Золотые цветы

Гладкая зеркальная поверхность отражала красивого роботического юношу со стройной точёной фигуркой. Юноша поворачивался перед зеркалом так и эдак, щурился с лёгкой самодовольной улыбкой, временами чуть касался пальцами блестящих, тщательно уложенных с помощью лака волос или проводил ладонями по талии и бёдрам. Соскучившийся по своему сногсшибательному облику Меттатон просто не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться собой в зеркале и тратил на это последнее оставшееся у него время перед выступлением. У него не было времени наглядеться на себя у Альфис, заставившей его выполнить множество разных вещей, чтобы проверить исправность работы всех систем, и теперь робот навёрстывал упущенное. В гримёрной кроме него не было никого. Джон отлучился куда-то по делам, Бургерпэнтс ушёл покурить перед концертом, Напстаблук и Смурена что-то тихо обсуждали между собой в коридоре. По зданию разносился невнятный гул: концертный зал, настоящий большой концертный зал, постепенно наполнялся народом. Диджей и певица увлечённым полушёпотом обсуждали что-то из песенного репертуара, как вдруг в коридорчике, ведущем к гримёрной, показались две женщины-призрака: мать Напстаблука и мать Меттатона. Напстаблук вздрогнул. Смурена посторонилась. — Напста, мальчик мой, здравствуй снова, — его мама потянулась к нему с объятиями, привидение нежно обняло её. — Наконец-то ты покажешься на сцене и я смогу услышать твою музыку… Это большое событие для всей нашей семьи, что мы сможем увидеть тебя за пультом диджея. Ты многого добился… Я с большим удовольствием посмотрю на тебя. И удачи тебе, сынок. — Спасибо, мам, — Напстаблук был очень растроган. — Напста, слушай, не подскажешь, где сейчас Меттатон? У себя? — мать Меттатона кивнула в сторону гримёрной. Напстаблук смутился и заволновался. И было отчего. Он вопросительно взглянул на родственницу, но та ответила ему лишь спокойным улыбающимся взглядом. Осторожно, рискуя одной фразой выдать всё, призрак попытался поправить её: — Возможно, ты хотела увидеть… Хаппстаблука? Если да, то его здесь нет… — Нет, Напста, я хотела увидеть именно Меттатона, — уверенно возразила та и, заметив его замешательство, прибавила как можно более ласковым и ободрительным тоном: — Не волнуйся, ничего не случится. Абсолютно ничего. Я знаю, на каком языке с ним поговорить. Можешь считать, что сейчас я чуточку более назойливый фанат звезды, чем все остальные. — Да, он у себя… — тихо проговорил Напстаблук, не став дальше препираться: было в её голосе что-то такое, что заставило его ей довериться. Кивнув, мать Меттатона просочилась в комнату сквозь дверь и окликнула робота. Услышав её голос, тот едва не вздрогнул, а по его лицу мелькнула тревога. Душа чуть чаще застучала в контейнере. Однако, не желая ничем выдавать себя, он придал лицу уверенное и приветливое выражение, ослепительно улыбнулся и повернулся к ней. — Оу, некоторым зрителям так не терпится увидеть меня… Чем могу вам помочь, миссис? — произнёс он любезным тоном. — Здравствуйте. Для меня большая честь видеть звезду монстров так близко, — вежливо начала женщина-призрак. — Видите ли, я два в одном: ваш фанат и мама Хаппстаблука. Он должен был попроситься к вам в группу, я пришла сюда и… не застала его. Мне хотелось бы узнать о его дальнейшей судьбе. Вы подумаете над его принятием или же вы отказали ему? Не подумайте, я ни в коем случае не буду обижена, просто я очень переживаю за своего сына. — Отказал ли я? Полно, разве можно дать решительный от ворот поворот столь очаровательному привидению? — ответил Меттатон, буквально на ходу соображая, что ему лепить матери в глаза. — К сожалению, у меня не было времени с ним как следует пообщаться. Ах, вы понимаете, проблемы, разъезды, выступление… А