Ты - мой мир

      Он считал, что Зои и не станет говорить с ним боле, но, однако же, им посчастливилось увидеться в Лутоне в небольшом кафе. Городок совсем маленький, так что местные обыкновенно не придавали значения таковым случайностям, даже заранее ожидая их. Они же оба не только удивились, но и смутились. Он брал себе кофе, чтобы по привычке двинуться гулять по городу. Он видел, что она не заказала ровно ничего из пирожных, даже обвела их каким–то пристальным взглядом и в итоге выбрала салат.       — Салат по утрам? — усмехнулся он, пожимая плечами.       — Кофе по утрам? — парировала она, глядя на него в упор и в ответ на его вопросительный взгляд продолжила: — Вы знаете, очень многие теперь предпочитают апельсиновый сок.       — А с юмором у вас, я смотрю, не всё хорошо, — улыбнулся он. Она вспыхнула — от него не скрылось, как предательски сверкнул на щеках её румянец, но после отвернулась и ничего больше не произнесла. Ему хотелось побеседовать с нею, даже, наверное, рассказать, что он ощущает, когда только лишь слышит её голос рядом с собою, но он не находил иного повода для разговоров, кроме как уколоть её чем–нибудь. И когда она замерла у кассы, он точно также остановился у двери, ожидая её.       — Вы что, ждали меня? — удивилась она, и Райан открыл ей дверь, скрывая растерянность свою.       — Совсем нет. Увидел, что у вас руки заняты, и решил помочь.       — Хоть какое–то добродушие в вас, в таком случае, осталось, — пробормотала она, и он ощутил, как сжалось его сердце — вот сейчас она исчезнет, и ему придётся только надеяться на повторение этой случайной встречи.       — Постойте, мисс! — крикнул он, но вмиг замялся, покусывая губу и старясь глядеть себе под ноги, а не на девушку, которая сейчас остановилась посреди улицы и глядит на него. После некоторого молчания разозлилась уже она, продолжая теперь не спокойно, а в обычной своей манере:       — Забыли уже моё имя, которое вы так нагло узнали? О, простите, ведь у вас столь девушек, что всех и не припомнить.       — Что? — улыбнулся он одним уголком губ, неспешно подходя к ней. — Вы полагаете, у меня так уж много девушек?       — Достаточно для того, чтобы не заводить себе ещё новых знакомств на первой попавшейся вечеринке.       «Она однозначно путает меня с Мэтью», — улыбался себе Райан, но, когда оказался непозволительно близко к ней, она вдруг замерла, однако он лишь взял у неё из рук одноразовый контейнер с салатом.       — Помогу вам донести до машины.       — Какой машины?       — Вашей, разумеется, — он подхватил сумку, которую она от самого кафе несла с собою.       — В таком случае, вам придётся искать другую попутчицу, — огрызнулась она, сверкнув в него глазами. — Потому что я пешком.       Поистине, она сводила его с ума одними лишь своими речами!       — Да? Что ж… — он неловко расчесал волосы руками, переминаясь теперь с ноги на ногу, и не веря, что существует ещё в этом мире кто–то, кто предпочитает прогулку поездкам по дорогам. Как он. — Тогда называйте адрес, помогу донести.       — А вы в Лутоне не заблудитесь? — усмехнулась она, собираясь идти.       — Если и так, мне понадобится не просто попутчица с машиной, но и, пожалуй, сам справочник города.       Пока у Райана был так называемый отпуск, все их встречи были таковыми, чертовски похожими одна на другую. Обыкновенно он говорил что–то Зои, после извинялся, вновь пытался вывести её на разговор. С её характером, с её стилем жизни, с её убеждениями — он понимал теперь, что не встречал никого прежде, похожего на неё, и именно это и тянуло его к ней. Она ни в коем разе не признавала каких–то светских увлечений, но не была замкнутой. А когда она заводила споры, она так рьяно стояла за свои убеждения, что даже самые противоречивые приходилось признавать как истинно верные. И при всём при этом, он ничего не мог поделать с собою — его необыкновенно влекло к ней, но он был то холоден с нею, то встречал как старую подругу после очередной их ссоры. Он то звонил ей и в ласковой манере говорил о