***
Гирлянда из глянцевой красной бумаги, разбросанные по полу цветные лампочки и стоящий на всю комнату запах порезанного слайсами³ сыра встретили Юри сразу, как он вошёл. Пхичит — сосед Кацуки и по совместительству автор всех нововведений в комнате — при этом спал за столом, в одной руке держа край гирлянды, а в другой — измазанную клеем кисточку. Решив его пока не толкать, эдак до зимы хотя бы, Юри быстро разулся и на цыпочках пробежал вдоль комнаты, стараясь ступнями не задеть ни один из разваленных Пхичитом огоньков. В отличие от Юри, приехавшего как легальный рабочий, Пхичит прибыл аж из Таиланда тем самым паромом, двигавшимся, правда, с другой пристани и в другом направлении, но быстро нашёл себя в этом промозгло-сером городе, всех развлекая своим загорелым тайским лицом и внесёнными в контекст шутками. И Юри подозревал, что сделать подобную карьеру на родине тому мешало лишь отсутствие карточки, поскольку всё остальное, включая штрих-код, у этого парня было в норме. Но разбудить кого-либо зимой, конечно, не вышло. Вместо этого их обоих, как собак Павлова⁴, подняла с едва нагретых мест комендант (женщина неуёмная и посвящающая себя работе всецело), едва прикрикнув в коридор, что «некоего господина Кацуки» ждут в вестибюле. Едва ли не упав с кровати, на которую только что присел, Юри недоверчиво взглянул на замотавшего головой Пхичита и одними лишь губами спросил, что тот думает по этому поводу. Однако не проснувшийся до конца сосед не думал, видимо, ни о чём совсем и только продолжал, сонно мигая, как сова, мотать головой, едва державшейся на его тоненькой смуглой шее. За раз Юри вспомнились все его косяки, когда-либо совершённые в этой и той стране, все его недоеденные до конца угощения из чужих услужливых рук и все до единого косо глядевшие на него люди, каждый из которых, да, быть может, даже сегодняшний водитель, имели хоть какое-то право точить на его зуб. Кроме полиции — в Детройте о ней, той самой, пока было не принято думать. И несколько секунд поборовшись с тяжёлыми воспоминаниями обо всём перечисленном, он таки вновь добежал до двери, напоследок всё же ступая на лампочку и взывая в себя от боли. Надев кроссовки и сырую куртку на всякий случай, Юри предусмотрительно хлопнул себя по карманам в поисках телефона и пропуска и только после вышел в коридор, пропуская вслед за собой лёгкий сырный запах.***
Единственным человеком, кроме замершей у телевизора вахтёрши, возле входа оказался статный иностранец, с лёгким пренебрежением во взгляде читающий устав общежития. На нём Юри обнаружил коричневое пальто, пропитавшееся дождём и туманом, и приторно красный шарф, заметно оттенявший сделавшиеся от дождя сальными волосы, уложенные в одной из тех модных причёсок, что красовались в телевизоре. К слову, Юри и сам мелькал там, но причёска при этом у его была довольно посредственная, неприхотливая. Он делал её сам, вооружаясь раз в месяц ножницами и гребнем. А вот у гостя укладка была явно дорогая и эффектная, не потерявшая и десятой части своего лоска от влаги. Юри несильно кашлянул, и иностранец обернулся, озаряя весь вестибюль усталой, пропитой дорогами и временем улыбкой. Холодные голубые глаза при этом даже не дрогнули. — Ка-цу-ки-Ю-ри-кун, — выдавая свой сильный акцент, по слогам произнёс незнакомец и вновь улыбнулся, на этот раз вместе с уголками губ сощуривая в тонкую полосу свои глаза, точно думая, что его упаднически-корявый акцент спасёт хоть какая-то улыбка. — Ватаси ва Виктор⁵. И всё-таки может. Пусть не улыбка, пусть не уложенная в каком-то салоне причёска, пусть не холодные голубые глаза, а фраза, сказанная человеком, состоящим из всего этого, но однозначно спасает. В целом этот Виктор напоминает робота, возможно, из будущего. Из тех, что, подобно Терминатору, приходят в один прекрасный день одного простого героя и меняют её в совершенно необыкновенном ключе. Впрочем, крёстная фея, поспешившая к Рождеству, благословившие его Ситифуку-дзин⁶ или начавшаяся через десятки лет после этого дня война послужили причиной того, что Виктор сюда пришёл, Юри не знает. Однако в том, что им с этим самым Виктором судьбой было написано встретиться, он знает как два пальца, потому что на его шее чем-то чёрным выведено «Виктор Никифоров» (он это ещё раз двадцать слышал во время перелёта и всех к нему подготовок). И, по сути, сейчас, узнав лишь одно имя незнакомца из холла, Юри знает о нём едва ли не больше, чем сам незнакомец: имя, дата рождения, группа крови и, конечно же, соулмейт — он, Юри, собственной персоной. — П-привет, — надеясь, что с английским у Виктора не так плохо, как с японским, со своей самой кривой и нелепой улыбкой говорит Кацуки, однозначно чувствуя снисходительное пренебрежение в чужом взгляде и за ним же вслед тянущуюся поволоку тихой радости. — Рад, что мы встретились, вроде бы. Виктор смеётся, обнажая явно выбеляемые чем-то зубы, и качает головой почти так же сильно, пусть и недолго, как Пхичит. Его молчание при этом, недолгое и приятное, не разряжает воздуха и даже наоборот, словно ароматические мало, подпитывает его новыми пикантными нотками грядущего разговора. — Я тебя искал, — его английский вдруг оказывается лучше, чем у самого Юри, и так и не начавшийся в своей красе словесный барьер падает на глазах Юри как карточный