***
Проснуться в шесть часов утра на полу, сидя в чемодане, среди разбросанных вещей — самое странное, что происходило со мной в последнее время. Не считая, разумеется, собачьего носа. Кстати, теперь шерсть словно продвинулась дальше по моему лицу. Не самое приятное ощущение. Вылезти из чемодана, как оказалось, не так-то и просто, хоть я старалась изо всех сил. В таком положении, сидя в чемодане, меня и застал Арс. Он захохотал так громко, что сюда тут же сбежались родители и Лео. Кристиан, старший из нас, ещё три дня назад уехал. Куда — не сказал, но скорее всего по работе. Если бы он тут был, сразу бы вразумил и Арса, и маму. Нельзя так смеяться, когда человек просто не может вытащить задницу из чемодана, ибо это ни капли несмешно. Хотя, ладно, признаю, смешно. Но не настолько же! Лео, которому стало скучно сразу после того, как выяснилось, что я не умираю, а просто застряла в чемодане, смылся в свою комнату, папа же отправился на кухню с девизом: «раз спать не дают, то хоть поем», бросив сонное: «Через час выезжаем». — Помочь? — спросила мама, сумев немного успокоиться, но её губы были сжаты так сильно, что было понятно, стоит ей только открыть рот, и хохот снова прорвётся наружу. — Было бы неплохо, — кивнула я. С трудом, но всё же вытащив меня из чемодана, мама стала не спеша подбирать вещи, разбросанные мной, и аккуратно складывать тут же на полу. Я внимательно наблюдала за ней, лишь некоторые вещи откладывая, чтобы потом не забыть их положить. Моя мама была красивой, высокой и задорной, чем удивляла соседей, которые в её возрасте выглядели уставшими леди с собачками. Когда мы шли вместе по улице, на маму засматривались старшеклассники, а некоторые даже просили её номерок. Кареглазая блондинка, она не выглядела старше двадцати двух. Арсений был очень на неё похож, вот только глаза, голубые, были папины, а Кристиан был точной маминой копией. Я же больше походила на отца, а Лео — на обоих. У Лео темные, как и у меня, волосы, мамины черты лица и папин характер. Он, как маленькая звездочка в доме, всегда выкидывал что-то новое, и иногда от этого хотелось плакать, но мой младший брат был до того милым, что сердиться на него долго было просто невозможно.***
На кухонном столе еды было больше, чем на моём выпускном, но оно и понятно. Если и трястись восемь часов в машине, то хоть не с пустым желудком. (Про вздутие я, конечно, умолчу, не до этих всяких проблем, когда перед тобой столько еды). Папа лежал носом в своей чашке с кофе (а может и с чаем), окруженный бутербродами с сыром. — Расскажи мне про Кастеллом, — попросила я. Никакой реакции. — Па-а-а-п, — я потормошила его за плечо, впечатавшись грудиной в чесночный соус. — Бр-р-р, — папа затряс головой и начал тереть лицо руками. — Расскажи мне про Кастеллом, — повторила я. Отец встал, вылил содержимое своей кружки и заварил новый чай, сел, проглотил бутерброд, и только потом ответил: — Там очень странно, — делая глоток чая. Информативней и не бывает, что уж тут. Но больше он не сказал ни слова.***
Мама с папой пытались запихать вещи в очень маленький багажник, а я дожевывала последнюю конфету, подсунутую Арсом, опираясь на него же. Лео спал сидя возле куста с какими-то цветами, и стоило ему еще чуть-чуть наклониться, как эти самые цветы напомнят ему о своём существовании приторным запахом, который бесил абсолютно всех, кроме отца. — Ты там на рожон хоть не лезь, — тихо проговорил Арс, засовывая мне в карман целую пригоршню конфет (своих любимых, надо сказать, которые прячет ото всех). Я в ответ лишь боднула его не своим носом. — Поехали уже! Раньше выедем-раньше приедем! Поцеловав Лео, и ещё раз боднув Арса, я двинулась к двери машины. На пол-пути меня перехватила мама и сунула мне в руку флакон с, как я поняла, нашатырем, шепнув: «Это папе». Дверь машины закрылась, остались только мы с папой и куча вредной еды. Хорошего путешествия, Мирослава Гелен.