***
Об их помолвке, как, впоследствии, и свадьбе, не узнал толком никто. Райан не решился даже рассказать об этом Мэтью, считая, что рано или поздно, вернувшись, он всё равно обо всём прознает. Он не написал и родителям, с которыми потерял связь ещё в тот самый момент, когда почти два года назад покидал Лондон. О тихой свадьбе, судя по всему, мечтала и сама Зои. Правда, они долгое время спорили о том, венчаться им в церкви или нет. Райан, будучи истым католиком, не раз повторял ей о необходимости этого, утверждая, что так брак будет крепче и дольше. Она не хотела и слушать его, повторяя, что нынче эти суждения никому уже не нужны. Он в принципе заметил, что она довольно спокойно относилась ко всему происходящему, нежели он — очарованный, ослеплённый чувствами. И даже когда они впервые, считая медовый месяц и прочие изыски обычными и ненужными предрассудками, отказавшись от этого, наконец, оказались в их новом доме на окраине Лутона, когда Райан, практически держа свою новобрачную на руках и при этом поворачивая выключатель, чтобы потоки света залили лестницу и холл — даже тогда казалась она ему невозмутимой, и на лице её будто бы не промелькнуло ни радости, ни некоего стеснения. — Ты не боишься? — прошептал он ей, нежно заводя руки ей под кофту. — Ты считаешь, я никогда не была близка с мужчинами? — тихо спросила его она, заставляя на миг в оцепенении остановиться. Разумеется, судя по возрасту, да и, разумеется, обращению её с ним, он никогда так не считал, однако и не представлял себе, что она станет говорить об этом столь обыкновенно. Даже со случайными девушками, несмотря на все уверения Мэта, занятие любовью казалось ему чем–то сокровенным — по крайней мере, о чём наверняка нельзя было говорить столь буднично. Однако ко взглядам его, в каковых практически искоренилась уже, благодаря Мэту, всякая консервативность, она относилась довольно спокойно, и ежели бы ему довелось, например, хотя на мгновение задуматься о потерянной им навсегда Элизабет, коя не только не всегда могла понять его, но даже и зачастую проявляла неуместную поспешность, он был бы до крайности изумлён теперь подарком судьбы своей. И тогда просыпался он со смешанными чувствами, не веря, с одной стороны, ещё в то, что поистине женился на любимой девушке, а с другой — что и она, и он с таким спокойствием относятся к таковому важному событию. «Она теперь носит имя миссис Райан Тёрнер», — подумал он, взглянув на спящую девушку, и сочетание это изумительно понравилось ему. Ещё больше привлекало его в ней то, что она приняла его целиком и полностью таким, каким он был: финансы к своей скромной свадьбе они разделили на двоих, дом также покупали почти напополам. По его собственному разумению, она готова была жить в таковом состоянии столько, сколько потребуется, пока он не встанет на ноги. Однако почему лишь думалось так ему? Однажды она сама сказала, что верит, что он станет великим режиссёром. Первым делом он принялся искать работу. Зои уже работала тогда флористом в местном лутонском бутике, и он бы просто не смог себе простить, если бы в их новой семье трудилась лишь его жена (как порою непривычно было ему называть её супругою и наблюдать её рядом с собою каждый день!) Однако всё первое время ничего не приходилось находить ему. Они проводили слишком много времени вместе, не успев перед тем ни узнать друг друга лучше, ни пожить вместе — чувства вспыхнули в них незаметно спешно даже для самих них. Они могли ссориться, могли подолгу обижаться друг на друга после этого, но после, взглянув вдруг друга на друга с улыбкою, всё равно мирились. Райан был не приучен к отношениям уже и после тех советов, что долгое время давал ему Мэтью, так что отнюдь не всегда соответствовал ожиданиям Зои. Первые их полгода выдались самыми непростыми в их жизни из–за того, что они лишь пытались привыкнуть друг к другу, но даже после всех дневных невзгод и после всего, что они могли наговорить друг другу, в них всё с новой и новой силой вспыхивала страсть, будто разлады в отношениях служили лишь усилением ей. Он мог подолгу не разговаривать с нею, но, чёрт возьми, что она вытворяла с ним в постели! После всего этого не мог он не говорить ей ласковых слов, вновь и вновь признаваясь себе, как сильно влюблён он в эту девушку. И когда он узнавал её больше, он ощущал, как влюбляется в неё сильнее. Все её привычки казались ему идеальными: она была чертовски аккуратной и чистоплотной, не терпела ни следа пыли или грязи, так что перед каждым её приходом он ежедневно убирался во всём их новом доме. Её поражало таковое трудолюбие, и, вероятно, именно это и служило причиною тому, что она не напоминала ему про работу, что уже было ему совершенно в тягость. Он уже и вовсе отчаялся до того, что собирался бросить все свои планы карьеры в киноиндустрии и ради неё начать работать где–нибудь продавцом, когда узнал, что в Лутоне, оказывается, можно записаться к репетитору. Изучение иностранных языков было его мечтой с самого детства! Ещё не зная ни