Комната Эвена

На следующий день я проснулся относительно рано. В палате пахло свежестью и прохладой, поэтому мое пробуждение было довольно приятным. Некоторое время я лежал с закрытыми глазами, чтобы немного прийти в себя после сна. В такой приятной атмосфере, я бы с удовольствием поспал еще немного, но не вышло. - Поздно ты, - послышался знакомый голос, чей хозяин явно понял, что я уже не сплю. И я едва сумел подавить улыбку. С трудом разлепив склеенные после сна веки, я нашел Вальтерсена у открытого окна. Он стоял спиной, и я невольно залюбовался его широкими плечами и стройной фигурой, которая хорошо вырисовывалась под тонкой тканью белого халата. - Что Вы тут забыли в такой час? – сипло спросил я, бросив короткий взгляд на настенные часы. Было только полдесятого, а доктор на обход не приходил раньше десяти. - Мало ли что могло случиться с тобой за два дня выходных, - бросил он с нарочитым безразличием в голосе. - Остальных пациентов я уже обошел, ты последний, - Исак через «а» обернулся и, заметив мой пристальный взгляд, увел глаза в сторону. - И Вы ждали, пока я проснусь? – я не переставал глазеть, а доктор тем временем прошел к своему любимому стулу и вальяжно развалился на нем. – Ждал, поэтому сходи в ванну по своим делам, я подожду тут. Я ничего не стал отвечать. Нехотя выбрался из постели и пошлепал в привычном направлении. Исак через «а» был вполне спокоен, учитывая, что пару деньков назад выпил воду из моего унитаза. Старался делать вид, что ничего не произошло? Он был таким же, как обычно, никакого негатива в мою сторону, или чего-то, о чем говорила Эва, я не почувствовал. И это придавало мне уверенности. Когда я вышел из ванны, Вальтерсен сидел на том же месте, сложив руки на груди, и что-то очень важное перемалывал в своей голове, от чего на его лбу проступила тонкая синяя венка. И даже она показалась мне до ломоты в костях прекрасной. - О чем задумались? – бросил я и уселся напротив. Исак через «а» поднял на меня серьезный взгляд и скомандовал: - Ложись. - В смысле? – я не сразу понял, что он имеет в виду, но тот кивнул в сторону подушек, и до меня дошло. Лечь. Нужно лечь на кровать. - На спину? – и снова тупой вопрос. Браво, Найшем, браво, теперь Исак через «а» подумает, что ты последний деградант, который не может понять обычных истин. - Да. На спину, Эвен, - спокойно ответил доктор. Мне показалось, что мое имя сумасшедше красиво прозвучало с его уст, и я неконтролируемо и глупо заулыбался, но быстро пришел в себя, поэтому Вальтерсен не успел заметить. Исак через «а» достал из кармана пару одноразовых перчаток и с характерным звуком натянул их на руки. - Подними майку. Я немного растерялся и замялся. Что? Поднять майку? - Это необходимо? – я свел брови и задумчиво уставился на Вальтерсена. Теперь уже не понял старший. Он поднял на меня удивленный взгляд и похлопал длинными ресницами. - В смысле? В том смысле, что мне было не по себе. Неудобно. Неприятно. Стремно, в конце концов. Я никогда раньше не задумывался об этом, но в тот момент в моем мозгу четко запульсировала мысль о том, что мое тело неидеально. Точнее, оно вообще было далеко от идеала и выглядело, наверняка, ужасно. А еще вспомнились вчерашние слова Эвы. Она подшутила над моим телом, но в каждой шутке… Нет, это была не шутка, это было серьезно. И она абсолютно права. Да, Вальтерсен был моим врачом, и это вполне нормально, что он хотел осмотреть меня, это его работа. - Да, я понял, - растерянно промямлил я и задрал футболку. А сам отвернулся к окну, чувствуя, как к щекам приливает краска. Черт-черт-черт. Он смотрит? Пристально? Я выдохнул, выпуская тяжелый воздух изо рта, и это не осталось незамеченным. - Успокойся, это обычный осмотр, я не кусаюсь, - сказал он и надавил пальцами где-то под ребрами. – Больно? - Нет, - честно ответил я, чувствуя, как понемногу успокаиваюсь. Действительно, что в этом такого, он ведь и вправду не кусается, он обычный человек, более того, он мой врач, чего мне было стесняться. Я пытался убедить себя в этом. Но странное ноющее ощущение все еще оставалось где-то в районе груди. - А тут болит? – он надавил куда-то еще, но снова нет. Тем не менее, я не слишком был сконцентрирован на ощущениях, мои мысли больше были заняты тем, что