Золотые цветы

Пространство перед глазами виднелось мутными, расплывчатыми пятнами, состоявшими из правильных квадратиков. С этого обычно для Меттатона начиналось обозрение окружающего мира поутру, когда он только просыпался и тратил буквально минуту-две на то, чтобы датчики зрения нормально запустились. Однако в этот раз прошло пять минут, десять, пятнадцать, а квадратики, складывавшиеся в нечёткие, размытые изображения, и не думали изменяться к лучшему. Меттатон сначала пытался проморгаться или помотать головой, затем, присев, дотронулся ладонью до левого виска. Под пальцами оказалась вмятина. «Сильно ударился головой», — понял робот и вспомнил, что произошло с ним до того. Драка с Азриэлем… Поцелуй Андайн и Папируса… Падение с горы Эботт… Минутку, где он сейчас? Меттатон ощупал то, на чём лежал, и максимально напряг датчики зрения. По материалу постели и розовой гамме сделал вывод, что находится у себя в комнате. Кто-то заботливо подключил его к розетке и оставил одного. «Интересно, сколько я уже так лежу?» Меттатон осторожно провёл руками по телу и принял разные позы, насколько позволял шнур, чтобы понять, что он ещё повредил, пока падал. Увечья оказались несерьёзными: несколько вмятин и царапин, заклинившее колено да треснувшее стекло, закрывавшее душу. Сама душа не пострадала. Похоже, что удар головой вышел самым тяжёлым. — Блуки! — позвал робот как можно громче. За дверью зашуршало. — Ох, ты очнулся наконец-то… Доброе утро… Я рад, что ты в порядке… Относительно… — А вот и наша падающая звезда, — послышался второй голос. — Как себя чувствуешь? — Джон??? Что ты здесь делаешь? — Напстаблук позвонил и позвал на случай, если ему потребуется помощь с уходом за тобой. Я тут уже не первый день дежурю. — Не первый день? Стоп, сколько же я тогда?.. — Пять дней. Это мы более-менее совместными усилиями починили ту часть твоего тела, которая отвечает за подзарядку батареи. У тебя сначала заряд не шёл. А заметили мы это только спустя сутки, когда Напстаблук сказал: «Что-то странно, что он до сих пор не очнулся…» Ну, а потом… Видимо, заряд хоть и шёл, но чересчур медленно. Ладно, Бог с ним. Давай рассказывай, что у тебя болит и куда ты вляпался на этот раз. Меттатон перечислил всё, что успел обнаружить в своём теле, и пересказал историю с Азриэлем. Кровать рядом прогнулась, перед глазами замаячило оранжево-серое пятно: Джон присел рядом. Робот ощутил прикосновение ладони к своему плечу. — Меттатон. Послушай меня внимательно. Пожалуйста. Ты звезда и владелец фирмы, которая претендует на то, чтобы быть крупной и одной из ведущих. Знаешь, что это значит на Поверхности? Что ты себе абсолютно не принадлежишь. У тебя слишком много обязательств, чтобы рисковать собой. Чуть что — ты вылетаешь со сцены, сам же получаешь за это кучу претензий от публики, фирма разваливается, и куча монстров, а в перспективе и людей, остаются без работы. Потому что босс имел неосторожность фатально покалечиться, а то и умереть. Пойми. На тебе лежит огромная ответственность за своих работников и зрителей. Тебе нельзя ввязываться в подобное. — Как будто я знал, дорогуша, что вот так всё обернётся, — фыркнул робот. — Я понятия не имел, куда шёл и зачем. А потом… Там Альфис, дорогуша. Альфис, понимаешь? Я не могу бросить её в беде. Я и так много раз бросал её в прошлом. И что ты мне прикажешь делать, а? — Внаглую хватать Альфис и уносить ноги. Или вызывать подкрепление. Или отговаривать Альфис от чего-то рискованного, если есть возможность. Меттатон, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты думал, что я давлю на тебя, но ты не должен. Ты и сам понимаешь. Меттатон закусил губу. — Кстати о твоей Альфис. Судя по всему, она не может прийти и заняться твоим телом. И