*****
Это не что-то особенное. Конечно, это — что-то особенное, и момент, как всегда, выбран сомнительный. Но это не повод дергаться. Именно поэтому Себастиан останавливается. Резко. Каменеет всем телом: темнеют, становясь ярче глаза, чётче проступают вены на кистях рук, жёстче становятся, распрямляясь, плечи, ощутимо напрягаются бедра и мышцы спины. В воздухе осязаемо пахнет грозой и ионизатор тут ни при чем. А ещё он сжимается так, что Крису почти больно. — Серьезно? — светским тоном, убийственно вежливо, интересуется он. Его акцент практически не слышен, а значит, он сейчас находится посреди потрясающего, на тысячу миль, нигде, между холодной, контролируемой яростью и радостным, почти легкомысленным «да ебать я это хотел». — Тебе необходимо поговорить об этом прямо сейчас? — и глаза у него ласковые-ласковые, не предвещающие ничего хорошего. Так смотрят на смертельно больных щеночков. Или на смертельно тупых взрослых мужиков. Крис надавливает ему ладонями на поясницу, опрокидывая на себя, подхватывает под ягодицы и перекатывается, укладывая на спину. Заправляет за ухо упавшую на лицо темную прядь, прижимается губами к подвижной брови, целует напряженную линию челюсти, вылизывает выступающие косточки ключиц, заставляя открыть шею, и немного приподнимается на локтях, заглядывая в глаза. — Сейчас, — он плавно подаётся бедрами назад и скользит обратно. — Лучший момент в твоей жизни. — первое возобновленное движение тягуче-медленное, почти осторожное. Второе — размеренное, по-хозяйски небрежное. — И в моей тоже. — На третьем он смещается, закидывает ногу Себастиана на плечо, безошибочно находя правильный угол, влажно касается языком впадины под коленом, но не ускоряет темп. — Потому что лучший момент в жизни всегда сейчас. — Ой, заткнись, ради Бога, — фыркает Себастиан, упираясь обеими ладонями ему в грудь, с намеком вжимает пятку чуть ниже лопатки, и тянет бедром на себя. — Ну. Крис находит рукой его член. На четвертом движении Себастиан сосредоточенно закусывает губу и, приподнимая бедра, толкается ему в кулак. Следующая нелицеприятная дрянь, которую он пытается сказать, обрывается требовательным стоном. Дальше никто не считает.*****
Крис просыпается легко, когда бледно-серое ноябрьское утро достаточно собирает себя в кучу, чтобы все-таки заглянуть в окно спальни. Крис всегда просыпается легко, потому что ему есть, ради чего просыпаться. Он медленно, лениво потягивается всем телом и, ещё не открывая глаз, неторопливо отводит руку в сторону, скользя пальцами по простыне. Египетский хлопок ласков. Внезапная пустота справа — обескураживает. Подушка уже холодная. Скатившись с кровати, он шлёпает босыми ногами на кухню и подвисает в дверном проёме, всей кожей ощущая вопиющую неправильность происходящего на каком-то глубинном уровне. Себастиан не включил радио и с непроницаемым лицом молчит поверх кофейной чашки, невидяще пялясь в белую стену напротив, выдавая ей лучший из своих взглядов начинающего аутиста. На нем всё ещё халат и он определенно не был в душе. Он рано для себя встал и очевидно хреново спал, если спал вообще: волосы растрёпаны, голубоватые тени под глазами неожиданно заметны, яркие, обычно выразительные, губы тревожно сжаты в тонкую линию. С ним случается.Сам Себастиан называет это профессиональной деформацией. Он временами вот так вот уходит в творческое пространство внутри себя и довольно несдержанно реагирует на любые попытки его оттуда извлечь. Но в этот раз просто пропускает традиционный поцелуй в шею. Крис замечает детали, потому что привык замечать детали, потому что Себастиан — весь в деталях, потому что тут никогда не угадаешь, какая именно мелочь окажется критической. А последствия могут быть любыми, причем, совершенно противоположными. Уже как-то были. Себастиан наконец замечает Криса, минуту удивлённо таращится ему между лопаток и беззвучно исчезает из кухни. Крис делает два коротких вдоха пока роется в холодильнике и слышит, как закрывается дверь кабинета. Себастиан ей не хлопает и не запирает замка. И это хороший знак. Или нет. Он смутно подозревает, в чем вообще дело, ничто же не предвещало. И не подозревает даже смутно, что теперь: идти выяснять прямо сейчас бесполезно, в лучшем случае его просто проигнорируют, его, кажется, уже игнорируют. Его точно уже игнорируют. Он делает медленный выдох, отправляет хлеб в тостер и берется за нож. Лук и томаты ложатся идеальными двухмиллиметровыми кольцами на ровную поверхность разделочной доски, простая последовательность действий если и не успокаивает, то отвлекает на время. Есть не хочется. У остывшего кофе в кружке Себастиана вкус корицы и ненавязчиво подкрадывающегося пиздеца. Крис выкладывает сэндвичи на тарелку, накрывает чистым полотенцем и вызывает такси. К моменту приезда машины, он уже полностью одет и нетерпеливо постукивает пальцами по бедру. Из-за закрытой двери так и не раздается ни звука.*****