после выступления у меня сегодня интервью по поводу случившегося… Но я намерен взять его с собой и испытать по дороге, на что он способен. — Что ж, я буду очень вам благодарна. И всё-таки… Вы не знаете, почему сегодня он не здесь? У него что-то случилось? Честно говоря, я боюсь, что, попав к вам, он станет избегать меня. Знаете, такое бывает: дети становятся знаменитыми и начинают стыдиться небогатых родителей. Уж не стыдится ли он своей семьи? — и на этой фразе мать в упор посмотрела ему в глаза. Испытующе. Меттатону всё стало понятно. «Она подозревает меня. Играем, значит. Я или не я. Когда-то на съеденные без спроса призрачные конфеты, а теперь на мою настоящую личность. Что ж, не так просто, не так просто. Поиграем». Внешне робот продолжал прекрасно держать себя. Даже под пристальным вопросительным взглядом он не стушевался и невозмутимо, всё так же улыбаясь, ответил: — Стыдится ли он? О, не думаю. Я плохо знаю его, но он не производит впечатления того, кто был бы равнодушен к своей семье. Так что… Даже если вы услышите о нём в следующий раз ещё очень и очень нескоро… — Меттатон выделил голосом последнюю фразу. — Я полагаю, это будет вовсе не из-за того, что он стыдится. Ведь нельзя стыдиться, по крайней мере, такой очаровательной матери? В глазах Меттатона сверкнуло что-то вроде гордого огонька: «Что, взяла?» Мать улыбнулась. Что ж, вызов принят. Следующий ход. — Что ж, вы правильно поняли смысл моих слов, — заметила она. — Знаете, не хочу вас задерживать, но хочу сказать, что сцена была его мечтой. Признаться, он всегда был талантлив, но я не видела возможностей для него стать знаменитым. Что ж, я ошиблась. Ведь появились вы. А я смотрела все ваши шоу. И знаю, что все они чудесны. Уверена… что мой Хаппста, если бы поднапрягся, смог бы помочь вам с придумкой чего-то подобного. Я бы им очень, очень гордилась. Если бы она действительно пришла к какой-то чужой звезде, всё выглядело бы так, как будто мать пытается пристроить по блату великовозрастного сыночка. Но тут всё было совершенно не так. Оба прекрасно понимали, о чём на самом деле речь. В воздухе напряжённо висел вопрос: «Ты или не ты?» Судя по тому, что Меттатон легко подхватил игру, женщина всё больше склонялась к первому варианту. Но быть уверенной до конца всё ещё не могла. — О, я думаю, что у него хватит фантазии предложить мне что-то стоящее. А впрочем — проверим его потом на деле. Ведь всё нужно проверять, не так ли? — Меттатон взглянул с некой хитринкой. — Но видите ли… Сцена — жутко капризная штучка. Она нешуточно меняет тех, кто отдаётся ей. Я весьма впечатлён вашим благородным материнским чувством… но готовы ли вы к тому, что ваш сын, вступив на этот путь, изменится до неузнаваемости? Возможно, даже полностью отречётся от того, каким был раньше? Я считаю своим долгом предупредить вас… «Примешь меня другим или не примешь?» Теперь женщина ощутила, как повис именно этот вопрос. Сомнений у неё становилось всё меньше. Меттатон прощупывал почву — а значит, где-то глубоко внутри колебался. — Да, я готова к этому. На сцене ведь в любом случае приходится надевать маску. А иногда маска становится роднее истинного образа. Да, я слышала это в ваших шоу. Вы как-то говорили об этом. Но я не против этого. Он взрослый парень и в состоянии решать за себя сам. Я просто в любом случае… при любом раскладе буду его любить и в него верить. Он сам волен писать сценарий своей жизни. Я хотела бы только увидеть его сценарий, понять его… Но я не собираюсь в него вмешиваться. Передайте ему это, когда его увидите. Ведь важно, чтобы представление шло строго по сценарию, не так ли? — мать сначала посерьёзнела, но затем улыбнулась. «Да, я приму тебя, и не просто приму — я не собираюсь тебя