произношения французского, ни одного слова на этом красивом языке, он представлял в Суррее, как сможет вырваться за границу, чтобы разговаривать там — или же, по крайней мере, просто однажды побывать где–либо в Европе — дальше Великобритании. Теперь же у него и хватало на это финансов, и было страстное к тому желание. Они познакомились с мистером Фрэнчменом как нельзя более странно — мужчина сидел в кафе, где у него была назначена встреча с молодым человеком, преспокойно попивая при этом кофе, а Райан, который проснулся поздно и с ужасом осознавал, что опаздывает, примчался к нему со всех ног, но столь спешно, что, даже не заметив рядом с собою француза, легонько оттолкнул его стул от себя, чтобы, таковым образом, освободить себе проход и поскорее пройти. Кофе, который держал вежливый француз в своих руках, не раз при этом восклицая что–то навроде того, что и англичане, оказывается, неплохой варить умеют (доводилось ему побывать в Бразилии, но уж с напитком этой страны не сравнится, пожалуй, никакой другой), вмиг опрокинулся на его голубую рубашку и тёмную жилетку, бывшую поверх неё. В первую минуту он лишь вздрогнул, слабо вскрикнув, приснимая бывшую на его голове кепи, а после, заприметив все последствия случившегося, на всю, пожалуй, кофейню в негодовании воскликнул: — Diable!* Райан обернулся, и краска залила его лицо при виде содеянного им же. Он тут же различил в мужчине француза, принимаясь было коряво и витиевато — впрочем, как умел он, объяснять ему, что ни в коем случае не желал подобного и что произошло это по чистой случайности. После он протянул было мужчине салфетку, но тот лишь разъярённо отбросил её от себя: — Qui t’a appris les manie’res!** — в полнейшем негодовании произнёс тот. — Теперь тебе следует расплатиться не только за мой кофе, но и за мою рубашку и жилетку в придачу. Он говорил с неизвестным доселе Райану акцентом, так что в тот момент у него более сомнений не осталось, что перед ним коренной француз. Он вдруг подумал о том, что, если бы именно этот человек оказался его будущим репетитором — а по общению с месье Фрэнчменом ему не показалось, что он может вести себя столь дурно, то он бы напрочь расхотел когда–либо продолжать учить французский язык. — Excusez–moi, monsieur. Mes plus since’res, monsieur…*** — слова сами собой сорвались у него с языка, будто он уже не раз в жизни своей побывал во Франции, и общение с местными жителями для него является привычным делом. В ответ на это француз ничего больше не произнёс — только с явным изумлением взглянул теперь на Тёрнера. — Кажется, по поводу манер я всё же apresure’****, — улыбка впервые за всё их краткого общения скользнула по его губам — таким тонким, которые, как только он замирал, будто бы складывались в единую неотрывную трубочку. — Знаете, jeune*****, если бы вы были моим будущим учеником — а я прекрасно понимаю теперь, что всё бы всё отдал за это, чтобы это было aussi, чтобы это было так, — быстро поправился он, — то было бы куда приятнее, чем тот jeune, который уже прилично опаздывает на нашу встречу. Райан присел рядом с ним, изумляясь с каждою секундою всё более и более. — Вы мистер Фрэнчмен? — спросил он его, от неловкости почёсывая голову, но быстро поправился и повторил то же самое — на французском. Феликса Фрэнчмена до глубины души поразили познания Райана в французском. Ещё до знакомства он рассказывал ему, что понемногу учит два этих иностранных языка, но всё не может осилить их в идеале, ведь без носителя это невозможно, что хотел бы научиться говорить и на одном, и на другом в совершенстве, однако француз и представить себе не мог, сколь хорошо он, в действительности, знает их! — Вам нужен не я, — утверждал он, мешая французский, испанский и английский — впрочем, довольно скоро Райану пришлось узнать, что это не единственное, к чему придётся привыкать ему в характере своего учителя, — а поездка во Францию! Ваш язык уже итак достаточно complet******. — Вряд ли светит мне когда–либо таковая поездка, — качнул головою юноша — уже начиная, хотя и порою с трудом, понимать мужчину. — Тогда для чего же вы учите эти языки? — с интересом спросил его мистер Фрэнчмен, на что Райан просто не нашёлся, что ответить. Он так привык к таковой своей мечте, что довольно скоро перестал вовсе задумываться, для чего, собственно, она нужна ему. После этой встречи он стал возвращаться домой позже, но теперь не потому, что без дела бродил по Лутону, а оттого, что было, с кем проводить своё до сего дня свободное время. Он не сказал Зои ни о чём, но непременно собирался это сделать… Непременно, как только хотя бы немного продвинется в изучении языка.***
