***
— НАНАМИ! — неистовствовал, бегая по храму, то и дело, разгоняя пытавшихся успокоить его огневичков лис-хранитель. — Куда она могла подеваться, мы ведь вместе отправились в будущее, — присаживаясь на крыльцо храма, хватался за голову, злой и одновременно перепуганный до безумия ёкай. — Томоэ-доно, вряд ли с досточтимой Нанами, могло случиться что-то дурное, возможно она заплутала во временных коридорах. Такое ведь может быть, Мидзуки-сама? — поворачивая крохотную голову в сторону остолбеневшего, едва держащегося за дверной косяк змея-хранителя, спросил Котэцу. — Ты, это ты во всём виноват, — ринулся с проклятиями на каменное изваяние, бьющийся в истерике дикий-лис. — Что ты сделал не так, придурок? — хватая мужчину за воротник кимоно, Томоэ потянул его на себя в надежде услышать членораздельный ответ. — Я ничего не знаю, — начал мямлить глядевший стеклянными не моргающими глазами, в лицо собственной неминуемой смерти, змей. — Я сделал всё как обычно, но почему лапушка Нанами не вернулась к нам, я не имею ни малейшего понятия, — словно на последнем дыхании, произнёс безвольный, опустошенный морально, не меньшим переживанием за судьбу возлюбленной хозяйки, хранитель. — Что ты там бормочешь себе под нос, засранец, — поднимая тело альбиноса вверх над землёй и труханув его хорошенько, выпалил, опуская на землю мешок болезненных страданий, взбесившийся ёкай. — Томоэ-доно, вы ведь всю душу из него вытрясете, пощадите Мидзуки-сама, — взмолились о пощаде нерадивого хранителя, ониби-вараси прижавшиеся к полу в покорном поклоне. Отбрасывая в сторону горюющего, вот вот готового разрыдаться блондина, кицунэ ринулся к двери храма. Выставляя вперёд правую руку, ладонью к верху, формируя в ней пламя синевато-сиреневого цвета. — Лисьи огни, найдите мне Нанами! — приказал разделившимся на три равные части, слугам, едва сдерживающий себя хозяин. — Если с ней что-нибудь случится, я тебя на вертеле зажарю, змей поганый, — тыча указательным пальцем своему коллеге в грудь, ровным, полным злобы и отчаянья тоном, произнес, ёкай, отворачиваясь и направляясь к выходу. — Если с Нанами что-нибудь случиться, я сам сдохну, — сползая спиной по стене вниз, едва слышным шепотом произнёс, бившийся в безмолвной, невидимой истерике Мидзуки. Томоэ услышал его, на мгновение он остановился и обернулся, дабы рассмотреть коллегу по несчастью. В данный момент чувство ревности, сильно притуплялось страхом за жизнь той самой, единственной. Почему-то именно в этот раз, сердце по особенному было не на месте, кицунэ терзало смутное предчувствие, чего-то ужасного. Выходя из храма, лис заметил поднимающегося по многочисленным ступенькам бывшего хозяина, досточтимого Микаге. Завидев первого в целости и сохранности, Бог земли ринулся со всех ног к своему экс-хранителю, преодолевая вместо одной, сразу три ступеньки, и когда достиг последней, по отечески заключил в объятья своего подопечного. — Томоэ, как я рад, что с вами всё в порядке, я был в Такамагахаре и… — оборвав самого себя на полуслове, мужчина отстранился, дабы отчетливо видеть причину, угнетающего молчания хранителя. И без того бледная кожа, нынче сливалась с белоснежным верхом хаори. Раскосые турмалинового цвета глаза, будто были затянуты прозрачной мутной пеленой отчаянья. Весь его вид нервозный и измождённый, говорил сам за себя. — Что случилось? — вглядываясь в гипсовую маску лисьего лица, поинтересовался встревоженным голосом бывший хозяин. — Нанами не вернулась из прошлого, — с плохо скрываемой болью в голосе, прокричал, разрезая острым лезвием ярости, царящее в округе умиротворение, Томоэ. С минуту Микаге ошеломлённо глядел в полные горечи и беспокойства глаза мужчины, его и самого, изрядно беспокоила судьба девчушки, вернувшей к жизни ёкая, которого он полюбил как сына. — А помнишь, как много лет назад, ты вытирал об меня руку, к которой прикоснулось человеческое дитя. И всё-таки я не ошибся, когда поддался на уговоры, крохотной, беспомощной девчушки, двадцать лет назад. Когда она прибежала и в ужасе стала молить меня, выслушать её, и обещала помочь, — наблюдая за реакцией лиса, Микаге отметил, что взгляд Томоэ стал менее отрешенным, а хвост стал выплясывать привычный танец, избивая своего хозяина по ногам. — Так это всё была её затея, — пробубнил себе под нос, выбившийся из сил, влюблённый до одури ёкай.***