неизвестно, сколько ещё не сможет. Так что мы с Напстаблуком будем чинить тебя сами по инструкции, которую она дала. Благо ты очнулся и сможешь говорить: больно — не больно, правильно — не правильно. Ну, и начнём тогда, пожалуй, с твоего зрения. Меттатон закатил глаз (внутренне он так до сих пор и не испытывал радости от мысли, что человек проникнет в секреты его тела, хотя с Джоном и очень сблизился), но выбора у него практически не было, поэтому, вздохнув, робот кивнул. Напстаблук принёс инструкцию Альфис. Меттатон лёг на правый бок, чувствуя, как друзья аккуратно вскрывают левую часть лица, по десять раз сверяясь с текстом перед каждым действием. — Кстати о работе, — Джон старался болтать, чтобы развлекать его. — Я тут на досуге позанимался для тебя набором персонала. Как ни крути, а человеческая экономика тебе в новинку. Времени прошло много, кое в чём ты разобрался, но фирма до сих пор работала на «старых рельсах», пока ты по турне катался. Дальше так продолжаться не может. Я тебе нашёл грамотных, толковых ребят. Некоторый опыт имеют, соображают хорошо, давно работают, но достаточно молодые. Я с ними поговорил, они изъявили желание работать в твоей команде. Как встанешь на ноги — побеседуй с ними, посоветуйся, рассмотри вариант взять на работу. Да и мне полегче будет. Вообще-то в мои прямые обязанности входит только раскрутка твоей персоны как артиста. Остальное я делаю чисто по доброте душевной и в силу твоей неопытности. Ты там своим новым бумажкам ещё хода не давал? Не успел? Отлично. Дашь посмотреть кому надо, потому что мало ли. И ещё могу для тебя онлайн-курсы поискать, если у тебя найдётся время… Меттатон еле заметно кивал, соглашаясь, поскольку понимал, что это действительно нужно. Одновременно он следил за тем, что там творят с его датчиками. В конце концов пришлось подсказывать: нормально справиться по одной инструкции у Напстаблука и Джона не получалось. Общими усилиями, перечитав нужный раздел раз сорок и выслушав кучу советов Меттатона, зрение ему всё-таки восстановили, а вмятину заделали. Робот проморгался, наконец обретая способность нормально видеть. Всё-таки его любовь к собственному телу, побудившая его с самого начала наизусть вызубрить, как что работает, и держать это в голове, оказалась ему на руку. Кто знает, сколько бы провозились горе-ремонтники, если бы не подробные, чёткие и понятные объяснения «пациента», что, как, когда и сколько нужно делать. Наконец робот встал на ноги, чувствуя себя полностью здоровым. Зарядное устройство тоже починили, так что Меттатон ощущал прилив сил. — И по поводу первого шоу. Я уговорил телеканал перенести его, но они сказали, что отсрочки больше невозможны. В темпе, очень быстро, репетируем, ставим — и туда. Дня в три-четыре, начиная с завтрашнего, хотелось бы уложиться. — Уф, сколько дел… Давай тогда так. Сначала ставим шоу, а потом я разговариваю с «твоими ребятами» и «дожимаю» официальные бумажки, хорошо? — Без проблем. Просто больше не влипай никуда и не калечься. Если бы ты не упал, всё бы произошло куда плавнее и спокойнее. — Да учту я, дорогуша, учту. Я сейчас позвоню Бургерпэнтсу и Смурене — и завтра же ударимся в репетиции. Меттатон взялся за телефон… и похолодел. Тридцать шесть пропущенных вызовов на обе симки. И все от Эйрифлайс. Двадцать пять Хаппстаблуку, одиннадцать Меттатону. — Чёрт, как же я забыл… — Что случилось? — Эйрифлайс. У меня только что назрела крупная проблема. Как я уже говорил, там, в битве с Азриэлем, я слился с телом намертво. Она больше никогда не сможет увидеться с Хаппстаблуком. И теперь мне нужно придумывать оправдание, почему. Чёрт. А кроме того… Насколько я помню, у неё заканчивались деньги. Она должна была съехать. Съехала ли?.. Надо разобраться с этим. Сегодня