Солянка

      В ее кабинете горит свет, на улице темно. Какаши сидит на кушетке в майке и форменных штанах, его маска спущена на шею. Сакура заполняет документы. Это знакомая картина. Сенсей — упрямец, каких поискать, поэтому на медосмотр приходит только среди ночи и только к ней. Говорит, что не может рисковать своей репутацией, будто его всем известная нелюбовь к больницам — это какое-то достижение. Сакура ворчит, конечно, но последнее время все больше по старой памяти. Все-таки ей нравятся эти поздние часы, когда никакие дела деревни не отвлекают его и никакие срочные операции не встревают в ее планы. Их ночные рандеву в ее кабинете — прекрасная возможность поболтать и поделиться новостями, и просто… Сакура уже и не помнит, как это началось. Он остается иногда, развлекает ее, скрашивает тягомотину ночной смены долгими разговорами. С утра его будут ждать в башне Хокаге, и все заботы мира свалятся на его голову. Но он остается.       Один раз он даже проводил ее до дома, предрассветный туман скрадывал их шаги, скрывал деревню в легкой дымке, прятал их обоих от всего остального мира, и Сакура…       Сакура считает до трех и поднимает взгляд, заправляет за ухо выбившиеся из прически пряди. Надо будет помыть голову, а то уже никакие косы не спасают ее внешний вид. Девушка не помнит, когда последний раз ночевала дома — неделя выдалась тяжелой.       – С глазами все хорошо. Перетружены немного, но это для тебя в пределах нормы, – она встает, переворачивает страницу амбулаторной карты, делает пометки на ходу. Папка в руках уже трещит по швам и весит, как трехтомник. Но Сакура сильная и весьма ловко справляется с историей многочисленных болезней.       – Знаешь, я тут подсчитывала недавно, и оказалось, что я лечила тебя чаще любого другого шиноби, – Сакура улыбается чуть устало. Она в полном порядке. – Сай и Ямато-сенсей обычно не рвутся сломя голову на врага, а у Наруто есть регенерация, так что… Нет, конечно, чаще всех я лечила саму себя! Но второе место досталось… кхм.       Какаши кидает взгляд на свою карточку в ее руках, криво улыбается в ответ:       – Ты хотела сказать «почетное второе место»! – и добавляет мягко: – Хоть в чем-то Гай меня не переплюнул.       Сакура смеется, прикрывая рот рукой. Он отшучивается, но она-то видела изнанку. В эти ночные часы он чуть хуже скрывает комплексы и слабости. Боже, до Какаши ведь никогда не дойдет, что он стал Хокаге, верно? Герой войны и живая легенда, а он до сих пор ничего этого не замечает.       Сакура пробегает взглядом по сутулой фигуре бывшего учителя, по шрамам и морщинкам, и мозолям. Вздыхает глубоко — она в порядке — и сосредотачивается на работе.       Девушка поднимает руку, дожидается еле заметного кивка, и прикладывает ладонь к теплой коже плеча.       Это привычка, на самом деле. Ей не обязательно дотрагиваться до пациентов — чакра вполне успешно проникает в ткани и на некотором расстоянии. Более того…       – Ты был у меня первым, – фраза выскакивает изо рта без какого-либо контроля с ее стороны.       …более того…       Какаши смотрит на нее, его глаза чуть расширены.       – В смысле! – Сакура чувствует, как приливает к щекам кровь. – П-первый, кого я лечила прямо на поле боя, – она запинается, жестикулирует трехтомником. – До этого только в госпитале или под присмотром Цунаде-шишо или Шизуне-сан. Так что та миссия, помнишь, на границе страны Льда? Мне тогда впервые пришлось… и было так страшно, меня чуть не стошнило от волнения. А у тебя рваная рана рядом с магистральной артерией. Я… – Сакура смотрит себе в ноги, не смеет поднять глаз. Она никому еще не говорила. – У меня руки тряслись. И чтобы ты не заметил, – ее пальцы дергаются на мгновение на его плече, – я прижала ладони вокруг раны.       Его взгляд жжется на ее коже.       – …более того, – почему она не может перестать говорить вслух? – Я стараюсь лишний раз не прикасаться к пациентам, мне так… удобнее. Ну, если это не операция, конечно, или что-то сложное. Но с тобой просто… привыкла.       Видимо, на нее тоже действует заразительный эффект темной ночи.       Она еще запускает в его тело свою чакру для осмотра организма, поэтому чувствует, как учащается его сердцебиение. Знает, что он поднимает руку, и совершенно не удивлена, нисколечки не обескуражена, когда широкая ладонь ложится на ее шею.       …тогда предрассветный туман скрадывал их шаги, скрывал деревню в легкой дымке, прятал их обоих от всего остального мира. Сакура знала, что Какаши направится к памятнику после прощания с ней. А она пойдет принимать душ и завтракать, и ложиться спать. Но пока что они застыли у ее дома, и он еще не отвернулся, и она еще не ушла. И Сакура… Сакура подалась вперед, подняла руку, чтобы прикоснуться. Она много думала об этом, о ее привычке, и в утренних сумерках мысли ее вдруг выплеснулись наружу безрассудным порывом.       Но Какаши замер. Глаза его расширились от удивления. Недоумения.       Сакура скорректировала движение руки, обняла себя поперек туловища, качнулась назад на низких каблуках сандалий. Лицо обдало жаром стыда. Она опять все не так поняла.       Девушка попрощалась со всей грациозностью, на какую была способна в тот момент, и сбежала в свой дом, к завтраку, душу и тщетным попыткам заснуть.       Через две недели она уже в полном порядке. Через две недели она уже думать забыла. Через две недели Какаши приходит ночью на медосмотр, и она выбалтывает все свои секреты, и он кладет ладонь на ее шею.       Она совсем не сопротивляется движению. Трехтомник валится из ее пальцев на пол, но она уже не слышит шуршание разлетевшихся листов.       Его губы сухие и теплые, и он придерживает ее, но не давит, не настаивает. Сакуру трясет всю, ее прямо-таки колотит. Лучше бы он настаивал.       Какаши отстраняется, его брови сведены к переносице. Сакура не дышит.       – Ты не?..       Ее руки сжимаются в кулаки на его майке. В смысле — «она не»?! Сакура вспыхивает от гнева. Сакура настаивает.       Колено девушки находит обивку кушетки, вторая ладонь Какаши находит ее бедро… Позже, много позже, она вспоминает, что не назначала ему на этой неделе никаких медосмотров.