Держись...

Смешное утро. Вроде бы и обычное, как всегда, но очень смешное. С самого рассвета в Храме Джедаев бесперебойно творилась всевозможная невообразимая чертовщина. Юнлинги носились по помещениям, упражняясь в скрытности и фехтовании. Правда, от их самопроизвольных тренировок мастера-джедаи начинали громко и абсолютно неприлично хохотать. Ну, детям это показывать было не обязательно. Да и сами взрослые были ничуть не лучше своих учеников. Магистр Кеноби ещё с вечера устроил падавану Вентресс «дополнительные занятия», после которых из комнаты они так и не вышли. Магистр Винду, в очередной раз рявкнув «А я, что, хуже всех?», засел в ангаре, припаивая к флагману модификации самого что ни на есть скайуокеровского стиля. То есть, самоубийственные. Но миленькие. Жизнь кипела, бурлила, ничто не оставалось на одном месте больше чем на несколько секунд. Так и Асока Тано, сидя перед окном, ловко набрасывала на листе бумаги фигуру большой тёмно-фиолетовой птицы, послушно усевшейся на подоконник рядом с художницей. Нетопырь периодически гордо ворочал головой, вслед за чем звучал недовольный фырк, и всё возвращалось на свои места. В такие моменты, запечатлевая на бумаге, не на электронном носителе, частицу окружающего мира, ей казалось, что время останавливается. Исчезают проблемы, исчезают вопросы, исчезают все существа, настойчиво желающие пообщаться с ней. Их будто и никогда не существовало. Сейчас их здесь двое: она и её модель. И пусть нетопырь готов позировать лишь потому, что хочет есть, хочет, чтобы его погладили, хочет внимания, он позирует. Она рисует. Неровные крылья, странная, словно сломанная морда, необычный цвет. Да, она специально выкрасила птицу в фиолетовый. Но никто и никогда не сможет сказать, зачем. Может быть, для того, чтобы привлечь к себе внимание. Может быть, чтоб вернуть Мусе былую раскраску. В весьма извращённом смысле, конечно. А, как думает сама девочка, ей просто захотелось покрасить кого-то в яркий цвет. Просто, чтобы было. Нет, ну а вдруг, в какой-то момент понадобится фиолетовый нетопырь? Карандаш ещё не успел коснуться незаконченного крыла, как лёгкий порыв ветра взволновал толстый альбомный листок. В немаленькую, по меркам обычных джедайских келий, комнату, словно некрупный ураган, ворвался молодой мужчина и, не объясняя своего странного поведения, умчался в ванную. — У меня… плохое настроение. Вот и всё, что услышала его падаван. И, удивлённо пожав плечами, повернулась к своей модели, продолжив набрасывать на бумаге очертания необычной птицы. Скайуокер вышел лишь спустя полчаса, за которые можно было вдоволь накупаться. Он был, непонятно почему, ещё более рассерженным, чем когда только пришёл. На лице легко читалось ярко выраженная злость, но, при этом, от него исходило горькое облегчение. Горькое, но успокаивающее. Энакин, так ничего и не сообщая, прошёл почти до самого окна и всем телом бухнулся на кровать. — Ну, как? Девочка так и не оторвалась от несколько недовольной птицы, а та, в свою очередь, решив, что раз пришёл кто-то другой, кого тогрута заставит позировать, ей уже можно бежать, лететь, драпать отсюда со всех крыльев и ног. И нетопырь, оттолкнув когтистой лапой ногу художницы, прыгнул в окно, попав точно на восходящий поток ветра. — Муся! Девочка в расстроенных чувствах, высунулась далеко за линию стекла, наблюдая, как изящная фигура птицы постепенно становится всё меньше и меньше, наконец превратившись едва заметную точку. Поняв, что рисовать больше некого, Асока повернула голову к нагло развалившемуся на неширокой двуспальной кровати молодому мужчине. Что уж спорить, смотрелся он просто великолепно. Высокий, широкоплечий и узкобёдрый, а сейчас ещё и одетый только в лёгкие холщовые брюки. Обычная просторная рубашка не скрывала на этот раз красивый изысканный торс, из-за чего воспоминания прошедшего вечера поглотили вечно живую и смешливую тогруту. Тогда он нечаянно вцепился