***
Вечеринки стали для Джорджа традицией. Он мог успешно отвечать урок, ответственно относиться ко всем делам, касающимся семейного бизнеса, быть предельно серьёзным в общении со строгим отцом; но ничто при этом не могло отвлечь его от того веселья, что ждало его на этих студенческих посиделках. Он был ещё всего на третьем курсе, и знал о каждом мероприятии, проводимом Домом братства — а таковые были практически каждый день, но все знали при этом, что если на вечеринке появится Кэмпбелл, значит, она поистине будет интересной. Он никогда не был заводилой, но людей к нему чем–то всегда сильно влекло. Он не проявлял к девушкам должного внимания, ведь они зачастую делали это сами. И таковой вечер пятницы отнюдь не должен был стать исключением. Он со вздохом осознавал, что назавтра ему придётся решать совсем несовместимые со всем происходящим задачи — жизнь, каковую удалось ему уже повидать, нисколько не вязалась с теми случайными отношениями и сценами, что устраивали молодые люди здесь. Ему предстояло весь день созваниваться и встречаться с людьми, которые, вероятно, и были точно такими же лет двадцать назад, но теперь навряд ли и вспомнят хоть что–то из той поры. — Наш угрюмый бизнесмен вновь где–то в своих мыслях, — засмеялся рядом с ним его товарищ, вызывая точно такую же ухмылку на лице его, а после он — кажется, его звали Сэм, — указал ему на девушек поодаль. Джордж обвёл их мимолётным взглядом, но, когда Сэм начал говорить о них, ему пришлось ещё на мгновение задержаться на них. На вид они смотрелись первокурсниками — впрочем, он мог и ошибаться. Ныне возраст трудно определять по одной лишь внешности. Однако одно было явно в них точно — несмотря на то, что они всячески старались влиться в происходящее, у них это мало получалось. «Если они здесь впервые, — решил он про себя, — без того, чтобы побывать в чьей–то постели, они не уедут». — Не хочешь пообщаться с теми девушками? — закончил, тем временем, своё высказывание Сэм. — Мне кажется, они сами ещё не готовы к таковому общению, — улыбнулся ему Джордж, наблюдая при этом, что Сэм совершенно уже пьяный и что вот–вот решится на какой–либо необдуманный поступок. Сам он был ещё в довольно трезвом состоянии, наперёд зная, что наутро ему придётся возвращаться в Бирмингем, а после — куда только занесут его встречи. Он вновь оглянулся на девушек, заметив на себе довольно заинтересованный взгляд одной из них. Она казалась совсем девочкой, с длинными светлыми волосами, уложенными теперь в такие нелепые косички, что хотелось засмеяться и спросить, почему она здесь, а не на школьном выпускном. — Считаешь? — усмехнулся Сэм и, пошатываясь, поднялся. — А я рискну. Он довольно скоро очутился рядом с девушками, и Джордж наблюдал со стороны. Та самая светловолосая девушка долго не отрывала от него взгляда, и он, даже неожиданно для себя самого, поднялся с места. — Друг, тебе хватит, — произнёс он, отрывая его от первокурсниц, которым таковая компания явно пришлась не по вкусу. Они как–то все сжались на диване, на котором сидели, полностью прекратив весело смеяться, как делали это прежде. — Давай не будем лезть к отличницам и найдём себе хорошеньких девушек. — По–вашему, правильные обязательно должны являться плохими? — вступила в разговор девушка, на которую он обратил своё внимание первой. — Мисс, я лишь спасал здесь вашу честь, но, видимо, совершенно зря старался, — Джордж вытянул из себя улыбку, а после потащил Сэма к дивану, на который он успешно завалился и уснул. Мысли его переворачивались. Ему тошно было разговаривать с первокурсницами и прежде, но теперь ото всей их наивности и жалкости у него просто пропало настроение. Чтобы отвлечься, он решил пообщаться с одной из своих недавних знакомых — она была уже довольно весёлой, так что он с улыбкой подал ей несколько бокалов с коктейлем, после чего они расположились в чьей–то спальне: когда в общежитиях проходили вечеринки, никто уже не считался, что здесь является чьим. Он выходил в более приподнятом настроении, но всё ещё чувствовал некую усталость и уже собирался — что было ему совсем несвойственно, уезжать в столь раннее время, когда заприметил уже знакомую ему светловолосую девушку. Волосы её, до этого заплетённые, уже разметались по спине — кажется, не раз за этот вечер её просили оставаться наедине. Он вначале не мог представить себе, что у кого–то есть ещё такие длинные, но теперь все сомнения об этом разлетелись вдребезги. Он даже разглядел название книги, которую она читала. — Приносить книги на вечеринки — это, пожалуй, вверх, «правильности», как вы это называете, — усмехнулся он, садясь напротив неё, положив при этом ногу на ногу. В зале почти никого не было в такое время по одной лишь причине, так что он мог вполне позволить себе немного пофлиртовать с незнакомкой. — Зато не приходится разговаривать с кем ни попадя, — пробурчала она, с явным неудовольствием отрываясь от чтения. — Для этого сразу же находится явная причина. — Совершенно не понимаю этого произведения, — покачал он головой, на что она, будто ожидая этой реплики, спешно ответила: — Будто вы в своей жизни хотя бы книгу прочитали. — Отец де Брикассар поступил подло, отрёкшись ото всех своих религиозных предубеждений и даже не сказав об этом своему наставнику. Это по крайней мере… Не по–католически. — Не портите мне сюжет, — он заметил, как она улыбнулась краешком губ, что не могло не завести его игривого состояния до предела. — И кто сказал, что ныне верующие ведут себя как истые католики? Это давно вышло из моды. — Вышло из моды? Да вы, я