у этого парня очень крепкие пальцы. Длинные, красивые и крепкие. Он так сильно вдавливал их в меня, будто вулкан на Венере буравил. - Вы случаем не пианист? – вырвалось у меня, и я несдержанно хихикнул от глупости вопроса. Какой пианист? Он так-то врач, вообще-то. Я услышал, как доктор тоже ухмыльнулся, но ничего не ответил на странный вопрос. Он потянул мою футболку вниз. Я понял, что осмотр окончен и повернулся лицом к Исаку через «а», который в это время уже стянул перчатки и выбросил в урну. - На два пальца увеличена печень, дружок, - сказал он, вытягивая вперед указательный и фак на манер пистолета, якобы демонстрируя степень плачевности ситуации. А я снова уставился на его пальцы, которые без перчаток выглядели просто крышесносно обалденно – аккуратные и ровные, с маленькими розовыми подушечками. - Нужно будет сделать узи, - Вальтерсен отвлек меня от мыслей, и я перевел взгляд на его лицо, делая вид, что внимательно слушаю его. – Что насчет колы? Я отрицательно покачал головой, ожидая, что он спросит за воду с сахаром. Это было так глупо и по-детски, но я хотел похвастаться доктору, что я смог, что сделал это! Но не вышло. Вопреки моим ожиданиям, Исак через «а» объявил, что утренний осмотр окончен и поспешил удалиться. Я откинулся на подушки и закрыл глаза, понимая, что вся эта фигня, которая творится со мной – совсем не смешно. Что? Крышесносные пальцы? Похвала за воду с сахаром от доктора Исака через одну «а» Вальтерсена? Разве это не переходило границы? Я привык быть один, ни о чем не думать, ни о ком не переживать. Я создал свой мир, в котором не было все радужно и прекрасно, но он был моим – личным. И я не видел ни одной весомой причины, по которой мог позволить Исаку через одну «а» влиять на атмосферу этого мира. А он влиял, этого отрицать уже было нельзя. Сначала жутко раздражал, но это только поначалу, а потом что-то пошло не так. Определенно это еще была не любовь. Потому что невозможно полюбить кого-то так быстро. Любовь – сложное чувство, которое возникает на основе химических реакций и множества-множества-множества других факторов. Любовь подобна Большому Взрыву, когда из ничего возникает все, но для того, чтобы это приняло привычный вид, должно произойти множество событий. Вот, что я думал, когда пытался найти объяснение этому феномену. Но Исак определенно мне нравился, когда я не думал о его возрасте и социальном положении нас обоих. Что вообще могло связывать нас двоих? Он был обыкновенным доктором, который слишком любил свою работу. Он хотел хорошо выполнить ее, чтобы в коллективе его начали уважать. Это было его целью. У меня же цель была другая. И жизнь у меня была другая. И даже мышление строилось совсем по-иному типу. Почему он вдруг понравился мне? Среди тысячи других парней, которые были вокруг, почему именно он? Я задался этим вопросом и в раздумьях вскоре уснул. В прохладе мне всегда засыпалось лучше, а в духоту мой организм и вовсе полностью выходил из строя. Я знал, что всему этому способствовало мое подорванное здоровье, поэтому где-то в глубине души благодарил Исака через «а» за попытки и терпение. А он терпел, и я понял это сегодня так явно, что чуть искры из глаз не полетели. Да, он был чертовым властным ублюдком, который хотел, чтобы все плясали под его дудку, но он давал мне время. Он давил, но не ломал под себя. Делал так, чтобы мне самому надоело отпираться. Черт, ведь так было с самого начала. Он был противным и назойливым, но никогда силой не вливал в меня свою поганую колу или больничную похлёбку. Я злился на Исака, и он нереально бесил меня, да и сейчас продолжает, и я упорно не хотел замечать простых истин. А сегодня на этом глупом осмотре, на котором, кстати, он тоже был довольно быстр, понимая мою неловкость, все предстало передо мной именно в таком свете. Ведь так все и было?! *** Я проснулся от какого-то копошения в палате. Разодрал один глаз и поводил по сторонам, заметив у прикроватной тумбочки Юнаса, который выбрасывал в пакет все мои припасы, успевшие испортиться. - Ты чего не позвонил? – спросил я и сел на кровати, потирая глаза. В последнее время в моем теле совсем не было сил, и все время хотелось спать. - Ты бы стал отпираться и говорить, что все хорошо и мне не нужно