протезом руки в разобранную приборную панель, что привело к обычной в таких случаях парализации всех металлических конечностей джедая. И конечно, она была в этот момент рядом с ним. Чтобы помочь, успокоить, как всегда, спасти? Нет. Ей просто нравилось, когда этот мужчина, который выше неё на целую голову и старше на шесть лет, оказывался беспомощен, бессилен, так же, как и в том кашиикском лесу. И она могла главенствовать на ним, над его поступками, на его телом. Чем бессовестно и воспользовалась, устроив себе весьма приятное времяпровождение. Конечно, не только себе. Ему тоже было приятно. Наверное. Мягкий, но при этом разражённый голос вырвал девочку из раздумий. — Нормально она. Давай не говорить об этом, ладно? Асока легко спустилась с подоконника, едва задев некрасиво выпирающую ручку прикроватной тумбочки. Ей категорически не нравилось, когда Энакин злился. Однажды, к стыду своему, она это прекрасно помнила, в такой момент юная тогрута переборщила с подколами и внезапно оказалась лежащей на спине под донельзя разозлённым джедаем. А дальше произошло то, о чём неприлично даже вспоминать, что уж говорить о мечтах и снах маленькой девочки. А ведь она желала повторения этого. Хоть и никогда не признаётся в этом даже самой себе. — Ладно. Она ловко уселась на кровать, поджав под себя тонкие оранжевые ноги. В этой комнате, в отличии от обычных, стояла хорошая двуспальная кровать. В меру мягкая, в меру жёсткая. К ней было невозможно придраться, как к неудобным узким солдатским койкам, что стояли на республиканском флагмане. Тем более, что кому-то из них приходилось опираться бёдрами на этот предмет мебели. — Как Муся? Его лицо постепенно разглаживалось, приобретая всё более и более умиротворение выражение, но в глубине блестящих небесно-голубых глаз зародилась странная искорка, словно медленно разгорающийся уголёк. — Сбежала, как видишь. Бессмысленные слова, призванные лишь скрыть истинные намерения. Которые и так понятны им обоим. До мельчайших подробностей. Он знает, чего хочет она. Она знает, чего хочет он. Но никогда не выполняют это. Никогда не стараются доставить удовольствие друг другу, заботясь только о себе. Никогда не обращают внимания на взаимность чувств. Так думают они, даже не подозревая, что в порыве страсти забывая обо всём на свете, проявляют истинные чувства. Те самые, что так сильно друг от друга скрывают. Целуют каждый миллиметр кожи, мягко двигаются в такт собственным ощущениям. Делают всё для того, кто рядом. И сами не замечают этого, пряча правду в самых потаённых уголках души. Энакин задумчиво развернул голову, осматривая хрупкую фигурку, вальяжно опирающуюся на спинку кровати. Её руки были крест накрест сложены на груди, скрывая весьма приятную и, что уж говорить, одну из самых его любимых частей её тела. В одежде, или без неё, юная тогрута смотрелась очень возбуждающе. Такие мягкие, плавные линии. Такой цвет, яркий, но вместе с тем аккуратный. Такая, такая девушка! Да, это уже не та маленькая девчушка, что покраснела лишь от мысли, что лежала с ним на одной кровати. Это оформившаяся телесно и душевно молодая красивая девушка. Эта самая юная леди, вдоволь налюбовавшись на мужчину, решила сама перейти к более активным действиям. Асока беззвучно передвинулась ближе к нему, оказавшись совсем рядом, совсем близко. Так, что теперь эти двое могли чувствать тепло друг друга, учащенное биение сердец и… постепенно разгорающееся желание, так и подталкивающее наплевать на всё желание сохранить холодность, и наброситься друг на друга. Как жаль, что они не знают о своих, таких одинаковых страхах. Не знают, но действуют. Энакин медленно, лениво скользнул по запрятанной в тонкие красные брюки ножке, очертил металлическими пальцами мягкую ягодицу и, наконец перейдя на талию, потянул девушку к себе, которая ничуть ему не уступала, уже оперевшись на его грудь локтями и задумчиво рассматривая уродливый почти незаметный