чём–то, то исчезал на долгое время. Тёрнер и сам теперь не понимал, как ещё умудряется следить за ходом событий в киноиндустрии — ведь он прекрасно знал, что, как только небольшой его отдых закончится, все дела одной сворой свалятся на его плечи. И он был вполне готов к таковой нагрузке — он вдоволь, с невероятною скукою, посмотрел на кипящую работу со стороны, осознавая, что, хоть знаком с кино меньше полугода, оно уже стало его жизнью. Кроме того, он продолжал строить планы, как продвинуть работу таким манером, чтобы до сборов в Америку успеть сделать как можно больше. Он признавал, что планы его не идеальны, и, вероятно, вся съёмочная площадка останется ими недовольна, но при всём при этом знал, как трудно будет навёрстывать упущенное, когда они окажутся в другой стороне, пытаясь свыкнуться с местным климатом, людьми, обычаями, атмосферой… Когда Зои не было рядом с ним, все мысли его поглощали только лишь эти планирования, так что вряд ли он переставал работать в то время, когда ему не положено было то делать.       Он свыкся уже с тем, что носит очки. Они перестали, как прежде, надоедливо мешать ему на лице, и порой он так забывал об их существовании, что иногда чуть не забывал снять перед сном. Он боялся себе представить, как выглядит для него мир без них, а потому и не снимал ни разу с того момента, как его выписали из больницы. Он стал острее чувствовать запахи, чужие шаги и приближающийся издалека дождь. Поначалу это было необычно, но после оказалось очень даже полезно. И ещё одно ему нравилось во всём этом — Зои при их встречах, казалось, совсем не обращает внимания на эту мелочь на его лице.       И в тот самый день, когда до конца его мнимого отпуска оставалась всего ночь, мистер Хоггарт собрал всю команду вместе — когда происходили таковые особые распоряжения, слушаться предстояло сразу же, несмотря на время суток. Он ожидал услышать от режиссёра что угодно, но никак не то, что его назначили первым его ассистентом! По словам самого мистер Хоггарта, то произошло не из–за увольнения Фергюса (вся команда вздохнула с облегчением, когда это произошло), но благодаря стараниям Тёрнера и его любви к делу, которым он занимается.       — А это наш новый второй ассистент, — улыбнулся мужчина, представляя им молодого человека, лет, наверное, 20–ти. Райан отметил для себя, что бюджет у фильма, вероятно, столь мал, что здесь нередко берут стажёров, а после заключают с ними трудовой договор — в сущности, на тех же условиях. Примером могла служить Амелия, которая наверняка станет работать в команде с Филом после прохождения своей практики. Джек, как Райан узнал на днях, и сам когда–то был стажёром, но ему так понравилось в компании мистера Хоггарта, что и уходить не захотелось. Райан, однако же, подозревал, что дело здесь скорее в Скарлетт, нежели в огромной любви к профессии. Но новым стажёром все остались очень даже довольны — он казался тихим и дружелюбным молодым человеком, а Амелия даже отметила его как «милый». Когда Райан глядел на него, он вспоминал себя несколько месяцев назад — только окончив университет, совершенно испуганный произошедшим с ним и началом новой, необъятной тогда для него жизни, он ещё не мог знать, в действительности ли его признание — киноиндустрия. Потому и не удивительно, что команда приняла нового ассистента с таким восхищением. Райан продолжал теперь наблюдать за всеми ними, но, в связи с возвышением своим, стал удалённее. Он вновь полностью, как и прежде, со всею душою погрузился в работу, но если порою молодых людей в такие случаи может волновать, что подумали бы об нём отец и мать его и в принципе все родные, то Тёрнер думал только лишь о Мэтью и Бенджамине Бруксе — причём, о первом, как о родном своём брате, а о втором — точно об отце. Когда же приходилось ему вспомнить Зои, улыбка, на мгновение отразившаяся на лице его за любой работой, каковую бы он ни совершал в тот момент, вмиг обрывалась из–за гордости, проникавшей в его сердце. Он признаться себе не мог, сколь сильно хотелось бы ему общаться с этою девушкою, сколь рад был бы он встречать её каждый раз, но, стиснув зубы и отводя от себя эти мысли, он лишь продолжал упорно трудиться, пока сама команда в лице одного только Джека не намекнула ему на подобное. Тёрнер только грубо напомнил в тот момент ему о работе — ему уже не раз приходилось подталкивать команду к подобному, помня, что в начале декабря они выдвинутся в Америку.       