разоблачать и не требую признаваться». Меттатон слегка дрогнул. Почему-то его тронул не столько сам факт заботы родительницы, сколько вот эта осторожность, ненавязчивость, нежелание врываться в жизнь повзрослевшего ребёнка и предъявлять свои права. Ему казалось, что он слышит: «Просто дай мне знать, что это ты, намекни полусловом, не признаваясь открыто, и я уйду со спокойной душой и не трону тебя — не бойся!» Меттатон понял, что решать что-то нужно прямо сейчас. Диалог подошёл к острой точке, да и до начала концерта оставалось мало времени. Просто удивительно, что до сих пор никто не вошёл. — Что ж, это похвально, что вы так бережно обходитесь с чувствами вашего сына… Итак, вы хотите взглянуть на сценарий его жизни. Хорошо, я передам ему это. Но позвольте мне ещё кое-что уточнить. Каков ваш главный вопрос к его сценарию? — Да или нет? — быстро проговорила женщина. Меттатон посмотрел ей в глаза и твёрдо, чётко выпалил: — Да. Мать не сдержала улыбки — не то нежной, не то облегчённой. Она отвела взгляд. — Что ж… Спасибо вам за то, что не пожалели времени на такого странного фаната, который пришёл к вам, а говорил не о вас. Я ведь могу немного сгладить это впечатление? Можно… автограф? На память. — У меня закончилась ручка, — не задумываясь ответил робот: у него возникла другая идея. — Но для столь необычного фаната у меня есть необычный знак внимания: звёздные объятия! Устроит? Та кивнула, и Меттатон буквально сгрёб её в объятия. Крепко стиснул, не говоря ни слова. «Да, это я, и я тебя тоже люблю. Знай это без слов и прости мне эту тайну», — вот что значил его жест. Он был благодарен матери за то, что та не стала давить на него с целью открытого признания, и в какой-то момент его благодарность дошла до того, что он сам, по доброй воле захотел дать ей чуть больше опоры. — Ма… — начал он, но призрачная ручка тотчас же закрыла ему рот. — Шшшшш. Всё в порядке. Уверена, вы прекрасно позаботитесь о Хаппстаблуке. А кроме того… — она явно неохотно отстранилась. — С таким актёрским талантом вы точно далеко пойдёте. — Есть в кого, — усмехнулся Меттатон, уже почти не скрывая этой фразой ничего. — В любом случае, всегда приятно слышать от фаната такие слова. Ах да. Я знаю, что вы помогли собрать средства на починку моего тела. Так вот. Как только у меня появится возможность, я верну всё до последней монетки. И возражений слышать не желаю. А теперь… расстанемся? Мне пора на сцену. — До свидания, — мать исчезла быстрее, чем он успел опомниться. Напстаблук в коридоре взглянул на кузена вопросительно и взволнованно. Ответом ему был взгляд уверенный и сияющий. Этого было достаточно, чтобы призрак успокоился. Близкие часто понимают друг друга без слов. Сцена, сцена!.. Меттатон жаждал её целый месяц, наконец дорвался до неё и чувствовал себя так, как чувствует себя человек, впервые после долгого сидения в духоте глотнувший свежего воздуха. Всё казалось ему восхитительным: и тяжесть металлического тела, и ослепительное сияние софитов, и громкая музыка, и множество зрителей перед ним, приветствовавших его звучными аплодисментами. Трудные дни состояния «я-не-я» прошли. Он оказался в своей стихии и чувствовал лишь одно: свободу. Он помнил, что заставил долго себя ждать, и желал компенсировать это в полном объёме. — Доброе утро, красотули! Вот и я! Меттатон — предрассветная звезда, которую долго ждали и которая взошла в блеске солнечных лучей! И сегодня все вместе мы весело проведём время и порадуемся новому миру — миру, где нет места вражде между людьми и монстрами! Он забылся. Звуки песен сами вылетали изо рта, тело само принимало самые разнообразные гибкие позы в танце. Он кружился, как в вихре, воспроизводя давно выученные движения и упиваясь только тем чувством, что