смотрю, и Бога не особенно признаёте, — улыбнулся он. — Вероятно, пределом вашей веры являются знания и желание поскорее отучиться и найти себе богатого жениха, чтобы уехать с ним далеко. Хотя, впрочем, вы кажетесь такой удивлённой, словно малый ребёнок. Создаётся впечатление, что для вас всё в диковинку, так что вряд ли вы и о дальнейшем будущем сколь немного рассуждаете. А что насчёт романов, — он указал на книгу «Поющие в терновнике», которую продолжала держать она в руках, хотя и оторвалась от неё, — перестаньте их читать, пока не поздно — вот мой вам совет. До добра такие сочинения никогда не доводят. — Знаете что… — она вдруг поднялась, не выдержав его пылкой речи. — Вы… Да вы… Ваши рассуждения… Да, я не признаю Бога, но даже если это не делает мне чести, это совсем не значит, что я не умею отличать вымысел от реальности. Даже напротив того — я кажусь куда реальнее каждого, кого вы только могли бы встретить на этом вечере. А что касательно романа… — Небольшой спойлер с моей стороны — они в итоге переспят, — улыбнулся Джордж, мягко прерывая её. — Мне прекрасно известно, что будет дальше, как, впрочем, и то, что уже произошло, — продолжала девушка, не скрывая более своей ярости. — Но Ральф де Брикассар был готов пойти на что угодно ради любви, пускай бы это и стоило ему и сана, и чести! А вы, судя по вашим суждениям, не пошли бы ни на что на свете ради той, что полюбили — если такое в принципе возможно с вашими–то воззрениями! — она резко поднялась с места, оставляя его в совершеннейшем изумлении. Он догнал её лишь в полной людей зале, где уже вовсю играла поставленная каким–то пьяным дурачком песня — ретро он как–то не признавал с самого детства. — Простите, я вёл себя как полнейший идиот, — произнёс он, хватая её за руку посреди других танцующих пар — правда, каждая из них танцевала на свой манер. — Удивительно, что вы вообще это признали, — фыркнула она, но сердце её при этом разрывалось от боли и желания — одновременно. И ведь она дала себе клятву никогда больше ни в кого не влюбляться — впрочем, как и не танцевать ни с кем, даже сколь либо похожим на Оливера! — Пойдёте со мной? — улыбнулся он, не отпуская её руки, но всё ещё не до конца ощущая, что именно чувствует. Из–за того, как эта девушка относилась к нему, ему захотелось наказать её: влюбить её в себя со всею страстью, а после бросить и заставить страдать, сообщив, что никогда между ними ничего и не было. В другое же мгновение он смотрел на неё и осознавал, сколь глупо и жестоко с его стороны поступать с таким ангельским созданием, которое ещё не видывало толком истинной жизни. И, не зная до конца, как лучше поступить ему, он продолжать протягивать ей руку. — Спасибо за приглашение, но я не умею танцевать. — Это вряд ли помеха, — улыбнулся он. — Я вас научу. — Тина Тёрнер*? — она всё–таки взяла его за руку. — Как–то необычно для такого, как вы. — Вы совсем меня не знаете, — покачал он головою, придавая серьёзное выражение своему лицу. — И, вероятно, странно влияю на вас, — кивнула она, — раз вы весь вечер, подобно джентльмену, продолжаете называть меня на «вы». — Но ведь я и есть… — только лишь успел произнести он, когда девушка, переставая кружиться, резко отвернулась от него, выпуская свою руку из его ладони. — Вы даже не скажете мне своё имя? — Я считала, вам под силу узнать всё, даже это, — пожала она плечами, исчезая среди толпы столь быстро, что он толком не успел заметить, за кем и в какой момент смогла она так спешно скрыться. Адель же, ощущая, как лицо её орошается не столько краской, сколько нестерпимым жаром от всего этого вечера и чувств своих, спешно выбежала из Дома братства, хотя слёзы норовили побежать по её щекам в ту же самую секунду. И как могла она купиться на столь ласковые его слова, даже если он принялся рассуждать об одном из её любимых романов! И вновь она подпала под чары именно своих чувств, нисколько при этом не слушая разум. И вновь и вновь она вспоминала при этом своего школьного друга, считая это то изменой ему, то глупостью, то случайной симпатией, которая растворится в тот лишь самый момент, когда она узнает этого самого Джорджа. — Джордж Кэмпбелл, — со злостью повторяла она наполовину вслух, пытаясь тем самым забыть этого молодого человека, но он и его слова, то, как он держал её руку этим вечером — всё это не желало выходить у неё из головы. И ведь не раз слушала она предупреждения соседок! Нет, не могла она просто так полюбить человека, которого совершенно не знала — она просто не могла поверить в таковую глупость с её стороны! — и, думая об нём таким образом, она не могла перестать гневаться на саму себя и при этом утирать всё подступавшие к глазам слёзы.***
Она дала себе зарок больше никогда в жизни не соглашаться на просьбы подруг и не ходить на университетские вечеринки. Однако не раз приходилось встречать ей Джорджа. Сердце её болезненно сжималось при этом, и она, кусая губы, со злостью думала: «Почему же предрешено учиться им в одном университете?» С тех пор, как не стало с нею Оливера, ничто не тревожило её так сильно. Но когда Адель видела Оливера вместе с Оливией, у неё даже на душе становилось спокойнее: они оба были достойны друг друга. Девушки же, которые всегда находились рядом с этим Кэмпбелллом, были совершенно… обыкновенными. Она просто не умела описать их никак иначе. Даже манера общения была у всех них одинаковой, и каждый раз, когда бы она ни проходила мимо этих счастливых пар, когда бы он ни появлялся рядом с нею с очередной своей красоткой, она не могла скрыть этого своего раздражения. К