Теперь продолжал он следить за вызывными листами, что уже не казалось ему столь сложным занятием. Планирование же графика съёмок, как и контроль их всех возложили на нового первого ассистента. Вскоре предстояло ему так же, как и Райану когда–то, взаимодействовать и с массовкой. Он видел удивлённые глаза этого молодого человека, пока ему показывали различные цехи, и не мог сдержать улыбки. Команда же также улыбалась, и Райан заметил взгляд Скарлетт — он метнулся к нему мимолётно, но почему–то Райан принял его как должное, что сделала она это отнюдь случайно. С того момента, как стал он отдалёнее от этих своих любимцев, он начал осознавать доселе не ясную ему вещь — он нравился ей. Причём, поистине так, как может полюбиться не просто лишь увлечение.       В планы же его с самого приезда сюда и ознакомления со всеми сотрудниками входило лишь одно — пусть и косвенно, но свести Джека и Скарлетт. Как только первый маленький этап по возможному пути его к славе как режиссёра был преодолён, его стало в большинстве интересовать, как ведёт себя команда друг с другом — ведь когда–нибудь придётся ему всё же вырваться из доброй опекунской руки мистер Брукса и плыть самому, создавая свой фильм и свою команду. И теперь осознание происходящего и собственные муки по Зои лишь легли грузом на его сердце. Он знал, что разговор между ними непременно состоится, и, сколь бы ни избегал он её, ему от него не уйти. Так и случилось.       Правда, на сей раз она не ловила его в сырую погоду. И не пыталась в принципе как–либо обустроить место для этого разговора — о, он всё ещё помнил, как во время обеденного перерыва вывела она его на те мысли о любви, от которых отказался он в тот миг, когда встретил Зои! Куда радостнее было ему обсудить всё происходящее вначале с Джеком и лишь после — с нею. Однако после своего позорного, как он считал, бегства из Лондона, куда не мог он вернуться даже по истечении практически полугода, сколько бы его ни уговаривал Мэтью, он решил более ни от чего не прятаться в своей жизни. Он даже и мыслить стал по–иному, как пришло к нему это осознание — он пытался говорить людям всё так, как оно и было в действительности, ничего не тая, если то не являлось чужой тайной. Потеря зрения словно служила теперь ему открытием нового мира — если, конечно, только позволительно так выражаться в столь глубоком несчастье. Все, ныне знавшие его как скрытного, вновь стали постигать его — уже с другой стороны. Он и вправду казался много старше своих лет, но, в отличие от опыта общения с Фергюсом, это не значило, что он перестал быть человечным. Возможно, именно это и влекло Скарлетт к нему — в этом плане он всё ещё плохо разбирался в женщинах, сколь бы Мэтью ни «учил» его. Впрочем, что ему теперь было до этого? Разговор был назначен. Как бы это ни было сентиментально для такой, как Скарлетт, он получил от неё записку, в которой писала она, что намеревается встретиться с ним на рассвете же. Это было прямо накануне отъезда, и он был рад, что они уложились в поставленные им сроки — Роберт, новый первый ассистент, которого все с первого же дня принялись называть просто «Роб», вначале удивлялся таковой странной спешке, так что Тёрнеру довольно долго пришлось ему рассказывать о своём плане, после чего, однако, молодой человек не только с явным восхищением убедился в смекалистости человека, на чьё место его назначили, но и в совершеннейшем уме его — о чём сам Райан, однако, всячески отговаривал его, но всё было тщетно.       — Я собираюсь выйти из команды, мистер Тёрнер, — начала она, как и всегда официально — это было единственным, но самым сильным, что его раздражало во время его работы. Впрочем, вне её они обыкновенно обращались к нему просто по имени, но теперь Скарлетт решила, судя по всему, придать особое значение предпринятому ею разговору. — Я знаю, как относится мистер Хоггарт к отношениям между коллегами, если они переходят все свои границы. Он даже тщательно следит за актёрами в этом плане. И то верно с его стороны — сотрудники…       — В чём причина? — немного сурово спросил он её, разъярённый тем, что она оправдывается перед ним непонятно почему, и говорит так долго, в той манере, в какой ей совсем несвойственно. Но после он тут же скрыл всю свою злость улыбкою, надеясь этим смягчить свой внезапный серьёзный тон. — Продолжай, пожалуйста.       — Я лишь хочу сказать, что некоторые обстоятельства… — она вновь, совсем непривычно для неё, залилась краской. Он не хотел этого слушать. Он был мягкосердечным, но таковое отношение заставляло его ощущать то, чего он не хотел — невыносимую боль оттого, что, вероятно, эта девушка любит его, а он не может дать ей того же. Потому оставался он столь суровым, хоть и пытался не быть таковым. Потому, несмотря чуть ли на слёзы, выступающие из глаз её, он говорил с нею твёрдо, совсем не обращая внимания на то, что они сейчас отнюдь не на съёмочной площадке.       — Ты ведь не можешь оставить фильм вот так, верно? Режиссёр монтажа покидает его прямо перед тем, как мы готовимся к непростой поездке! — он усмехнулся, что ей совсем не понравилось, и, когда он сделал шаг к ней, она сделала столь же большой — назад, продолжая мотать головою из стороны в сторону.       — Вы не понимаете, сэр. Дело не в фильме, а в вас.       О, если б она знала, как он понимал это, но ничего не мог поделать ни со своими чувствами, ни с совершаемыми им действиями! Он мог лишь оставаться столь же холодным, потому что ровным счётом не знал, как повести себя с нею иначе. Да и разве мог он сравнивать теперь Скарлетт, со всеми её немного деревенскими, как временами казалось ему, замашками, с роскошной Зои, у которой на каждый случай были свои наряды, причёски, облик? Ему стало тошно от этих мыслей, но он не мог отогнать их, потому что знал, насколько они правдивы.       — Я не буду говорить мистеру Хоггарту о нашем сегодняшнем разговоре, — добавил он таким тоном, чтобы она знала наверняка — беседа между ними закончена. — Прошу тебя только помыслить теперь здраво — готова ли ты кинуть нас на произвол судьбы из–за каких–то внезапно возникших чувств (он не стал упоминать, хотя и вспомнил, что не столь уж внезапными по отношению к нему они были)? — Есть вещи, которые ничего, по сути, не стоят в нашей жизни, Скарлетт. Люди влюбляются, затем могут разлюбить и полюбить вновь. А есть работа — которую, коли ты не выполняешь, можешь потерять навсегда, — он говорил теперь мягко, так что ни в коем случае не должна была она посчитать, что он упрекает её. — Нет, конечно, я не имею в виду тебя. Дело как раз в том, что ты выполняешь всё так усердно… Подумай о мистере Хоггарте. Он отыскал Роберта из числа тех стажёров, которые толпятся за забором к съёмочной площадке и, наперёд знаю, что получат гроши, но приобретут опыт — только лишь для того, чтобы не загубить фильм. Так разве сможет он теперь отыскать ещё и столь же талантливого режиссёра монтажа? Я считаю, таких, как ты, больше нет, — он улыбнулся; он видел, как она отнеслась к словам его — тоже ответила улыбкой, но уходила столь быстрым шагом, что нетрудно было догадаться — все свои чувства выпустила она наружу.       В тот же день они увиделись с Зои. Она всё ещё со злостью отзывалась о том, что он таким нечестным образом выпытал её телефон, но в сердцах с улыбкой поражалась упёртости и даже смелости этого пылкого юноши. Не понимала она лишь временами столь странного отношения его к ней — неужели первая любовь заставляет этого умного человека то робеть, то забываться, то говорить какие–то недопустимые гадости и даже принижать её — то, чуть не в самых нежных порывах высказываться о своих чувствах? Зои отнюдь не была холодной, когда за ней ухаживали — напротив. Однако наученная прошлым горьким опытом, она теперь едва ли могла довериться каждому первому встречному человеку — который, тем паче, был намного моложе её, казался пылким и даже симпатичным для того, чтобы иметь в жизни своей более одной девушки для ухаживания. Будто прочтя её мысли, он расплатился за кофе, которым угощал её в тот день, хотя она вновь и вновь не без улыбки повторяла, что терпеть не может этот горьковато–молочный вкус.       — Вы знаете, мы столь долго с вами общаемся, что я подумал… — он нерешительно прикусил губу и на мгновение поглядел вдаль. Но повсюду здесь их окружали лишь счастливые пары молодых людей, так что и обратить взгляд свой для раздумья было не к кому.       — Да? — спросила Зои, призывая его к разговору, и он видел, как загорелись глаза её. Видел, как вновь её губы расплылись в столь приятной ему улыбке — она так нечасто это делала, что у него сердце вздрагивало. Она продолжала называть его на «ты», а он по какой–то необъяснимой причине не мог себе позволить того же.       — Возможно, я вскоре оставлю вас — как вы и желали, навсегда, — в ответ на её удивлённый взгляд он быстро продолжил: — Точнее сказать, я не знаю наверняка, смогу ли вернуться в Лутон. Ливерпуль, Суссекс, иная Англия — да, но Лутон… В сих краях я ощущаю себя будто бы опять дома, и это гложет меня.       — Вам так не нравится дома? — вдруг перешла она на вежливый тон, и он не смог не улыбнуться.       — Не то чтобы не нравится… Я пообещал себе не возвращаться туда — в края, похожие на мой дом, пока поистине не обрету себя как режиссёра. А такового пока не произошло.       — Но вы ищете славы. И стремитесь к ней, беззаветно стремитесь, — она задумчиво размешивала ложкой в чашке. — И это хорошо, разве нет?       — Вероятно, — он придвинулся ближе. — Вы так считаете?       — Считаю, — призналась она.       Он помолчал, но после продолжил, разрываясь между обуявшим его счастьем и холодным разумом, на который, без сомнения, повлияла его гордость.       — Что ж, как я и говорил, я покидаю вас. А потому прошу не вспоминать обо мне плохо, сколь бы такового я ни совершил по отношению к вам, — он быстро поднялся и спешно вышел, а она, вначале поражённая, неожиданно даже для себя самой, тут же опомнившись, выбежала из кафе.       — Постойте! — кричала вслед ему Зои. Что позволял себе этот молодой человек! То он грубо, совершенно непозволительно спешно лезет к ней с излишними нежностями, то, едва успевает растаять она, сбегает! — Мы ведь, наверное, всё же увидимся после? Неужели вы так скоро…       — Les carottes sont cuites*, — обернулся на мгновение он, растерянно взмахнув руками.       — Что? — переспросила она, ни слова не поняв.       — Мой самолёт завтра утром, — он махнул ей рукой, но не мог скрывать счастия, кое теперь отражалось в его сияющих глазах и улыбке. Она готова была побежать за ним теперь, несмотря ни на что! И она ждёт дальнейшей встречи — вот, что самое для него главное. — Но вы знаете, что меня можно найти по тому номеру, с которого я вам так часто звоню.       — Дурак! — крикнула она ему вслед, всплеснув руками, в ответ на что он лишь счастливо рассмеялся, отправляясь спешным шагом прямо к съёмочной площадке. Завтра ему предстоит покинуть родную страну, но в сердце его теперь не было страха, каковой был когда–то, когда он уезжал из Лондона. Напротив, он был совершенно спокоен. Впереди было что–то новое и необъяснимое ему сейчас. Что–то, что, вероятно, принесёт ему лишь удачу. А мысль о том, что он всё же не безразличен Зои — пускай даже она любит его лишь братской любовью, столь отличимой от столь сильной его, по отношению к ней — пусть! Он думал только о предстоящем отъезде и о ней, и так и заснул мёртвым сном, совершенно измождённый той борьбою, которою с самого рассвета этого дня вели его сердце, робость и гордость. _____________________________________________________________ *Морковки уже сварены (фр.) Поговорка, означающая, что менять что-то уже слишком поздно, потому что оно сделано