вот он снова звезда и снова блистает в центре внимания многочисленной публики. Всё остальное резко померкло и утратило свою важность. Даже Бургерпэнтс, выскакивавший ради номеров в формате шоу, поражался тому энтузиазму, который демонстрировал робот. Полтора часа пролетели как одно мгновение. Оглушённый, ослеплённый, едва переводящий дух Меттатон ещё долго выкрикивал какие-то слова благодарности в зал, попутно приняв парочку букетов. Обратно в гримёрку он влетел, как на крыльях. — Ооо дааа! Наконец-то! Это — жизнь! Это — жизнь! — Ты молодец, — похвалил Джон. — Вы все молодцы. Но Меттатон, не расслабляйся. У тебя интервью через пару часов. По поводу того, что с тобой было, и вообще. Так что тебе лучше за это время немножко собраться с мыслями. — Дорогуша, я мастер импровизации. Дай мне насладиться моментом. Я всегда могу на ходу сообразить, что сказать. Расслабляться? Дорогуша, я расслаблялся целый месяц. Сейчас я готов работать просто круглосуточно! — И это очень радует, потому что мы потратили впустую много времени. Нам почти и придётся работать круглосуточно. В сроки, которые были раньше, мы по-любому не уложимся, но гнать всё равно придётся быстрее, чем собирались. Времени на осмотр городов по пути уже не будет. Приехали — выступили — в лучшем случае посетили еще одно-два мероприятия — поехали дальше. — Каюсь, виноват в этом, дорогуша. Но я с лихвой возмещу это своими стараниями. И всё же Меттатон не догадывался до конца, насколько на самом деле будет тяжело для его группы «возместить всё с лихвой». Джон не шутил насчёт круглосуточной работы. Жизнь превратилась в сплошной калейдоскоп. И если сам человек достаточно твёрдо стоял на ногах (или успешно делал вид, что стоит), если изголодавшийся по постоянной занятости и популярности робот едва замечал свалившиеся на его голову нагрузки, то Смурена, Напстаблук и Бургерпэнтс валились с ног после постоянного марафона «репетиция — выступление — автограф-сессия — общение с прессой — поели — поспали — очередной переезд». Диджей и певица приноровились спать в любой выдававшийся перерыв, если не удавалось выспаться ночью. Бургерпэнтс держался выносливее: во-первых, недосып был для него привычен ещё по прошлой работе, во-вторых, он находил, что выкладываться ради того, чтобы быть актёром, в любом случае лучше, чем выматываться за готовкой гламбургеров. Отдых кота сводился не столько к попыткам лишний раз вздремнуть, сколько к постоянному зоркому наблюдению за окружением: что, как и по каким законам идёт в этом мире «обаятельных и привлекательных». Он был счастлив, что обретает популярность, но не собирался развешивать уши и, наученный горьким опытом, неизменно держался начеку. Меттатон чувствовал усталость лишь тогда, когда его батарея начинала пищать, предупреждая о том, что остались последние проценты заряда. Только в этот момент он наконец неохотно выдёргивал себя из пучины зрителей и журналистов и укладывался на кровать, подключаясь к розетке. Но и после этого он не предавался покою, как будто внутри него сидело что-то вертящееся и прыгающее. Он доставал телефон, заходил в соцсеть, выкладывал фото с нового выступления с какими-нибудь задорными комментариями, переписывался с Альфис… и иногда с Эйрифлайс. Да, в суете робот всё же не забыл создать фейковую страницу от имени Хаппстаблука. С неё он заходил иногда, чтобы немного поговорить с Эйри, как он и обещал ей. Подобное общение подразумевало некоторые сложности, но с присущим ему актёрским талантом и неизменной находчивостью Меттатон играл роль призрака, пытающегося подружиться с процветающей музыкальной группой. Проблемы начинались уже с такой простой вещи, как фотографии. Фальшивую страницу должна была украшать аватарка, Хаппстаблук должен был