домик. Хоть сам он при этом больше думает не о картах, а о Викторе в принципе. О том, как тот одет и как держит себя, о том, как выглядит при этом лицо и как он говорит. Потому что если первое выдаёт в нём едва ли не чопорного аристократа, пьющего чай оттопыривая мизинчик, то второе, словно насмехаясь над установками Кацуки, буквально кричит о измучившейся собственной несерьёзностью душе Виктора. На несколько секунд вновь повисает тишина, но Виктор быстро замечает подвисание и вставляет новую, наполненную противоречием «внутри» и «снаружи» реплику: — К счастью, найти показавшегося в телевизоре парня не оказалось большей проблемой, чем добраться до места, где он прячется. Я обошёл отеля три, прежде чем мне сказали, что искать ребят вроде тебя лучше всего в общежитиях, — он сделал короткую передышку, наблюдая за усвоением Кацуки информации, и с лёгкой тенью улыбки, которой был сопровождён кивок одобрения от Юри, закончил, — и, о чудо, первое же попадание сюда, в это дивное скромное место. — Эм-м, как добрался? — Юри не умеет поддерживать таких разговоров, он совершенно не представляет, как можно обсуждать с человеком что-то настолько неуютно личное и вместе с тем по-проститутски заезженное, как поиск друг друга. Словно рассуждать о двух одинаковых шоколадных капельках в упаковке с хлопьями: таких не бывает, а если есть, то в десятках, сотнях похожих каплях друг от друга, но всё же многие складывают эти хлопья стопками, ищут, однако всё равно никто из них не сообщает о результатах, потому что знают, как всем знакома эта пластинка. — Ха-ха, ты мог бы перебраться и ближе. — Прости… войти хочешь? — Виктор в ответ кивает, дёргая край своего шарфа и спуская его почти до колен с одной из сторон. Немного ослабляет у горла и улыбается так же устало и холодно, как в самом начале. И его жест почти пахнет ноябрём, мёрзлыми яблоками и какой-то необычной, неизвестной Кацуки свежестью. «Наверно, так пахнет его страна», — думает про себя Юри и протягивает вахтёру пропуск, по которому они оба теперь смогут подняться в комнату.***
Дверь ещё даже не открывается до конца, как в коридор просачивается разноцветный огонь и тихие, почти шипящие звуки недовольного Пхичита, который, судя по едва различимым обрывкам слов, запутался в собственной новогодней гирлянде при попытке сделать селфи. Виктор по-хозяйски входит в комнату первым, с милейшей улыбкой и не произнося ни единого звука приветствуя Пхичита, который довольно скоро только тем и начинает развлекаться, что переводить взгляды с гирлянды на Виктора, с Виктора на Юри и с него снова на проклятую гирлянду, которая мигает красно-зелёным и уже режет глаз. — Это твой парень? — наконец генерируя фразу, с довольной и несколько ехидной улыбкой произносит Пхичит, зная, что Юри достался некто совсем дальний и почти непостижимый, но нутром чуя, что именно он здесь сейчас и стоит. — А ты догадлив, — вновь почти без акцента, чем немало удивляет Юри, говорит Виктор и делает пару размашистых шагов навстречу запутавшемуся в гирлянде парню, чтобы присесть напротив него и с добрейшей улыбкой монарха начать кончиками пальцев тянуть на себя провода. — А то! У меня глаз намётан. — Юри чувствует себя лишним от того, насколько быстро и легко сходятся его сосед и его предначертанный (из-за существования которого ему, между прочим, пришлось мигрировать). Меньше чем за пять минут знакомства те уже и разговаривают, и шутят вместе. С досады Юри, всё ещё томящийся чувством застигающего на улице дождя, почти бежит к столу, хватает с него сыр, не то твёрдый, не то расплавленный в общежитской микроволновке, и пихает себе в рот сразу несколько тонких кусочков, чтобы максимально забить ими рот и не сказать что-нибудь глупое и ребяческое, что при нём говорили только девочки, сражавшиеся на совковых лопаточках. Он себя контролирует, в нём есть силы, он может, но как-то не хочется сдерживаться, не сейчас и не с этой парой по-разному сроднившихся с ним единым горем людей. Виктор будто видит. Чувствует затылком едва не малейшие движения Юри, слышит одними догадками каждую его не распитую мысль и, развязывая очередной узелок тонкими жилистыми пальцами, всё так же изломленно и бито, так ненатурально и очень старательно произносит: — С’ки дес', Юри-кун⁷, — и, выпуская из рук гирлянду, смущённо смеётся, точно и сам прекрасно знает и видит, насколько ужасен его акцент. — Я? — забывая слова и путая звуки, теряясь в трёх буквах и в мешанине своих забившихся чувств, с каждой секундой всё больше краснея, произносит, чудом не выплёвывая сыр, Кацуки. — Хех, ну не я же, — высвободившийся Пхичит позволяет себе нарочито громкую усмешку и следующую за ней вальяжную раскидистую позу посреди комнаты в красно-зелёных огнях. — Ведь я приехал сюда ради тебя, Кацуки Юри. Может, ты угостишь меня за старания? _____ ¹ Цую — сезон дождей в Японии. ² «Земля Санникова» — остров-призрак, открытый Яковом Санниковым в 1810 году. ³ Слайсы — тонкие плоско нарезанные кусочки. ⁴ Собака Павлова — выражение, означающее «надрессированность» некоторого рефлекса у животного и человека. ⁵ «Меня зовут Виктор». ⁶ Ситифуку-дзин — японское название Семи Богов Счастья. ⁷ «Ты мне нравишься, Юри». P.S. Кстати, кто-то заметил, что Детройт — это единственный город, название которого упоминается в главах?