Разве мог он любить её менее сильно, чем тогда? Райан задавался этим вопросом не раз. Пылкие его чувства к Зои всё больше возрастали, тогда как она продолжала вести себя с ним по–прежнему, как ещё до близкого с нею знакомства. То она могла отдавать ему всю себя, и он вспоминал их ночи с упоением, то внезапно становилась холодной и совершенно отстранённой. Он давно уже распознал, что характер у неё не из простых, но ведь изначально казалось, что это главное, что ему нравится в ней! Между тем брак их подходил к полугоду. Никто — ни Мэтью, ни родители его всё ещё не знали об этом, так что Райан мог быть совершенно спокоен по поводу различных домыслов и сплетен с их стороны. Мать, узнав об этом, наверняка захотела бы первым делом увидеть невесту и тут же решила бы, что она ожидает ребёнка из–за такового раннего замужества, или, ещё лучше, принялась бы тут жде попрекать его, что он взял себе в жёны девушку много старше него. Отец бы совершенно разочаровался в нём — других мыслей на его счёт у Тёрнера просто не было. Всё чаще виделся он с мистером Фрэнчменом, и мужчина отмечал, как Тёрнер продвигается в изучении языков. Только даже в таком благом деле был свой неприятный минус — из–за того, что занятия стали проводиться чаще, денег Райану приходилось тратить больше. В одну из пятниц, когда они с Зои традиционно подсчитывали свои деньги, девушка внезапно упомянула, что совсем скоро удастся им накопить на дом где–нибудь подальше Лутона. — Представь, мы могли бы переехать в Манчестер! — восклицала она. — Или в Ливерпуль. Знаю, до Лондона нам пока далековато, но… — Не стоит в Лондон, — резко оборвал её Райан, но после, улыбнувшись, мягко продолжил: — Вся эта столичная суета и спешка, Зои… Понимаешь, я бежал от этого. И вряд ли тебе придётся это по вкусу, — он мотнул головою из стороны в сторону, и ему захотелось встать пред нею на колени — впервые за всё время знакомства он врал ей! Она в ответ лишь кивнула, будто признавая правдивость его доводов. Он выдохнул, надеясь, что они больше не заведут разговора на эту тему, но после вздрогнул от новой её вспышки: — Райан! На что ты тратишь столько фунтов три раза в неделю?! Она это практически выкрикнула, и он хотел было извиниться перед нею, что не сказал о репетиторе раньше, но она резко вскочила с кровати принимаясь кричать — таковой не видел он её никогда прежде. — Ты что, покупаешь подарки кому–то? Я считала, ты целыми днями ищешь работу и пытаешься найти себе место в Лутоне, а ты завёл себе любовницу! И вновь наступил момент ему раскаяться в новой своей лжи. Он не ожидал, впрочем, что именно таковой причиной назовёт она происходящее, но поспешил успокоить, что расходы эти обоснованы и вполне нужны ему для будущей своей карьеры. Зои, записывая что–то в их расходную книгу, всегда писала обо всём во всех деталях. Он же вполне доверял ей, что это поможет им больше экономить, но предпочитал обходиться без подробностей. — Постой, я могу объяснить всё! — восклицал он, пытаясь оправдать свою правоту в этом деле. — Я давно уже стал изучать иностранные языки, а недавно увидел объявление и решил, что мне просто необходим репетитор. Я лишь не решался тебе признаться в этом. — На днях — это полтора месяца назад? — вновь вспылила она, потрясывая книжкой. — Райан, это недоступные для нас деньги! Если ты так продолжишь, мы разоримся! — У нас ещё остался мой гонорар со съёмок с мистером Хоггартом, — парировал он. — Да лучше бы тебе достался гонорар от какой–либо новой твоей работы! — она закрыла лицо руками и с тяжёлым вздохом опустилась на кровать. — Я работаю с утра до вечера, совершенно не зная, чем ты занимаешься всё это время. Может, впустую бродишь по городу, может, встречаешься с очередной своей девушкой. Оказывается, ты и за изучение иностранных языков успел приняться! — Зои, выслушай меня, пожалуйста, — умоляюще произнёс он, взаправду стоя пред нею теперь на коленях. Он ощущал себя совершенно опустошённым той горечью, что, нахлынув на неё из–за его оплошности, передалась теперь и ему. Он мягко взял её за руку, однако она вырвала её, продолжая всхлипывать. — Ты одна помогаешь ещё мне держаться на плаву. Только ты, понимаешь? В скором времени всё наладится, и я смогу обеспечивать нас обоих — да ещё как смогу! Я не только буду режиссёром–постановщиком какого–нибудь проекта — я сам создам этот проект! У нас будет всё, слышишь? Не только деньги, но и слава, поклонники… — Зачем мне всё это? — произнесла она, слабо улыбнувшись, обхватывая лицо его руками. — Ты мой смысл, Райан, и в таковые минуты мне сложно поверить, что и я — твой. — Это не так, совсем не так! — он быстро, на коленях, придвинулся к ней, тем самым заставляя её упасть на кровать. — Тебе не стоит сомневаться в этом, Зои. Я не вижу своей жизни без тебя. И он говорил чистую правду. Сердце его норовило вырваться из груди от боли, и, если бы она решила уйти из–за такового предательства, он бы всё понял, но никогда бы в жизни не простил себе этого. — Тогда мне нет смысла уходить из неё, — вдруг произнесла она, игриво поглаживая воротничок его рубашки. — Я ведь говорила, что верю в тебя, Райан. И давала нерушимую клятву, что буду с тобою и в горе, и в радости. И что ты непременно станешь величайшим режиссёром, — улыбнулась она в окончание речи, и он поцеловал её, давая самые пылкие обещания, что вскоре всё у них наладится, в том числе и