концу года она с удивлением даже для себя самой заметила, что неожиданно в действительности начала краситься. Это начиналось поэтапно, с небольшого макияжа, когда захотелось ей выглядеть лучше на лекциях, а окончилось, в конце концов, на новый её день рождения. Ещё летом она решила не приезжать к отцу на каникулы, так что вряд ли могла бы ожидать, что он приедет к ней теперь. Но ей исполнялось 18! И сегодня она ни за что не желала ни грустить, ни плакать. Она ждала Оливию, и в душе своей надеялась, что они приедут вместе с Оливером — она улыбалась, пока делала необходимые приготовления, прекрасно осознавая, что дорогая её Оливия вполне способна на такую авантюру. Подруги вновь помогли ей с макияжем, хотя она сама теперь неплохо осознала, что для чего существует и как нанести краски заметно и красиво, но при этом не очень сильно. После того печального выпускного никогда она ещё так сильно не возилась с причёской, но нынче превзошла, кажется, саму себя — все её знакомые девушки давно уже поняли, что обращаться за красивыми плетёными причёсками следует именно к Адель. Она же, тем временем, совершенно и полностью ушла в свои мысли, представляя то встречу с Оливией, то их тихое, но оттого не менее весёлое празднество. Прошёл год, а она всё не научилась не ненавидеть вечеринки наподобие тех, на которой удалось ей тогда побывать. Оливия пообещала перезвонить ей, но не сделала этого ни через час, ни через два, ни спустя полдня. Адель сначала решила, что подруга в дороге, но после стала не на шутку волноваться. Она видела, как знакомые её и соседки уходят — они–то как раз собирались на очередное университетское празднество. Впрочем, с самого начала решила она никого помимо своей подруги детства и, вероятно, её нынешнего парня не приглашать. Она сделала ещё несколько звонков Оливии, ощущая себя теперь не как с утра — поистине повзрослевшей девушкой, а вновь — маленьким запуганным ребёнком, которому каждый вечер приходилось наблюдать пьяного отца и по неразумению своему считать, что он слишком устаёт. Потому приходилось ей винить себя тогда. Потому часто на душе её было не спокойно от собственных же придумок. Она, в конце концов, отбросила от себя подальше ещё такой новый для неё телефон и, не в силах больше сдерживать слёзы, заплакала. Она представляла отчего–то, что Оливер и Оливия, как и тогда, в старшей школе, смеются над нею, разыгрывая какую–то глупую сценку. Что этот самый вечер они давно уже планировали провести вместе, и только лишь подшутили над нею таковым образом. Приятный холодный ветер немного освежил её, но слёзы от этого не высохли на её лице. Адель прошлась вдоль улицы общежития, которую знала уже два года. Где–то слышался смех и радостные возгласы, но это было явно далеко отсюда — ближе к Дому братства, где сейчас, должно быть, отдыхают и веселятся даже подруги её. Она выдохнула, но больше не плакала — слёзы молча и безудержно сами катились по её щекам, и она могла остановить их разве что прикосновениями пальцев. Она вздрогнула, заприметив фигуру неподалёку. Фигура, кажется, и сама удивилась, и Адель собиралась было уже вскрикнуть, когда человек различимо показался в лунном свете — это был Джордж. Она смутилась, отворачиваясь, чтобы спрятать свои слёзы, но, так как это не вышло у неё, только лишь примостилась в тени под деревом, надеясь, что он всё–таки не успел заприметить её. Однако он неудержимо быстро направился к ней — так, что она вначале испугалась, наслушавшись нелицеприятных рассказов о нём. — Разве маленькие дети сейчас не должны спать? — произнёс он спокойным голосом и, несмотря на такие слова свои — без всякого намёка на усмешку. — Разве взрослые люди не должны сейчас веселиться? — глухо отозвалась она. Он качнул головою и сделал шаг по направлению к ней, но она только лишь вновь вздрогнула, не смея ни встать, ни как–либо пошевелиться. Разве могла она врать себе, что ей всё–таки приятно видеть его, пускай это и странно, и необъяснимо? — Мне показалось, что я вижу вас, — она разглядела, как уголки его губ расползаются в улыбке. — Я ведь говорил уже, что вы чертовски напоминаете мне малого ребёнка — что своей внешностью, что характером? Она промолчала, с явным усилием отводя от него взгляд. Она слышала, как зашелестела трава — он сделал ещё несколько шагов по направлению к ней, а после внезапно присел рядом. Разве дети богатых людей сидят с простыми на траве? Разве тот, у кого в окружении полно девушек, отказывается от такового веселья ради спокойной и тихой прогулки? — У вас что–то случилось? — раздался его шёпот в этой тишине ночи, и Адель, не ожидавшая, что он скажет ещё хоть слово, обернулась к нему. На лице её, вероятно, всё ещё были видны следы недавних страданий. — 18–летие, — выдохнула она, а после, понурив голову в колени, тихо продолжила: — Такое, наверное, случается на 18–летие. — Не хотите пройтись? — он поднялся, подавая ей руку. Она в смущении смотрела на него, с трудом веря во всё происходящее наяву. — Не волнуйтесь, я не испорчу ваш день хуже, чем он есть сейчас. И пора бы давно уже перейти на «ты». Она неуверенно улыбнулась, хотя всё ещё ощущала, сколь влажны её щёки, а после, целиком и полностью принимая его предложение, так что удержать её не в силах были ни собственные мысли, и часто бьющееся в груди сердце, хватаясь за его руку, поднялась с земли. Ей и самой было странно в тот момент, как она повела себя. Они ходили по тёмной улице, местами освещённой фонарями, и он то принимался рассказывать о каких–то историях из жизни своей, то с нескрываемым любопытством спрашивал об