Значит, ты уже большой

Чем дальше, тем хуже.       Кажется, что именно эта фраза как нельзя точно передает все настроения, скользящие в доме семейства Конченковых и, судя по всему, еще и Лаврова.       От последней перепалки проходит немногим меньше недели, однако, несмотря на все уговоры Игоря и угрозы отца Стас даже не думает перебираться обратно в родную квартиру. Парень нагло оккупировал диван в донельзя просторной гостиной и не вставал с него даже для того, чтобы дойти до школы.       Женя первое время бесновался и названивал круглыми сутками из-за невозможности приехать с внезапно образовавшейся командировки, обрывал трубки Игорю, мол, пусть тот отправляет его сына домой и заодно смачно отвесит по ушам. Потом успокоился и пришел к тому, что пока его сын под присмотром лучшего друга — никакой беды ждать не придется. Лавров был удивительно надежный и за младшего Конченкова готовый и головы скручивать, и глотки рвать. В один из разговоров на этом порешали. Решения взрослых никогда не казались Стасу разумными и единственно верными.       А еще в гостиную удивительно быстро переехали и учебники, и гитара, в коридоре заметно поприбавилось в обуви, что не могло ускользнуть от Игоря, который все чаще стал работать из дома. — Твоего отца не будет неделю, а ты тут обосновываешься как на всю жизнь, — он смеется, искренне забавляется, треплет светлые мягкие волосы на макушке своей огромной сильной лапой. И Стас проглатывает в себе желание перевезти все свое барахло прямо сейчас. — Так, может, я на жизнь, — его голова на автомате тянется за ласкающей рукой. — Ты что, не приютил бы меня?       Их взгляды сталкиваются, никто не хочет сдаваться первый, и на какие-то мгновения в комнате повисает молчаливое напряжение. Оно давит изо всех сил на обоих, и Стас, не выдержав, облизывает губы и прячет свои глубокие черные глаза, тыкаясь лицом в чужую руку. Из-за чего он, конечно же, упускает из внимания, как на взрослом лице играют желваки. — Ты, Стас, — тяжелые пальцы быстро проскальзывают подушечками по задней поверхности шеи и исчезают, оставляя после себя неприятный холодок, — малолетний дурак. И иногда мне хочется тебе врезать. Парень сидит с опущенным взглядом и слушает, как чужие шаги быстро стихают за стеной другой комнаты. Иногда Стасу тоже хочется себе врезать.       Он свято уверен, что Лавров не замечает стремительно исчезающие сигареты из своей пачки. Мужчина, в свою очередь, старательно игнорирует редкий, но задушенный кашель с балкона и тонкий аромат табака от волос, в которые он с маниакальностью любит зарываться пальцами.       Перед сном, лежа поперек кровати, он думает о том, как Женя долго и по-военному четко бьет его ногами по почкам или как сносит нос одним выверенным ударом, когда узнает не только о том, что Игорь игнорирует появление у Стаса не по возрасту вредной привычки, но и всячески потакает его подростковым капризам.       Иногда Лавров, как последний мазохист, фантазирует, как Женя заглядывает ему в голову и отрезает ему все, что можно и нельзя первым, что попадется под руку, чтобы никаких причинных мест не тянулось к его отпрыску. Иногда Игорь согласен с тем, что друг из него хуевый. Чаще сомнений даже не возникает.       Он заходит на балкон тогда, когда Стас только делает первую затяжку. Трещание двери пугает, и он неловко закашливается, стучит кулаком по груди, в то же время пытаясь скинуть сигарету в приоткрытое окно. И все эти действия выглядят так комично, что Лаврову не хватает сил, чтобы заглушить рвущийся наружу смех. — Чем занят, малой? — мужчина подпирает плечом дверной косяк, а в глазах столько насмешки, что Стас буквально почувствовал, как стыдливо краснеют его уши. — Да я только попробовать, — не говорит, а пищит подросток, старательно уводя глаза. — Ты можешь не говорить отцу об этом? Он точно меня убьет. — Расслабься, — на плечи опустилась уже такая знакомая теплая ладонь, похлопала утешающе. — Если куришь, то делай это хотя бы правильно. Только сигареты переводишь.       Игорь вытягивает из тонких, еще детских, пальцев тлеющую сигарету и прикладывается к ней губами. По прикрытым векам и расслабившимся плечам было заметно, сколько удовольствия ему принесла одна затяжка. — Попробуй пустить в легкие, не собирай во рту, — проговаривает Лавров и выдыхает тонкую струйку дыма куда-то вверх. — От рака языка никто не застрахован.       Он возвращает сигарету парню и внимательно наблюдает, как тот, вертя ее в руках, смотрит косо и сомневается, стоит ли ему это делать. Кажется, Лавров перестарался и застал его врасплох. — Будто от рака легких тоже, — речь Стаса такая же язвительная, несмотря на заметное стеснение, и Игорь только закатывает к потолку глаза. Даром, что мелкий.       Когда тонкие губы касаются чуть влажного фильтра, Лаврова перемыкает. Он смотрит прямо, не отрывается и не моргает, только внимательно наблюдает за движением потрескавшейся кожи на скрученной бумаге. Голова невольно проводит параллели с Гумбертом, не самые приятные, но удержать их невозможно. Взрослый ребенок. Невинная распущенность.       Куча оксюморона могла бы родиться, но Игорь только улыбается и уверенно кивает, подбадривая, когда парень заходится в кашле после первой затяжки. — Ты еще совсем мал для этого дерьма. — Отвали.