периодически скидывать фото с собой и другими участниками группы, чтобы похвастаться, как идут его дела… И это при том, что выбираться из тела Меттатону очень не хотелось — одной из основных его целей теперь было полное слияние с механической конструкцией, как это было до поломки. При постоянных вылазках из тела наружу слияние превратилось бы в недостижимую мечту. Такие действия были для робота не только нежелательны, но и трудновыполнимы: он постоянно находился на виду, под взглядами зрителей и прицелом телекамер, а один оставался лишь тогда, когда сам себя приковывал проводом к розетке. Однако выход из положения был найден. Меттатону удалось упросить Джона задержаться на пару дней в одном из городов, где проходил очередной концерт. Тогда, в часы, когда его не донимали ни новые поклонники, ни папарацци, он всё-таки выскользнул наружу и сделал множество фотографий в разных районах города с разных ракурсов — где-то в одиночку, где-то с кузеном, где-то с Бургерпэнтсом и Смуреной, с некоторым сомнением согласившимися на поддержку его аферы. Самым трудным было сделать фотографию с самим собой. Хаппстаблук успел в своё время прожужжать Эйрифлайс все уши тем, как ему хочется работать с Меттатоном, и было бы странно, если бы у него в итоге не оказалось ни одной фотографии со звездой. Проблема заключалась в том, что лишённый души робот выглядел красивой, но абсолютно безжизненной машиной, сидящей в безвольной позе с потухшим взглядом. Но и тут Меттатон додумался, как выйти из положения. Он уговорил Напстаблука временно вселиться в своё тело. Зрелище это было ещё то. «Звезда» с трудом удерживала равновесие, еле балансируя в тяжеленной металлической конструкции, и с лица выглядела настолько потерянной и ошарашенной, что едва ли напоминала вечно уверенного в себе, блистающего улыбкой Меттатона. Меттатону не без помощи Бургерпэнтса пришлось вручную усаживать Напстаблука в подходящую позу, а потом долго объяснять, как сделать и удержать нужное выражение лица. Мороки вышло не на один час, и Бургерпэнтс, тихо хихикавший, представляя такое поведение у настоящего Меттатона, только хмыкал периодически: — И всё это только ради девчонки, с которой ты случайно спутался в том городишке? — Что поделать, дорогуша. Хаппстаблук обещал продолжить с ней дружбу, а я должен обеспечить себе максимально безопасный тыл, чтобы она не заподозрила, что её маленький розовый приятель и я — одно лицо. — Как ты вообще в этом ходишь?.. Я сижу в твоём теле всего три часа, а уже хочу просто лечь на пол и никогда не двигаться… — вздохнул Напстаблук. — Долгие месяцы тренировки, Блуки. Мной быть очень сложно. Я рассказывал тебе когда-то, сколько раз вписывался в стены и падал с лестниц, прежде чем научился управлять собой. Кое-как, ценой больших усилий, фотографии были сделаны — в разных местах отеля, когда поблизости не было народа, в гримёрке, на безлюдных улицах. При взгляде на снимки нельзя было и заподозрить неладное. Уличить робота можно было бы лишь по уже не розовому цвету души, но Меттатон позаботился и об этом — талия везде либо была прикрыта одеждой или руками, либо спрятана под столом, либо вовсе не попадала в кадр. Другой проблемой были друзья, но здесь возни вышло уже меньше — участники группы добавили Хаппстаблука в друзья без лишних вопросов, а родственники были только рады возможности регулярно получать от него весточки. К слову, фотки кидать пришлось ещё и им. И только мать Меттатона, увидев фотографию, где он вдвоём с роботом, не удержавшись, спросила: «Это вообще как?» Помня о поддержании «игры», призрак ответил обтекаемо: «Это военная хитрость, когда в команде больше одного привидения». Мать в ответ прислала смеющийся смайл и сообщение: «А, понятно. Передавай мои глубокие