ней. — У тебя и вправду огромное богатство за плечами? — вдруг спросила его она, но вмиг пожалела об этом: он поморщился, намереваясь, похоже, промолчать. — Так говорят, — спешно добавила она. — Тебе и вправду так важно это знать? — спрашивал он её, и она, совершенно искренне пожимая плечами, отвечала: — Нисколько. О чём только не услышала она в тот вечер! Ей казалось, что этот молодой человек вёл жизнь, доселе для неё недосягаемую. Впрочем, что было ожидать от местности, в которой росла она? Но, думая таким образом, она лишь сильнее укреплялась в мысли о том, что непременно сменит фамилию — ведь теперь ей 18, хотя и столь трудно было поверить в это. Когда они расставались, она смотрела на Джорджа совсем иным взглядом. Ей всё ещё боязно было, помня все наказы отца, вспоминая такого родного ей Оливера, подпускать этого молодого человека близко к себе, но отрицать очевидное она больше не смела — она была влюблена в него с самого первого взгляда, когда показалось ей, что он чертовски похож на её школьную любовь. — Надеюсь, всё же не расстроил тебя сильнее, — тихо произнёс он, взъерошив свои волосы от шеи — вверх. Она не произнесла ни слова, легонько качнув головой и улыбнувшись. Это служило ему особым знаком — так поступала каждая скромница, с которой прежде мог иметь он дело, и он спешно стал к ней ещё ближе, а после слегка наклонился, учитывая разницу в их росте. Адель, не совсем понимая этого жеста, резко увернулась. И лишь позже пришлось ей понять, что означало таковое его движение — впервые, казалось ей, в жизни своей она уклонилась от настоящего поцелуя. Он не обнял её после этого, не пытался повторить того же, даже не взял за руку — и это ей понравилось в нём. — Ещё раз с днём рождения, — произнёс он, и она не могла не улыбнуться счастливо в ответ ему. Она готова была в ту же секунду броситься на кровать — но совсем не от усталости, а напротив. Приятные чувства овеяли всю её, сковали всё её тело — да что там, всё существование её! — неизмеримым счастьем, не давая ни прохода здравому мышлению. Она глядела в потолок и молча улыбалась — занятие, способное показаться любому другому, не ощущающему того же, что она, странным, а в голове её при этом проносились картинки их неожиданной встречи и краткой прогулки. Ни разу при этом не спросила она себя, по какой же причине оказался он там — выросшая на романах, она считала всё случайным совпадением. — Оливия! — практически крикнула она в трубку, заприметив звонок на телефоне — подруга за этот вечер, как оказалось, звонила ей не раз. Адель уже и думать позабыла о какой–либо ненависти к ней — нет, на душе её сейчас было так хорошо, как никогда, наверное, в жизни! — Ты не представляешь… — она осеклась на полуслове, заслышав её слёзы, отчего холодная судорога вмиг парализовала сердце её. Никогда ещё при ней не плакала она — даже когда не всё шло так гладко в школе, как хотелось бы. Сама Адель могла выплёскивать все свои чувства ей нараспашку — кроме, пожалуй, любви своей к Оливеру. Да и сама Оливия зачастую уже заранее видела их по лицу её, по действиям, по улыбкам, которыми она нехотя одаривала её, будто бы несколько натянутым. — И ты не представляешь, — жалобно всхлипнула в ответ её подруга, и Адель так и слышала, будто находясь теперь с нею рядом — её прерывистое дыхание. — Я и сама представить себе не могла, что такое произойдёт! Она не произнесла больше ни слова, но теперь всё радостное настроение Адель сгинуло в небытие, и она стала пристальнее относиться к каждому сказанному подругой слову. Всё произошедшее сегодня смешалось у неё в одну ясную картинку — произошло что–то страшное, оттого Оливия и не желала отвечать ей весь день. Та же, однако, долго не заставила себя ждать — в отличие от своей лучшей подруги, она готова была сразу выплакаться, чтобы хотя немного облегчить душу и не держать всё произошедшее в себе: — Ты знаешь, я считала, мы с ним навсегда. Что это любовь с первого взгляда — или как там это называется. Думала, что, раз мы привязаны так друг к другу, то никому и не под силу разрушить такое. Такие чувства, Адель! Не знаю, может, я стала очень сентиментальной, но доселе я встречала такое только в фильмах. Он так красиво признавался мне в любви, так всегда приятно говорил о своих ко мне чувствах, что я просто не в силах была не поверить. Не вини меня за это… — Так что же произошло? — почти вскричала Адель. Сердце её вновь забилось чаще — но теперь не от радости, как тогда, когда она ощущала на себе ласковый взгляд Джорджа и благодарила судьбу за то, что он дарит его именно ей, а от грусти за ту, которую она знала с самого своего детства. — Вы разругались? — Мы очень сильно, разругались, Адель, — довольно сухо отвечала Оливия, но девушка всё ещё слышала рыдания в речи её. — Но ведь это бывает с каждым, Оливия. В особенности, в семейной жизни: никогда не бывает, чтобы влюблённые обошлись без споров. Это практически часть их жизни… Это… Знаешь, я не сильна в таких делах, но это подобно остринке в отношениях. Разве можно любить и всегда во всём соглашаться друг с другом? — Ты всё ещё не понимаешь, — Адель так и видела, как Оливия качает головою в ответ на все её доводы. — Но, впрочем, совсем скоро сюда ко мне переедут Райан с родителями, так что станет не так сложно. Они ведь сказали, что согласны жить со мною в Манчестере, пока я здесь учусь. Городок этот больше Суссекса, так что и Райану здесь удобнее ходить будет в школу. — Оливия, да расскажи ты, наконец, что произошло! — в отчаянии вскрикнула Адель, не ожидая такового даже сама от себя, и в молчании, воцарившемся после, она поняла, что и Оливия не ожидала этого. Она не раз, выпустившись из школы и переехав, совершенно одна, в другой город, замечала значительные изменения в себе, но не желала признавать этого, да и времени на таковые размышления у неё совершенно не оставалось. Теперь же она ощущала гнев ещё и оттого, что силилась, не будучи при этом психологом, понять причину, которую так сильно не желали ей раскрывать. — Мы с Оливером… расстались. Он изменил мне, Адель, — после такового признания она услышала жалобный вздох, а после Оливия, кажется, совершенно залилась слезами.***
