Мозаика

Морю все равно. Оно шумит там, внизу, равнодушное и далекое, близкое и недостижимое. Стоит лишь протянуть руку — и холодные волны лизнут шершавую ладонь, чтобы невозмутимо уйти, рассыпавшись солеными брызгами. Море не слышит сигналов тонущих кораблей, но готово утянуть на свое илистое дно любого, кто посмеет бросить вызов, будь то красавец-лайнер или старый, покрытый снаружи и изнутри ржавчиной баркас. Гуннар каждый божий день всматривается в молочно-серую даль: не мелькнут ли в тумане тусклые огни случайно забредшего в их края судна, но нет — горизонт подернут дымкой, и только ветер свистит наверху, играя вывеской старой гостиницы. Эта девочка, Нэнси Дрю, наивная идеалистка, вертится рядом, приставив узкую ладонь ко лбу, надеясь увидеть в сгущающейся тьме что-то, неподвластное его взгляду. Для Скипброта Нэнси слишком живая, слишком горячая и земная — человек в царстве духов и фей. Она перехватывает взгляд Гуннара и несмело улыбается — просто копия почившей в морской буре Эдды, его Эдды. Тоннинсон видит сходство не в первый раз, но почему-то именно сегодня оно поражает его в самое сердце, спрятанное за жестким колючим свитером, бьет наотмашь, словно штормовая волна, что вспарывает деревянную обшивку насквозь прогнившего корабля. У Эдды была впереди вся жизнь, но она не справилась с первым же штормом, у Нэнси большой опыт в укрощении жизненной стихии, хотя наверняка и ей проходилось тонуть и терпеть кораблекрушения. Гуннар все понимает по обрывочным фразам, сказанным наспех, по стиснутым костяшкам пальцев, по грустной полуулыбке и тихому «не сейчас, Нэд» в трубку телефона. Дрю спешит жить здесь и сейчас, потенциальное «долго и счастливо» для нее такой же мираж, как летучий голландец для бывалых моряков. Нэнси покинет Скипброт, исчезнет с северным сиянием, оставив о себе на память только горечь очередной утраты и бесполезные, вмерзшие в лед сокровища, окрашенные чужой кровью. Гуннар лишь вздохнет: по его душе в очередной раз пройдутся острым крюком, соскабливая налет, да и бросят за ненадобностью — гнилые устрицы вроде него — дурной материал для житейского супа. Маркус и Элизабет уплывают куда-то на Лангспилле — когда ты молод и влюблен, кажется, что море подвластно тебе, стоит лишь следить за присылаемыми сообщениями и ловко управляться с рулем. Гуннар надеется, что стихия будет к ним милосердна, и не разорвет в клочья, выплюнув на берег и присыпав шапкой соленой пены, как когда-то случилось с ним. Море шумит у самых ног, приглашая присоединиться к игре волн, что мелкими барашками отскакивают от тяжелых сапог. Пусть оно не слышит сигналов тонущих кораблей — в жизни должно оставаться место для крохотной надежды. Когда зеленый огонек далекого маяка несмело касается водной глади, старый моряк находит ответ. На рассвете Гуннар Тоннинсон уходит в свое последнее плавание, оставляя позади закованный в вечный лед город и свое растерзанное волнами сердце.