шрам у самых корней волос. А как только обе его руки оказались поверх неё, юноша несильно прижал к себе её лицо, слившись в столь долгожданном поцелуе. Губы двигались пока что небыстро, только распаляя взаимное желание. Асока, закрыв глаза, чуть провела ладошками по тёплому, ещё пышущему жаром телу и резко, но ничуть не удивив привыкшего к её энергичности мужчину, перебросила через него левую ногу, оказавшись в самом, что ни на есть удобном положении. То есть, сверху, опираясь на, так сказать, «меч» органического происхождения. Который уже готов к бою. Энакин, так и продолжая ощупывать поясницу и бёдра сидящей на нём девушки, едва заметно дотянулся металлическими пальцами до застёжки на её майке, расстегнув до самого края. Девушка же, не отрываясь от исследования полости его рта, отодвинула назад сначала одну руку, а потом другую, позволив оголить верхнюю часть своего тела. Да, прикосновения тела к телу без преграды в виде плотной, жёсткой кофты, были намного приятней. Значительно приятней. Теперь настала очередь брюк. Как его, так и её. Девушка чуть приподнялась бёдрами, чтобы его правая рука смогла, соскользнув по её животу, занырнуть под тонкий лоскуток ткани, плотно прилегающий к самой интимной части девичьего тела. А следом, невероятное колючее ощущение, растекающееся по всему телу, заставило её на секунду оторваться от столь приятного действия. Она судорожно закусила нижнюю губу и сразу же почувствовала, как партнёр, не желая бездействовать, переключился на нежную кожу её шеи. Эти странные поцелуи — то лёгкие касания, то яростные втягивания — также, как и до сих пор не убранная от её промежности рука, всё больше и больше расходились по всему телу, заставляя девушку забыть обо всём на свете, бездумно отдаваясь потоку страсти, что захлёстывал любовников с головой. И захлестнул. Энакин, приоткрыв глаза, обнаружил состояние девушки и, поняв, что более тянуть с самим актом бессмысленно, одним движением обнажил оранжевые бёдра, стянув брюки куда-то ближе к коленями. А после, едва сдерживая дрожь нетерпения, содрал их полностью, оставив своего бывшего падавана абсолютно голой. Она же, наконец придя в себя, если это состояние яростного транса, можно так назвать, оперлась левой рукой на его плечо, а правой, как всегда, вместо того, чтобы просто снять, стянуть, содрать, разорвала пояс на его штанах. Двое молодых и абсолютно голых людей. Иного произойти и не могло. Крепко расставив ноги по обеим сторонам от его бёдер, Асока чуть наклонилась вперёд, за очередным поцелуем, и, как только они соединились, мгновенно села на своего партнёра. Даже не села, просто насадилась и продолжила ловко, привычно, двигаться то вверх, то вниз. Энакин же вцепился в её ягодицы металлическими ладонями, до боли сжимая их, вбивая себя в девушку всё глубже и глубже. Их здесь двое. Только двое. Больше никого не существует, лишь их страсть, заставившая броситься в объятья друг к другу. Лишь их тела, их чувства, их Сила. Их жизнь. Здесь никого нет. И этот огонь, мощнейшим образом подогревающий эти, вроде бы, ложные чувства. Они могут лгать окружающим, лгать друг другу, лгать самим себе, что не любят друг друга. Что вместе лишь ради удовлетворения той безмерной похоти, что вспыхнула после единого «эксперимента», когда он хотел сбросить напряжение, а она — попробовать, что же это такое, секс. Не выдержали напряжения. Сорвались. И теперь не могут погасить свой гнев о других. Этим двоим нужны только они. Только тела. Душа не важна, тут нет любви, только похоть и страсть. Душа не нужна. Плотная ткань беспорядочно сжималась то его, то её руками. О неё тёрлись ноги, руки и тела любовников. На неё выплёскилось вся нежная влага, которую только могло произвести тело столь юной, но столь же разъярённой девушки. И всё на кровать, на простыню. Бедная простыня! Спустя несколько минут этого безумия она превратилась в комок мятых лоскутов, ведь тогрута, как никак являющаяся