Любого объяснения ожидала Адель в тот вечер, но никак не того, чем это оказалось в действительности. Некоторое время она поверить не могла в происходящее, и их вечерний разговор казался ей сном, но уже в середине недели Оливия напомнила ей об нём, и Адель теперь вспоминала о произошедшем с каким–то даже содроганием. Ничего ещё в жизни так сильно не задевало её. Оливия всё говорила ей о том, что с нетерпением ожидает родителей, тогда как Адель уверяла её, чтобы она обязательно приезжала к ней. Ей казалось, что девушка медлит только лишь оттого, что ей неловко, но на самом деле подруге в действительности спокойнее было бы поведать обо всех своих проблемах вначале самым родным для неё людям. — Ты только представь, как это выйдет! — смеялась она, но Адель не могла не обнаружить в натянутом веселии этом горькие нотки. — Они приедут меня утешать, а я тут же сбегу в другой город! — Мы не так уж далеко находимся друг от друга, — качала головой Адель, будто бы подруга могла её видеть в тот момент. — И ты могла бы взять с собою брата. — Уверена, мы с Райаном, как и со всей семьёй, лучше как–нибудь обязательно выберем денёк, чтобы увидеться с тобою в Ливерпуле. Они снова обе замолчали, лишь продолжая таким образом тянуть разговор. Не то чтобы они столь сильно отдалились друг от друга — но времена, даже часы, когда люди не общаются друг с другом, дают о себе знать. Каждой казалось, что с нею на связи незнакомый более человек. Адель, тем временем, всё–таки начала приходить в себя после того шокового состояния, что нашло на неё с этой вестью. Вновь собственные проблемы выдвинулись у неё на передний план, и она теперь уже окончательно, хотя и не без удивления, осознала, что больше не чувствует к Мэлтону совершенно ничего. Порою, когда она задумывалась об этом, она даже поверить в это не могла. Она так долго знала его, а теперь практически ненавидит! После произошедшего с Оливией она ещё менее стала доверять мужчинам, чем прежде, помня теперь и заветы отца. Смотря на Джорджа, она вспоминала Оливера, и это казалось ей нынче и противным, и приятным одновременно. Когда приходилось Адель вспоминать последние свои школьные годы и то, как холодно и жестоко относилась Оливия к Оливеру, она совершенно не могла представить себя в этой роли. После той их вечерней встречи Джордж так и не произнёс ни слова, но они часто виделись в университете и обменивались мимолётными взглядами. Она вдруг с удивлением для себя отметила, что он тоже ходит на литературу, и мысли её начинали путаться: в университете не переставала ходить явная и громкая молва о том, что Джордж учится на бизнесмена, идя по стопам отца, у которого в этом деле уже есть неплохой достаток; при всём при этом, Джордж не захотел отвечать на этот её вопрос, будто бы отказывался ото всех этих слухов. Тогда для чего учиться ему на бизнесмена? И зачем ему в этом деле необходима литература, оторваться от которой раннее на занятиях она не могла, а теперь полюбила в особенности только лишь потому, что имела счастие видеть его там? Ей казалось (или она лишь не замечала), что он больше не встречается ни с кем. Её не беспокоило, что он мог чувствовать к кому–либо раньше — ей было важно, что он ощущает нынче. При всём при этом она явственно ощущала, что, если он вдруг решится подойти к ней, она не посмеет сказать ему ни слова — не столько даже из–за дурных сомнений, сколько из–за робости своей. Ведь она всё ещё оставалась прежней Адель. Но более не могла она относиться к нему так, как прежде. Джордж не мог не замечать трепетаний юной девушки. Каждый шорох, каждый вздох, каждый неуверенный мимолётный взгляд — всё было ему чертовски знакомо, и он прекрасно знал, чем обыкновенно таковое заканчивается. Он не мог сказать, что она нравится ему, однако же, было в этой юной особе что–то в действительности притягательное — вероятно, то же самое, что и отличало её ото всех других. Он некоторое время думал о ней после их прогулки, и всё чаще при этом задавал себе вопрос: зачем, всё–таки, согласился на подобное? — Ни к чему не обязывающая прогулка, — уверял его Брайан, на спор протягивая деньги, но после, не успев ещё отдать, закрыл обратно в своей руке, сжимая при этом ладонь. — Она будет совсем одна в общежитии, я об этом позаботился. Так что не уверен, что проиграю, учитывая твоё обаяние. Джордж мотнул головой. Всё ещё таковое казалось ему детскими играми. А после, поразмыслив, усмехнулся и пожал плечами, соглашаясь. Брайану пришлось отдавать ему деньги — Адель не согласилась даже на поцелуй. И когда Джордж слышал, как о ней отзывались в его компании — они продолжали называть её странной и даже сумасшедшей, порой считая также, что сторонится она всех ещё и оттого, что очень много о себе думает и довольно высокомерна; но какие–то новые нотки восхищения появились в их восклицаниях, он ощущал, как при этом отчего–то вздрагивает его сердце. Он бросил свою новую девушку Сару, из–за которой завидовали ему все его