дела его пойдут в гору. Однако исполнились таковые обещания вне зависимости от желания Тёрнера, а только лишь через год. Ему удалось всё–таки отыскать проект, в котором мог бы он принимать участие — причём, в качестве режиссёра–постановщика. Подбирая персонал, его новый начальник, мистер Морган, изначально не обещал ничего великого. Он сообщал, что у режиссёра–постановщика нет нормативного рабочего дня и постоянных выходных, что трудиться вначале придётся за небольшие деньги, а уж о стрессоустойчивости и индивидуальном подходе к людям говорить нечего. Вслушиваясь в эту речь, Райан вдруг вспоминал свою стажировку и обязанности, которые были возложены на него Фергюсом. И ему вмиг показалось, что он давно уже перешагнул ту грань, когда мог бы считаться просто лишь ассистентом на площадке. Эта мысль, впрочем, лишь придала ему уверенности, и все его прежние робости перед выступлениями теперь канули в небытие. Это было лишь собеседование, но он, выпрямившись, встал во весь рост, держа перед собою поданный ему стакан воды. — Мистер Морисон, в начале нашего знакомства вы подали мне этот стакан воды, потому что он считается живительной влагой для организма всего живого на земле или потому, что это лишь проявление вежливости? Так может ли тогда, режиссёр–постановщик, судя по вашим словам, заниматься на работе одним и совершенно исключать другое? Он практически является ангелом–хранителем режиссёра, так разве в обязанности его не входит его подстрахование? Я видел многое, ещё когда был стажёром, — он мотнул головою, заметив улыбку на лице мужчины, — да, я не мастак составлять резюме, но одно я написал там верно — я всего лишь проходил стажировку. Я знавал одного из известных продюсеров Англии и начинающего британского режиссёра, чей документальный фильм разошёлся очень быстро — буквально из рук в руки; и у обоих я отказался сотрудничать. Меня всегда тянуло к кино, но к такому, чтобы оно было как можно меньше связано со столицей. — Я вас так понимаю, — произнёс мистер Морисон, прерывая его лёгким мановением руки, — если наша команда соберётся в командировку, вы не сможете уехать из страны? — Совсем нет, — пожал плечами Райан. — Я уже был в Америке, пока стажировался как ассистент режиссёра. Я не так всеведущ в другой стране, но я помог команде отработать желанный отпуск. Пока они спали в самолёте, им совсем не приходилось заботиться о том, чтобы что–то снимать и готовить к съёмкам площадку. Я построил график так, чтобы мы сделали это заранее — и у нас всё получилось. Не без помощи режиссёра, конечно, — добавил он, улыбнувшись. — А кто был вашим режиссёром? — Мистер Хоггарт, — Райан практически отмахнулся этим именем. — Мы снимали комедию. Но мне всегда нравилось, сэр, как умело могут режиссёры добавлять в свои фильмы пейзажи, сравнивать их при этом с героями. — Вы говорите так, точно были ассистентом у самого мистера Брукса, — усмехнулся мистер Морган. — Он был моим куратором, сэр, — улыбнулся Райан, и приятные воспоминания вмиг нахлынули на него. Таковое признание — а тем более, искренность, заметно впечатлили режиссёра. Райану пришлось также рассказывать об его взаимоотношениях с командой, на которые те вроде никогда не жаловались. Он умолчал при этом об Фергюсе, но рассказал обо всех обязанностях, что выполнял за него. Мужчина долго молчал после всего, что высказал ему Тёрнер. — У нас не такая уж большая киностудия, мистер Тёрнер, — предостерегающе добавил он. — Молодые люди сейчас обыкновенно рвутся в Лондон — и это правильно, я совсем не собираюсь винить их в том. Вам не предстоит никаких известных проектов, а к актёрам придётся подбирать — к каждому свой — индивидуальный подход. — Но я был бы счастлив, тем не менее, сотрудничать с вами, — добавил Райан. — Вы готовы работать практически по 24 часа в сутки? — изумлённо промолвил мужчина. — По 25, сэр, если временные рамки не будут помехою, — с прежним жаром отвечал Райан, и в мыслях его загорелись приятные воспоминания обо всём, что связывало его до сего момента с кино. Он ощущал теперь прежнее воодушевление, от которого было больше никуда не деться. Тёрнеру вновь захотелось следить за тем, как актёры играют на площадке, как строят между собою взаимоотношения участники команды, как обучает оператор несведущих направлять камеру, как подходят к нему с вопросами по поводу эпизодов и вызывного листа. Он не мог при этом не без грусти вспоминать работу у мистера Хоггарта — та команда стала ему семьёй. «Однако, — всячески внушал он себе при этом, — разве не придётся мне в жизни каждый раз испытывать то же самое, меняя одну команду на другую? Видя то одних актёров перед собою и киносоздателей, то — совершенно других? Разве не придётся точно также разлучаться и прощаться, осознавая будто бы горестную утрату? Каждый проект кончается. Но каждый будет оставаться в душе как первый, впервые мною опробованный». Он не сказал мистеру Морисону ни слова из мыслей своих, но отчего–то показалось ему, что он понял его с одного лишь взгляда. — Если