9 Врат.

FLASHBACK. POV Kakashi. — Какаши! — голос перегружен радостью, вдохновением, и я приоткрываю глаза, чтобы откликнуться на собственное имя. Когда открываешь глаза, а они ещё не привыкли к солнцу, начинаешь щуриться, веки сами опускаются вниз и окологлазные мышцы напрягаются; я с трудом разглядываю собственное окно, в которое пробирается солнце, и его лучи прячутся за чьей-то спиной. Выдыхаю, всё тело немного сжимается — обязательно стоит потянуться. — Какаши, просыпайся. Я нашёл новое занятие, где я тебя точно обыграю! — знакомый голос всё ещё плещет радостью. Кажется, я начинаю просыпаться и понимать, кто это залез в моё окно в самую рань; выходной день же. Силуэт прыгает с подоконника в комнату и пробирается к кровати. Сильная, почти грубая, рука хватает меня за воротник ночной рубашки и тянет — вытаскивает с постели, чтобы я очнулся полностью, встретил день и, набравшись сил, оттолкнул надоедливую фигуру от себя. — Я уже в норме, Гай, — нервно отзываюсь я. Кто ещё может ворваться ко мне? — Что у тебя за мысль? Мне, конечно, хотелось отоспаться, провести день в тишине, за книгой Джирайи, но Гай постоянно держал в тонусе, заставлял напрячься и попотеть. Почти каждый выходной начинался с силовых тренировок, где каждый из нас пытался друг друга перегнать, пока оба обессиленно не падаем. Один обгонял другого, но я, конечно, везде оказывался первым; Гай искренне радовался всем победам и говорил: «У меня есть стимул расти». Поражает его оптимизм, с самого детства. Каждый день не обходился без того, чтобы не пробежать из пункта «А» в пункт «Б», на перегонки, конечно же. Я снова обгонял его. И он снова радовался, показывая большой палец и одаривая меня ослепительной улыбкой. Я бы мог отказаться. Отказаться от утренних пробежек, соревнований и глупых споров, но это именно то, что заряжает меня каждый день, даёт привкус жизни, заставляет чувствовать себя живым. Гай — мой лучший друг, и он мотивирует меня постоянно. — Тебе сейчас не обязательно умываться, Какаши, всё равно замараешься, — хохоча проговаривает Гай. — Замараюсь? Что мы будем делать? — В Коноху завезли товары, а те благоухают и «цветут». Ящики огромные, а их стоит отвезти от ворот до резиденции Хокаге, сечёшь? — я лишь кратко кивнул, натягивая на себя водолазку и штаны: — Так вот, кто больше перетащит, тот и выиграл, идёт? — Идёт.

