***
— Ну как? — Никак. — А я говорил. — Раз говорил, сам пойди и поговори. — Так я и говорил, что мне надо поговорить. — Ну так и иди, — Дайчи машет рукой, разрешая всему катиться в тартарары, и только словно бы на прощание смотрит в полные беспокойной решимости глаза Коуши, который, улыбаясь, сидит напротив и явно уже думает о своём будущем разговоре с Танакой. — Так и чего сел, раз поговорить хотел? — Да я ведь тоже подготовиться должен. Это же Танака, я не думаю, что он стал бы тебя игнорировать ради какого-нибудь пустяка, — Сугавара улыбается, вновь прячась за гримасами беспечной лёгкости, и до побеления костяшек сжимает ладони — Дайчи старается подмечать такие малозаметные детали в нём, хотя бы просто для понимания того, что все они люди, несмотря на лики ангелов у кого-то. А люди как раз любят демонстрировать силу, пряча за сжатыми кулаками страх. — Надеюсь на тебя. Снова.***
Рюноске останавливается у ворот школы и затравленно, горько смотрит, как за школьным двором догорает солнечный летний день, жаркий и душный — как всё его отравляющее существо, яркий и назойливый — как раскрытая всегда нараспашку душа. Правда, она, как и этот день, прямо сейчас тлеет и непривычно жжёт угольками кожу извне. Словно поднявшимся до его истлевающего внутри «Я» мотыльком, рядом из ниоткуда оказывается Суга-сан и нечаянно пожимает плечо в знак поддержки. Рюноске молчит вслед его жесту, позволяя проникнуться своими угасающими завтра, и просто смотрит в горизонт до тех пор, пока семпай первым не нарушает полное уютной выплывшей из недр подсознания скорби молчание: — Так что? Это серьёзно? — ощущение посильной поддержки обволакивающим грузом ложится вслед за ладонью на плечи, и Танаке думается, что рассказать Сугаваре в наступающих сумерках о настигшем не страшно. И вместо слов, обычно так и рвущихся наружу, он лишь поднимает руку к затылку, резко сдирает с кожи телесный пластырь — у Рюноске были свои методы пряток — и проводит по страшно ровному штрих-коду с подписью в две полосы. — Соу Инуока? — читая кончиками пальцев имя, с послевкусием горечи переспрашивает Сугавара. — Вы были знакомы? — Даже несмотря на очевидное, — Рюноске кусает щёки изнутри, чтобы собраться с правильными словами — бить себя, как обычно, уже не выходит и больно. — Я бы хотел познакомиться с ним. — Это тонкий лёд, Танака. — А что теперь поменяется? — Сугавара не смотрит в его глаза, хоть и знает, как там сейчас дотлевает солнце, и старается подобрать те слова, которые смогут снова разжечь этого несносного забияку. — И не надо говорить, что я могу следом, фу. — Тогда я помолчу рядом, — наконец Сугавара тоже переводит свой взгляд на закат и с улыбкой провожает сегодня, которому осталось каких-нибудь пару минут до сумерек. Однако Рюноске вздыхает, не давая досмотреть на лучи, и, словно говоря с самим собой, делится: — Как-то я о нём слышал от друга друга… в общем, не важно, но слышал. Мне сказали, что он высокий и шумный, похлеще меня. Что любит рис и умеет разговаривать на выдуманном языке. И глаза жёлто-карие. Мы бы подружились, считаешь? — Танака оборачивается к семпаю, улыбаясь и плача одновременно, и смотрит, уже заранее зная, что нет, и уже вовсе даже не потому, что не сложится ничего, а потому что Рюноске не сможет дружить с кем-то ещё более шумным, чем он сам, — так по жизни сложилось. А прямо сейчас он просит соврать ради спокойных снов. Так Коуши и поступает: улыбается в ответ, скрывая сожаление за прикрытыми веками, и полусмеясь говорит: «Конечно», наверное, тоже представляя смешливые карие с жёлтыми крапинами глаза таинственного Инуоки. — Ты теперь не боишься? — Знаешь, я спал уже, когда это случилось. Видел десятый сон, и вдруг словно вспышкой перед глазами явился он: растрёпанный, с залёгшими мешками у глаз и всё равно довольный чем-то — и тут же исчез. Настолько яркий, живой, я даже проснулся. А он, уверен, в эту секунду уснул. Так к чему я… мне не страшно, я знаю, как будет выглядеть мой «туннель» отсюда. — Ты же знаешь, что об этом придётся забыть на время, чтобы Дай-кун не сделал из нас двоих фарш? — А где он? — В зале дежурит, — Сугавара вновь прикасается к плечу Рюноске и пожимает, мимолётом роняя: «Жаль, я в таком не уверен», и кивает в сторону школьного здания, предлагая вернуться на пару сетов. — Сейчас отличное время, не находишь? — У меня с этим не очень, но я чувствую себя лучше! Мы правда можем пойти, — словно кто-то действительно спрашивает его мнения, ответственно говорит Танака и словно вмиг теплеет душой, превращаясь по миллиметру в себя такого, каким быть и должен: беззаботного и шумного. Семпай одобрительно кивает и первым идёт к спортзалу, чтобы у Рюноске осталось немного личного времени, за которое можно подсмотреть за затеплившимся пламенем жизни в груди и снять, а быть может, просто поправить телесный пластырь на шее.***
— Ну? — взволнованно обернувшись на дверь, за которой уже маячил Сугавара, спрашивает Дайчи, едва ли не больше всех ждавший этого разговора. Но вместо ответа он получает: «Тс-с» и слабый кивок за спину, где в высшей степени по-дурацки кланяется в пол Танака. — Я пытался сказать, что кланяться слишком, — Коуши неловко смеётся и одновременно треплет волосы на своём затылке. — Ничего-ничего, заставил старших поволноваться, пусть извиняется, — напустив строгости, тут же парирует Дайчи. — Дай-кун, — одно качание головой даёт всем оказавшимся в зале понять, что это плохой пример воспитания. — Простите, что заставил волноваться за меня! Сугавара вздыхает, оборачиваясь к Рюноске, и как бы между прочим бормочет: — Мы будем по-настоящему волноваться, только если ты вновь увидишься с Инуокой.