же. Меттатон попробовал перезвонить девушке. Но на сей раз трубку не брала уже она. В сети её тоже не наблюдалось. Робот позвонил в отель. Выслушав радостные возгласы администратора с ресепшена на тему «О мой Бог, вы выздоровели!», он наконец узнал, что Эйрифлайс действительно съехала из номера несколько дней назад. Тогда пришла очередь звонка матери. Меттатон попросил её выяснить, вернулась ли Эйри домой. Мать ответила, что Эйри в городке не появлялась. Это сильно напрягало. — Ну и куда она изволила деться??? Я волнуюсь, между прочим, теперь! Я должен дать знать, что я в порядке, сказать, что я понятия не имею, где Хаппста, но обязательно разберусь. Для затравки. А потом уже подумать над оправданием. Вот и где её искать? Что с ней могло случиться? Уф, ладно. Джонни, дорогуша, полагаю, ты свободен. Если хочешь, приходи завтра на репетицию, я назначу её на десять утра. Нет смысла больше задерживать тебя здесь. Ну, разве что… Можешь покушать перед уходом. Я приготовлю что-нибудь. Выпроводив Джона и созвонившись с Бургерпэнтсом и Смуреной, Меттатон лёг на кровать и задумался. Мысли бродили в голове самые разные — от грядущих разбирательств с новыми работниками до исчезновения зелёного привидения. «Ах да. Я обещал посмотреть её выступление в записи. Бургерпэнтс…» Остаток вечера робот провёл за просмотром видео, оставшись вполне довольным тем, что он увидел. Эйрифлайс не появлялась. Меттатон провёл все необходимые репетиции, поработал над декорациями и костюмами, его шоу было снято, смонтировано, предоставлено на телеканал, более чем благосклонно воспринято зрителями за яркость и оригинальность уже набравшей кое-какую популярность звезды, а она всё не давала о себе знать. «Видела бы она это шоу, — подумал Меттатон. — Уверен, она была бы сражена тем, как блестяще я выступил. Конечно, с её бзиком «не поддаваться», возможно, она не подала бы виду, но… Это послужило бы ей примером по части актёрского мастерства». Насмотревшись на своё собственное шоу по телевизору и проведя следующий день за собеседованием с присланными Джоном «ребятами» (которые, надо сказать, ему понравились), Меттатон вернулся домой. На губах играла лёгкая улыбка: робот был очень доволен тем, что уложился в сроки и за короткое время переделал кучу работы. Его карьера значила для него многое, успех окрылял, вдохновлял, толкал дальше. Мурлыча себе под нос какую-то из любимых песенок, Меттатон переоделся и подошёл к зеркалу смыть макияж. Придирчиво осмотрев результат, он собирался было уже лечь в постель, как вдруг… Ему показалось, что в глубине зеркала что-то промелькнуло. Мимолётная тень, но он напрягся. Постоял, посмотрел пару минут. Ничего. Меттатон повернулся к кровати. Дверь за спиной скрипнула. Он резко обернулся. Никого. Знакомые, очень знакомые жуткие штучки… — Эйри? Это ты? Чёрт возьми, как ты узнала, где я живу? И почему вот так заявилась? Никто не отозвался. Меттатон снова подождал. Ничего. «Не смотреть в зеркало. Если это она… Её любимая проделка — вцепляющееся в тебя отражение. Полный ужас. Большое спасибо, но кошмары мне ночью не нужны». Старательно отворачиваясь от отражающего стекла, Меттатон выключил свет. В ту же секунду ему в лицо с диким взвизгом бросилось что-то светящееся. Почему-то робот не смог даже закричать — просто с грохотом сел на пол, шарахнувшись назад. Мысли в голове были исключительно обрывочные и нецензурные. Свет зажёгся. У выключателя действительно оказалась Эйрифлайс. Но, вопреки ожиданиям, она не смеялась, как делала это обычно после своих пугалок. Она смотрела на него испытующе. Робот сделал вздох, возвращая себе дар речи. — Эйри… Это правда ты. Господи. Я с тобой мог заработать короткое замыкание. Или какой-нибудь инфаркт души, если такое вообще