бы я не был режиссёром этого фильма, то сказал бы, что мы берём вас на все 99 и 9 процентов, мистер Тёрнер, — улыбнулся он. — Однако же окончательное слово за мной, каковое я с полной уверенностью одобряю. Ему понадобилось время, чтобы воспринять происходящее. — Вы… Вы согласны сотрудничать со мною? — чуть не вскрикнул Райан, всё ещё мало уверенный, что в действительности прошёл собеседование. — Несколько раз могу повторить — да, да и ещё раз да, — улыбнулся мистер Морган. Он казался Тёрнеру приятным мужчиной, но что–то, между тем, всё же казалось ему в нём странным, и даже довольно скоро ему удалось убедиться, что именно. Райан, поражённый собственными радостными чувствами, вскочил с места и крепко пожал ему руку, надеясь на взаимность, но мистер Морган в ответ лишь как–то немного холодно улыбнулся и отстранился: — Вы привыкли прощаться за руку? Что ж, понимаю, учитывая, откуда вы родом. — Из провинции, сэр, — промолвил Райан, опуская голову. Ему и в голову не пришло, что иной на его месте лишь оскорбился бы сего, а не постыдился. — О, нет, в этом нет ничего дурного! — быстро добавил мистер Морган, будто бы чтобы сгладить свою неловкую грубость. — Я лишь хотел сказать, что прощаться так следует лишь тогда, как вы расстаётесь навсегда. В противных случаях надлежит лишь просто кивать головою или говорить о чём–то, что намекало бы на дальнейшую встречу, — Райан вначале в недоумении взглянул на него, но после мистер Морган, как ни в чём не бывало, продолжил: — Простите, ведь я сам из провинции, но что–то совсем отвык от этого. На эту тему они и разговорились. Режиссёру вновь и вновь приходилось теперь удивляться юности этого молодого человека, но при этом совершенной его опытности и мудрости. Он ещё некоторое время задавался вопросом, как же удаётся ему совмещать в себе всё это. Немалым удивлением для него было и то, что в свои годы Райан был уже женат. «Э, так этот молодой человек пытается успеть за свой недолгий век уже всё то, что некоторым не удаётся и за всю жизнь!» — подумалось ему, и то было исключительной правдою. Теперь, когда Райан мог полностью доверять ему, прежней робости и вовсе не осталось в нём, и он говорил пылко и много, и, хотя и не задумывался об этом, мог превзойти в тот момент даже болтливого Мэтью. От мистера Моргана он узнавал не так много. Он видел его приятным человеком, хотя и явно довольно строгим на съёмочной площадке. Однако же сердце его не могло не болеть при мысли об одном лишь предмете, ведь мистер Морган не был ни Бенджамином Бруксом, ни Дереком Хоггартом — слишком во многом не сходились они с ним во взглядах, касающихся кино, и вскоре пришлось ему убедиться в этом. Зои встретила его заявление с улыбкой и даже радостным смехом. Они провели всю ночь практически без сна, обсуждая, как мог бы Райан подняться по карьерной лестнице, ведь ныне он не просто ассистент, а режиссёр–постановщик. Дела после того дня и вправду пошли у него в гору. Он вновь стал ощущать себя самим собой, когда бежал с самого утра на съёмочную площадку, когда вновь пытался находить общий язык с людьми — а ныне общения у него, как, впрочем, и обещал мистер Морган, стало действительно больше. Ни разу не было у него жалоб на всё происходящее. Довольно быстро привык он к команде, а команда — к нему. В глазах молодых людей он порой с грустью пытался разглядеть свою прошлую команду — самую первую в жизни его, но такую запоминающуюся! — однако, как бы ни старался, не мог. «Значит, это ещё одна из характеристик великого режиссёра, закаляющая его, — решил для себя Тёрнер, — он прощается с очередной своей командой, но перестаёт при этом сильно тосковать об ней». Время пролетало совершенно незаметно. Он почти не замечал его, хотя всё больше проводил его на работе, нежели дома. Только просыпаясь — по привычке своей, рано утром, он бежал на площадку, когда там не было ещё толком никого, и принимался за работу, просматривая сценарий, отснятые сцены, думая, какие сегодня распоряжения предстоит давать ему первому и второму ассистентам. Работа не давала ему уставать, а только лишь увлекала — слишком длительным показался ему перерыв между нею и прошлой своею стажировкой. Мистеру Моргану оставалось только поражаться его трудоголизму, какового никак не мог он ожидать от столь юного существа. Внешность оказалась обманчива — Райан поистине был слишком мудр для своих лет, и, когда в сценах режиссёр настаивал на одном, а режиссёр–постановщик — совсем на ином, мысли его мистер Морган считал консервативными, что, очевидно, отнюдь не означало, что они плохи. — Вы не понимаете своего века, Райан, — качал он тогда головою, и обыкновенно слова эти оставляли Райана в полнейшем замешательстве. Разве не избавился он ещё на последнем году университета ото всей своей замкнутости и полнейшей любви к литературе, которая обыкновенно не даёт видеть людям реальной жизни? И только после стало ясно ему, что говорит ему это мужчина совсем не в укор, а лишь делая комплименты. Он, впрочем, не раз уверял Райана, что