумляться — она осталась той же маленькой девочкой, волосы которой непрерывным светлым водопадом струились по плечам, так что она всё чаще стала завязывать их не в тугие хвостики, а в толстые косички, но что–то в ней поистине изменилось, и он даже знал ответ на это что–то: она повзрослела. Она всё больше походила на мать, и это не могло болью не отдаваться в его отцовском сердце. Помимо того, он пытался угнаться за её увлечениями. Узнав, как она любит готовить, он принялся было за то же самое, но Адель лишь фыркнула, заметив испечённые Крисом печенья. Поняв, что она — одна из лучших учениц в школе, он попытался вникнуть в её уроки. Видел, как любит она читать, и предлагал посещать библиотеки по выходным вместе. Ко всему, что бы он ни делал, она оставалась равнодушной и холодной. Он боялся своим влиянием спугнуть её интерес к различным её увлечениям, а потому почти сразу же опускал руки. Однако теперь, когда он заметил, как чудесно она рисует, Крис не мог больше позволять себе отходить на дальний план. Он бросился к ней, принимаясь хвалить её картину, рассказывать, какой она могла бы стать великой художницей, раз уже в свои 13 создаёт такие шедевры с помощью одних только карандашей, но Адель только лишь резко развернулась к нему, и он не мог толком понять эмоций, отразившихся на лице её — то ли это было изумление, то ли злость.       — Что–то случилось, отец? — выдохнула она, явно пытаясь унять все чувства, бушевавшие в душе её, абсолютно игнорируя при этом все слова его о её таланте.       — Нет, я лишь… — он почесал затылок, понимая, что совсем забыл, по какой причине постучался к ней. — Ты знаешь, Адель, ты обязана поступить в художественный колледж! — вдруг вымолвил он, не в силах больше перебарывать своё внутренне восхищение собственной дочерью. До чего это оказалось приятным чувством — испытывать гордость за неё! — Те, кто рисуют так же, как и ты, сегодня много получают.       Адель покачала головой. Извечно Криса интересовали лишь деньги, которые он, как и обычно, собирался пропить, чтобы уйти в какое–то лишь одному ему ведомое блаженство.       — Конан сказал мне иначе, — продолжая отрицательно мотать головою, пробормотала она. — Мне не нужен никакой колледж. Талант и знания у меня уже есть.       — Кто такой Конан? — поинтересовался Крис.       — Друг… — Адель осеклась, но после не дала воспоминаниям с новой силой резануть прямо в сердце. — Он мой очень хороший друг.       — Почему ты не хочешь познакомить меня с ним? — произнёс с надеждой Крис, но получил в ответ лишь укоризненный взгляд:       — Нам не стоит говорить на эту тему, отец. Я сказала, что закончу все 11 классов и не уйду в колледж после этого года. Я хочу поступить куда–нибудь, чтобы уехать из Суссекса. Не думаю, что нам стоит продолжать, — она отвернулась от него, вновь возвращаясь к картине, и Крис понял, что это было своеобразным завершением разговора. Он не выносил, когда она не слушалась его; когда была при своём мнении и твёрдо верила в исполнение собственных несбыточных мечтаний. Но поступала она так каждый раз, и каждый раз, хотя он и давал себе слово действовать обратно этому, он сдавался и давал ей полную свободу выбора. Он не представлял, что сможет отпустить её в другой город буквально через пару лет. Она казалась ему такой маленькой и мечтательной, что он совершенно не учитывал те годы, что она росла, по сути, без него.       Адель, в то время, уже и забыла, о чём они спорили, продолжая рисовать. Когда что–нибудь приходило ей в голову, нужно было сосредотачиваться на идеях, чтобы ни в коем случае не пропустить их, либо спешно записывать. Теперь же её чуть не отвлёк отец, но уже спустя некоторое время она улыбалась, дорисовав любимой салатовой краской пышные зелёные луга на небольшом холмике в деревне, которым, зная абсолютно разную траву в провинции, придавала в своих картинах огромное значение. Она снова думала об Оливере и Оливии и чем могла бы разрушить все их разногласия. Этим чем–то оказалось кино. Она давно не смотрела фильмов — пожалуй, с того момента, как Конан покинул Суссекс. Теперь же сделать она могла это с друзьями.       И когда на другой день она показывала им обоим свою новую картину, в голове её вертелись не их отзывы, а её новая идея, которую она собиралась осуществить как можно скорее. Оливер кивнул, улыбнувшись. Он практически всегда так отвечал, когда она показывала ему свои рисунки. Обыкновенно Адель сама была в таком восторге от своей новой работы, которую, сама иногда даже не помнила, как и в каких мыслях рисовала, — что не замечала того, что Оливер — совсем не та натура, которая могла бы оценить художество и изобразительное искусство в целом. Он рассеянно кивал и улыбался, говорил всё одни и те же слова, что «вышло очень красиво и реалистично», но уже от одного этого Адель приходила в полнейшую радость. Она благодарила его за всё, что он ей сказал, хотя не всегда в отзывах его могла быть истинная искренность.       — Как бы он ни восхищался твоими рисунками, это не восхищение истинного ценителя, который в действительности способен понять, до чего они хороши, — говорила ей Оливия. — Вот я смотрю и просто глаз не могу отвести, Адель! До чего хорошо у тебя получается этим заниматься! — говорила она, коря Оливера и восхищаясь её работами, не в силах вымолвить ещё больше комплиментов, чем она говорила. Адель нравилось выслушивать подобное от друзей. Но ещё сильнее ей бы нравилось, если бы они оба, единогласно, говорили ей об этом и ещё, при том при всём, сами были в мире. И когда Оливия в очередной раз показала Оливеру язык, стоявшие рядом с Мэлтоном его одноклассники заметили это. Они были такие же высокие, как и он, и бас их ничуть не уступал речам взрослых. Кто–то рядом с Оливером сжал кулаки. Адель услышала его тихое перешёптывание и ужаснулась:       — Это рыжую вздёрнуть бы хорошенько за всё, что она делает с тобой, Мэлтон. Просто уму непостижимо — так прилюдно оскорблять одного из лидеров школы.       — Нет, постой, — Оливер тронул его крепкую руку, сжатую в кулак, отводя её в сторону. — Не стоит. Это всего лишь девчоночьи забавы.       Он улыбнулся и некоторое время смотрел вслед уходящим девушкам в платьицах. Адель на мгновение обернулась, пока Оливия о чём–то говорила ей, и, заприметив взгляд друга, не смогла не ответить ему радостной улыбкой. План её уже с этой минуты практически приходил в действие.       Она сказала Оливии, что не хочет видеть на день рождения никого кроме неё. Что не хочет оставаться в этот день в одном доме с отцом и терпеть его лживые попытки примириться с нею. Она попросила её сходить с нею в кино, чтобы, таким образом, и отметить её 14–летие. Оливеру она сказала совершенно то же самое, не упоминая только об отце. Реакция у него была, правда, несколько иной. Она с ужасом осознавала, что он может сослаться на неотложные дела, но решила, что если это произойдёт, ни в коем случае не отставать от него. Она уже так сильно любила его, что пыталась предугадывать многие его действия наперёд.       — Хорошо, я пойду, — наконец растерянно произнёс он, удивлённый не столько её предложением, сколько тем, почему она позвала именно его? У неё ведь есть та подруга, которая не даёт ему спокойно жить вот уже не первый год. Адель, сдерживая себя, чтобы не отвернуться от Мэлтона и не запрыгать от счастья, улыбнулась. Её по–настоящему живая улыбка, которую, в отличие от некоторых школьников, она не могла подделывать, потому что радовалась тогда лишь, когда ей было в действительности весело, должна была служить, по её мнению, лучшим ему ответом.       Но до того момента оставалась ещё долгая, а потому совершенно невыносимая неделя. Отец по–прежнему пытался наладить с нею отношения, но все попытки его были безуспешны. Порой Адель с ужасом осознавала, что ей противно не только говорить с ним, но и видеть его. Впрочем, чем теперь она могла заглушить этот гнев в себе? Она могла быть благодарной ему за то, что он всё ещё позволяет жить ей подле себя, что платит за неё, что порой хочет сделать для неё что–то, пускай она и не принимает таковые его действия во внимание. Но она решила теперь во что бы то ни стало окончить школу и уехать из Суссекса. Иногда ей приходили мысли, а не переговорить ли и с Оливером, чтобы узнать, куда он собирается поступать. Он окончит школу грядущим летом, на два года раньше неё, и когда она думала об этом, она с тревогой ожидала этого времени — она совершенно не могла себе представить, что тогда будет делать. Сейчас же, перед самым выходом из дома, уже уложив свои волосы и надев самое праздничное платье, что у неё было, она кивнула своим мыслям, что обговорит этот вопрос с ним как можно скорее.       