бывает. Ох… Дорогуша, повторюсь: как ты узнала, что я здесь живу? Опустим вопрос, почему ты вломи… появилась столь странным образом. — Бургерпэнтс сказал адрес, — отозвалась Эйри. — Ты в порядке? В смысле… Все свои проблемы уладил? Ремонт… шоу… персонал… — Я-то уладил многое. Но ты об этом откуда знаешь? И… И… Дорогуша, ты где была вообще все эти дни? Я волновался. В отеле тебя нет, дома тебя нет, в сети ты не появляешься, ничего не передаёшь… И трубку ты не брала. — Ты тоже не брал трубку. Я звонила тебе тридцать шесть раз. — Мне? — Тебе и… Хаппстаблуку. Я могу присесть? — Куда хочешь, дорогуша. Эйрифлайс устроилась на краю кровати Меттатона. Робот уселся ближе к изголовью, подвернув под себя ноги. — Ты уж прости, что я так, как ты не договорил, вломилась. Это противоречит моим новым принципам, да, я знаю… Просто не смогла удержаться от того, чтобы тебя напугать. Извини. Где я была всё это время… Знаешь, когда Хаппстаблук не пришёл на моё представление, я расстроилась. Бургерпэнтс подвёз меня до отеля, я ему по дороге нажаловалась… Он посочувствовал и попрощался. А потом… Я думала, он мне позвонит. Или напишет. Я должна была вот-вот съехать. Я хотела с ним попрощаться, понимаешь? Обнять его напоследок, поговорить, погулять… Но он не приходил. Я прождала день… А ещё через день стала звонить. Он не брал трубку. Я стала звонить тебе. Ты тоже не брал трубку. Я запаниковала. Стала названивать Напсте. Тот сказал, что ты лежишь у него дома без сознания, а про Хаппсту наговорил что-то непонятное. Вроде как он полетел куда-то за помощью… Или нечто вроде. Почему не даёт связаться — не объяснил. Я спросила, можно ли прийти к вам и подождать Хаппсту. Или хотя бы чем-нибудь помочь с тобой. Но он что-то пробурчал про то, что не уверен, что кому-то из вас это бы понравилось. Меня это ещё больше расстроило. Я думала, что мы друзья, а тут… Мне даже не дали шанса помочь. И вот… Ты разбит, Хаппста неизвестно где, а мне съезжать, и… Я поняла, что перед отъездом домой я даже никого из вас не увижу! А вы практически единственные, кто мне опора в этом городе! Это было так ужасно… Но… Об этом узнала Смурена. И она позвала меня к себе пожить, пока вы с Хаппстой не уладите свои проблемы. Я переехала к ней. Ох… Она очень милая, очень замечательная, правда. И сестра у неё хорошая. Она оценила мой пугательный дар. Особенно когда не хотела встречаться с каким-то Аароном. Он боится призраков, а я призрак с привычкой пугать, и… В общем, с её сестрой мы поладили тоже. Так, я отвлеклась. В общем. Я жила у Смурены и всё это время продолжала выяснять, что у вас там и как. Однажды мне передали, что ты пришёл в себя, потом ты позвонил Смурене… И я… Я решила не разговаривать с тобой, пока ты не разберёшься с работой. Я знаю, что у тебя очень тяжёлый и плотный график. Было бы страшно невежливо пытаться отнять твоё и без того маленькое личное время. Но теперь… Теперь я здесь. И одного не понимаю, Меттатон: где Хаппста? Эйрифлайс посмотрела ему в глаза взглядом, полным недоумения, растерянности, тоски и неприкрытого страха. Так могут смотреть только те, кто потерял без вести по-настоящему близкого друга. Меттатон ощутил неприятный комок в душе. Захотелось что-то сказать, но он никак не мог начать. Нужно было оправдаться. Срочно нужно. Но выдумывать что-либо сейчас было очень неудобно. Эйри, воспользовавшись паузой, продолжила, отведя глаза в сторону. — Знаешь… Вы с Хаппстой… Вы… нечто особенное. Хаппста, он… Он замечательный. Хоть и очень странный. Сказать честно, я периодически раздражалась на него за то, что он о себе отмалчивается и постоянно либо болтает о тебе, либо отсылает меня к тебе вообще. Но если не считать этого, то он отличный друг. Он не отказался со мной дружить, когда