тот далеко пойдёт со всеми своими талантами и способностями, не убавляя при этом обязанностей, но и умалчивая что–либо насчёт повышения зарплаты. Первое время Райан только лишь молчал, продолжая выполнять то, что должен. Съёмки фильма подходили к своей середине, что обыкновенно бывает, когда работаешь над ним несколько лет. Команда принимала Райана так радушно, что он давно уже мог говорить с ними на одном языке, так что и понимали они порою его лучше мистера Моргана. — Вы не понимаете, — он легонько хлопнул в ладоши, пытаясь собраться с мыслями, а после положил подбородок на сомкнутые вместе кончики пальцев. Не раз, засиживаясь на работе все вместе допоздна, устраивали они таковые посиделки: его новые товарищи уходили после этого наполовину нетрезвые с девушками–коллегами, а он, не смея позволять себе подобного, за полночь возвращался к жене. Когда же он смотрел со стороны на них, он отчего и сам себе начинал казаться очень уж зрелым, что слишком пугало его. К нему обращались обыкновенно на «вы» даже ровесники его, пока он, совершенно обозлённый таковыми словами, наконец, не останавливал их, практически требуя обращаться к нему как к другу. — Но как можно, сэр, — сказал ему однажды некто Макс, пожимая плечами, — обращаться к вам на «ты», когда вы столь много всегда рассказываете? Разве же, например, увидеть нам своими глазами когда–либо Америку? Да вряд ли, сидя в этой, простите мой французский, глуши. — Coin perdu, — улыбался ему Райан. — Вот видите! — говорил уже явно подвыпивший Макс. — Он и французский знает! И то было истиной. Так полюбившийся ему мистер Фрэнчмен временами даже стал напоминать ему, что они оба живут в Англии, а потому вряд ли будет уместно говорить очень долго по–французски. Их уроки теперь проходили в обеденное время Райана — у репетитора в тот час как раз никто не был записан, и трёх раз в неделю им по–прежнему вполне хватало. Впрочем, порою он начинал даже настаивать на том, чтобы и вовсе прекратить занятия, считая, что знаний у молодого человека теперь более, чем достаточно. — Но когда вас нет рядом со мной, и мы не разговариваем, я чувствую, что совсем ничто у меня не выйдет в общении, — сокрушённо отвечал ему тогда Райан. Мистер Фрэнчмен был против таковых доводов, но и сам довольно–таки уже привязался к Тёрнеру, чтобы в одно лишь мгновение расстаться с ним. — Просто я считаю, Райан, вам бы… Вам нужно communicacio’n en vivo*******, — уверял его он. — Если бы вам встретился ещё один иностранец, поверьте, он бы и не отличил в вас француза. — Непременно бы отличил, — возражал Райан. — По культуре, одежде, менталитету. Да и мой акцент… Как раз об акценте они, казалось, могли спорить бесконечно, и, сколько бы Тёрнер ни убеждал его, мистер Фрэнчмен всегда говорил обратное. Теперь же Райан вспоминал всё это, зная наперёд, что уже завтра они продолжат с ним этот разговор, а пока мог он только наслаждаться сценами, которые происходили между членами съёмочной группы, и снова к нему приходило тоскливое желание когда–либо создать свою команду, чтобы точно также сродниться с ними всеми. — Райан, а что вы планируете делать дальше? После съёмок нашего фильма? — улыбнулась ему помощница оператора. Он долгое время пытался признать в ней Амелию, но тщетно — слишком разными были эти две девушки. Она, как запомнилось ему, — всегда такая мягкая, замкнутая и немного отстранённая, всегда соглашающаяся с Филом потому только лишь, что хотела научиться у него многому, и Джейн — порывистая, совершенно взбалмошная и порою до крайностей упрямая. Когда она была на площадке, всем и каждому казалось, что руководит камерой она, а отнюдь не Дэниэл, их оператор. — Нечего спрашивать у мистера Тёрнера о таковом, — отвечал за Райана режиссёр монтажа, а после с выражением явного восхищения повернулся к нему самому: — Вы ведь наверняка уедете за границу, продолжать развиваться как режиссёр? Таковые вопросы всегда ставили Райана в тупик. А что, в действительности, собирался делать он? После того, как он закончил университет, прошло уже четыре года, а он ощущал себя также, как если бы только–только готовился к защите дипломной работы — не определившимся в жизни. Каждый день приходилось ему выкладываться на полную, но не то чтобы ему не нравилось это — он любил бы своё дело куда сильнее, если бы от этого не страдала его жена. Вначале ему, равно как и ей, приносило страдания, что он тратит деньги на репетитора, но ничего, при всём при этом, не делает. Теперь же у него был доход, но отнюдь не столь большой, как он мечтал. Однажды, когда вернулся он во втором часу ночи, знатно засидевшись с ребятами — ему так понравился их разговор о фильмах, в которые режиссёры вкладывают всю свою душу, что, когда они стали приводить примеры таковых (а некоторым даже приходилось работать с таковыми режиссёрами!), он не смог сдержать любопытства и восхищения и остался; однако удивило его, что, когда он стоял в прихожей, пошатываясь от лёгкого похмелья, которое усилилось лишь потому, что он провёл время