Ей и самой трудно было себе признаваться, но вот она самостоятельно едет в западный Суссекс, чтобы сходить в кино! Всего лет пять назад она бы усмехнулась этой нелепой мысли, а теперь чувствовала себя спокойно. Ещё более её успокаивало то, что с нею будут её самые лучшие друзья, день с которыми она не променяла бы ни на что на свете — а именно таковым виделся её день рождения в этом году. Хотя когда–то Конан и рассказывал ей и другим ребятам об огромном кинотеатре в Дублине, их Дом кино* был совсем не хуже. Раньше здесь располагался довольно большой театр, но, хотя и из него сделали место для просмотра фильмов, непомерных размеров опрятные вестибюли, фантастическая атмосфера — всё это, безусловно, осталось. Сначала Адель встретило большое здание кремового цвета с вывеской наверху. После — огромные тяжёлые двери, с окошками–зеркалами посередине, открывающиеся немного со скрипом. Пока она добиралась, сердце её постоянно было не на месте. Сейчас же она могла только улыбаться, пока совсем рядом с собой не заметила Оливера — она подошла с другой стороны и, как оказалось, он уже ждал её здесь несколько минут. Какой же он был высокий! Она никогда прежде не задумывалась об этом, но теперь же, когда она увидела его в лучах солнца, она ежесекундно осознала это. Он обратил к ней взгляд тёплых синих глаз, и сердце её зашлось в бешеном ритме. Она всегда отдавала его внешности наибольшее значение, с самого его детства признавая, что он в действительности красивый мальчик, но теперь, когда он улыбнулся ей, легонько, но достаточно самоуверенно взъерошив свои светлые волосы — по крайней мере, смотрелось это действительно здорово, а после заметил и спешными шагами стал приближаться к ней, Адель в голову вдруг пришли мысли, как они могли бы каждый свободный день проводить так с ним… Они могли бы чаще бывать в этой части Суссекса, которую, как она теперь понимала, она совершенно не знала. Он мог бы рассказывать какие–нибудь свои весёлые истории о баскетболе, а она, почти ничего не понимая, лишь молча слушала бы его и улыбалась. Они могли бы каждый день ходить домой вместе после школы и, прощаясь из–за того, что нужно идти в разные концы города, он бы каждый раз говорил ей, как было бы здорово, если она жила бы ближе. Ближе к нему. Но всё разлетелось, когда к ним подскакала Оливия — она была такой весёлой, как никогда в последнее время. Вся задумчивость её сейчас совершенно растворилась, и Адель видела пред собою ту прежнюю девушку, с которой подружилась ещё в детстве. Пока она бежала, сумка, опрокинутая через плечо, весело развевалась в такт её движениям. Оливер, отвлёкшись так же, как и Адель, неотрывно наблюдал за нею, но, когда услышал радостный крик подруги, вдруг как–то переменился в лице, но Адель не могла понять, что означало это выражение. Однако когда Оливия оказалась совсем рядом с ними, она только тогда заметила Мэлтона и нахмурилась. Радость её вмиг сменилась гневом. Этого Адель и опасалась с самого начала — они оба пришли рано. Слишком рано для того, чтобы план её в действительности сработал.       — Адель, с днём рождения! — улыбаясь сквозь силу, произнесла Оливия, стараясь не обращать внимания на Оливера, но это было довольно проблематично, потому что в тот самый момент он не отрывал от неё взгляда. — Как же я рада видеть тебя! — и она с силой прижала подругу к себе, продолжая театрально играть улыбкою на лице. — И как здорово, что пригласила ты именно меня, ведь я твоя лучшая подруга!       Адель замялась. Она не сразу нашлась, что ответить на это, но, не успела и придумать чего–либо стоящего, как ей на помощь пришёл Оливер.       — В действительности, Адель, — улыбнулся он, и она не в первый уже раз поразилась изумительной хрипотце его голоса. — Ты ведь знаешь, какая великая для меня честь — быть твоим единственным лучшим другом!       — Учитывая, что никого и никогда в твоей жизни таких, как я, больше не было, — продолжала Оливия, смотря теперь только лишь на Оливера. Она была одного с Адель роста, так что он был ей значительно выше, но, несмотря на то, что взирала она на него снизу вверх, она гордо поднимала подбородок и пыталась всячески высмеять его, показывая, что не он здесь главный.       — Ребята, перестаньте! — взмолилась Адель на очередной ноте их перепалки. — Прошу вас, только не сегодня… — пролепетала она, всё больше переходя на шёпот, а после осеклась. И молодой человек, и девушка, принялись только лишь без дела топтаться на месте, не в силах ни взглянуть на свою подругу, ни вымолвить что–либо. Она собиралась было ещё что–то сказать, но Оливер остановил её:       — Адель, я заплачу за всех.       Такого заявления она совершенно не ожидала. Пока она готовилась к своему дню рождения (но, конечно же, в первую степень, к своему плану), она заранее стала просить у отца фунты на школьные обеды, которые откладывала на предстоящий просмотр фильма. Теперь же услышанное совершенно сбило её с толку.       — Я переговорил с мамой, и она… В общем, она считает, так будет вернее, — со смущённой улыбкой добавил он, открывая, при этом, перед ними обеими дверь, и за своей спиной Адель услышала ехидное высказывание Оливии:       — Какое благородство!       И если вначале она решила, что ничто не может поразить её так сильно, как сам вид этого здания, то теперь она считала свои доводы полнейшей ошибкой: она видела, как чудесно внутри, как каждая мелочь здесь напоминает о бывшем когда–то здании театра. Они прошли мимо буфета и оказались в зале ожидания, где стояли пышные, очень мягкие по структуре своей бардовые кресла в стиле ретро. Она рассмотрела за окнами противоположную сторону кинотеатра — уютное небольшое кафе на открытом воздухе, располагавшееся прямо на побережье. Кажется, именно поэтому внутри казалось слегка холоднее — ветер доносился снаружи прямо сквозь открытые двери и окна. В кафе сидели несколько людей, но они были так увлечены беседой, что ни за что бы не заметили, что кто–то наблюдает за ними издалека.       — Ты впервые здесь? — ласковый голос Оливера вырвал её из собственных размышлений, и она вновь стала терять самообладание, краснея и не вполне зная, что отвечать ему.       — Да, — лишь тихо произнесла она, немного повернувшись. Он стоял непозволительно близко к ней, и таковая близость ещё сильнее действовала на её смущение.       — Скажи, Адель, почему ты позвала её? — спросил Оливер, ероша рукой волосы, и она выдохнула. Она и не надеялась, что он начнёт говорить о чём–то ином здесь.       — Потому что она моя подруга, Оливер.       — Ты ведь знаешь, — он немного нервно кусал свою губу. — Знаешь, как я отношусь к ней.       — Поэтому я и хочу помирить вас, Оливер! — чуть не крикнула она на него, но спешно поняла, как это будет выглядеть глупо — Оливер казался куда старше рядом с ней, к тому же, ей не было смысла сейчас портить свой день рождения. Он покачал головой, закрывая глаза, но в тот самый момент их окликнула Оливия. В зал уже запускали.       Даже это пространство с рядами красных кресел смогло невероятно впечатлить её. Ей хотелось в тот же самый момент, как только она оказалась здесь, схватиться за карандаши и кисти с красками и запечатлеть всё ею увиденное. Адель уже знала, что самые сильные эмоции для вдохновения вызывают какие–то необыкновенные события или вещи, которых она никогда ещё в жизни не встречала. Они сели, хотя Оливия и Оливер продолжали смотреть друг на друга, будто волки из разных стай. Они даже отказались сидеть вместе, несмотря на места в билете, и выглядели от этого со стороны очень глупо, будто совсем малые дети. Однако, даже несмотря на это, Адель не стала их уговаривать, сев посередине. Но когда по крайней мере половину сеанса довольно увлекательного кино ей пришлось провести в разногласиях Оливии и Оливера, касающихся героев, она резко поднялась с места.       — Я ненадолго, — промолвила она, пробираясь среди них, а после — других людей. Только в ванной комнате поняла она — день, который она посчитала значимым для себя, был безнадёжно испорчен. Она вернулась к друзьям, стараясь не показать своих чувств, хотя уже знала наперёд, что вряд ли сможет уснуть всю эту ночь. Она корила себя, ломая руки, в то же время считая себя совершенно бездумной, раз она решилась на такую идею. Ей казалось, что не только старания её были напрасными, но и все эти мысли, которых придерживалась она в последнее время. «Неужели никогда, — думала она, — никогда не удастся мне примирить их? Какой же я тогда им друг, раз не могу сделать для них обоих то малое, чего они заслуживают в отношении со мною?» Она почти что дала волю слезам, когда услышала шум за дверью и увидела вошедшую женщину. Она мигом вытерла все слёзы, лишь притворившись, что причиною влаги на лице её была вода. Она так переживала теперь за отношения, что складываются между её друзьями, что не могла думать больше ни о чём — ни о скором окончании этого учебного года, ни о завтрашнем дне, когда ей вновь придётся вставать рано и идти в школу. Все мысли её, пока она возвращалась в зал, были заняты лишь этим одним вопросом. И когда она издали заметила их — ругающихся, что–то обсуждающих друг с другом, она окончательно поняла, что все труды её будут напрасными. Это, конечно, давало ей повод чувствовать себя ненужной, но ей приходилось только лишь опускать руки. Она улыбнулась им обоим, но была при этом уже готова ощущать ту боль, которая с силой пробьётся в её сердце ночью, выдавив эти несдерживаемые слёзы и не дав ей уснуть. _______________________________________________________________ *The Dome Cinema, Worthing — кинотеатр в Западном Суссексе