приходить, - сказал он слегка хриплым голосом после улицы. – Я все понимаю, но ты хоть иногда прибирайся тут, а то крысы заведутся, - он помахал перед моим носом пакетом с какой-то тухлятиной, на что мне пришлось зажать нос, чтобы не проблеваться прямо на кровать. - Я не виноват, что вы приносите это. Знаете же, что я все равно не буду есть, - пробурчал я и снова завалился на кровать. Плевать. Юнас был словно член семьи, поэтому я не считал его важным гостем. Тем более, он часто заходил. - Знаем, но надеемся. - Снова ты за старую песню? - А ты? – возмутился парень, поднимая густые брови. – Что-что? Нечего сказать в свое оправдание? Не хватит еще? Ты уже все всем доказал, пора бы и о себе подумать! А вот это было зря. Я едва сдержался, чтобы не послать его куда подальше. Нет, это правда была болезненная для меня тема, и Юнас знал прекрасно, что лучше не заикаться об этом. - И еще, возьми уже трубку на свою мать! Или ответь хотя бы на смс. Что ты ведешь себя как ребенок? А это последняя капля. - Проваливай, - как можно спокойнее сказал и повернулся на другой бок. Юнас громко вздохнул. - Ты можешь поступать как распоследний урод сколько захочешь, но прекрати втягивать меня в это. И прекрати мучать свою семью. Резким движением я вытащил из-под головы подушку и пульнул в Юнаса. - Какого хера ты до сих пор здесь? Какого хера ты продолжаешь читать мне нотации? - Твоя мама звонит тебе каждый день, она переживает о тебе, - Юнас говорил спокойно в отличие от меня, потому что у меня внутри уже разразился целый пожар. - Да и пусть звонит себе, я ведь не прошу ее! Откуда мне знать, может ее вставляет слушать гудки? – я чувствовал, как начинают гореть щеки и закладывать уши от злости. Я ненавидел подобные разговоры. Кто-то из моих друзей считал своим долгом раз в неделю промывать мне мозги подобным образом, потому что моя заботливая мама не переставала им названивать и капать на нервы. Все выглядело именно так – я ужасный сын, который не берет трубку на мать, не отвечает на ее смс, полностью игнорирует, полностью вычеркнул из жизни. И все хотели видеть только эту сторону, потому что ей нравилось притворяться жертвой, потому что она мастерски переманивала людей на свою сторону, и все вместе они просто бомбили по мне, по моей жизни и по моей болезни, которая казалась им не то прихотью, не то психическим отклонением. - Она волнуется, - снова эти слова. - Чего ты заладил, как испорченное радио? И что, что она волнуется? В мире столько людей, и каждый день кто-то волнуется. Я тоже сейчас волнуюсь. Не хочешь попереживать обо мне? Юнас закатил глаза и прокашлялся. Он не был на моей стороне. Никто в этом чертовом мире не был на моей стороне. - Просто выслушай ее, вдруг она скажет тебе что-то хорошее, например. - Что она скажет? Чтобы я начал есть? Чтобы перестал дурачиться и начал есть? – последнюю фразу я практически прокричал, чтобы сдержать истерику, которая буквально рвалась наружу. Неужели нет на свете никого, кто мог бы понять меня? - Но ведь это логично! – Юнас тоже повысил голос. – Разве не это тебе нужно сделать? Просто закрыть на прошлое глаза, забыть все обиды, перестать строить из себя великого мученика и начать есть! - Выметайся, - едва слышно сказал я, пораженный этим неприкрытым стебом над моей болезнью. Болезнью, которую так легко победить, лишь начав есть. - Эвен, я хочу тебе помочь. Я почувствовал, что еще немного и меня прорвет. Я старался не думать обо всем этом идиотизме, но это невидимыми слоями день за днем накапливалось внутри. И было чувство, что меня разорвет в клочья от эмоций. Мне было так жарко, что по вискам скатывались капли пота. Будто меня окунули с головой в адову кипящую лаву. - Я сам себе не хочу помогать, с какой стати тебе это делать? – мой голос показался чужим, видимо и Юнас заметил, как странно он прозвучал. – Ты думаешь, что все просто, но ты даже не представляешь, в каком мире я живу, потому что ты никогда тут не был. На моем месте, - я замолчал и поднял на друга взгляд. Тот растеряно смотрел на меня. Не ожидал. Я тоже. - У меня анорексия! И если ты, чертов амбициозный урод, не знаешь, что это такое, то лучше заткнись. Или загугли, может быть, тогда в твоей голове что-нибудь прояснится. Юнас постоял молча еще какое-то