приближённые — в частности, из–за фигуры её, но суть была не в том; оттого, что вместо неё постоянно видел перед собою картинки с той прогулки, чем бы они ни занимались. Он не так много знал Адель, но после Изабель никто так сильно не запоминался ему. Чем больше он наблюдал за нею, чем больше узнавал об её привычках и вкусах, тем чаще билось его сердце от одной лишь мысли о ней. После того, как он посчитал, что кроме бизнеса ничего более впечатляющего не светит ему в жизни — хотя на всевозможных вечеринках друзья говорили ему об обратном, ему казалось, что никогда он больше не ощутит такового чувства. Он оценивал её лишь со стороны, но уже не мог с улыбкою наблюдать за этими какими–то по–детски наивными радостями. Все свои послеуниверситетские вечера проводила она в библиотеке, и радовалась уже оттого лишь, что на полках среди прочего находила книгу, каковую давно искала. У него не было такого сильного пристрастия к литературе никогда, но когда он видел в её глазах таковое восхищение, ему самому хотелось улыбаться и смеяться, будто малый ребёнок. В один из визитов домой отец долгое время не желал заговаривать с ним, но Джордж видел, что его всё беспокоит какой–то вопрос. Наконец, он всё–таки решился: — Фредерик (таково было имя ректора университета) сказал мне, что ты увлёкся литературой. Решил перевестись без моего ведома? — Что ты отец, — лёгкая улыбка скользнула по губам Джорджа. Всей скромной семьёй они расположились в крытой столовой, двери которой выходили на улицу. Кэмпбелл старший не жаловал перемены в погоде, а потому таковое обстоятельство ни в коем случае не должно было портить ему трапезу — только из–за того лишь он не любил есть на веранде. — Разве я говорил тебе, что собираюсь покончить с бизнесом и со всем, что меня теперь связало с ним? — Не говорил, оттого я и спрашиваю, — покачал головою мистер Кемпбэлл. — Ты уличаешь меня во лжи? — Мне не хотелось бы видеть в столь нелепой глупости дурное предзнаменование, сын мой, — с этими словами мужчина поднялся из–за стола. Он держался статно — как, впрочем, и всегда. Годы не могли изменить его, это Джордж понял уже давно. Ежели бы он, конечно, провёл долгое время в деревне, то непременно состарился бы раньше времени, однако в таковые места он никогда бы и ногой не сунулся. — Всё ведь покончено с той девушкой, насколько я понял? — Изабель, папа. Её зовут Изабель. Джордж вздохнул. Даже спустя столько времени упоминание о ней заставляло отца морщиться как от чего–то неприятного. Ему стоило бы больших усилий забыть её, если бы не семейный бизнес и постоянные переезды с места на место для заключения контрактов. Он надеялся, что отец, наконец, заговорит уже вновь обо всём этом, ведь, как знал уже сам Джордж, в одном Бирмингеме их дело теперь, став столь известным, продолжит расти и дальше. Полным ходом исполнялись все планы продвинуть его и в Лондоне, после — переместить за границу; вероятнее всего начать с Франции, и Джорджу довелось уже познакомиться с партнёрами оттуда и произвести на них явно хорошее впечатление. В этом деле он больше не был тем немного замкнутым в себе мальчиком, порой даже позволял себе вольности и дерзости, если, разумеется, были они уместны — иначе просто нельзя было продвинуться ни в чём, он познал эту истину довольно скоро. Однако же отец его не стал вдаваться во всё это, как ни странно. Его всё интересовала эта мельчайшая глупость, и, если бы у Джорджа не сохранялась некая боязнь к нему, он бы просто рассмеялся. — Так почему литература? — Отец, ты ведь сам говорил, что предприниматели должны быть всеведущи во всём. — Но ведь это одна из дисциплин, которая не касается тебя никаким боком! — раздражённо продолжал мистер Кэмпбэлл старший, расхаживая по комнате. — Отчего же… Ведь умение мыслить и даже говорить… — Хватит! — резко прервал его отец, для ясности стукнув при этом кулаком по столу. Ни следа изумления не появилось на лице Джорджа — вздрогнула лишь мать, сидевшая здесь же. — Ты вновь завёл какую–то глупую подружку и собираешься обманывать меня! — Совсем нет, отец, — Джордж покачал головою, изумлённый его проницательностью. Он был совершенно спокоен внешне, но всё внутри него трепетало от одного лишь упоминания об Адель. Все его мысли вмиг вознеслись лишь к ней одной — разве мог он смотреть на кого–либо другого, когда она, такая загадочная и неприкасаемая, проходила рядом? — Впрочем, даже если бы так вдруг и было, — выпрямившись, продолжил он, изумляя своим поведением теперь и мать — она уже привыкла, что сын боится давать отпор отцу, — что ты сделаешь? Вдруг решишь выдать за меня дочь одного из своих партнёров? Не получится, отец, — он резко поднялся из–за стола, намереваясь покинуть столовую, — или я брошу весь твой бизнес, решившись начать свой.***