соболезнования». После этого дело оставалось за малым — сидеть иногда с двух страниц сразу, чтобы «поочерёдность» не вызывала подозрений, менять стиль сообщений, в случае сидения только с одной страницы не заходить потом сразу со второй… Ну и, конечно же, плести истории про то, как идёт приживание в группе. Здесь, впрочем, Меттатон чувствовал себя, как рыба в воде. Язык у него от природы был хорошо подвешен, да ещё и натренирован в процессе работы над множеством шоу. Всё, что ему приходилось делать, — это перерабатывать рассказы о том, что произошло с ним за день, как бы от лица привидения-стажёра. Только и всего. Выходило очень натурально. Словом, Эйрифлайс велась и ничего не подозревала. Придираться и пристально перепроверять собеседника ей не было нужды, да и к тому же она полностью доверяла своему приятелю. Она болтала с ним обо всём на свете, когда он заходил в сеть (хоть из-за большой загруженности робота с выступлениями это и случалось отнюдь не каждый день), делилась с ним впечатлениями, подслушанными шутками и, конечно же, тем, как у неё идут дела с театром теней. На этой почве у Эйрифлайс всё шло не очень плохо. Первое её представление в небольшом клубе, где выступал когда-то Бургерпэнтс, всё-таки состоялось. Народу пришло не очень много, если не считать призраков, по понятным причинам охочих до подобных вещей, но те, что пришли, отозвались в целом положительно. Девушке удалось по-настоящему напугать публику и вызвать у некоторых искренние визги. Для неё это был окрыляющий успех. Естественно, посыпалась и критика. Не разгромная — здесь таланту и стараниям Эйрифлайс нужно было отдать должное — но всё-таки критика. Девушке требовалось время, чтобы с ней разобраться, поэтому, когда её спросили, собирается ли она дальше устраивать подобные выступления, она ответила, что возьмёт паузу, чтобы получше обдумать свои идеи. Возьмись она за это дело с нуля, не имея опоры — чужое негативное мнение заставило бы её сидеть в недоумении (но не в расстройстве — это было ей несвойственно) довольно долго. Но, поскольку Хаппстаблук в своё время не раз предупредил её, что замечания будут, она восприняла постороннее недовольство без особого напряжения. Проблема заключалась в другом. Получив самые разные отзывы, она не знала, что с ними дальше делать. О чём и написала приятелю. AiryFlice: В общем, всё прошло круто, но только у меня теперь куча разных мнений. Ну как куча… Ну, штук пятнадцать сообщений на сайте клуба. И все разные. Что с ними дальше делать-то? HappstaBlook: Ну как что, Эйри?) Прочитать, обдумать, решить, чьи замечания ты признаёшь, с чьими не согласна… С чем согласишься — то учти в следующий раз, вот и всё) AiryFlice: Сложно. Я уже третий день думаю. Ты не заходил, а я думала. Слушай. Можешь зайти на тот сайт и видео посмотреть? Меня сняли на камеру. Я хочу твоё мнение тоже знать. Не по моим рассказам, а по тому, что взаправду получилось. HappstaBlook: Видео… Ну… Сейчас час ночи, у меня время есть. Давай посмотрю. AiryFlice: Ну что, посмотрел? HappstaBlook: О, я думал, ты уснула уже. Посмотрел вот только что. Мне нравится) С огоньком, задорно так, над атмосферой ты поработала, сколько я могу судить… Но вообще знаешь что? Давай ты завтра это с Меттатоном обсудишь. Он тебе рецензию получше напишет, как профессиональная звезда. AiryFlice: Ой. А он против не будет? А то ты говорил мне, что по пустякам лучше всяких таких знаменитостей не доставать… HappstaBlook: Ну, я не думаю, что он будет против. Я его хорошенько попрошу) Тем более в это время суток он как раз свободен) AiryFlice: О, спасибо! Следующим вечером Меттатон впервые написал Эйрифлайс со своей настоящей страницы — естественно, разговаривая с ней совершенно другим тоном. Mettaton