я была дурой с улицы, которая повесилась на шею первому встречному, он терпеливо вбивал мне в голову все эти правила такта и хорошего тона, он находил время пообщаться со мной, даже когда ездил с тобой в турне… Да, я дала себе слово не смотреть вам обоим в рот, но должна признать, что Хаппста, он… Он очень много для меня сделал. А ты… Ты, наверное, в итоге не меньше. Это ты довёл до ума мои представления в театре теней. Дал много полезных советов. Вытащил меня на дискотеку и научил тусоваться. Дал возможность получить опыт выступлений в столице. Да ладно, ты… Ты реально воспринял какую-то там девчонку чуть ли не из провинции всерьёз. Надо думать, это много значит. Но если ты всё ещё здесь, то Хаппста… Куда он пропал? Я боюсь потерять его, Меттатон. Очень боюсь. После всего… Я так мало знала его лично, не по переписке, но если он вдруг пропадёт, то у меня в душе останется большая ноющая пустота. Она будет долго и тяжело зарастать, понимаешь? Пожалуйста, Меттатон… Если ты знаешь, где он… Просто скажи! Она снова посмотрела в лицо роботу. На её глазах поблёскивали проступающие слёзы. Меттатон закусил губы. «Чёрт, дорогуша, кто подсказал тебе этот приём? Как будто знаешь, что меня трогают подобные сцены. Конечно, я вполне могу выстоять и сейчас, хотя я страшно не хочу причинять кому-то сильную боль и оставлять ноющую пустоту. Но… Надоело. Мне просто надоело изворачиваться. Я расскажу тебе, дорогуша. Но ты будешь последней, кто это узнаёт». Меттатон вздохнул и прокашлялся, собираясь с духом. Правда, которую должна была услышать Эйрифлайс, явно могла жестоко её разочаровать. Роботу предстояло воспользоваться схожим приёмом — надавить на жалость и попытаться вызвать понимание. Это требовало собранности, хорошей актёрской игры и полного контроля над ситуацией. Меттатон в любом случае собирался сохранить собственные достоинство и безупречность. Встав с постели и подойдя к окну, Меттатон заговорил приглушённым голосом, не оборачиваясь. — Я знаю, где Хаппста. И пришла тебе пора это узнать. Это долгая история. Я постараюсь быть краток. Представь себе Водопадье. И затерянную среди синих стен улиточную ферму. На ней испокон веков трудилась семья Блуков. Однако бизнес заглох, и все они стали разлетаться на другие работы. Среди этих призраков был один, что не желал довольствоваться скромной долей простого фермера и рабочего. С малых лет он был страстно влюблён в сцену. Он был на редкость талантлив и мечтал блеснуть, развернуться, петь, танцевать, сниматься в актёрских сценках, покорять мир… естественно, стать в результате богатым и знаменитым, не без этого. И уж совсем дерзкой его мечтой было покорить Поверхность. Но… Призраки не очень-то могут выступать в формате блестящего шоу. Нужно было тело. А подходящего тела, привлекательного и гламурного, у призрака не было. О барьере и говорить нечего. Он и не собирался падать. Но однажды… Однажды призрака навестила одна очень одарённая технически девушка. Она предложила обмен: он получит от неё идеальное роботическое тело, которое поможет ему прославиться, а тот поможет ей стать Королевской Учёной, выдав себя за её гениальное изобретение. План сработал. Однако оставалась одна проблема. Брат того призрака. Он ни за что бы не покинул ферму и не согласился бросить клиентов, которые в нём нуждались. А ещё он был морально не готов выходить на сцену. Хоть и был тоже большим талантищем. И перед призраком встал жестокий выбор. Он мог сбежать с фермы и получить всё то, о чём мечтал… или остаться с братом, но потерять всё. Никакой сцены. Никакого признания. Зарытый в землю талант. Разбитые вдребезги мечты. Нищета. Вечное бытие никем. И вряд ли стоит судить его за то, что он выбрал блестящие перспективы. Однако… Потом он вернулся