Адель спешно обогнула одну улицу, после неё — завернула на другую, обернулась, но, даже не разглядев никого, шага при этом не сбавила. Ей всё больше начинало казаться, что она сходит с ума. Джордж виделся ей практически в каждом прохожем, и, когда и куда бы она ни пошла, всегда будто бы следом за нею шёл всегда он. Она, как и обещалась, сменила фамилию на Мейер, но иной жизни, вкус которой она так желала ощутить, она в итоге не почувствовала. Одно лишь её теперь радовало — что она не даст отцу ни единого шанса напомнить о себе в жизни своей. Она стала совершенно самостоятельной. Она всё ещё не зарабатывала, но уже присматривалась к магазинам, на которых висели таблички «Требуются…». При всём при этом она не переставала верить, что в будущем всё образуется как–то само собою, хотя и не давала себе точного в том понятия, как именно. По мнению её, она проживала дни единообразно — приходя в университет, терзаясь теми чувствами, что испытывала она теперь к молодому человеку за соседней партой, после — отправляясь на другой конец Ливерпуля, чтобы ещё раз пролистать книги по изобразительному искусству и, таким образом, притянуть к себе то, что называют вдохновением, но, когда из этого ничего толкового не выходило, вновь принималась за романы. Она не рисовала уже очень долгое время, чтобы понимать, что человеком, на которого она учится, ей никогда не стать. Порой по выходным, когда все её подруги уезжали на вечеринки в Дом братства, она грустила настолько, что уходила одна гулять вокруг общежития, заходя иногда и так далеко в леса, что еле могла выбраться оттуда. Её тянуло в какие–то неизведанные дали. Она прекрасно осознавала при этом, сколь важно получить образование, но ничего не могла с собою поделать и вновь и вновь вспоминала время в деревне, наслаждаясь днями, что уже давно прошли для неё. Ни разу с того момента, как стала она осознанно взрослой, не спросила она у отца, что случилось с тем их летним домиком. Желание, загаданное ею на день рождения, прошедший через несколько недель после смерти её матери, так и не сбылось. И в эти моменты, когда могла она побыть наедине с самою собой, она думала обо всём этом, решалась на разговоры и действия, но так ничего и не предпринимала в итоге. Было у неё и ещё одно ощущение ото всех этих безоблачных воспоминаний — что забыла она из детства что–то важное и непременно стоящее для неё, но что — никак не могла познать для себя. Когда она возвращалась, начал накрапывать дождь. Он был таким мелким, что Адель считала, что сумеет успеть добежать, пока он не разросся, но это оказалось не так. Ей приходилось сильно спешить, шагая по грязной теперь земле, на которой можно было расположиться и пролежать целый день всего считанные минуты назад, прикрывая руками волосы, чтобы хотя бы они не слишком намокли. Она, наверное, выглядела нелепо в тот момент, но её заботило совсем не то. Она любила дождь. За ещё и это ей, пожалуй, нравилась её страна. Ни за что бы не променяла она эти хрупкие капли, бегущие по крышам и тротуарам и разлетающиеся впоследствии в целый фонтан стихии, на тёплое солнце. Однако одно внезапное обстоятельство заставило её остановиться, не успела она даже добежать до общежития. Перед нею, совершенно мокрый, стоял Джордж Кэмпбэлл, с протянутой вперёд рукой, в каковой покоился зонт, и улыбался, несмотря на то, что капли так и бежали по лицу его и волосам. — Тебе, наверное, это необходимо сейчас? — произнёс он, и ей захотелось рассмеяться, но она не выдала ни одного своего чувства, потому что сама мало понимала их. Кого только ни ожидала она увидеть в этот момент, но только не его! Неужели же опять ей мерещится всё это? — Я так много думаю о тебе, что уже вижу тебя наяву, — промолвила она, мало осознавая в тот момент, о чём именно говорит ему. На мгновение это ошарашило его. О, как долго шёл он к этому разговору с нею, пытаясь забыться с другими, но не находя ни с кем из них того же душевного равновесия, что с нею — когда он лишь видел её на университетских занятиях! Теперь же та, с кем он собирался обсудить свои чувства, которых и сам толком не понимал, сама первая признаётся ему в сём! Джорджу не раз признавались в любви. В школе то могли быть записочки, валентинки и послания; в университете — страстные взгляды, что бросали на него девушки. Он никогда не обещал им большего, намекая только на близость, но, даже осознавая это, они шли на таковые поступки, считая, что после того чувства всё же проснутся в нём. Не просыпались. Наверное, в основном именно то и служило причиною его разочарования в противоположном поле, и таковых, как Изабель, он больше и не надеялся отыскать. По крайней мере, до сего года. И как только услышал он это внезапное признание, каковое, по задумке, таковым и не являлось, он вначале улыбнулся было, после замер в нерешительности, не зная вначале, что произнести. Мысли его путались совершенно — Адель была даже куда более смелой и решительной, чем представлялось ему вначале, и теперь на фоне её он выглядел полнейшим идиотом. — Ты не так понимаешь моё молчание, — вновь нерешительно улыбнулся он, на мгновение отвернулся, извинившись, собираясь подобрать слова, но после резко приблизился к ней. Она увернулась. Удивление ещё больше пронзало его, когда она смотрела на него такими глазами. Она казалась такой искренней, но была так холодна с ним и так недоступна, что это лишь сильнее усиливало желание! — Это неправильно, — услышал он тихий её ответ. — Неправильно, что ты уже столь долгое время стоишь под дождём, — мягко произнёс он. — Возьми зонт. Адель повиновалась, но до сих пор не отводила неуверенного взгляда от него. Сердце её сильнее затрепетало в груди, когда их руки случайно соприкоснулись — но то было лишь минутным электричеством, пронёсшимся по её телу, а после она благодарно улыбнулась. — Неужели ты продолжишь мокнуть? — Когда ты говорила, что я не могу пожертвовать ничем… Не могу ни на что пойти. Ты была не права, — он мотнул головой из стороны в сторону. — Ты совсем меня не знаешь. — Я говорю такие глупости время от времени, — покраснела она, вспоминая своё мгновенное признание, и он, будто прочитав её мысли, сиюминутно спросил: — И даже сейчас? Она молчала. Она не хотела открываться никому, но уже была так близка с ним, как никогда ни с кем другим. Ни отец, ни Оливер, ни Оливия — никто прежде так не интересовался