***

POV Kakashi. Понимаете. Очень трудно сдержаться, находясь перед его могилой. Ты стоишь ровно, сунув руки в карманы, а рядом ещё несколько могил, имена которых мне давно известны: кто-то участвовал в войне, кто-то пал на миссиях, чьи-то техники я копировал. Копирующий Ниндзя — человек, подающий надежды и знающий своё дело, который менялся с годами. Но времена меняются, всё, что я менял в себе — исчезло. Друзья умирают, люди уходят, а нынешнее поколение о тебе и не подумает. Я начинаю думать о том, что было бы, если Гай остался в живых? Представьте, если бы Неджи не оказался под градом того, что его убило? Что было бы? Иногда посещают мысли, что было бы, если Саске и Наруто посмертно стали героями, какая жизнь была бы у Сакуры? Такая же, как у меня? Была бы она сильнее меня? Отпустила бы своих друзей? Своего любимого человека. Смогла бы Хината справиться? Когда в голову прокрадываются такие вопросы, ты неосознанно понимаешь, что ничего не известно, всё в мире субъективно. Ты один. Потерю близкого стоит пережить. Время лечит. Стоит отпустить и начать заново. «Но ты уже стар, Какаши», — думаю сам себе. — Знаешь, Хатаке, — мягким голосом произносит Куренай, — когда я узнала о смерти Асумы, я долго не могла поверить в это. В первую секунду, я думала о том, что — это шутка, такого не может быть, мне лгут. Он сейчас откроет дверь и вернётся. Но этого не происходило, и тогда я начала понимать, что судьбу не изменить; рок, который настигнет тебя, неизбежен, надо жить дальше. — Ты так легко это поняла? — Конечно нет, дурачок, — на её лице появилась улыбка. Она хотела что-то сказать, но лишь потянулась ко мне, чтобы коснуться своей рукой моей щеки. Интересно, что она ощущает, прикасаясь ко мне? — Какаши, я понимаю тебя. Люди, познавшие одно и тоже горе, понимают друг друга так, как никто. Мне однозначно хотелось верить. — Много времени прошло, пока я поняла, что стоит успокоиться. Смириться. Я отрицала, я злилась, я считала, что если умру, я буду с ним; сил не хватило, чтобы прикончить себя. Я готова была пойти на всё, лишь бы его вернули, Какаши, — в её голосе я заметил дрожь. Не вынесу женские слёзы. — И я закрывалась в себе, Хатаке. Я уходила от общества и прекращала общаться, но после просто-напросто смирилась и нашла цель — наш ребёнок. Ребёнок — всё, что осталось у меня от Асумы. Курейнай, зачем? Зачем ты мне всё это рассказываешь? Я не пойму. Почему ты решила, что такой способ меня успокоит? Почему ты разговариваешь со мной? Почему хочешь помочь? — Такова воля огня, — проговариваю я, смотря куда-то в сторону, пока рука женщины ещё находится на моей щеке. — Что? — Мы все друг другу помогаем, не так ли? — Ты абсолютно прав, разве есть сомнения? — она наклоняет голову на бок. — Нет-нет, не думай ничего. Просто… — настала тишина. И пока я думал, она не отвела от меня взгляда, смотрела в упор, но не сверлила: — Когда все помогают, когда каждый пытается меня отвлечь, я чувствую себя полным подонком… — Какаши. — Нет, Куренай, не перебивай. Я — подонок. Ибо не могу правильно принять эту помощь, я запихиваю себя глубже в страдания, чтобы познать их во всю мощь. С каждым днём, я понимаю, что просто-напросто ослаб. В принципе, я стар и стремиться-то мне уже некуда, но я хочу найти покой. Я хочу покоя, милая. — хватаюсь за её руку, будто бы она сейчас уйдёт, но она даже не двинулась: — Куренай, я пытаюсь понять всё, что ты говоришь или то, что говорили мои ученики, но я не могу, почему-то. Уже давно смирился с потерей Рин и Обито, а теперь подкосила смерть Гая и столько времени прошло, а я вспоминаю уже о всех погибших, о всех. — Какаши… Я вижу, как на её глаза наворачиваются слёзы, а сам и не чувствую, как поток горечи стекает по моему лицу; я не вспомню, когда плакал в последний раз. И не хочу запоминать то, как плачу перед ней сейчас. Ощущаю, как крепко сжимаю руку, но она всё же не против, только ближе присаживается ко мне и крепко обнимает. И в такие моменты, ты чувствуешь себя ребёнком, который познал всю боль мира. Ребёнком, который только что повзрослел. — Какаши, — нежно проговаривает Куренай, но в голосе чувствуется дрожь. Её пальцы проникают в мои волосы и она наверняка прикрывает глаза — я слышу её тяжёлый вздох. — Ты в угнетённом состоянии — это нормально, тебе стоит погрустить, пережить это. Но без поддержки и этих слов, ты бы уже давно подумал о том, что ты никому не нужен. Это не так. Ты нужен, Какаши. И даже после этих слов, легче мне не стало. Всё остальное время — целую неделю в четырёх стенах — я провёл в одиночестве. Жизнь за окном не предвещала неудач, для меня это уже ничего не значило; вставал я только до туалета и до раковины, чтобы выпить стакан воды, а после ложился обратно в постель. Когда наступало утро, я тщетно пытался представить Гая, что постоянно врывался в окно моей спальни: шумно, резво. Но почти каждое воспоминание, что врывалось в голову, каждое представление о друге отдавалось болью в грудине. И только одно единственное воспоминание, взрывалось во мне разными красками; чувства были смешанными, и я не мог некоторое время справиться со стыдом, смехом, смущением и брезгливостью.

***