за братом. Теперь они вместе. И брат тоже счастлив. Всё стало хорошо. Абсолютно всё. Это только вкратце, об этом можно рассказывать очень много, объяснять то или иное, но… Ты ведь уже догадалась, куда я клоню, не так ли? Всё это так очевидно с самого начала истории… Эйри. Хаппстаблук и Меттатон — одно и то же лицо. Просто когда моё тело сломалось тогда, в октябре, я мог выбираться из него. А теперь я с ним слился… и Хаппстаблука именно как призрака… Ты не увидишь никогда. Увы. Я даю тебе время подумать над этим и принять решение. Меттатон ожидал какой угодно реакции. Прежде всего негативной. Эйрифлайс не Напстаблук. У неё не тот характер и не те мотивы, чтобы смиренно заявить о прощении. Скорее всего, эта новость её прибьёт на месте. Она узнала, что ей врали несколько месяцев подряд, теперь возмутится… А что дальше — робот не знал. Он допускал, впрочем, мысль, что она постарается отнестись к этому как-нибудь позитивно. Она ведь столько хорошего о нём наговорила пару минут назад. Или она будет настолько в шоке, что не ответит ничего путного… Но Эйрифлайс отреагировала так, как он не мог предугадать. Она заговорила, и по её голосу Меттатон понял, что она улыбается. — Ты сказал правду… Это заставило его удивлённо обернуться. — То есть — правду? Откуда ты… — И раз уж ты сознался, — Эйрифлайс говорила поразительно спокойно, слегка улыбаясь, — пришла моя очередь сознаваться. Меттатон. Я пришла сюда, уже заранее зная, кто ты на самом деле. Знаешь, почему я на самом деле не отвечала на твои звонки? Потому что я сидела в шоке от того, что мне рассказали. Я просто не могла с тобой нормально разговаривать. Я не могла поверить, что Хаппста и ты — одно и то же. Я расстраивалась, возмущалась, отрицала и недоумевала: зачем? Смурена и Бургерпэнтс помогли мне пройти через это. Только благодаря им я относительно быстро успокоилась. Это во-первых. А во-вторых… Знаешь… мне хватило ума понять, что для тебя такой разбор полётов будет большим стрессом, и я не хотела тебя тревожить, пока ты важное шоу снимаешь. Страшно хотелось дать тебе по башке, но не так, чтобы сорвать всю карьеру. Поэтому я дала тебе по башке другим способом. Я до смерти напугала тебя, когда пришла в гости. По-детски, знаю. Но мне явно полегчало, когда ты с перепугу на пол грохнулся. Хоть что-то. Кто и зачем мне это рассказал? Ну… Я очень скучала по Хаппсте и боялась не попрощаться перед разлукой. И даже плакала. И, видимо, я где-то переборщила с эмоциями, потому что Бургерпэнтс… Да, всё началось с него. Он надо мной сжалился и всё мне рассказал. Не смог дальше смотреть, как я ношусь с Хаппстаблуком. А Смурена ему помогла. А дальше… Дальше мы задумали тебя «расколоть», потому что всем было ясно, что я не смогу дальше с тобой дружить, глядя, как ты день за днём врёшь мне в глаза. Бургерпэнтс сказал, что тебя надо растрогать, уколоть в совесть, мол, ты через это проходил уже, больное место, всё такое. И всё то, что я тебе наговорила — это был на самом деле отрепетированный монолог. Вместе со всеми интонациями, поворотами взгляда и паузами между фразами. Опять же Бургерпэнтс помог отрепетировать. И это сработало. Не то чтобы я всё это на самом деле не чувствовала… Чувствовала. Остро. Но не сейчас. А за пару часов до того, как мне открыли глаза. Знаешь, я… Я приняла решение, что если ты и в этот раз мне соврёшь… Я больше не стану участвовать в твоей жизни. Не только от обиды. Мне достаточно много наговорили про то, какие у тебя основания так себя вести и скрывать это. Мне долго промывали мозги. Они защищали тебя. Оба. И в принципе, я поняла, что я просто ворвалась в твою жизнь, а ты просто не смог от меня вовремя красиво избавиться. И виновата в этом только я. Мне всё равно обидно. Но вину я признаю. Но