душой её. Но Джордж, наверное, был… иным? — Нам не стоит, — она дёрнулась, чтобы уйти, но он резко перехватил её руку. — Не стоит что? Его взгляд пронзал её насквозь, а жар исходил такой сильный, что она практически не могла контролировать себя. Никогда в жизни своей она не пробовала спиртного, но если бы хотя бы раз познала его вкус, то ощутила примерно то же самое — даже ещё сильнее. Кто из мужчин прикасался к ней раньше? А нынче он неспешно зашёл под зонт с нею рядом, и она практически ощущала его дыхание на своих щеках и шее. — Не стоит целоваться? — раздался его тихий голос, заставивший её вздрогнуть то ли от одного её звучания, то ли от смысла произнесённого. — Не стоит видеться? Не стоит ощущать того, что мы явно чувствуем друг к другу? Запредельная сила, внушённая ей с самого детства — в первую очередь, отцом её, говорила ей теперь бежать без оглядки, но, точно также как она не могла повиноваться ей, она не могла не отдаваться своим чувствам. Она была совсем смущена, когда он, наконец, против воли её взял её за руку. Когда–то в детстве она представляла себе таковое совсем иначе. Теперь же, в действительности, чувства радости и смущения невероятно быстро смешивались, но более не желали отделяться. Она ощутила, как он подошёл совсем близко к ней, легонько прижимая к одному из деревьев на территории общежития. Она не могла более противиться своим чувствам, о сколь бы обратном ни говорил ей разум, но поддаться им — о, это было для неё так страшно! Джордж дышал тяжело, но дыхание его пахло мятой, а оттого как–то особенно притягивало к себе, и, когда она готова было совершенно поддаться в тот омут, в который её манило, он тихо произнёс: — У меня нет совершенно ничего для тебя. — Разве же это волнует меня? — спросила его она, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди её. Неужели он столь же деревенский, что и она? Неужели так же сильно не стремится он к городской жизни, как она сама? Значит, всё, что говорят об нём в университете — враки? Вопросы совершенно подавляли её, но он решил ответить на них, только лишь прочитав её мысли. — Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь. — Ты и вправду считаешь, что мне так важно, какой у человека достаток? — она готова была засмеяться. Он мгновение смотрел по сторонам, продолжая одною рукой прижимать её к дереву, пытаясь поверить при этом в своё счастье. — Значит, тебе совершенно всё равно? — Разумеется, всё равно, — улыбнулась она. Она ощущала себя с ним какой–то совершенно маленькой и беспомощной, но при этом в глазах его видела такого же ребёнка, который пытался скрываться под миллионами масок взрослых. Взгляд людей никогда не мог врать ей — что бы ни чувствовал отец, что бы ни происходило с Оливией, что бы ни испытывал к ней Оливер — всю правду она извечно находила в этих взглядах. И видела она теперь таковое и в глубоких карих глазах Джорджа. Его губы вдруг резко стали совсем близко к ней, но она вновь сумела увернуться, ещё не зная всей прелести поцелуя и наблюдая за таковым только лишь в фильмах. Она не могла признаться ему в том, что не умеет, так же, как и не могла поведать ему ещё о многом — он был для неё почти что чужим человеком, при этом глубоко уже закравшимся в сердце её. Он, кажется, вздохнул, но прильнул губами к её шее, что заставило её ощутить что–то ещё невиданное доселе, чем просто тот ток меж ними. Она вдохнула в себя его слабоватый, почти растворившийся аромат одеколона, выдохнув при этом с каким–то чувством облегчения, ощущая непрекращающиеся мурашки по всему её телу, а после обхватила его голову, осознавая, что при этом она могла теребить волосы у одного лишь своего отца, когда–то во время забавных детских игр. То ли оттого, что отец относился так отстранённо к ней всё её детство, то ли — оттого, что он сам не раз говорил ей об этом, она не могла быть полностью самой собой при мальчиках, но, находясь с Джорджем, ощущала даже что–то большее. Он рассказал ей о своей жизни. О своей неудавшейся любви, когда он был совсем ещё юн. — Её звали Изабель, — он улыбнулся каким–то своим мыслям, а Адель, между тем, практически потеряла дар речи и отвечала молодому человеку только после того, как он осведомился, то ли он сказал. — Так звали мою мать. — Твою… Прости. Прости меня, — стал говорить он, но она лишь легонько тронула рукой его щёку, приподнимая голову, а после рассказала, что лишилась матери, когда была совсем маленькой. Закончила она на том моменте, что Крис, отец её, так и не смирился даже за столько лет со смертью Изабель. Они говорили ещё о многом. Джордж уверял её, что она понравилась ему с самого первого на неё взгляда, что после он пытался найти слова, но Адель резко обрывала её при этом — никогда в жизни своей не любила она оправданий. Когда же она внезапно даже для самой себя закрыла ему рот рукой, он коснулся нежным, едва ощутимым, поцелуем её ладони. Она осознавала, что он, вероятно, видит насквозь, но не желала думать о том, кто мог быть у него до неё. — Пообещай мне только одно, пожалуйста, — говорил ей он, вновь одним лишь голосом своим уводя в блаженную негу, — что никогда не отступишься от меня, что бы ты ни узнала обо мне. Разве могла она так поступить? Она боялась того, что ощущает к нему, боялась того, что будет с нею из–за этого дальше, учитывая слова подруг её из университета, но при этом не могла противиться чувствам своим, снова и снова теперь возвращаясь к одному только лишь образу в её голове — Джорджу. ________________________________________________________________________ *Tina Turner — The Best