время, а потом промямлив что-то типа, что ему лучше сейчас уйти и он позвонит мне позже, вылетел из палаты, словно ошпаренный. Дело было не в Юнасе или его словах. Такое бывает, что когда тебе долго-долго капают на мозги, ты срываешься, и кто-то просто попадает под горячую руку. Я пожалел об этом психозном эпизоде уже через десять минут, когда немного остыл, ну а с другой стороны я, несомненно, почувствовал легкость. Я так долго держал эти слова в своей голове, что выплеснуть их наружу оказалось – как камень с души. Конечно, в той форме, в которой это произошло, я не планировал их озвучивать, но уж лучше так, чем никак. Просто не было слушателя, который мог бы отнестись к этому с пониманием. «Чем он болен?» «А разве он чем-то болен?» «Он просто должен начать есть, тогда он поправится. В этом нет ничего сложного!» На протяжении всей болезни я слышал эти фразы не только от обычных людей, друзей, но даже от врачей. Заболеть анорексией - то же самое, что признаться в том, что ты гей. Чувства тоже похожие. У тебя не стоит на девушек = не стоит на еду. Ты ненормальный, потому что не трахаешь девчонок = ты ненормальный, потому что не поглощаешь еду. И то, и другое приравнивают к психическим отклонениям. И за то, и за другое общество будет тебя призирать, косо смотреть, ненавидеть, в конце концов. В обоих случаях люди считают своим долгом капать тебе на мозги так, будто они на твоем месте и прекрасно понимают ситуацию, хотя ничего они не понимают, а просто смотрят свысока, гордясь тем, что не подхватили ни одну, ни вторую заразу. И никто не хочет понять, что анорексия - это физическая болезнь, а нетрадиционная ориентация – то с чем человек родился и его личный выбор, а не отклонение в голове или прочая хрень, которую пытается навязать общество. Весь оставшийся день я провалялся в постели. Теперь мне не хотелось даже пить или выйти на улицу. Я лежал и тупо смотрел в потолок, пытаясь узреть в нем тайну бытия. Столько мыслей за сегодняшний день прошло через мою голову, что думать еще у меня просто не было сил, в голове было пусто, как и в душе. Юнас не позвонил, да и я не особо ждал. Я хотел уснуть, но не выходило из-за опущенного в унитаз настроения. Когда Исак через одну «а» ввалился в палату, я лежал на правом боку прямо лицом к двери. - Снова Вы? – безразлично спросил я и приподнялся. От нервного напряжения разболелись все мышцы, и я поерзал, пытаясь найти удобную позу. - Вечерний обход, ты что-то имеешь против? – Вальтерсен уселся на привычное место и принялся листать мою карточку. – Я не послал тебя сегодня на узи, потому что решил, что лучше мы сделаем его завтра вместе с почками и сердцем. - Я делал все эти узи, когда поступил, - слабая попытка запротестовать. - Это было сто лет назад, мы должны следить за твоим состоянием, а не лечить по узи трехнедельной давности. - Прошло две с половиной недели, - поправил я, хотя это не имело абсолютно никакого значения. Исак через «а» ничего на это не ответил. Он продолжал внимательно листать мою карточку, а я молча смотрел на него. Выглядел он так себе, дневная усталость легла на красивые черты его лица, и вот сейчас он вполне походил на тридцатилетнего. - Вы никогда не думали сменить профессию? – зачем-то спросил я, заставив Вальтерсена поднять на себя удивленный взгляд. – Я имею в виду, Вы так много работаете, наверняка, устаете. Никогда не было желания все бросить и просто сорваться куда-нибудь? Стать вольным музыкантом или свободным художником?! Исак через одну «а» закинул ногу на ногу, и задумчиво прикусил кончик ручки. - Бросить все? – повторил он и внимательно посмотрел на мое лицо. – Думал, причем совсем недавно меня тоже посещало это желание. - И почему бы просто не поступить так? Собрать сумки и чемоданы и деться куда-нибудь. Разве не замечательно исчезнуть от реальности в какой-нибудь далекой деревушке, сидеть под дубом и писать стихи или слушать музыку. Вальтерсен рассмеялся. - Писать стихи я точно не умею. - Ну, - я тоже не сдержал улыбки, - Вы понимаете, что я имею в виду. Пожить для себя. Хотя бы какое-то время. - Когда я выбирал между медицинским и финансовым, я очень долго думал. Знаешь почему? Я отрицательно покачал головой - Потому что работа врача исключает жизнь ради самого