ты сказал правду. И я… я очень рада этому. Хотя и не знаю, какое я вообще имею право на эту правду. И теперь я тебе скажу твоими же словами. Подумай и прими решение. Именно сейчас ты имеешь шанс избавиться от меня навсегда. Никаких больше встреч, мешающих тебе отдыхать после работы. Никаких переписок с фальшивого аккаунта. И не беспокойся за сохранность своего секрета. Я никому не скажу. Я то ещё трепло. Но кое-какие мозги приобрела. Смешно, но благодаря тебе же самому. Меттатон помолчал, оглушённый. Чего-чего, а вот этого он не ожидал. Эйрифлайс обвела его вокруг пальца, а сейчас, видимо, по инерции от своей собственной роли, выдала ему импровизацией тот ещё монолог. «Научил на свою голову… И Бургерпэнтс… Зачем…» Девушка отвернулась. — Да, если что. Напстаблук про это ничего не знал. Мы решили его не впутывать. Ты имеешь полное право злиться, и мы подумали, что нечего заставлять тебя гневаться на того, кого ты любишь больше всего на свете. — Я… Эйри, я не злюсь. Послушай, дорогуша. Ты… Нет, не так. Леди, я впечатлён. Серьёзно, впечатлён. Не буду пока говорить про Бургерпэнтса, я ему просто гонорар «Китекетом» выплачу в следующий раз за такие выкрутасы. А ты… Ты блестяще выдержала роль, красотуля. С актёрской точки зрения, да при учёте, что у тебя совсем не та специализация… И вот так со мной… Браво. Но… Я не хочу от тебя избавляться, дорогуша. Если бы я действительно этого хотел, я бы даже звонить тебе не стал. Я бы убедился, что ты исчезла, и облегчённо выдохнул бы после этого. Убралась — и ладно. Тем более я страшно ненавижу вот такие «столкновения в лобовую». Но я вошёл во вкус. Мне правда понравилось проводить с тобой время. Моя помощь тебе, та дискотека и прочее были абсолютно искренними. Поэтому, если сможешь меня простить, я бы хотел продолжить с тобой общаться. И уже нормально. Хоть ты и упорно отказываешься восхищаться моим великолепием! — последнюю фразу Меттатон воскликнул капризно, даже ударив ногой по полу, явно чтобы разрядить обстановку. — Точнее, восхищаешься, но недостаточно! — Я прощу. Я ещё это всё перевариваю, если честно, мне ещё надо перестать на тебя обижаться, но я прощу. Я мозгами понимаю всё. Всё то, что я говорила о том, как много ты для меня стал значить в обоих обличьях, тоже искреннее. И без тебя действительно будет пустота. Пусть даже ты и такой… — Эйри замялась, подбирая название. — В общем, сам понял, кто. — Хммм, допустим, — Меттатон улыбнулся. Самый напряжённый момент прошёл, и снова в его лице появилась его фирменная хитринка. Робот приободрился и приблизился к Эйрифлайс вплотную, явно намереваясь вернуть себе полный контроль над ситуацией. Девушка увидела вблизи его уверенную ухмылку. — Но… Ты ведь понимаешь, что я теперь буду вести себя с тобой немного иначе? Раз уж ты на это подписываешься, то ты точно не сможешь оставаться равнодушной к моей блистательности. Ты боялась поглощения? О, дорогуша. Вот теперь я тебя точно поглощу. Без всякой жалости. Не твой театр теней, не переживай. А именно тебя. Я о-о-очень не люблю, когда в отношениях со мной у кого-то маленькая отдача. — Я в курсе. Бургерпэнтс сказал: «Он комплименты сосёт, как пылесос». — Два гонорара «Китекетом». — Пожалей кота. Но серьёзно, если тебе так жизненно важен вагон восхищения, то когда я совсем успокоюсь, ты его получишь. Но только головой я думать всё равно буду. Я не хочу летать за тобой с высунутым языком и с визгом: «Меттатончик!» Меттатон прыснул. — Дорогуша, я такого, по-моему, никогда не просил. О мой. Как тебе вообще пришло такое в голову. Настолько боишься за своё личное пространство, да? — Меттатон наклонился к самому её лицу, ведя себя чуть более развязно, чем требовалось, чтобы окончательно уничтожить всякое напряжение от