The-Rising-Star: Приветствую, дорогуша) Твой друг сказал мне, что я должен оценить твою работу) Готова? AiryFlice: Ой. Здравствуйте. Не могли бы Вы, пожалуйста, посмотреть видео с моего первого выступления с театром теней? Если только Вы не против! Меттатон тихо усмехнулся, отмечая старательные попытки Эйрифлайс быть ненавязчивой. Mettaton The-Rising-Star: Почему бы и нет, красотулька? Меня всегда интересуют начинающие таланты ;) Чтобы не упустить деталей, робот пересмотрел запись ещё раз. Девушка терпеливо ждала, пока он посмотрит, и чувствовала, что волнуется, потому что её собрался оценивать «тот самый Меттатон, с которым Хаппста теперь работает». Робот не заставил долго ждать своего ответа. Mettaton The-Rising-Star: Хммм… Не силён именно в жанре ужасов, здесь бы я тебе посоветовал сохранять твою индивидуальность и не забывать, чего ты изначально хотела добиться. Слышал, твоя семья коллективно увлекается пугающим творчеством, поэтому тебе лучше всего будет советоваться с ними, дорогуша. Что касается сценической части… Я бы тебе порекомендовал сделать более плавное вступление. Ты задорно и свежо смотришься, но быстренько приветствовать и сразу уноситься за ширму — на мой взгляд, не лучшая идея. Стоит обыграть это более творчески — если ты не против, я бы подкинул тебе парочку занятных мыслей. Видишь ли, дорогуша, вступление — тоже часть представления, его нельзя отрывать от него. Также я бы тебе посоветовал определиться, что для тебя предпочтительнее: просто пугание или нечто более сюжетное. У тебя чувствуется некоторая неопределённость в этом вопросе. Кроме того… В общем, Эйрифлайс получила длинную «простыню» с вежливым, но подробным указанием на свои ошибки. Желая выглядеть сознательным и «правильным» призраком, она согласилась со всем, что ей предлагали, и пообещала исправить. После этого она с ещё большим энтузиазмом углубилась в работу, о чём и сообщила приятелю, когда тот появился в сети в следующий раз. AiryFlice: Так здорово, что он не пожалел на меня времени! Хорошо, что он отзывчивая звезда! HappstaBlook: А то. Он классный. Наверное, тебе тоже стоит общаться с ним почаще) AiryFlice: Зачем? HappstaBlook: Просто так, из интереса) Будешь лучше понимать, чем мы занимаемся, а может, и в фанаты подашься, как я) AiryFlice: Фанаты… Тут не знаю) Я подумаю, хорошо? Время шло, и Меттатона всё чаще посещала мысль, что долго так продолжаться не может. Однажды он вернётся из турне. Эйри начнёт искать Хаппстаблука. Что делать тогда? Да и запас фотографий был всё-таки не бесконечным. Всё ещё раздумывая, как обыграть исчезновение розового призрака, Меттатон решил потихоньку перетягивать одеяло с полувымышленного образа на себя самого. Не то чтобы ему был позарез нужен близкий друг в лице Эйрифлайс, а вот ещё один фанат лишним определённо бы не стал. Да и к тому же он уже как-то привык к девушке, к общению с ней и к её замашкам. Проблема назревала лишь в том плане, что обращать особое внимание на Меттатона Эйри не особо собиралась. Её интересовал в первую очередь Хаппстаблук, а Меттатон был записан в «крутые» не столько как телезвезда вообще, сколько как именно кумир Хаппстаблука. Меттатон предпринял несколько осторожных попыток привлечь внимание к своей звёздной персоне, но ничего особенного они не дали. Девушка упёрлась в розового призрака и мысли допустить не могла, что с ним надо поменьше общаться. Меттатон решил, что уже сейчас, когда до конца турне ещё хватает времени, нужно придумать какой-то безотказный план. Этим он и занял свои мысли в свободное время, когда не нужно было петь, танцевать, общаться с публикой и журналистами. — Как ни крути, я не смогу притворяться вечно. Прости, дорогуша, рано или поздно мне придётся вывести Хаппстаблука из игры.