себя. Когда человек становится врачом, он несет ответственность за жизни других людей, поэтому ему нужно забыть о том, что существует кто-то помимо пациентов. Нет ничего дороже их жизней и здоровья. Я улыбнулся и кивнул, соглашаясь с его словами. - Я думаю, что Вы один из немногих, кто так думает. Если вообще не единственный. И мы оба рассмеялись, потому что понимали – это правда. В мире слишком мало врачей, но много тех, кто работает врачами. - А что такое? Ты хочешь куда-то сбежать? – Исак поменял опорную ногу, не сводя с меня заинтересованного взгляда. Я кивнул. Внутри меня было странное томящееся нечто, и в глубине души я понимал, что это. Это было непреодолимое желание рассказать ему обо всем, обо всех моих проблемах и переживаниях, о том, что произошло сегодня с Юнасом, и что происходит со мной изо дня в день. Но я промолчал. - Просто надоело валяться в больнице. Хочется увидеть мир, почувствовать жизнь, броситься с головой в путешествия, увидеть различные места. Исак через «а» не переставал улыбаться, слушая меня, и я тоже заражался его детской и искренней улыбкой. - А что мешает? Я удивленно вскинул брови. - Док, Вы, кажется, чего-то подзабыли. Я лежу тут с расстройством, вообще-то. Вальтерсен пожал плечами. - И что? Разве что-то столь незначительное может тебя остановить? - По-вашему, это незначительно? То, что происходит со мной, не имеет значения? – я серьезно не понимал, что он имеет в виду. Исак через «а» помолчал какое-то время, а потом выдал: - Нет, я не думаю, что это не имеет значения, но ты должен понимать, что ты еще можешь полностью восстановиться. Знаешь, бывает даже, что безнадежно больные, какие-нибудь люди с циррозом печени восстают из мертвых. Я улыбнулся. - Это Вы меня так подбодрить сейчас пытаетесь? Черт, этот парень… Я не мог понять, почему вообще чувствую все это, но от его слов, у меня все сжималось внутри, и мне просто хотелось упасть на его колени и разрыдаться. Он говорил чертовски нужные и правильные вещи. - Нет! – нарочито обиженно воскликнул Вальтерсен. Он улыбался одними глазами, они красиво блестели, а радужка переливалась различными цветами зеленого. Непередаваемое зрелище. - Я хочу сказать, что у тебя есть все шансы поправиться, потому что ты молодой и сильный парень. И в этом твой главный плюс. - А я думал в шикарной внешности, - я попытался пошутить, но Вальтерсен лишь недовольно закатил глаза. - И откуда только столько самоуверенности? Я посмеялся, скрыв от доктора тот факт, что, на самом деле, я тот еще комок комплексов. И мы замолчали. Исак через «а» снова уткнулся в мою историю болезни, а я бросал на него короткие взгляды, восхищаясь длиной ресниц и красотой мелких родинок, разбросанных по всему лицу. - В общем, - сказал он и поднялся, - насчет узи я тебе сообщил. Сегодня мучать тебя кока-колой не буду, но попей водичку с сахаром, Мэй передала мне, что ты вчера справился. Я неконтролируемо обрадовался тому, что эта информация все же дошла до дока. - Ложись спать пораньше и закрывай на ночь окно, а то тебе болеть вообще сейчас не нужно. Я покивал и пожелал доктору спокойной ночи, отмечая про себя, что с ним можно поболтать по душам и, если узнать его получше, то он не такой уж и мудак. Я улыбался своим мыслям и заметил, что Вальтерсен вдруг остановился у двери и обернулся. Он серьезно посмотрел на меня и сказал: - На самом деле, Эвен, у тебя очень серьезная болезнь, ты ведь понимаешь это? Я кивнул, потому что понимал. И еще потому, что он был первым, кто сказал об этом вслух. И кто, наверняка, осознавал это также четко, как я. - Поэтому, давай работать сообща? Я вопросительно взглянул на него. - Что Вы имеете в виду? - Я сделаю все, чтобы спасти тебя. Но и ты сделай что-нибудь для себя. Я онемел на мгновенье. Хотел что-то сказать, но только открывал и закрывал рот, потому что слова путались. Мое сердце забилось с такой силой, что я буквально слышал его стук в ушах. У меня чуть не сгорели легкие от того огня, которым окатило меня с ног до головы. А когда Вальтерсен, постояв еще некоторое время, вышел, видимо от неловкости, не попрощавшись, в уголках глаз я почувствовал скопившуюся влагу. Нет, я не плакал. Я просто был сильно тронут этими словами, потому что никто прежде не рвался меня спасать.