разоблачения. — Кстати об этом. Ты тут так близко придвинулся… Ты в курсе, что нас шипперят? — Чего? Кто? — Бургерпэнтс. Он сказал: «Не, такие дела обычно ничем хорошим не кончаются. Уверен, что замутите. Судьбоносная встреча вдали от дома, взаимный мозговынос… Сейчас разобьёте пару тарелок, а потом поминай как звали». — Три гонорара «Китекетом». — И не только он. Ещё твоя мама. — Чего?!?! — Ну… Я ей написала в попытке осторожненько выяснить, знает ли она, кто ты. Оказалось, знает. Мы с ней поговорили, я ей тоже пожаловалась… Про идею с «раскалыванием» она ничего не сказала, мол, «без комментариев»… Но заявила, что рассчитывала на два возможных исхода, когда советовала мне полететь в столицу: либо ты дашь мне путёвку в жизнь и красиво уберёшь Хаппстаблука, либо… Либо дальше вот примерно как Бургерпэнтс думает. — А вот это сейчас был удар в спину. Кто ещё? Джон? Втихаря Блуки? Альфис, может быть, если ей кто-то проболтался? Чёрт, Альфис. Вот теперь она точно начнёт фанфики писать. — А, так ты поэтому запрещал мне показываться ей на глаза… Ну-ну. Повисло молчание ненадолго. Они просто поглядывали друг на друга. Эйрифлайс вздохнула. — Так… Раз уж мы всё выяснили… Тогда я вернусь домой? Наверняка мои очень соскучились. Приходи завтра попрощаться. — Нет. Нет, слушай, так не расстаются. Мы на эмоциях обменялись монологами, каким-то чудом не поскандалили, хотя могли, ты меня даже нормально не простила, я ещё сам в себе не разобрался, что я чувствую — и ты хочешь улететь, дорогуша? Ну уж нет. — Ну а что ты предлагаешь? — Я бы сказал, что тебе нужно задержаться здесь ещё на недельку-две. Пока между мной и тобой всё окончательно не придёт в норму. Мне бы не хотелось расставаться с тобой «типа друзьями с взаимными предубеждениями». Ты остынешь и привыкнешь ко мне заново. Как ни крути… я не смогу быть прежним Хаппстаблуком. Я настоящий — Меттатон. Ну, а я, в свою очередь, постараюсь свыкнуться с мыслью, что ещё одному существу удалось раскрыть мой секрет. По моей же неосторожности. Поживи пока у Смурены ещё немного. Ради меня. Она поймёт. А потом, если останется время… Когда всё совсем уладится… Возможно, я пущу тебя к себе. У нас в доме три жилые комнаты: моя, Блуки и для гостей. Но позволь попросить тебя кое о чём. Пожалуйста. Никаких пуганий через зеркала без предупреждения, что в такой день будет такое-то. Дорогуша, я должен регулярно одеваться, прихорашиваться и танцевать перед зеркалами. Это профессиональная потребность. Я бы не хотел, чтобы одна из важнейших вещей моей повседневности превратилась из удовольствия в стресс. — Хорошо, учла. Никаких зеркал. Окей. Ладно, я тогда… вернусь к Смурене. Спокойной ночи. Когда мне прийти? — Завтра в девять вечера. До этого я буду занят. Но потом я весь твой. До встречи, дорогуша. — Пока. На этот раз Меттатон без приключений выключил свет и улёгся в постель. Он чувствовал себя эмоционально потрёпанным. Он пережил слишком много самых различных эмоций в короткий срок и радовался лишь одному: не вышло скандала, лишних слёз, соплей, битья тарелок, «чёрных списков» и чего-то типа «Да как ты мог!» Снова и снова прокручивая в голове реплики Эйрифлайс, Меттатон осознавал, сколько ей пришлось в себе пересилить, чтобы разговаривать с ним вот так, узнав, что он её жёстко обманул, и в качестве «наказания» ограничиться только пуганием в темноте. — А ты выросла за это время. Правда выросла. Теперь всё будет совсем по-другому. Но раз так… Что ж… Я надеюсь, дорогуша, что ты свыкнешься со светом истинной звезды. Потому что, как бы там ни было… Я хочу поскорее прийти к благополучным отношениям и не стану вечно строить из себя виноватого. С чистого листа, дорогуша. Абсолютно с чистого листа. Я и здесь буду главной звездой в этом шоу…