в хорошее компании, кое–как при этом снимая ботинки, он разглядел свет в спальне. Зои ещё не спала. Он прокрался в комнату, и только спустя некоторое время оторвала она взгляд от ноутбука — лицо её в этом слабом свете компьютера показалось ему ещё милее. — Как там твой друг? — сухо спросила она. — Какой друг? — не понял он, часто моргая — очень уж болели глаза от такого длинного дня. — Тот рыжий. Никогда прежде ты так не напивался — последний раз только при встрече с ним. — А, Мэт… — Райан задумался, и здесь алкоголь, хотя и слабый, сделал своё дело — ему вновь захотелось сидеть на кровати, обхватив голову руками, и разве что не рыдать. Он и не стремился вспоминать о друге, не желая признавать, что в действительности сильно тоскует по нему — они потеряли связь в тот самый момент, когда Мэт сменил номер телефона и вовсе перестал заходить в социальные сети. Меланхоличное настроение вернулось к нему с большею силою тогда, когда он вконец осознал, что Зои слишком холодна к нему теперь. — Я очень давно не говорил с ним, милая. Она фыркнула, будто нежное прозвище это давно вышло из разговорного обихода. — Что ж, тогда всё дело в твоих новых друзьях. Он присел к ней на кровать, собираясь взять за руку, но она резко отдёрнула её, продолжая что–то искать и печатать. — Ты уже нашла мне замену? — Дурак, — произнесла она сквозь зубы, не понимая теперь даже шутки. Райан закрыл лицо руками и застонал. — Я не понимаю причины твоей холодности. — Вправду? А ты не забыл, что у тебя есть жена? — она, наконец, оторвалась от монитора, но взгляд, каковым взглянула она на него, заставил Райана вздрогнуть. — О ч–чём… О чём ты говоришь? — Обо всём, Райан. Ты стал поздно возвращаться домой, но при этом мы что–то не богатеем. Твоя работа… Она стала всей твоей жизнью. Ты уходишь на неё с рассветом, а возвращаешься за полночь. — Режиссёр и киностудия — неразрывные понятия, — только и произнёс он в ответ. — А что же ты тогда не женился на киностудии? — вновь вспылила она. Он промолчал и отвернулся от неё на другую сторону, подкладывая руку под голову. — Одной лишь любви, однако, тебе хватило ненадолго, — произнёс он позднее, но она никак не прокомментировала это, так что после, немного подумав, он продолжил: — А знаешь, оно и к лучшему. Куда лучше осознавать всё заранее, чем мучиться после догадками. Столько браков распадаются из–за недосказанности, а у нас — вот, всё прямо перед глазами! — О чём ты говоришь?! — он ощутил, как резко она дёрнула его за руку. В интонации её чувствовался испуг, потому он обернулся, и их лица оказались очень близко друг к другу. — Я корю себя каждый день за то, что сказал тебе когда–то, — пояснял Тёрнер. — Как мог я рассчитывать на то, что девушка — пускай и та, что любит меня, согласится пребывать в бедности и незнании непонятно сколько времени, ожидая, когда же это её муж станет великим режиссёром? — Это всё было сказками, Райан, — начала оправдываться Зои, заводя прядь за ухо. Обыкновенно, когда она поступала так, ему нестерпимо хотелось быть ближе к ней, но теперь он сдерживал себя. — А жизнь — ты же видишь. Это нечто иное. И это совсем не те фильмы, которые ты снимаешь изо дня в день. — Считаешь, я живу в кино? — спросил он, вставая с кровати. — Ухожу в кинематограф так, что не вижу больше ничего вокруг себя? Что возвращаюсь поздно с работы только из–за этого? — он качал при этом головою, будто и сам признавал свою правоту. — Я совсем не то хотела сказать, — тихо, но сердито произнесла Зои, но он, точно и не слыша слов её, продолжал: — Разумеется. Именно так и есть! У меня ведь больше и не осталось настоящей жизни кроме этих эпизодов и сценариев. Кроме звука хлопушки и собственных криков, когда что–то идёт не так. Знаешь, что я думаю? — он стоял пред нею, наблюдая за её реакцией в тот момент. — Что лучше бы я и вовсе не возвращался в Англию. Какие перспективы ждали бы меня в Америке! Какие девушки! — Девушки? — Зои резко поднялась с места, не обращая внимания даже на компьютер, сползший с колен её. — Девушки, Райан? — голос её стал крепче, переходя на крики, и это не могло не раздразнить его самолюбие теперь. — Девушки! — качнул головою он. — Я не говорил тебе, но, впрочем, решил после, что и не стоит. Ведь те нежные слова, что ты тогда говорила мне по телефону… — Прекрати переводить тему! — вскрикнула она, в негодовании махая руками. — О да, нью–йоркские девушки. Совсем студентки. Знаешь, как сложно было оторваться от них? — ехидно улыбался молодой человек. — Связь с ними сулила бы мне гражданство в этой стране. — Прекрати! Прекрати, пожалуйста! — взмолилась она, наблюдая его угрожающий и в то же время — негодующий взгляд. Выражение его лица постепенно сменилось, словно он осознал, что только что сделал с сердцем её. Он тихо, почти шёпотом, произнёс её имя, но она лишь махнула рукою в сторону другой комнаты, заметив при этом: — Не хочу тебя видеть! Он не мог уснуть долго, ворочаясь, отдельно от неё, на диване в зале, то и дело готовый расплатиться жизнью за те