На землю Японии опускались первые сумерки. Где-то за окном, снова собирались тяжелые тучи, предвещающие дождливую ночь. Гулкие раскаты грома, доносились до чуткого слуха, сидящего у изголовья, бьющегося в предсмертной агонии тела, слабеющей богини. После того, как изо рта девушки стала течь кровь, она начала задыхаться, беспрестанно кашляя, не имея возможности успокоить неистовство дикого лиса. Горстка пепла, оставшаяся от тела Бога войны Икусагами Такехая, поджигалась уже в десятый раз, вздымаясь россыпью гари в воздух, и осыпаясь снова бесчисленным количеством пламенных искр. Беспорядочно целуя, бледнеющее на глазах лицо любимой, демон стал торопливо стаскивать окровавленное кимоно, обнажая, разинувшую пасть смерти, в виде глубокой не прекращавшей кровить раны, на хрупком, белоснежном плече девчушки. Нанами, отчаянно скрывала обжигающую, адову боль, пронзающую от каждого мелкого вдоха воздуха, всё её тело. На Томоэ и без того лица нет, он всё время просит прощения и причитает о своей вине, а ей, всего лишь хотелось защитить его на этот раз, не позволить кому-либо, навредить самому дорогому ей человеку. Очередной вдох, и кажется, будто плечевые кости, осыпаются где-то у неё внутри, вонзаясь со жгучей болью во внутренние органы. В глазах темнеет, слабость окутывает всё её тело приятной, манящей пеленой. Смерть лилейным голосом, шепчет на ухо приятные вещи, зовёт за собой. Девушка из последних сил держится за любимую руку кицунэ, как за спасительную грань, между этим миром и оным. Отбрасывая в сторону окровавленную ткань кимоно, лис услышал, как что-то с тихим лязгом рассыпалось на деревянном полу. Обернувшись, он увидел россыпь персиковых пилюль, лежащих, около стеклянного пузырька. Схватив несколько из них, как последнюю возможность, лис приложил их к уже холодным, бледно-голубым губам девчушки, заставляя проглотить. Повинуясь настырному велению мужчины, богиня, превозмогая всеразрушающую боль, всё же глотнула спасительное лекарство. Ёкай, с надеждой всматривался, в безжизненное любимое лицо, которое казалось за несколько мгновений, похудело и осунулось. Спустя пару минут, чудотворное лекарство, всё же дало свои плоды. Кровь перестала беспрестанно хлестать из глубокой раны, заливая всё в округе багровой тягучей рекой. Девушка широко распахнула горящие лихорадкой, огромные глаза и с большей силой, вцепилась в руку сидящего рядом кицунэ. — Томоэ, — прикладывая огромные усилия, едва слышным голосом прошептала девчушка, обращая на него взор полный любви и печали, глядя на его перепуганное, испачканное её собственной кровью лицо. — Молчи, я прошу тебя, молчи, не говори ни слова. Тебе нельзя сейчас тратить силы, — прижимаясь горячими губами к холодной ручонке Нанами, простонал, зацепившийся за последний крючок надежды, лис. Рассудок потихоньку стал возвращаться, Томоэ аккуратно уложил худенькое тело, на мягкий футон, опускаясь на колени у изголовья, всё ещё страдающей от боли богини. Сознание в виде вернувшегося обоняния, приходило в себя. Как только дыхание девушки выровнялось, а сердце перестало колотиться с бешеной силой в предсмертной агонии, в нос тут же ударил резкий запах обожжённой плоти и крови, пропитывающий всё пространство в округе. Шатенка поморщила нос, но не это было первой проблемой сейчас. Персиковые пилюли хоть и притупили боль и замедлили смертельные последствия раны, останавливая кровь. Но основных повреждений, им было не заживить. Тело богини, пусть имело огромную силу божественного духа, позволившую ей, выжить после удара, оружия Бога. Но, тем не менее, умения к мгновенной регенерации, как у обычной смертной, у неё не было. В таком состоянии она смогла бы протянуть не дольше одного дня, когда рана станет воспаляться, она умрёт от сжигавшей её изнутри лихорадки. Издав несколько тихих стонов, девушка забылась в беспамятном сне, одолевающем её ослабленное, смертельным ранением тело. Гладя по окровавленным каштановым волосам любимую женщину, Томоэ тихо, практически безмолвно выл, проклиная себя, за то, что не уберёг самое дорогое, в своей жизни. В голове, хороводом носился сумбур беспорядочных мыслей, но, ни одна не могла помочь в решении настигающей проблемы, считанные часы, отделяли Нанами, от неминуемой смерти. Если только он, ничего не предпримет прямо сейчас…