***
Очередной омерзительный летний день. День, в котором его нет. За окном бегают и визжат дети, прогуливаются мамаши и парочки… Слишком радостный и счастливый день, для того, чтобы умереть. Но какая разница, ведь у природы нет плохой погоды, правда? Сегодня я впервые поднялся с дивана не только, чтобы справить нужду. Сегодня я помылся, полностью привел себя в порядок, неаккуратно обстриг свои отросшие волосы, оделся в чистые вещи, отмечая для себя, что исхудал до дистрофии. Приготовил себе завтрак даже. Немного посмотрел телевизор, поперебирал клавиши фортепиано, в попытке вспомнить хоть что-нибудь, и действительно вспомнил. Порисовал в блокноте, сделал пару набросков песен в тетради. Сегодня я был обычным человеком — я был тем, кого он знал и любил. Дождавшись времени ланча, я спустился в подвал, наскоро открывая краны. Лениво поднялся и вышел на балкон, наблюдая, как вода набирается в, только что отчищенный мною с таким трудом, бассейн. Я выбежал в ванную, схватил в охапку всё, что пенилось, и принесся обратно. Рассматривая воду, я по очереди опустошал бутыльки с мыльным содержимым, следя за тем, как из воды начинает выбиваться пена. Подняв пустую тару, я отнес ее к мусорному баку. По пути обратно я остановился, осматривая гостиную, и напоролся взглядом на телефон — то, что нужно. Подняв телефон с тумбы, я вышел на балкон и опустился на лежак, наблюдая, как медленно набирается бассейн, и как много пены дало все то, что я туда вылил. Пены будет больше, чем в те разы, когда бассейн набирал он. Ничего страшного — первый блин всегда комом. Это не могло отговорить меня от задуманного. Когда вода начала переливаться за край, в водосток, я, лениво потянувшись, поднялся с лежака и скрылся в доме, смерил большими шагами путь до кухни, откуда выудил весь пакет с колесами. Я знал, что мне и половины хватило бы, но все равно понес все, что было, на балкон. Сбросив одежду, я опустил на плитку недалеко от бассейна телефон и таблетки, и медленно спустился в воду. Вода была теплая — несмотря на очень жаркий день, я не изменил нашим предпочтениям. Я оттолкнулся от бортика и выплыл на середину бассейна, лениво переворачиваясь на спину и обращая взгляд в небо. Чистое, голубое небо, без единого облачка. Солнце скрылось за крышей дома, за что я был ему благодарен — оно не жгло глаза, вынуждая перевернуться, и я мог спокойно расслабиться. Меня не покидало ощущение, что вот сейчас он схватит меня за ногу и потянет на себя, или вынырнет рядом со мной, крепко прижимая к себе, или прыгнет в бассейн, забрызгивая с головой. Конечно, ничего из сказанного не происходило, и я продолжал рассматривать небо, крышу своего дома, деревья вдалеке… Это была безмятежность, в которой я так нуждался все это время. Но черта с два я бы ощутил ее, не знай я заранее, что через пару часов меня не станет. Перевернувшись на живот, я скрылся под водой, обрывая дыхание. Тихо. Невесомо. Вода — моя стихия, она всегда дарила мне спокойствие, и сейчас она никак не смела меня подвести. Вынырнув, я заглотнул воздуха побольше, и снова опустился в воду, расслабляясь. Я не думал ни о чем. Все стало так легко. Все и было проще простого, с самого начала. Не надо искать причин там, где их нет. Он просто сделал это, и все. И это поистине все, что я на самом деле должен был знать. Вынырнув, я подплыл к бортику, и, потянувшись, взял телефон. По привычке набрав его номер, прослушал автоответчик, и, тяжело выдохнув, повис руками на бортике, листая меню гаджета. Наконец, найдя песни своей группы, я включил проигрыватель и опустил телефон обратно, расслабляясь в воде. Я отчетливо слышал его голос на бэках, отчетливо слышал его партии, и это грело, нет, это приятно жгло меня изнутри. Я впервые за месяц вспоминал его не со слезами, а с улыбкой на лице. Нет, еще не отпустило, но острая боль сменилась на ноющую, терпимую… Вот он поправляет мои волосы в ванной, мы тогда даже не встречались, но я помню его глаза в зеркале — он был рад, что мне нравится… А потом дал мне подзатыльник, и сбежал. Я невольно засмеялся собственным мыслям, смотря в небо, и переключаясь на другое воспоминание, где мы застыли в поцелуе на мой день рождения… Он был так взволнован, а я… А я был впечатлен его безграничной нежностью ко мне, несмотря на то, что я столько лет совсем ничего не замечал. Помню, как мы тусовались с парнями перед туром, тогда, когда объявили им, что мы теперь вместе, как он краснел от собственных секретов, заставляя меня смеяться… Помню его улыбку, такую добрую, от