День ползёт безобразной стрелкой на чулке уличной проститутки. День тянется расплавившейся на раскалённом асфальте жвачкой. Липнет вязкими секундами к вискам, растекается дребезжащим эхом тупой головной боли. Он не то, что бы паршивый, этот день. Просто бесконечный и при этом совершенно никакой. Вроде бы ничего серьезного, но сосредоточиться дольше пары минут на чем-либо все равно не выходит. Джереми смотрит на него с сочувствием. Затаенное беспокойство покалывает ладони жаждой безотлагательных и скорее всего бессмысленных действий. Лица не запоминаются. Запланированная еще в прошлом месяце деловая встреча проходит в основном мимо. Хотя, вроде бы, хорошо. Джереми спрашивает, не забыл ли он на всякий случай принять свои таблетки. «Ладно, ладно», — убеждает сам себя Крис. — «Ну, не в первый же раз. Подуеется и перестанет. Он ведь на самом деле даже не обижается. Не умеет. Он просто вообще такой. Проанализирует поступившую информацию и сделает правильные выводы, как и положено умному, состоявшемуся мужчине. Блядь.» Эмоциональные перепады Себастиана — ебучие американские горки. С одной стороны они абсолютно непредсказуемы, но с другой совершенно цикличны. Если накатать адекватную базу, в какой-то момент это даже перестает пугать. Это всего навсего специфика его работы. Ничего на самом деле личного. Потому что он-то как раз заметно бережёт от себя своих. Крису начинает казаться, что он многого не знает. Что упускает нечто важное. Разумеется, он нихрена не знает, они вместе всего ничего, они вместе даже не живут и никогда это не обсуждали. Они вообще нихрена подобного никогда не обсуждали. К вечеру Крис успевает извести себя так, что несётся обратно, даже не удосужившись уточнить, дома ли Себастиан и вообще.*****
Впервые открывая дверь своим ключом, он искренне надеется, что тот повернется в замочной скважине лишь один раз, и все будет нормально. — Нам нужно поговорить! — с порога кричит Крис, вваливаясь в прихожую, и судорожно стащив обувь, решительно проходит в кабинет. — Не сейчас. Я работаю, — ровно произносит Себастиан, не отрываясь от монитора. Он расслаблен в той же мере, в которой собран. У него стандартная рабочая ситуация: полупустая кофейная чашка, полупустая пепельница и ворох листов с пометками и исправлениями. — Хорошо. Мне нужно извиниться, — сглатывает Крис, вспомнив, что забыл, как дышать. — Принято, — легко соглашается Себастиан. И от этой лёгкости за километр несёт подставой. Крис сокращает расстояние и тянется к нему руками. Обнимает со спины, с нажимом проводит по плечам, надавливает под лопатками и оглаживает большими пальцами шею. — Я работаю, — медленно повторяет Себастиан, подаваясь под прикосновения, Крис хмыкает и удваивает усилия, слегка разворачивая его вместе с креслом, наклоняясь и многозначительно опуская ладонь на бедро, влажно касаясь губами шеи, горячечно, голодно выдыхая, чувствительно прихватывает зубами мочку уха. — А ты недооцениваешь творческий потенциал сублимации, — продолжает Себастиан, с усилием отталкиваясь от стола, сильнее разворачивает кресло и, разведя колени, тянется пальцами к пряжке своёго ремня, — Десять минут. Дедлайн. Крис слитным движением стекает на пол между его ног. Сам расстёгивает болт и ловит губами пульс, помогая себе рукой. Крис откровенно старается. Втягивает щеки, расслабляет горло, касается языком уздечки, замедляется, почти полностью выпуская член изо рта, медленно, влажно облизывает головку и скользит обратно по всей длине. От уголка губ тянется глянцевая ниточка слюны. Вообще, он всегда старается, но в этот раз даже уже не надеется, что это не очевидно. Чуткие, ласковые пальцы касаются его щеки, проводят за ухом, поглаживают скулу. Он в очередной раз поднимает глаза и ловит тихую, лукавую улыбку. — Красивый, — выдыхает Себастиан, неотрывно следя за ним дымчатым глазами, и голос у него мягкий, низкий, чуть хриплый, наполненный вкрадчивыми интонациями. — Я тоже тебя люблю.