хищницей, не брезговала царапать всё, что попадётся под коготочки. В том числе и своего партнёра, чья спина уже покрылась мелкой сеточкой багровых разводов. Но ближе к завершению сего действия там появились и более глубокие, болезненные раны, медленно исходившие багровой густой жидкостью. Алые капельки сочившейся оттуда крови своим нестерпимо мянящим, такими вкусным, таким…таким фантастическим запахом лишь раззадоривали «аппетит» девушки, из-за чего её движения становились рваными. Резкими. Дёрганными. Словно упав, Асока последний раз насадилась на «меч» своего партнёра и, обессилев, обмякла на его плече. Мужчина же, недовольно сощурив глаза, провёл металлической рукой по округлому оранжевому бедру, скользнув выше, по тоненькой талии, тяжело вздымающейся грудной клетке, и наконец остановился под выпирающей лопаткой, плотно прижав к ней неживые пальцы. — Рановато. В его голосе звучали одновременно и гордость своим телом, и насмешка над ней, и нечто жуткое, пугающее. Опасное. — Я ещё не закончил. Холод. Жёсткость. Опасность. Теперь это ощущение приобрело чётко очерченные рамки. Он и не собирался останавливаться, чтобы партнёрша отдохнула. Нет. Эта пауза нужна лишь для того, чтоб сказать ей эти четыре слова. Чтоб удивить, ошарашить, напугать. Что ему прекрасно и удалось. Девушка, так и не придя в себя, попыталась приподнять голову и что-то промычать, но ей бесстыдно заткнули рот поцелуем и, растянув руки в разные стороны, повалили на спину. Энакин молча уложил только начавшуюся понимать, что будет дальше, её головой на подушку. Он быстро, при этом не забывая сохранять аккуратность, вошёл в неё. Чётко, в такт двигаясь, юноша изредка отвлекался от её губ, но лишь для того, чтобы покрыть поцелуями все в данный момент доступные части её тела. Щёки, лоб, шею, плечи, грудь. Грудь, такую мягкую, нежную. Такую нежную. Её нельзя ни в коем случае мять, грубо сжимать или, того хуже, щипать. Лишь гладить, легонько щекотать, целовать. Что он сейчас и делал. Весьма энергично делал. Даже слишком. Постепенно те лёгкие, почти беззвучные стоны, что наполняли сейчас комнату, начали перерастать в неравномерное подвывание, а руки и ноги девушки всё плотнее и плотнее прижимались к партнёру. Она уже не просто чувствовала это болезненное, мучительное удовольствие каждой клеточной тела. Она чувствовала Его. Как юноша остервенело вбивается в неё, стараясь войти как можно глубже. Как тяжело дышит, изредка пропуская один или два стона. Как подрагивают его губы от прикосновения к её ярко-оранжевой коже. Как Он чувствует Её. Да, это происходит каждый раз. Каждый раз потоки их чувств сливаются воедино, перенаправляя эмоции двух совершенно разных существ навстречу друг другу. Каждый раз они могут забраться в самые потаённые уголки души, найти, узнать всё, абсолютно всё, что только заблагорассудится. Но поверить… Не могут. Хотя где-то там, в глубине души, понимают, что действительно друг друга… И каждый раз это обрывается в тот самый момент, когда этих двоих пронзает яркое, живое, трепещущее наслаждение, к которому они так долго стремились. Его бёдра последний раз резко дёрнулись, и тут же мужское тело расслабленно обмякло, придавив женское всеми своими девятью десятками килограммов. Кровать надрывно скрипнула, покачнувшись в последний раз. В комнате повисла тишина. Лишь спустя несколько минут, может быть, даже более десяти, любовники начали приходить в себя. Потихоньку шевелиться, успокаивать дыхание и, наконец, более-менее нормально соображать. Более-менее. Энакин, с усилием опёршись на левую руку, сполз с любовницы и, стараясь не потревожить её, лёг рядом. Прижавшись широкой грудью к тонкому, полудетскому плечику. А она, скользнув всё ещё каким-то остекленевшим взглядом по нему, его лицу, волосам, шее, бездумно улыбнулась. Хорошее. Очень хорошее утро. Особенно, когда есть кто-то, с кем можно просто полежать. Без слов. Без действий. Просто быть рядом.