слова, что только что вылетели из уст его в её адрес. Оттого ещё более долгой, чем обычно, показалась ему ночь его, и вставал он даже не с рассветом, а ещё когда на улице вовсю царил сумрак. Он тихонько — так, как только мог, прокрался к её кровати в соседней комнате. Дверь была приоткрыта. Он отворил её и, наклонившись к ней, такой спящей и даже вновь загадочной и недосягаемой для него, легонько поцеловал в лоб. Она не дёрнулась, но только лишь слабо улыбнулась и во сне произнесла его имя… Сердце его на мгновение подскочило — но всего на мгновение. Что–то разрушилось вчера, во время их ссоры, хотя он толком и не понимал этого. День проходил обыкновенно, без какой–либо суеты. Помимо прочего, это была пятница. И когда друзья по съёмочной площадке просили его посидеть с ними, он вмиг отказался, чтобы впервые за последнее время прийти пораньше домой. Они, впрочем, не так уж и удивились — всем им виделось, что только лишь то, что касается работы, занимает мистера Тёрнера, а к остальному остаётся он совершенно непреклонным. По дороге он купил ей цветы — те самые, что она любила больше других. Они ещё пахли росой, и почему–то ему вспомнились Суррей, имение Батлеров, отец и мать… Он не хотел больше думать о том, считая теперь всё прошедшее когда–то с ним совсем другой жизнью. Зои совсем не ожидала его так рано. Он застал её в непривычном для него виде — в платье, какую–то нарядную и совершенно повеселевшую. Он так и остановился в дверях, разглядывая её со спины, и в нём разлился прежний жар при овеявших его мыслях. Она же, ощутив на себе чей–то взгляд, с содроганием обернулась, но после минутной заминки вдруг улыбнулась и произнесла его имя. И звук её голоса был сейчас дороже ему всего на свете. — Ты так рано, — она нервно выставляла на стол сервизы, которыми никогда прежде они не пользовались. Руки её дрожали, и он, пресекая волнение её, схватил одну из них и поцеловал кончики её пальцев. Она смущённо отвела взгляд, а после и вовсе отвернулась. Он продолжал неотрывно наблюдать за нею. — Я такой идиот, Зои. Она молчала. Она даже не обернулась к нему. Но от него не скрылось, как она замерла, чтобы выслушать его. — Ты сегодня очень рано, — произнесла она, не дождавшись продолжения. Голос её немного дрожал. Казалось, она готова была вот–вот расплакаться. — Ты ждала кого–то? — вдруг неожиданно даже для себя самого спросил он, но то, как резко она обернулась при этом и то, как посмотрела на него, сказало ему обо всём, и ему совестно стало от жестоких мыслей своих. — У нас сегодня годовщина, — отвечала она. — У нас? — переспросил он, разглядывая всё её нарядное одеяние, понимая, что просто не в силах отвести взгляда. — Три года, Райан. Какой же он, всё–таки, глупец! — Это так мало, — он выдохнул и схватился обеими руками за голову. — Мало для чего? — Для ссор, Зои. Для обид. Для жизни, в конце концов. Мы даже не до конца ещё знаем друг друга, а уже пытаемся делать вид, что совсем друг друга не понимаем. Она промолчала, и он принялся раскладывать всё на стол сам, без её помощи. — Это нужно прекращать, Райан. Это портит жизнь нам обоим, ты разве не видишь? — Я посмотрю, что ты скажешь затем, — произнёс он, опуская тарелку и, спешно приблизившись к ней, нежно поцеловал её. Она слабо выдохнула, что было единственным ответом для него в ту секунду. — Ты разве совсем ничего не чувствуешь? — ему самому становилось тяжело дышать, но он продолжал при этом, покрывая поцелуями её лицо и шею: — Ничего не хочешь мне сказать? Как он и ожидал, она была безотказна ко всем ласкам его, а любимая её песня Moon River (хотя и не была, по чести сказать, Зои романтиком), тихонько звучавшая позади них, лишь усиливала страсть в ней. Она всё не отвечала, принимая поцелуи его, и лишь спустя некоторое время, наконец, остановила мужа, легонько проведя рукою по его небритой щеке. — То признание, что я делал тебе, когда предлагал стать моею женою. Я готов сказать это и сейчас. И говорить ещё столько раз, сколько ты пожелаешь. Он был невыносимым романтиком. Куда, куда могла девать она все свои обиды, когда говорил он с нею в таком тоне, точно мужчина, вышедший из какой–то невероятной, но такой желанной сказки? — Тогда нам необходимо прекратить всё это, — она качнула головою, увернувшись от нового поцелуя и тем самым намекая, что им предстоит поговорить серьёзно. — Зачем вообще мучить друг друга, если у нас по–прежнему есть чувства? «По–прежнему! — восклицал про себя Райан. — Она говорит это так холодно, будто спустя ещё три года их совершенно не останется». — Нам нужен кто–то, кто поможет решить всё это, — помолчав, произнёс он. — И кто же оплатит нам психолога? — тоже обдумывая что–то некоторое время, наконец решилась спросить Зои. — Я. _____________________________________________________________________ *Чёрт возьми! (фр.) **Да кто учил тебя манерам! (фр.) ***Простите, сэр. Приношу самые искренние извинения, сэр (фр.) ****Поспешил (исп.) *****Молодой человек (фр.) ******Полноценный (фр.) *******Живое общение (исп.)