которой всегда приятно щемило сердце. И, конечно же, я помнил море, его объятия, поцелуи. Помнил, как он стонал, помнил его лицо, когда он достигал оргазма… Я помнил все, и сквозь улыбку на глаза наворачивались и застывали слезы, по той простой причине, что больше ничего этого нет. Подплыв к бортику, я порвал сбоку пакет, вытащил таблетку и мгновенно заглотил ее. Эффект не заставил себя ждать, и я поспешил вновь расслабиться на воде, наблюдая за чистейшего цвета небом. Сердце неприятно забилось, вены на руках вздулись, и я из последних сил ждал, когда отступит первая реакция, и я, наконец, смогу расслабиться. Минуты тянулись как проклятые, и я понял, что не удержусь в таком состоянии на воде, потому, преодолевая мыльную пену, подплыл к бортику и снова повис на нем локтями, дотягиваясь до телефона, и, выключив проигрыватель, снова набирая его номер. Заслышав голос автоответчика, я словил себя на мысли, что это — его голос. Колеса действовали, и я, улыбнувшись, снова включил музыку, опуская голову на бортик и вслушиваясь в партии. Пролежав так с полчаса, я отметил, что на улице начинало смеркаться. Лежать в бассейне ночью я не желал, а потому потянулся и вынул из пакета горсть таблеток, частично рассыпая их по неаккуратности. Посмотрев на ладонь, в которой томилось путешествие в один конец, я тяжело выдохнул. Жди, скоро буду. Я сглотнул все, что держал в руке, попутно выискивая в записной книге до боли знакомый контакт, понимая, что минутой позже я уже буду не в состоянии что-либо делать. Опустившись лицом на бортик, я наугад ткнул кнопку звонка и расслабился, закрывая глаза, заведомо зная, что ничего хорошего я больше не смогу увидеть. В ушах звенело, но сквозь этот звон я услышал его голос, такой родной мне: — Привет, как ты? — Привет, любимый… — прошептал я, горячие слезы полились по лицу, но я улыбался, пытаясь всеми силами притормозить набирающий силу приход. — Оли, что с тобой? Где ты? — он волновался, на что я только тихо засмеялся. — Совсем скоро я буду рядом… Но звонок оборвался. Опустив руки в бассейн, я отдался бед трипу с головой, медленно, но верно погружаясь в черную, вертящуюся, пугающую меня пучину. Но ничего не могло остановить меня, ничего не могло сорвать улыбку с моего лица. Еще немного, и мы будем вместе. Навсегда.***
Ослепительно яркий свет ударил мне в лицо, и я, сильно хмурясь, приоткрыл глаза. Огромная прямоугольная лампа висела над моей головой и ненавистно жгла мне в глаза. — Очнулся! — слишком, слишком громкий и радостный мужской голос. Я невольно потянулся руками к ушам, но, почувствовав в локтях острую боль, опустил руки, не переставая хмуриться. С усилием переведя взгляд на себя, я обнаружил по капельнице в каждой руке. Молодой врач, улыбаясь, нагнулся надо мной, рассматривая мое лицо. — Ну что, красавчик? Радуйся, с другого света вытащили! — он обернулся куда-то в другой конец палаты, — А я ведь говорил, что вытащим! К моей кушетке подбежал высокий, бледный, словно лист бумаги, брюнет, и взволнованно заглянул мне в лицо своими огромными голубыми глазами, после чего молча накинулся на доктора с объятиями. — Ты просто чудо! Я знал, что ты сможешь, спасибо! — На то и нужны лучшие друзья. — доктор подмигнул брюнету, и я начал раздражаться, не понимая, что произошло. — Какого… Я умер?.. — разговаривать оказалось очень тяжело. Нащупав рукой рычаг сбоку, я осторожно приподнял часть кушетки, обращая взор на брюнета. — Ты чуть не умер, идиот. Чем ты вообще думал?! Хорошо, хоть додумался позвонить мне! Кому вообще пришла идея оставлять тебя после всего произошедшего одного? Ты же только и жаждешь, что навредить себе!.. — Я не звонил тебе. И прекрати орать… — Да, Энди, ему сейчас очень больно, — юный врачеватель указал себе на голову, на что брюнет кивнул, сбавляя тон. — Ну, вообще-то, звонил. — он поднял мой телефон, демонстрируя мне журнал звонков — последний был ему. — Нет, это какое-то наебалово… — я сомкнул веки, тяжко и хрипло выдыхая. — Это не наебалово, это ты вместо «Джордан» нажал «Ди». Я прихмурился, борясь с желанием дать ему по лицу. Я был так близок… Это никогда не кончится, черт подери. Эта мука никогда, блять, не кончится. Обведя взглядом палату, я вновь устремил взор на брюнета: — Когда... Домой?.. — на мои слова обернулся чрезмерно веселый для всей этой ситуации доктор. — Как только — так сразу. — он расплылся в улыбке. Почувствовав на своем запястье холодные тонкие пальцы, я лишь уперся взглядом перед собой, едва слышно тяжело вздыхая. Я выжил. Пиздец.